Это лицемерие, Мих.
А действительно. Столько говорить про свободу, но похоже только про свободу физическую. Ведь быть независимым в выборе своей второй половинки, оказывается, до сих пор нельзя. Шура ещё минут десять объяснял Михе, что Андрей попросту забил на все это, а если он всё-таки действительно из «этих», то осуждение со стороны Горшенёва будет неправильным. Но похоже у Балу это не очень-то и получалось, ибо Миха всё ещё оставался верным своим убеждениям. По итогу разойтись им пришлось тогда, когда уже родители Шурика проснулись, а он сам изъявил желание сходить на почту. — Я завтра уеду в город, ты же помнишь? На два дня У Михи это совсем из головы вылетело. Все его мысли последнюю неделю занимал только Князь. И тут в самый тяжёлый период он буквально лишается единственного, с кем все свои переживания может обсудить. Но вставать в позу и не отпускать было нельзя. Шура с весны копил на эту поездку к своему другу, с которым обменивался письмами уже пару лет. — А твой Яша что, к нам не приедет? — поинтересовался Миха. — Предки не пускают. Решили, что безопаснее, что я у них переночую. Да и в Питере делать есть чего… Я тебе открытку из Эрмитажа привезу. Миха кивнул. В любой другой день такое обещание бы его обрадовало. Они дошли до большого здания с потёртой от времени табличкой «Центр культуры»; тут на две соседние деревни располагались: клуб, библиотека и отделение почты. Красивое строение, с колоннами и пышной отделкой. Ещё дореволюционное, когда-то очень давно тут располагалась усадьба какого-то знатного рода. Раньше даже табличка висела, историческая ценность. Но кто-то из советских руководителей посчитал это восхвалением буржуазии и табличку сняли. — Я в библиотеку схожу, пожалуй, — вдруг кивнул Миха. — Иди, — решив, что другу стоит отвлечься, согласился Балу. Миша отвлекаться не собирался. Наоборот, начал искать хоть что-то про мужчин, любящих свой пол. Чего в сельской библиотеке, естественно, не было, но Миша упорный. Да и Кропоткин писал, что агрессия по отношению к непохожим часто от недостатка информации о них. Это было всё равно, что искать иголку в стоге сена, будучи слепым. Тамара Семёновна несколько раз подрывалась помочь найти Мише нужную книгу, но тот краснел и не мог объяснить, что ему надо. Облазил все полки и даже с разрешения перерыл архив. Ничего путного. Вообще ничего. Большие энциклопедии. Зачем-то десять одинаковых собраний сочинений Ленина. Много вариантов книг Карла Маркса. В детскую литературу Миша даже не лез. Там точно нет. Среди научной были только пыльные старые тома по инженерии и прикладной физике. Упорство Миши начало потихоньку угасать, когда библиотекарша подсела к нему с двумя кружками чая. — Может успокоишься немного? Отвлечёшься. Держи чай попей. Может поможешь мне газеты старые разобрать? Миша посмотрел на седую спокойную женщину, смотревшую на него с теплотой и заботой, и не смог отказать. Вскоре сидел за большим столом, пил сладкий чай и раскладывал газеты по датам. Пока взгляд не зацепился за заголовок: «Скандал на сцене. Народного артиста СССР застали в гримёрке с мужчиной. Закон един для всех. Артист, как порочащий советский строй, отправится в колонию». Попросить эту газету Миша постеснялся и стыдливо спрятал её за пазуху. — Тамара Семёновна, я это… Пора мне… Я потом ещё приду, помогу вам. Он вылетел из библиотеки чуть ли не пулей и сразу направился к дому Поручика. Тот вышел сразу же. Миша схватил его за грудки и требовательно спросил: — Ты кому ещё говорил такое про Андрея? Поручик оторопел от яростного взгляда и попытался скинуть с себя Михины руки. — Да нужен он мне. Все и сами всё видят, не слепые. — Бред не неси! — Горшок повалил Поручика на землю и они прокатились по ней. — Кому говорил? Отвечай! — орал Миха ему на ухо. Пытаясь отбиться Саня зарядил ему кулаком прямо в глаз. Парни катались по земле и мутузили друг друга кулаками, преследуя совершенно разные цели. Миша — узнать говорил ли Поручик кому-либо такое про Андрея, а Саня — освободиться от рук Горшка и спокойно наконец уйти домой. Разнять их получилось лишь у вышедшего из дома отца Поручика. Он отцепил своего сына от его друга, а затем поставил обоих на ноги и, придерживая руками чтобы снова не сцепились, спросил: — Что у вас тут стряслось? Вы чего дерётесь-то, парни? Что уже не поделили с утра пораньше? — Неважно, — буркнул Поручик и кинул взгляд на Миху. Мужчина перевёл взгляд на Горшенёва, кивая ему, мол «А ты то мне расскажешь?». — Чего у вас стряслось, Миш? Если ты тоже скажешь «неважно» или «ничего», то знай, что я вам не поверю, потому что просто так около дома с самого утра люди не дерутся. Если вам энергию девать некуда, то я работу найду. Вон помидоры подвязывать надо. Саня скрестил руки на груди, не смотря больше ни на кого из присутствующих в этом своеобразном треугольнике разборок. — Случился политический спор… — выкрутился Миха. — Ага, я сказал, что анархия невозможна, — вдруг подтвердил Поручик. Миха посмотрел на того с благодарностью. Отец Поручика только рассмеялся и сказал, что в следующий раз политические дебаты сразу в боксёрских перчатках устраивали, чтобы не так травмоопасно, и отправил Горшенёва домой. Тот побрёл с неохотой. Вопрос всё ещё был открытым. Кем был Андрюха. Миша не знал, но знал точно, что он всё ещё был для него важен. Друзья, ё-моё. Был страх, что того могут забрать и посадить в колонию. Он вдруг стал почти материальным и душил. Миша остановился у своего дома и взглянул на дом напротив. За забором стоял Князь, о чем-то беседующий со своей бабушкой. Миха даже забыл о желании скорее приложить что-то холодное к только что заработанному фингалу. Так и застыл на месте. Князь рассмеялся от очередного смешного рассказа из юности бабушки, а затем взял в руки врученные грабли и понёс их обратно в сарай. Марина Степановна Мишу заметила первая и, улыбнувшись, произнесла: — Мишутка! Ты заходи сегодня на чай… А ты чего побитый такой? С кем что не поделил? Заметив фингал, старушка забеспокоилась, подходя ближе к забору и обтирая руки полотенцем. Князь, возвращающийся от сарая, остановился и взглянул на стоящего за забором Горшка. Миша растерянно как-то смотрел на Андрея. Прямо ему в глаза. Тот смотрел в ответ несколько секунд, а затем ушёл в дом и скрылся с глаз друга и бабушки. — Андрюша со вчерашнего дня сам не свой. Может случилось у вас чего, а, Миш? — вздохнула Марина Степановна, качая головой. — Трус! — крикнул Миха в спину Андрея. Сам ещё не готовый к откровенному разговору. Миха сжал кулаки. Князю тоже хотелось дать по морде. Чтоб объяснил всё. Нормально ответил. А не оставлял так, в подвешенном состоянии. А Михе ломай голову. — Не берите в голову, — спокойнее сказал он Князевой бабушке. — Мы с ним ещё обсудим все… — Миша развернулся, мысленно добавляя «наверное». Миха не любил неопределённость, жуть как не любил. Всё должно быть просто и понятно. А ребусы эти ваши его выводили из себя. Зайдя в комнату, он вдруг резко ударил стену, разбивая ещё костяшки, чем очень сильно напугал Лёшу. Тот из него ничего кроме «Да Князь этот…» вытянуть не смог. На следующий день Миха проводил Балу на остановку, и смотря, как уезжает междугородний автобус, вдруг почувствовал себя таким одиноким и несчастным, что хотелось взвыть. Брёл вдоль поля. Солнце ярко светило, коровы довольные мычали, траву жуя. Хорошо б так было, да только Миха шёл мрачнее тучи, смотрел себе под ноги, да камни пинал. Вдруг периферийным зрением он заметил знакомую фигуру. — Андрей… — Миша остановился. Не Князь, Княже или Дюха. Миша с фингалом под глазом, который так и не смог нормально объяснить Шуре, стоял с видом побитого пса. Разве только не скулил. — Я то что сделал, что ты меня избегаешь? — абсолютно не понимающе спросил Горшок. — Я же Поручику не поверил… Я… Я на твоей стороне был. — Он грустно опустил взгляд. Хотел было протянуть руку к Князю, но сам себя одёрнул. — Мих. Ты не сделал ничего такого, а мне просто стыдно перед тобой. Поручик просто прав оказался, вот и всё. — Андрей пожал плечами, поджимая губы и отводя от Михи взгляд. Хотел что-то добавить явно, но не решался. — Не готово ещё наше общество к анархии, — тяжело выдохнул он после долгого молчания. Миха нахмурился. Казалось, что слышно было, как шестерёнки в его голове заскрипели. Он схватил Андрея за локоть. — Это получается, тебя правда могут в колонию, того? Я никому-никому не расскажу. И Поручик больше не расскажет… Мы… Поговорили… Миша отшатнулся и стал шагать взад вперёд. Вдруг осознал, что больше переживал не посадят ли Князя, а потом уже правильно оно или неправильно. Да и обидно до жути, что тот его за нос водил своими уклончивыми ответами. Горшок вдруг остановился. А как ему себя вести теперь? Андрюху обнимать нельзя, получается? А то оно неловко как-то будет. Хотя Маху, которая на лето сюда приезжает, обнимает тоже. Подруга же. В этом году только к июлю приехать должна. Он вообще всех друзей обнимает. А Князя вдруг неловко. Андрей на несколько секунд выпал от вопроса Михи про колонию, а затем непонимающе поднял одну бровь — В колонию перестали уже ссылать. Ещё б пару лет назад сослали, но после развала всё. Так что никуда меня не посадят и никуда не сошлют, разве только гнобить начнут, но тут переживу. Князь снова пожал плечами, поправляя чуть спавший рюкзак. На другом конце улицы Поручик мчался на велосипеде. Хватило всего нескольких секунд, чтобы тот резво прокатился мимо этих двоих, не удостоив ни одного взглядом или словом. Поручик тоже сверкал фингалом, и Миха рассудил, что это честно. Потом повернулся к Князю и тихо произнёс: — Я в газете прочёл… Что артиста какого-то отправили в колонию… Козин, кажется. Я весь испереживался, думал, тебя тоже увезут. Ну тогда думал, что по ложному. Я ж не мог подумать, что ты… — Миха напрягся, осмотрелся по сторонам, будто так много людей могло оказаться на этой дороге. — А как ты понял, что ты, ну… Такой? Миша постоянно делал паузы и неловко мялся, не зная как себя вести и куда деть руки, которыми активно жестикулировал, то обнимал себя за плечи, то снова начинал. — А мне никогда девчонки не нравились, вот и всё. Не привлекали они меня. А потом как-то понял, что в одноклассника влюбился. Ну и вот. Миша смотрел на Андрея, а тот перевёл взгляд на свои ноги, пиная какой-то камешек. Разговаривали они тихо, периодически кидая взгляды по сторонам, чтобы никто не дай бог не услышал этого разговора. Хоть в колонию уже не ссылали, но отношение к «таким» лучше не стало. — Это понять несложно, а вот принять , как часть себя, намного сложнее, — продолжил Андрей. — Кажется будто ты не такой, ты неправильный и любовь эта твоя тоже неправильная. А поддержки, собственно, и ждать не от кого, родители и друзья прямым текстом говорят, что это плохо и они такое не потерпят. Поэтому я тебе и не говорил прямым текстом все это. Я думал, что ты не поймёшь. О принятии Князь даже не заикнулся. — Ты ж меня понял, ё-моё. Хотя все посылали с этой анархией. Даже Шура не верил. — Миха тяжело вздохнул. — И я тебя постараюсь понять. Мы же это, друзья, да? — Последнюю фразу Горшок произнёс с искренней надеждой. Будто хотел сказать, что ничего между ними измениться не должно. Мише вдруг совершенно стало плевать, кого там Андрей любит, лишь бы они до сих пор могли разговаривать. За эти пару дней он весь извелся. Не от кого было послушать истории про всякую нечисть и книжки пообсуждать. Да даже молчать с Князем Михе очень нравилось. Поэтому он готов был принять в этом ярком парнишке все. Но тут Горшок осознал, что Князь будто бы утратил краски. Взгляд его напуганный, голубой цвет глаз будто задернут некой пеленой. На нём не яркая кофта, а однотонная чёрная футболка и серые спортивные штаны. — Ты из-за меня так оделся? — Вдруг спросил Горшок, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. Андрей, до этого смотревший на Мишу, вдруг снова потупил взгляд, рассматривая кроссовки и нижнюю часть штанов. “Среди всей одежды сложно было найти что-то не яркое, что-то обыденное и даже серое, но вот на глаза Князеву попадается чёрная футболка, серые штаны и парень, ни секунды не сомневаясь, надевает это на себя. Выделяться оказывается опасно. По крайней мере в деревне так точно.„ Напуганные и ставшие больше серыми, чем голубыми, глаза спрятались под пышными ресницами, а парень все молчал. Минута прошла, две, и, будто почувствовав, что Горшок открыл рот, чтобы наконец разбавить эту тишину, Князев заговорил первым — Да. Не хотел сильно выделяться и вроде даже получилось. Серые, с проблеском прежней голубизны, глаза снова взглянули на Миху и казалось, будто где-то там, к самым уголкам, уже подбирается прозрачная солёная влага. — Мы друзья, да. Всё ещё. Миха посмотрел на него чуть ли не жалостливо и вдруг подался вперёд, осторожно обнимая. Почти невесомо, утыкаясь в плечо носом. — Из-за меня значит, — вздохнул он. — Возвращай свои кофты расписные… В них ты это ты. Понимаешь, да? Если хочешь, никому мы не расскажем, что ты ну это. Хотя Балу надо. Балу заслуживает. А если тебя тронет кто… — Миша отстранился и посмотрел Князеву прямо в глаза. — Я его поколочу. Андрей лишь кивнул на всё сказанное Мишей, но обнять его снова не решился. Чувствовал, как он теперь обнимал осторожно, ощущал, что тот боится. Ради комфорта своего друга Князь готов дождаться, когда всё снова станет как прежде. Хотя, понятное дело, точно так же как прежде ничего уже не будет. — Ты домой сейчас? — тихо спросил Андрей. — Ага, но давай, это. Встретимся к часам двум. Я еды притащу и… — Миша заговорщически улыбнулся. — Свожу тебя кое-куда. Я ещё на реке думал предложить, а потом ты пропал на пару дней и… Надо было бы и Балу взять, но тот уехал. — На резонный вопрос Князя «куда это ещё?» ответил: — Да к Яшке своему. Друг у него в Питере. А вот не надо было от меня бегать, все б новости сразу узнавал. — Миша засунул руки в карманы и посмотрел на Князя, стараясь улыбнуться как можно шире. — Только ты это… Переоденься.Часть 4
1 октября 2023 г. в 21:43
В этот вечер сон у Михи был неспокойный. Ему приснилось, как отец возвращается из командировки, узнаёт в Князе педика и расстреливает на месте. А самого Миху отправляет далеко и надолго лечиться от этого, вдруг подхватил. Как какой-то вирус, ей-Богу. Будто можно подхватить.
Будто стоит Князя увидеть, будешь думать не о милых девчонках, приятно пахнущих цветочным шампунем, с пышной грудью и припухлыми губами, а о его глазищах-озёрах. Но правда была в том, что до этого Миха о девчонках не думал. О парнях тоже. Вообще ни о ком в таком ключе не думал. Понимаешь, да? Вообще.
Он проснулся ни свет ни заря. Снова разбудил Балу, залезая через окно, которое тот так и не починил. Тот хотел его справедливо поколотить за столь ранний подъем, но, увидев бледное осунувшееся лицо друга, передумал.
Шура сделал чай и они с Михой сидели в саду на заднем дворе дома, чтобы не перебудить всех взрослых. Жуткая рань, но светло уже. Солнце прямо в глаза бьёт, яблони не спасают почти. На тарелке сиротливо лежит недоеденный кусок булки, а на нём оса, которая так и норовит на Мишу сесть. Тот отмахивался и морщился. Тихо, только птицы щебечут. Миша громко хлюпал чаем с лимоном, затем уставился в кружку. Балу он доверял как себе и мог рассказать ему всё, не получив осуждения, только дружеские подколы, которые, Миха точно знал, всегда были добрыми. Но начало разговора он всё равно откладывал. Когда чай закончился, А тишина стала тревожной, Миха начал:
— Поручик вчера заявил, что Дюх… Андрей — педик.
— Потому что городской что-ли? — Закатил глаза Балу.
— Потому что тот весь вечер на меня смотрел. Ну, как я пою.
— Так любой смотрит, когда первый раз тебя слышит. Поёшь же правда хорошо. Людей прям пробирает твой голос. Правда-правда. Не слушай ты Поручика.
— Но Андрей не отрицал, — неестественно высоким для себя голосом произнёс Миша.
— Ну… — Балу зачесал светлые волосы назад своей пятерней, ещё торчащие во все стороны после сна. — Тут не знаю. Решил что этот бред не достоин его внимания? Слушай, а даже если так. Ты ж сам про свободу затираешь. Панк-рок, анархия, свобода, да? Так что там по свободе любви?
— Это другое, Шур. Это неправильно как-то.
— Это лицемерие, Мих. Самое настоящее лицемерие.