Как гримёрка познакомила их

Один из дней Петрова начался, как любой другой. Он проснулся по будильнику, пока солнце, просачиваясь сквозь шторы, слепило ему глаза, затем выпил до дури сладкий чай, напевая под нос одну из мелодий, что играла на радио рядышком, и неспешно стал собираться в театр, довольный приятным началом дня. В тот день у Петрова было отличное настроение, солнышко светило, радуя его своим редким появлением осенью и даже в маршрутке не было такого сборища людей, что казалось, будто он тунец в консервной банке. Одним словом, ничего не предвещало беды. Приехав в театр, он, как обычно, бодро вышел на сцену, поприветствовавшись с Стефаном Ильичом и своим коллективом, своими товарищами. Он предвкушал, как сейчас будет заниматься полюбившемся ему занятием — актерством, и наслаждался этим предвкушением. Под конец спектакля он, тоже как обычно, заметил у дверей Сергея Алексеевича. Конечно, это не упомрачило его настроения, ни в коем случае. Виктор принял странную привычку Нечаева смотреть на каждую его репетицию и приходить будто в одно и то же время по будильнику. Теперь, натыкаясь на взгляд охранника, он больше не удивлялся и реагировал спокойно, останавливаясь взором пару секунд на чужом лице. Он посмотрел в голубизну чужих глаз, расслаблено репетируя свой диалог с другим актером, совсем не отвлекаясь на постоянного гостя. Сергей посмотрел на него в ответ. Так происходило всегда. Но если Нечаев раньше почти никак не реагировал, то в этот раз он вдруг расширил глаза, будто в панике и резко заулыбался. Не будь Витя актером, который умел управлять эмоциями, он бы в тот час же скривил лицо в смятении. Чего это Сергей Алексеевич стал так бурно реагировать на обычный зрительный контакт? Или на что он вообще реагировал? На Виктора? Пусть Петров на пару секунд и задумался об этом, но после того, как отвёл взгляд ему вновь стало всё равно. Ну, или он постарался себя в этом убедить так же, как и в том, что не видел перефирийным зрением лёгкую улыбку охранника и то, как он заламывает руки. В любом случае, это не помеха хорошему дню. Верно? Между своим первым и вторым выходом на сцену, Виктор вышел из зала и направился к уборной, чтобы умыться. Мизансцены в этом спектакле требовали от него больше́й физической активности, чем обычно, и он от такого отвык. Надо бы хотя бы перевести дух, освежиться. Холодная вода приятно освежила кожу на лице и взбодрила сознание Виктора. Он взглянул в зеркало и улыбнулся собственному отражению. Актер вышел из туалета, вытирая лицо об рукава футболки на своем теле. Открыв зажмуренные глаза, он расслабленно ступил вперёд, закрывая двери уборной и столкнулся лицом к лицу с Нечаевым. Он чуть не подпрыгнул и вскрикнул. Охранник никак не отреагировал и со всей серьёзностью и непробиваемой каменной рожей сказал: —Чего кричишь?,—Виктор даже рта не открыл, думая что ответить и почему поведение Сергея Алексеевича ему сегодня кажется необычным, как тот достал из-за спины какую то бутылку,—Держи. Вода. Он всунул бутылку в руки Виктору, который всё ещё находился в напряжённом состоянии и вёл себя, как потерянный котёнок, ничего не понимая. И ему ничего не осталось, кроме как принять воду в руки. Он ошалело похлопал глазами, переводя взгляд то на охранника то на бутылку: —Сергей Алексеевич... Но зачем?... Его собеседник так же сурово ответил: —Ты устал. Я вижу. Выпей. Краткость сестра таланта. Но сейчас бы Витя ее охарактеризовал, как жену запугивания. От такого только страшно становилось. Витя открутил крушку и отхлебнул пару глотков, поглядывая одним глазом за Сергеем Алексеевичем. А тот следил за ним в оба, будто яду подсыпал, ей богу. Витя протянул закрытую бутылку: —Спасибо... Нечаев сложил руки на груди и снова серьезно ответил: —На здоровье. И потом улыбнулся лишь одними глазами. Точно яд. Виктор бы, честно,забыл за такой незначительный случай, но Сергей Алексеевич, к Витиному несчастью, не переставал его удивлять. Или пугать. Например, в другой день, после репетиции, Стефан Ильич как обычно оставил Виктора одного помогать ему. Петров не понимал, может, он ему мстил так за то, что Миша ему помог устроиться, или чего. Вроде же улыбался, хвалил, а оставить кого-то другого, вместо Вити, или хотя бы кого-то ещё кроме него — так нет. В тот день Стефан Ильич сказал ему то, что навсегда прояснило всю ситуацию. И Петров не знал, как к этому относиться. Самому думать над этим или Штокхаузену рассказать. Он не знал. Но чувства контролировать не мог, а все, что он чувствовал был гнев и уныние. Тогда, разделив перекур с Нечаевым по их традиции, охранник вдруг поинтересовался: —Слыш... Малой, —Обратился он, когда Петров сделал затяжку, приложившись губами к сигарете и смотря на пейзаж из полуголых деревьев на улице, стараясь отвлечься на это, —Ты чего-то сегодня хмуришься больше. Не так что-то?,—И заинтересованно начал пялиться Петрову в глаза. И, казалось бы, может обычный вопрос, но Сергей Алексеевич никогда таких не задавал, только кроме первой их встречи, когда Виктор был вправду в ужасном состоянии, что не заметил бы лишь слепой. И, выдыхая дым, актер понял, что почему-то эта обеспокоенность его раздражает. —Что, сигареты снова не нравятся или как?, —Спрашивал Нечаев, будто стараясь угодить. Будто если бы вдруг Петрову не нравились сигареты, он бы сейчас мигом в ларек сбегал и купил другие по актерскому велению, по его хотению. Птицы в небе противно закричали и какой-то мусор, летящий по ветру, попал Петрову в глаз, пробив на слезу. И тогда эта услужливость и любезность, несвойственные Сергею Алексеевичу, просто разгневали его. Виктор вспыхнул, как костер и язвительно ответил: —Ваше дело, Сергей Алексеевич, сторожить тут театр, как пёс на цепи, а не интересоваться моей хмуростью, будто вам нечем ещё заняться!, —Хамил он интиллегентно, конечно. Охранник бы сказал проще: "тебя не ебет" и дело с концом. Петров кинул недокуренную сигарету на пол и затушил ее ботинком. Сейчас перепалка с Нечаевым раздражать бы только сильнее стала. Ушел он не попрощавшись. И не увидев обеспокоенный взгляд Сергея. После этого, признаться, Виктор испытывал стыд. Сидел дома в спальне с книгой в руках и все винил себя за такую необоснованную вспышку гнева. Да, подумаешь, Нечаев ведёт себя в последнее время не совсем обычно, но это не повод срывать на него гнев, появившийся из-за новостей в лице слов худрука. Но всё-таки охранник продолжал его настораживать и нервировать. В другой раз, уходя с репетиции, Витя встретил Сергея Алексеевича у входа, а не на улице. Тот держал в руке бутерброд, но почему-то не ел его. Оглядывался как-то по сторонам, будто искал кого-то. Завидев Виктора, он оживился, отвёл взгляд и принялся жевать. Витя не знал, что на этот раз выкинет Нечаев и на самом деле знать не хотел, но направился к нему, скептически хмурясь, уже недовольный от поведения охранника. Ещё пара шагов и он остановился напротив него. —Здравствуйте, Сергей Алексеевич. Охранник посмотрел на него и бодро кивнул, нервно сжав бутерброд в руке. Виктор понимал, что Сергей снова странно ведёт себя не спроста. —Ужинаете?, —Улыбчиво спросил он, склонив голову. Охранник дёрнулся заинтересованно, будто ждал подобного вопроса и, протянув бутерброд Петрову, кивнул вопросительно. А потом, будто этот жест был неясен, ещё и сказал: —Да я вот утомился что-то... Перекусить захотел. Будешь?, —И уставился расширенными глазенками. Виктор глубоко вдохнул и отрицательно мотнул головой в полном спокойствии. —Что вы, Сергей Алексеевич. Я не голоден. Нечаев нахмурился, не веря такому заявлению. —Да ну, ты ведь репетировал, наверное часа два или три, я хуй знает, возьми, —Начал спорить он. Виктор незаинтересованно взглянул на протянутый бутерброд и отвернул голову, как капризный ребенок. Тут у Сергея будто появилась мысль в светлой голове,—У меня ещё один есть. Его я не кусал, могу дать! Витя позабавился таким рассуждениям. Значит, охранник подумал, что он брезга. Смешно — без доли смеха подумал актер. Он снова спокойно качнул головой. —Спасибо, Сергей Алексеевич, вам куда нужнее,—Он все так же улыбался, видя растерянный взгляд Нечаева. Тот будто не хотел мириться с тем, что Петров ничего не возьмёт,—Я уже ухожу. А у вас ещё вся смена впереди! Виктор прошел мимо него и увидел, как Сергей Алексеевич дёрнулся за ним. Ну, уж нет. Он развернулся, сталкиваясь с ним лицом к лицу, и поспешил сказать: —Я сегодня без перекура. Мне нужно идти на встречу. —Куда?, —Молниеносно вставил слово охранник, как надоедливая наседка. —В бар. Так что, можете не угощать. До свидания. Развернулся и утопал. Можете не угощать, Сергей Алексеевич, ответил он с улыбкой. Ни сигаретой, ни водой, ни ебаными бутербродами! Злился он, шагая от театра прочь. Как же ему надоело это! Да что с этим Нечаевым не так?! Что он к нему приебался-то?! Про встречу он в этот раз, конечно, наврал. Просто не хотелось как-то проводить время теперь с непонятным поведением охранника. Мало ли, что опять выкинет. Только разозлит Петрова пуще прежнего. Нечего им сейчас перекуры делить. И все таки, стоило бы правда сходить в бар. И снова вместе с Мишей. Обсудить и то, что ему Стефан Ильич сказал, и то, как себя ведёт Нечаев. Он мысленно приказал себе не забыть пригласить Михаэля в бар. Позже. Тем временем новое выступление Петрова все близилось и близилось. А непонимание между актером и охранником росло. Сейчас их контакты и точки пересечения снизились до критического минимума. Они практически не контактировали друг с другом. Конечно, по немой инициативе Петрова. Нечаеву было понятно, что это все не просто случайности и Виктор, можно сказать, избегает его. Только Сергей не прекращал попыток как-то встретиться с ним, пообщаться и прочее. Все они были провальными. Пока Витя злился, и думал, что с Нечаевым что-то не так стало, Серёжа, не понимая его реакции, думал, что что-то с Петровым происходило, и хотел узнать что же это такое. Несмотря на то, что Виктор усердно избегал охранника, второй все цеплялся за свою последнюю надежду: их традиция перекура. Актер теперь вечно отказывался от нее, озадачивая Нечаева, но почему-то хотелось верить, что в одно из таких предложений, он всё-таки снова согласится. Так что, теперь Сергей Алексеевич стоял возле выхода, ожидая, когда Виктор закончит помогать Стефану Ильичу с реквизитом и костюмами. Он долго ждал. Но понимал, что актер задерживается. В ожидании, из-за нечего делать он погрузился в воспоминания о недавних днях. С тех пор, как Нечаев поговорил с Сеченовым в разы откровеннее, чем разговаривал обычно с кем бы то ни было(и не важно, что в его окружении кроме самого Дмитрия Сергеевича и Виктора, который был лишь знакомым, никого больше не было), они стали чаще общаться с директором. Обычно они списывались по груше, но иногда Нечаев и заходил к нему в кабинет или домой, как ни в чем не бывало. Просто поговорить. Инициатором таких "просто разговоров" стал, конечно, Сеченов, но это было не главное. Главное — это то, что ему удалось привлечь мальчика к обычным диалогам о повседневности, и казалось ему, что Сергею это идёт только на пользу. Сам охранник не думал об этом, но если бы хоть раз задумался, мог бы ответить, что — да. Однозначно на пользу. После операции, отстранения от работы и буквально начала проживания жизни заново Сергею было просто не с кем поговорить. Раньше у него были сослуживцы, друзья, много знакомых, товарищей, родных, как Катя. Пусть разницы между "до" и "после" он почувствовать и не мог, но почувствовать, что ему не хватает общения и контакта с людьми — абсолютно точно мог. При чем, как близкого, так даже и поверхностного. Людей он старался избегать за километр так, будто это неизведанные существа. А если уж и приходилось с ними контактировать, то надо было это делать максимально недолгонедолго и с большой настороженностью. Дмитрий Сергеевич заметил, как стал раскрепощаться его мальчик. Он не говорил чего-либо личного, сокровенного, но об обычных бытовых делах и прочем стал распинаться больше. А Дима, как волновался раньше за его социализацию, так и сейчас волнуется. Печется о нем, будто он бедный и запуганный маленький ребенок, которого выкинули непонятно куда, заставили водиться непонятно с кем, а он в этом омуте и барахтается. Нечаев задавал ему много вопросов, но в тот раз вопрос задал Дима. Косвенный, чтобы он сопутствовал рассуждениям Серёжи, но не был напрягающим, выдающим волнение его названного отца. —Знаешь, Сергей, я вот все думал, —Начал Сеченов издалекаиздалека в одну из таких встреч, переводя задумчивый взгляд ввысь,—Как бы ещё изменить жизнь простых граждан... И понял, что для объединения людей, коллективности и сплочённости общества, нужно подумать и о тех, кто не имеет возможности стать частью этого "большого и единого"... Тех, кто не является этой частью сейчас... Все таки, у нас много одиноких граждан, а одиночество меняет человека, заставляет его дичать... Это может быть проблемой для моей цели..,—Он сделал паузу, переводя взгляд на Нечаева, желая узнать смог ли он донести свою мысль и увидел как парень о чем-то думает. Значит он все правильно сказал. Сеченов улыбнулся и закончил вопросом,—А как ты думаешь, Сережа? Тогда Нечаев растерялся и, конечно, согласился. Но его ответ не имел значение, ведь он в любом случае был бы согласен с академиком Сеченовым. Имело значение лишь то, что Дмитрий Сергеевич навел его на правильные рассуждения. Рассуждения о собственном одиночестве и о том, что с ним нужно что-то делать. Сергей постепенно привыкал к простой, бытовой, гражданской жизни и осваивался. Например, в один из дней, наполненных размышлениями о том, что сказал директор предприятия, он вышел на улицу просто посидеть на лавочке и между думами покурить. Во дворе, что он жил, совсем рядом, была детская площадка и он стал свидетелем такой картины: маленький мальчик, коротко подстриженный под "ёжик" и в синем комбинезончике, с сияющей улыбкой без одного зуба, подбежал к девочке на самокате, с двумя тугими косичками, умным взглядом и в свитерке, и весело что-то сказал, протянув ручку. Девочка наклонила голову и, недолго думая, улыбнувшись взяла ладошку, пожимая ту. Вместе они потом уехали в другую сторону на одном самокате... Охраннику нетрудно было догадаться, что этот мальчик предложил девочке. Наверняка такой простой и обезоруживающе невинный, детский вопрос: "давай дружить". Эта сцена заворожила его и, признаться, что-ли тронула что-то внутри него... Отпечаталась в голове. Он думал об этом. Одиночество, дружба... Сергею нельзя было дольше оставаться одному. Он и так прилип к бедному академику после того, как тот проявил дружелюбный жест в его сторону, хватит его донимать. Нет у него что-ли дел директорских и важных? А тут Нечаев со своими разговорами. Поговори, да удели мне внимание, дядечка академик. Можем ещё в машинки поиграть или в солдатиков, если ты не против. Да ну. Нужно было что-то с этим решать. Нечаев не был специалистом в делах человеческих, но логически он мог знать, что в сближении с человеком — первой ступенькой должно быть знакомство. Знал он уже одного человека, да и разговаривали они переодически, контактировали. Виктор. Как же сближаются с людьми? Как становятся друзьями? Об этом Сережа теперь мог судить только по детским мультикам. Пока он думал о том, как стать ближе к этому человеку, ему было ужасно неловко и даже стыдно, но он понял что черпать знания и вправду может только из этих мультиков... Так что, придется пытаться дружить только такими детскими способами... Предложить Виктору конфетку и просто спросить "давай дружить" он не может. Не вести же ему себя так по ребячески. Но он смотрел, как дружбу водят эти персонажи мультяшные и понимал, чем занимаются друзья. Делятся чем-то, поддерживают друг друга, помогают и "дружелюбничают"(как назвал это сам Сергей) одним словом. Н-да, так бывший майор спецназа, агент разведки и военный боец Нечаев стал учиться дружить, насмотревшись мультиков. Позор. Чувство стыда привело его в суровую реальность и он покосился на наручные часы. Сергей хмурился. Нет, не мог же Петров задержаться там почти на полтора часа? Обычно помощь после репетиции занимала максимум тридцать минут... Так почему этого рыжего хамла все ещё нет? Может, охранник просто сам опоздал? Пропустил Виктора среди всех остальных актеров, выходящих из театра? Может, сегодня Виктор в кои-то веки не помогал худруку? Нечаев точно видел сегодня Петрова в театре. Но почему-то его все ещё не было... И Сергей мог бы снова печально забить на это, ведь Петров теперь часто просто ловко проскакивал мимо охранника, ни приветствуясь, ни прощаясь. Но... Что-то внутри Серёжи кричало. Кричало, что что-то не так... Разрывало изнутри лёгкие и скрипуче щекотало мозг... Неприятное, тревожное чувство поселилось внутри него и требовало что-то сделать. Что же сейчас мог сделать Сережа? Он двинулся в сторону двери, ведущей к кулисам. Самая ближняя дверь. Возможно, Виктор был за кулисами, возможно на сцене, возможно в гримёрке. Не важно, просто проверить здесь он или нет, не повредило бы. Ещё больше избегать его актер не станет. Больше ведь некуда. Он нажал на ручку двери, сначала прислушиваясь к мертвой тишине и затем хотел ступить внутрь, как услышал какой-то шорох, чей-то шаг и затем голос. Голос, который почему-то навевал ему ещё большую тревогу, а тревога ему приказывала: будь тише. Так Нечаев и застыл, вслушиваясь в чужие произнесенные слова: —Стефан Ильич, я... Я не знаю... Сергей растерялся. Это был голос Виктора. Но звучал он ужасно непривычно, будто уязвимо. Затем послышался какой то скрип. Будто кто-то коснулся пальцем идеально чистого стекла и с нажимом провел по нему, а оно ужасно заскулило. —Ну же, Виктор. Это безупречно на тебе смотрится, поверь мне, голубчик, —Услышал он чужой, елейный голос и сразу разозлился. Этот хмырь, который ему никогда не нравился. А сейчас этот хмырь пытался уломать на что-то Виктора. Нечаев не сдержал любопытства и выглянул из-за раскрытой двери, повернув голову в сторону. Там стоял этот белобрысый клоун. В каком-то пёстром, несуразном костюме, который в данный момент придавал ещё больше неприязни и липкого волнения. Его белые руки лежали на чужой пояснице. Сергей перевел взгляд на Виктора и не знал, как теперь реагировать и что чувствовать, смотря на эту картину. Длинные, обнаженные, белоснежные и в веснушках, ноги Виктора ступнями в балетках касались дощатого пола и выглядели совсем хрупкими, что становилось их жалко. Его торс был одет в костюм, подобный костюмам балерин, которых Нечаев любил смотреть по телевизору, только был будто из латекса, черный. Он обтягивал спину, талию и... Нечаев почти отвёл взгляд от задницы, будто делал что-то неправильное, когда вдруг увидел, что на нее ложатся чужие руки. Виктор вздрогнул всем телом и, кажется, вжал голову в плечи. Нечаев задержал сочувственный и напряжённый взгляд на его затылке. —Я... Я верю, но я не знаю, смог бы я заниматься чем-то таким, Стефан Ильич..,—Попытался снова возразить актер, сжимая и разжимая руки. Стефан Ильич недобро усмехнулся, разворачивая голову и понижая тон голоса. Этот индюк почти касался своим мерзким ртом уха Петрова. —Виктор... Вы очень способный парень, и ваш друг тоже весьма способен... В убеждении. Но, поверьте, что если бы я вдруг подумал, что все ваши способности..,—Он огладил рукой ягодицы Виктора и Сергей ясно увидел, как задрожали его бледные руки, —Вдруг куда-то исчезли... Вы бы сами исчезли со своей жалкой мечтой из моего театра, сладкий. И никакой бы друг вам не помог. Он схватился другой рукой за подбородок Виктора как раз в тот момент, когда Нечаев сжал кулаки. Стефан развернул голову актера к своему лицу, соприкасаясь носами и тогда Сережа увидел застывшие, стеклянные, жалобные глаза Петрова, что его несдержанному и агрессивному нраву не понравилось. —А так, вы голубчик, можете остаться в театре под моим крылом... И спокойно найти себе ещё и подработку..,—Мерзко продолжал он, облизываясь и холодно смотря в глаза напротив, —Уверен, с такой фигуркой у нас найдется много клиентов, которые захотят за нее... Подержаться. Латекс заскрипел. —И сделать с ней много чего ещё... Стефан Ильич сжал в ладони зад Виктора. Глаза актера распахнулись в панике. Худрук потянулся к нему. Актер пытался оттолкнуть его, упираясь руками в грудь. Стефан грубо сжал его челюсть и Виктор вскрикнул. Серёжа запаниковал. Нет, все, хватит! Нужно было срочно придумать что-то! Глаза Нечаева заметались вокруг, он часто дышал, а ногти на сжатых руках впивались в кожу. Точно. Удар. Казалось, удар об дверь прозвучал на весь театр. Виктор и Стефан резко повернули голову на шум. Дверь совсем рядом слетела с одной петли и на ней виднелась вмятина. Виктор в размышлении и неушедшем страхе свёл брови. Что за черт? Стефан Ильич выругался. —Блять, кто-то нас подслушивал! Сука!.. Он метнул взгляд обратно на Виктора и шепотом грозно приказал: —Беги одевайся. Быстро. Петров кивнул, в спешке ища свою одежду на ближайшем диванчике. —Подумай над моим предложением. День. Виктор, почти переодевшийся, застегивавший молнию на ширинке своих штанов и поправлявший рукава плаща, быстро закивал: —Да, да, конечно, Стефан..,—И, ринувшись к выходу, увидел как возле той самой двери, в коридоре, дернулась тень,—Ильич... Тень была четкой. Тень ног. В ней можно было узнать вполне знакомые сапоги. Виктор задумался. Тем временем, успевший забежать за угол, владелец этой тени, обдувал прохладным воздухом поврежденную руку. Что же теперь делать Серёже? Все его попытки подружиться с Виктором, стать к нему ближе с треском проваливались, а сам Петров лишь начал его избегать... Но сейчас, увидев эту сцену... Он испытывал лишь злость от увиденного и волнение за актера. Такие чувства его, безусловно, пугали, но он был уверен, что не настолько, как Виктора пугал голодный взгляд Стефана Ильича. Свои собственные страхи Серёже нужно отложить на потом. Ведь Виктор был в беде... А настоящий друг никогда не бросит в ней.