Икар сжигает крылья

      Машина подскочила на кочке. Что-то твердое больно долбануло по голове. Шульга пришел в себя.       Тело занемело. Особенно руки, наспех и туго стянутые чем-то. Стараясь прислушаться к окружению, минуя собственные разболевшиеся чувства, опер ткнулся лбом в руки. Опыта езды в багажнике у него не было, но, как говорится, все бывает в первый раз.       Машина определенно ехала по асфальту. Состояние асфальта было не прекрасным, но все же давало надежду, что похитители еще не покинули черту города. Собственно, похитители…       В голове быстро зашуршали шестеренки. Руку на отсечение — это были Улыбающиеся. Конкретно Шульга и, в частности, его отдел за последнее время не успел больше никому дорогу перейти. Если бы он хотели убрать надоедливого свидетеля…       В груди испуганно торкнуло. Локи. Шульга напряженно прикусил щеку изнутри.       Надо было думать беспристрастно. По крайней мере, чувства однозначно лишние при езде в багажнике. Так. Его сразу не убили. Зачем живой свидетель? Правильно: узнать то, что жмур рассказать не может. Отдел основательно взял дилеров за жопу, и теперь им нужно было или прятаться, или идти ва-банк. А чтобы делать то или это, нужно узнать масштаб трагедии, что известно органам…       «Улыбка». Было бы глупо думать, что, имея в распоряжении такое, они не догадаются использовать его. Одна доза — и Шульга послушно, как на духу, рассказывает про успехи в поимке чудо-дилеров. А там и про другие кадры, и личные данные каждого работника, и планы правительства.       Машина снова подскочила. Шульга подвел про себя: пока его сердце истерит и не находит место где-то рядом с кареглазым хиппи, то мозг, бесплатно катающийся в багажнике, должен позаботиться о более масштабных проблемах. Как не дать гадам разузнать все?       «Улыбка». Руки быстро, насколько можно было двигаться, залезли в карман. На месте. Даже не шмонали — поразительная безалаберность. Или везение. Подцепив пальцами и достав заветный шприц, Шульга нервно сглотнул. Страшно. Страшно ехать связанным в багажнике. Страшно ширяться этой дрянью. Страшно.       Машина затормозила.       Волна адреналина прокатилась по телу. Уколоть вену не получится — не позволяли связанные запястья. Появилось желание наплевать на «правила введение наркопрепарата» и вкатить дозу прямо в мясо, куда дотянется. Хрен знает, какие будут последствия…       Остановка. Хлопнула дверь.       На всякий случай зажав зубами кофту, Шульга торопливо снял колпачок с иглы и с остервенением воткнул шприц в бедро. Нажал на поршень. Сразу же болезненной судорогой дернулся, выпрямил до возможного ногу, скрипнул зубами через ткань, до звездочек зажмурив глаза. Какая дрянь ядовитая! Теперь понятно, почему подобное только в вены вгоняют. Пустой шприц спешно вернулся в карман. Пока еще сохраняя самообладание, Шульга замер, прислушался.       Дверь щелкнула и снова хлопнула. Машина качнулась от веса вернувшегося. Сквозь металл приглушенный голос бросил что-то про надоедливых продавцов полосатых палочек.       Отъехав подальше за город и свернув с троп, машина остановилась. Водитель остался за рулем. Сидевший на переднем бугай, вышел и, на ходу достав сотовый из нагрудного кармана, скомандовал:       — Достать мусор!       Бандиты, в недавнем времени пытавшиеся поймать второго свидетеля в лице хиппи, резво открыли багажник.       — А ну, вылазь!       Один наклонился. В последующую секунду он уже оттирался от смачного харчка в лицо под дикий гогот похищенного.       — Ах ты сука…       — Че вы там копошитесь? — раздраженно рявкнул бугай. — Тащите сюда!       Буйный опер получил по морде от обидевшегося похитителя, но ржать не перестал — просто к нездоровому смеху примешался свист и хлюпанье разбитым носом. Кое-как вывалив оживленного мужика из багажника на землю, Улыбающиеся дотащили его к шефу и бросили к его ногам. Флегматичный водила, вытянув шею, глянул на происходящее, цыкнул и включил магнитолу.       — Кончать с ним надо, — оскалился бандит, продолжая тереть щеку рукавом. — Кончать, шеф. Без базара.       — Завали, — пренебрежительно бросил бугай. — А ты — на меня смотреть!       Шульга медленно сел на колени и поднял глаза к обратившемуся похитителю. Лица расплывались, словно отражение в воде. От этого было смешно. Смешно и щекотно. Щекотно — по-другому было не описать состояние подъема и веселости, которой наградила доза.       — Ну, и че зыришь?       — А че? — с такой же дерзостью хмыкнул опер, слизнул с губ кровь и улыбнулся. — Ну и рожа у тебя, я скажу…       — А ты так — красавец?       — Я-то? Конечно! Особенно… Особенно на твоем фоне!..       — Да он укуренный! — подал голос молчавший до этого. — Неадекват тотальный, шеф.       — Как низко пала наша милиция, — покачал головой бугай. — Якшается с наркоманами. Курит с ними.       — А ты не завидуй!       — Что ты, что ты. Я не завидую. Уж точно — не тебе.       По похитителям прошелся нехороший смешок.       — Говори по-хорошему, что вы про нас, уроды, знаете. И я тебя отпущу. Помучаю немного, для приличия, и отпущу.       — Какой интере-есный! — противной высокой нотой вытянул Шульга. — Взял я тебе — и поверил! Угу!       — А что, не веришь?       — Конечно нет! Пиздун твой дед, а ты — его портрет!       — Шеф, можно я ему добавлю?       — Добавишь сейчас. Резак, тащи дозу.       Шульга не сопротивлялся, лишь сыпал остротами и продолжал подначивать мордоворота шутками.       — Что операм известно об Улыбающихся?       Остеклевшие глаза смотрели в упор на рожу со сдержанной улыбкой. Опер задумчиво заламывал опухшие руки, продолжая сидеть на коленях в окружении осклабившихся преступников.       — Ну? Вопрос повторить?       — Повтори.       — Что операм известно об Улыбающихся?       Медленный вздох. Часто заморгав, Шульга снова улыбнулся:       — Операм известно, что вы все — пидарасы. К бабке не ходи.       — Че сказал?!       Озлобленный бандит тут же схватил жертву за грудки и тряхнул. Из кармана выпал пустой шприц со смайлом.       — Вот оно что, — задумчиво почесал подбородок бугай. — Не укуренный. Обколотый.       — Да че мы тут сиськи мнем? Давайте застрелим, как собаку, да бросим здесь!       — В тебя второй раз плюнуть?       Удар. Шульга терпеливо сплюнул на землю кровавые слюни и тихо заржал.       — Стрелять не будем. Вторую дозу ему.       — Но шеф…       — Вторая доза вытеснит ту дешманскую дрянь. Время сожрет, но вытеснит. А там у нас несколько минут до того, как он от передоза сдохнет.       — Но…       — Пасть закрыл! Меня сюда послали выбить информацию, и я ее выбью. А будешь трепаться — и из тебя говно выбью!       Вторая доза дорогой «Улыбки» послушно ввелась. Не успел колпачок шприца закрыться, как на сотовый шефа поступил звонок.       — Все, теперь ждем… Алло?.. То есть… В смысле, блять?.. Але?..       В трубке отчаянно кричали. Потом раздались выстрелы, и связь оборвалась. Смятенный бугай со всей дури принялся жать на кнопки телефона, но дозвониться не получилось.       — Блять!.. В машину!..       — И этого?       — Бросьте его! Он не жилец, а если мы не тронемся сейчас же — и мы!       Веский аргумент. Похитители резво запрыгнули в машину. Оскорбленный, судя по глазам, испугавшийся больше всех, попутно успел толкнуть смеющегося опера на землю. Машина резко развернулась, взяла обратный курс и сорвалась с места, оставляя после себя шлейфом «Туман» Сектора Газа.       Знакомые строчки въелись в больной мозг. С четвертой попытки поднявшись на колени, а потом — на ноги, — Шульга выпрямился, шатнулся, устоял. Неуверенные шаги направились в противоположную от автомобильной колеи сторону.       Перед глазами все плыло разводами бензина.       — Нельзя свернуть… Нельзя шагнуть…       Косте было хорошо. Впервые в жизни ему не приходилось ни о чем не думать, а вот так медленно, чуть ли не пританцовывая, шагать по траве, в гордом одиночестве, и петь хорошую песню. Правда, помнил он только пару строчек, которые и повторял снова и снова. Но главное же рвение!       — И хлещет кровь из наших ран…       Все внутри скрутило в узел. Потерявшись в пространстве, отчего закружилась голова, Шульга упал на колени. Кашель. Хриплый, со свистом кашель. Что-то неприятное и горячее попало на кожу. Затем еще и еще. С усилием сожмурив глаза и резко открыв их, Костя увидел перед собой кровавую пену, такую яркую на контрасте с холодной травой, что глаза заболели.       Переведя дыхание, он снова поднялся на ноги.       И через несколько метров снова упал с приступом кашля. В голове не прояснялось: к бесконечному цирку красок и ощущений добавился животный страх. Откуда-то изнутри раздалось осознание происходящего с ним ужаса. Не в силах вновь подняться на ноги, Шульга медленно пополз на четвереньках, с титаническим усилием заставляя каждую из конечностей двинуться с места.       Он не знал, сколько прошло времени с его похищения. Он точно знал только то, что его трясет, что руки потеряли чувствительность и силу, что с каждым рвотным позывом его голодный живот завязывается в морской узел. Что ему всем существом хотелось только одного — жить.       Он потерял сознание. Очнулся с тяжелой головой и стучащими зубами. Еле двинув головой, понял, что разноцветные пятна исчезли и остались только замыленное изображение. Руки с болью в плечах поднялись, ощупали землю ямы, в которой Шульга лежал. Он перевернулся на живот и, цепляясь скрюченными пальцами за траву, пополз наверх.       Разложив на багажнике карту, опера быстро бегали по ней глазами, водили пальцами, тыкали в конкретные квадраты и раздраженно бросали мысли в рацию. Локи уже не мог смотреть на все это.       Сигарета в пальцах тревожно дрожала. Хиппи сидел на корточках на обочине федеральной трассы и невидящими глазами пожирал раскинувшиеся перед ним заброшенные колхозные поля. Все это походило на дурной сон, из которого не можешь выбраться и отчаянно ждешь, что тебя разбудят.       Но этого, почему-то, не происходит.       Сигарета закончилась. Очередная. Майор сказал, что больше не даст. Что самому мало. Обхватив себя руками и вздохнув, Локи на мгновение прикрыл глаза.

«И хорошо, что фоторобот на «Пропал без вести». А не суп-набор…»

      Аж волосы на руках встали. И почему именно в такие моменты начинаешь вспоминать самые ужасные вещи и фразы?       — Нет, Кость, найдись. Целым…       Никакой программы защиты свидетелей не было. Это был план Шульги — он договорился о съеме временного жилья на время проведения операции с задержанием. Эта новость окончательно растоптала эмоционального и нестабильного хиппи.       Шаги.       — Их задержали, — майор докуривал последнюю сигарету. — Всех. Точку, которую они показали, проверили.       Карие глаза с надеждой и страхом поднялись на мужчину.       — Ничего. Не нашли.       Хиппи устало закрыл лицо ладонями.       — Он мог уйти.       — Мог. Поэтому и ищем.       — Да разве это «ищем»? — огрызнулся Локи, поднимаясь на ноги. — Это что угодно, но не «ищем».       — Слушай ты: истерику у себеподобных закатывать будешь. Строишь тут… Из-за тебя проблемы у Кости и начались.       Локи было открыл рот чтобы сказать пару ласковых, но сжал челюсти.       — Готовы ехать, товарищ майор.       — Топай.       На прямых ногах, от долгого сидения на корточках, хиппи заковылял к машине. Опера уже свернули карты и уселись по местам, ждали только безбилетника в виде утреннего гонца с плохой вестью. Взявшись за ручку, Локи снова уставился в поле: где-то по ту сторону этого бесхозного пространства и оставили Шульгу. И сейчас беспокойное сердце кружило над этими травами и кочками, в надежде напасть на след одинокого, но живого, обязательно живого Кости.       — Ты че замер? — недовольно выглянул из машины майор. — Не стой! Садись уже!       Локи с силой зажмурился. Дверь открылась. Сердце торкнулось в груди. Что-то в этом пейзаже было не то…       — Да заебешь… — зашипел майор, открывая дверь. — Или ты…       Но хиппи, громко захлопнув дверь, уже рванул прочь, к смутившей его темной точке, появившейся из-за пригорка.       Даже приподняться на ноги не получилось — сил уже не оставалось.       Шульга кубарем скатился вниз с возвышенности и, остановившись, лежа на спине, вновь закашлялся. Вкус горечи и металла во рту. Он попытался перевернуться на бок, чувствуя, что поднявшаяся к горлу желчь и пена начинают душить. Не получалось. В глазах выступила влага.       Какие-то неожиданные звуки плотным фоном. Чья-то сила быстро перевернула опера на бок, и из него начало выливаться все отторженное организмом.       — Держись.       Непонятно откуда взявшаяся сила. Опухшие грязные руки наощупь потянулись на звук, пока не встретились с горячей живой плотью. Скрюченные пальцы неловко сомкнулись на чужом запястье, невольно ущипнув кожу и царапнув ногтями. Кто-то теплый и дрожащий коснулся грязного лица.       Косте эта теплота показалась до боли знакомой.       — Да где вас носит?!. Костя… Костя, держись…       Пальцы стиснулись сильнее.       — Дер… ржусь, — сорванным голосом ответил Шульга. — И т-ты… держи… ме… меня…       Накатившая усталость закрыла красные глаза.