***
Проснулся Миша вечером от телефонного звонка. Проскользил руками по простыням, от которых до сих пор слабо пахло Андреем. Сполз. Подняться резко оказалось болезненно. В глазах потемнело, и Горшок хотел было плюхнуться назад, но телефон продолжал звенеть, заставляя затылок неприятно ныть, а виски будто сжиматься. Миша смог успокоиться, только когда чудом добрёл, снял трубку и услышал родной голос Князя. Он окончательно разлепил веки. Сознание перестало быть мутным, и он понял, что Балу и Поручика нет. В квартире стояла тишина. —Ты как там, Миш? — раздалось из трубки. — Как чувствуешь себя? Голова сильно болит? — Бывало и хуже. Ребят что-то нет. Ты прийти не хочешь? — Миша прошёл чуть вперёд, задел вешалку, роняя все куртки вниз, сматерился, пытаясь обратно приделать. И засмеялся. — Я вешалку сломал! — неожиданно радостно сообщил он. — Она мне не нравилась. Повод новую купить. — Он зачесал волосы назад, оседая на пол. — Ты там как? Тебе же лучше, да? — Мне немного лучше, кашля нет, но... В общем, меня опять увозят в больницу. Трёхдневное обследование, все дела, потом упрошу врачей меня отпустить, и ебись оно все конём. Если они сами не знают, когда наступит мой последний день, то я хочу провести свою жизнь за стенами больницы, а не сгнивая под капельницами, — пауза. — У нас есть ещё две минуты. Я люблю тебя, Мих. Очень и очень сильно. Я допилю старые тексты, доведу их до ума, вы порепетируете. Всё нормально будет. Всё... Мне пора... Я... Мих, люблю тебя. — Я... — Миха не успел договорить. В трубке слышны лишь гудки. В его голове пронеслась мысль, что будущего нет толком и не будет. Надо жить сейчас. Пока можно. Он ушёл в комнату, заперся с гитарой на всю ночь. Врач сказал не слушать музыку и проводить больше времени в тишине, чтобы не тревожить голову, но Миша проигнорировал. Мише надо было работать над альбомом. Надо стать звездой, как он и хотел. Надо с Андрюхой ещё как можно больше раз на одной сцене оказаться. Пока возможность есть. О своей смерти думать было проще. Вот он когда-нибудь так уйдёт, и все реветь ещё будут. А вот о смерти близкого — невмоготу. Оно сильнее бьёт. Да доживут ещё… Доживут до пика. И помрут вместе. Красиво как-нибудь. Андрей не звонил и не появлялся все следующие три дня. На четвёртый день его родители и Миша пересеклись в техникуме при слегка напряженных обстоятельствах. Горшок прошёл в аудиторию к Гордарику прямо тогда, когда там сидели Надежда Владимировна и Сергей Владимирович. Последний не сводил с преподавателя взгляда, а затем произнёс. — Андрей не сможет посещать занятия, поймите. Он сейчас в больнице и навряд ли оттуда выйдет к экзаменам, так что... —Хорошо, — кивнул Анатолий Евграфович. — Есть вариант перенести для него сдачу экзаменов, либо можете взять академический и восстановиться на следующий год. Если что-то выйдет из-под контроля. Подслушивать нехорошо, Горшенёв. — Гордарик перевёл взгляд на Мишу, так и застывшего в дверях. — Почему Андрей трубку не берёт? — спросил Миха, бесцеременно ввалившись в аудиторию. — Где он сейчас? Я даже проведать его не могу! Сергей нахмурил брови и потёр переносицу. — Миша, да? — сказал нарочито пренебрежительно, будто имени не помнит. — Ради Андрея, оставь его! Из-за тебя у него эти мысли бросить лечение и в кабаках с панками песни распевать. — Чем вам панки не нравятся? — Да алкаши и свиньи! И нечего моему сыну с такими якшаться, даже если б здоровый был. А он нет. Ты не понимаешь, как я боюсь его потерять! Евграфович поднялся со стула, но молчал, не понимая, как подступиться к нарастающему конфликту. — Понимаю, ё-моё! Понимаю! И я боюсь его терять, и он меня терять боится. Но из-за вас теряем! — Миша хотел деть куда-то всю свою злость, но сдерживался от желания ударить по ближайшей стене. Анатолий Евграфович отвёл Мишу в сторону, пытаясь угомонить, пока Надежда Владимировна схватила мужа за руку, принимаясь выводить из аудитории. Сергей что-то продолжал говорить, но голос его стих, едва он вышел за дверь. Гордарик Мишу удержал. — Тебе может отдохнуть дома от занятий, а, Горшенёв? — поинтересовался он. — Посидеть спокойно. Я понимаю, что вы с Князевым очень дружные друзья, но лечение ему сейчас необходимо. Родители за него волнуются. — Евграфович поправил очки и посмотрел на явно взбешённого Мишку сквозь толстые линзы. — Ну так что, останешься или пойдёшь домой и посидишь успокоишься? Одногруппники Миши и Андрея начали проходить в аудиторию по одному, рассаживаясь на свои места. В дверях показалась светлая башка Балу, тот где-то секунд пять выискивал взглядом Горшка и затем свистнул. — Миха! Мих! Яшка пришёл, говорит, ему Андрюха звонил! Подь сюды! Анатолий Евграфович, я Горшенёва украду ненадолго! Миша до конца понял, что Евграфыч мужик отличный. И даже решил больше (Уже точно!) не срывать его пары. Во всяком случае, специально. Видел он Мишку насквозь. Горшок побежал за Балу на улицу, зашёл за корпус и вместо приветствия спросил: — Что Андрей сказал? На улице холод собачий. Ветра в Питере порывистые, будто душу из тебя вытравить хотят. Миша стоял в футболке. Балу хотя бы в свитере. Яшка так вообще в куртке и шарфом замотан. Шёл снег, но, долетая до земли, сразу таял, превращая всё вокруг в смесь грязи и слякоти. Противно и в мире, и на душе. — Сказал, что анализы снова взяли, — отозвался Яшка. — Завтра должны прийти результаты, и тогда понятно точно будет, что происходит с организмом, и что делать дальше. Постоянно тошнит, кашель снова появился, но он почти дописал какого-то «Лесника». Песню что ли новую… А, и ещё он просил передать, что мы можем к нему прийти, но так, чтобы родители не узнали. Потому что они против любых посещений. — Ясно. Короче, предлагаю скооперироваться и вместо пар потопать к Андрею. Но сначала позвонить и узнать, когда его родители приходят, чтоб не пересечься. Ты ж с нами, Гаврил? — Ты как спрашивать такое можешь? — возмутился Миха. — Хорошо, — кивнул Яша. — Вы драпайте за куртками, а я пока до дома и Андрея наберу. У меня и встретимся. Так и произошло. Миша весь на нервах. Андрей обещал перезвонить, когда родители от него уйдут. Яша с Шурой отпаивали его мятным чаем и пытались отвлечь. Долгожданный звонок случился только через долгих сорок минут. Горшок подскочил к телефону и прижался ухом к трубке. — Как я скучал, ё-моё. — А я-то как скучал, — Мише казалось, что он чувствует, как Князь на том конце провода улыбается. — Мне только сегодня телефон выдали обратно, я поэтому не звонил. Родители придут только завтра, потому что сегодня время посещений для них закончилось, так что можете приходить. Я в той же больнице, палата на втором этаже находится. Палата нестерильная, что удивительно, а значит сможем нормально посидеть. Принесите чего-нибудь сладкого и пожрать в принципе, я не могу, тут не еда а отрава какая-то пресная. О том, как вы там, не спрашиваю, всё расскажете, как придёте. Всё, доктор идет, жду вас. Могу даже договориться и выйти встретить около входа. Давай, пока, люблю тебя, Мих, жду очень. — И Андрей бросил трубку. ...Миху два раза просить не надо. Прям у самой больницы он попросил ребят подождать и исчез в ближайшей кондитерской. — А почему ты мне шоколадки не даришь? — улыбнулся Яша, легонько толкая Балу в бок… — Ты ж сладкое не любишь, — возмутился тот. — И цветы тоже. — Зато как романтично. — Я тебе медиаторы дарю. Тоже романтично. Миша вышел с целым пакетом, Балу пошутил, что если Миша так будет ходить каждый день, то Князя на сцену придётся выкатывать. Они поднялись на второй этаж, нашли нужную палату, и Горшок практически сразу кинулся Князю в объятия, чуть ли не сбив с ног неосторожную медсестру. Андрей обнял Горшка так крепко, как только мог, и насколько позволяли капельницы. Миха отдал ему пакет со сладостями, любуясь довольным лицом. — Спасибо, Мих, я б тут умер без сладкого, честное слово. Анализы всё равно уже все забрали, так что можно и поесть нормально. Ну рассказывайте, как там у вас дела, как у Гордарика на парах? Сами как живёте? — Князь улыбнулся, смотря на своих друзей и гостей, и начал жевать конфеты. Балу рассказал, как Миша вчера помыл посуду, и как они с Поручиком снова получили полотенцем по хребту после оставленных в раковине тарелок — Ну ты хозяюшка, Мих, — заржал Андрей. Горшок заржал следом, но всё же слегка ткнул его в плечо. — Теперь у нас каждый за собой моет, а кастрюли и сковородки по жребию… — пояснил Балу. — Одна кастрюля и одна сковорода, — поправляет Яша. — И нам достаточно! — поднял палец вверх Шура. Миша задумался надолго, затем взял руку Князя и сжал его пальцы. Голос его совсем тихий. — Твой отец просил, чтобы я от тебя отстал, — глухо сообщил Миха. — Он поэтому у тебя телефон отнимал? В палате нависла тишина. — Опять пиздец у вас? — Балу начал кусать губы. — Мы уйти можем с Яшей в коридор. Только попросите. После кивка Андрея Яша и Балу вышли вместе из палаты, оставляя его с Горшком один на один. — Ага, — начал Андрей. — Думает, что это каким-то образом меня остановит. Слишком много хочет, я тебя не брошу ни за что и никогда, слышишь? Сейчас результаты анализов придут, и я уйду из этой больницы. Плевать мне, кто и что скажет, я хочу с тобой и с парнями играть, хочу жить столько, сколько мне будет отмерено, не будучи привязанным к койке. Понимаешь, да? — Фраза Мишина. Андрей осознал, что начал чаще говорить его фразами, заканчивать их... Настолько уже связались крепко. — Ты прав, но… — Миша отстранился. — Лекарства не бросай. Я тебе сам уколы буду ставить. Научусь. Но дома. У нас. Живи у нас. Поручик и Балу против не будут, а я всё равно себе комнату целую забрал. Там диван неудобный, но ты потерпишь, да? Здесь не жизнь-то. Я понимаю, понимаю, но смерть тоже не выход. Надо это… Середину найти… Золото. Да?***
Результаты повторных анализов пришли на следующий день. Князев впервые начал терять надежду. Если раньше пробегала шальная мысль о путанице в анализах, ведь не могли они быть настолько плохими, то сейчас... Андрей долго уговаривал врача на прогулку на свежем воздухе и пошёл гулять вокруг здания больницы, параллельно набирая домашний номер Миши. — Мих, телефон! Миша уже привычно пробурчал, что телефон переставит. Все звонки от родителей друзей, Яши, одногруппников и учителей тоже принимал он. Поручик говорил, что это месть за отдельную жилплощадь. Раз уж отвоевал себе комнату, то терпи неудобства. Но услышав знакомый голос, Миша расплылся в улыбке. — Княже? Ты как? Что решил? Я не обижусь если ты в больничке останешься. Но если к нам, то это. Диван ждёт. Я даже пружину ту надоевшую выдрал. У трудовика пассатижи… Одолжил, так скажем... — Пришли результаты анализов, —ответил Андрей, садясь на ближайшую лавочку. — И они, мягко говоря, плохие. Я не знаю, что делать, я не знаю, куда деваться и к кому идти. Я не хочу быть далеко от тебя, но и подставлять твое здоровье я тоже не могу. Я не знаю, Мих.— Князь запустил руку в волосы, упираясь локтём в колено и шмыгнул носом, тяжело выдыхая. Всё это стало слишком сложно, а врачи, наконец, обозначили конкретный срок. — Я ничего не знаю, Мих. — Тихий, уже привычно хриплый шёпот, и Андрей снова сделал глубокий вдох. — Причём тут моё здоровье, когда ты болеешь? — удивился Горшок. — За меня не волнуйся. Всё хорошо будет. — Не волнуйся за него. Ты нас так напугал, когда на лестнице резко за сердце схватился и задыхаться начал с бешенными глазами, — вышел из комнаты Балу. — И к врачу не идёт. Миша отвёл телефон в сторону и на Балунова чуть ли не зашипел. — Ему об этом знать не обязательно! Было и было. — Снова вернулся к Андрею. — Прости, тут Шура меня немного отвлёк. Шура закатил глаза, махнул рукой и вернулся к Яше, громко хлопнув дверью. — Мих, правда. Я не хочу повторения того приступа, я совершенно не знал что делать! Это пиздец пугало вообще-то! — У Андрея к горлу подступила неприятная тошнота, лёгкие как-то болезненно отзывались на все эти внешние раздражители. Он забрался с ногами на лавочку и решился всё-таки сказать. — Мне пиздец, короче, Мих. Ну, типо всё. Совсем. Без лечения и дня не продержусь, а в квартире у вас капельницы не установишь. Таблетки ещё принимать можно, но тоже всё по расписанию. А если на лечении буду сидеть, то ещё пару месяцев у жизни выбью. Я хочу сегодня с вами сыграть в клубе, я помню, мы должны были выступить. Возьмёте же меня с собой? — Блять, — глухо ругнулся Миша. — Ты в больнице сейчас, да? — получил положительный ответ и кинул короткое, — Я приду. — Схватил лёгкую, не по погоде, куртку и побежал со всех ног к нему. Даже дверь квартиры не заперев. — Сука, блять! — Балу вышел в прихожую на шум и увидел опрокинутый обувной стеллаж и распахнутую дверь. — Какого хуя у этих двоих просто не может быть всё хорошо, хотя бы один месяц? Чёрт. Кому молиться? Яша его по спине погладил, пожал плечами. — Если боги и есть, то это определённо какие-то садисты, — кивнул он. Андрей все ещё сидел на улице, ёжась от периодически пронизывающего ветра, а когда заметил Мишу, то приподнялся на месте и встал на ноги, успевая только руки раскинуть, прежде чем Миша почти сбил его объятиями, прижимая к себе. Он обнял в ответ. Крепко-крепко. — Ну и чего ты так нёсся? У тебя сейчас сердце выскочит нахрен, ты себя-то побереги хоть чуть-чуть. Ты зачем так? — Как мог не? Глупости не неси, ё-моё. Ты тут такое говоришь! Осталось ему, блин. Не говори! Шанс если есть — выходим. Не знаю как. Хочешь, я тебе свои лёгкие отдам? — Миша прижал Андрея ближе. Поцеловал вдруг резко в губы, игнорируя прохожих, потом снова уткнулся в плечо. Трясся весь то ли от страха, то ли от холода. На улице снег уже. Мокрый, липкий, как у него на сердце прям. — Ты заболеешь, Мих, сейчас. Заболеешь и будешь валяться с температурой, куртку зачем такую тонкую надел? – Ну мам! — засмеялся Миша, растрёпывая Андрею волосы. — Сам-то! — Ладно-ладно, идём отогреемся, — предложил Андрей. Он повёл Миху в больницу, потащил по пропахшим лекарствами коридорам и на подходе к к палате, заметив впереди родителей, нахмурился, втащил Горшка в палату и демонстративно захлопнул дверь прямо перед их носами. Благо, в частной клинике её можно было запереть. — Сиди отогревайся, — улыбнулся Андрей. — Так, по поводу выступления, вы ж возьмёте меня? Я приду, выступлю, у тебя могу заночевать потом. — Он сел на койку, поджимая к себе ноги и не сводя с Миши взгляда. — И помрёшь потом? Я соглашусь, если ты с лекарствами всё строго делать будешь! А ещё Яша говорил, что ты можешь дневной стационар попросить. Ходить в больницу днём и контролировать состояние, чтоб тут это… Не жить. — Миха уселся рядом. — Может, тебе правда можно лёгкие мои отдать? В палату начали стучаться родители. — А ты как жить будешь без лёгких? — нахмурился Князь. — Занято! — крикнул он и тут же закашлялся, прикрывая рот кулаком. — Не буду. Зато ты будешь. А я буду бесплотным духом к тебе в сны приходить и радоваться, что ты моё дело продолжаешь. — Миша обнял колени и закрыл глаза. — Оно ж так лучше будет, чем жить с этими кошмарами ебучими. — Андрей, я тебе запретил с этим отморозком общаться! — раздался громкий голос отца. — Не кричите! Вы в больнице! — послышались возмущения санитарки. — Вот и отморозка в твоей жизни не будет, — подхватил Миха. —Я тебе такого отморозка... — Андрей дал Михе лёгкий подзатыльник, но сам же осёкся, вспоминая, что у того ж голова. — Уходите оба, я вас видеть не хочу! — крикнул Андрей, и снова вернул внимание Мише. — Мне с твоими лёгкими, но без тебя, жизнь не нужна, слышишь? Толку от твоих бесплотных похождений будет, если я тебя обнять не смогу? Я хочу, чтобы ты был рядом, а с остальным мы как-нибудь разберёмся. — А можно там у кого-то другого? — Миха поднял на него взгляд из-под растрёпанной челки. Выглядел как-то побито и жалобно. — Я слышал, что, ну, те кто в аварию попадают, а органы ещё пригодны, то можно пересадить… Ну как слышал. В кино видел. После долгих переговоров техничка всё-таки отпёрла родителям дверь. Ввалившись в палату разъярённый отец первым делом схватил Миху за шиворот и откинул в сторону. Тот был не в состоянии злиться. Моргал испуганно. Глазища большие грустные широко распахнул. — А ну хватит! — запротестовала санитарка. — Я думала вы правду говорите, что тут уголовник какой то с вашим сыном заперся, а это всего лишь пацанёнок! Что вы делаете? Это больница, а не цирк! Андрей подорвался к Мише, подбежал и встал так, чтобы отец Горшка не посмел даже пальцем больше тронуть. — Хватит! — нахмурился он. — Хватит постоянно трястись за меня, хватит ограничивать меня в общении с Михой! Не смей даже пальцем его больше тронуть, понял меня?! Иначе ты мне не отец больше будешь, и никогда больше им не станешь! Достала ваша излишняя забота и беспокойства! — Может, потрудитесь объяснить, что здесь происходит? — спросил лечащий врач, входя в палату, — пациенту необходим покой и минимум стресса, если... Князь уже не слышал продолжения слов врача, снова закашливаясь и падая на колени. Сильнейший кашель разрывал лёгкие, заставляя Андрея прикрывать рот рукой, но едва отец протянул к нему руку, дабы помочь подняться и дойти до кровати, он резко отмахнулся от неё. — Не смей, — прошипел он. Кровь закапала с губ на белоснежный кафель, а Андрей снова согнулся в приступе кашля. Миша взял его за руку. Посадил на кровать. Врач попросил его потом задержаться на разговор. Горшок вышел в коридор, видел, как мать Князя уводит мужа, кидая на Мишу печальный взгляд. Ходил по коридору взад вперёд, ожидал самого худшего. Что наверняка сейчас врач выйдет и скажет, что Андрей умирает. Врач повёл Миху до своего кабинета. Зашумел ключами, молча отыскивая нужный. Мише казалось, что время замедлилось. Он, бледный, прошёл в холодный неуютный кабинет, принял предложение присесть, потому что ноги ватные не держат. — Князев… Сложный пациент, — начал доктор. — У него конфликт с родителями, он их не слушает совсем, а вас может быть… Как вас? — Миша. — Михаил, я поставил Князева на очередь на трансплантацию лёгких. Возможность может подвернуться в любой момент. Мы сами не знаем, когда. Из-за его анализов он стоит один из первых на пересадку… Но для этого сами понимаете… Надо оставаться в больнице. — То есть возможность есть? Дюха жить будет? — У Миши невольно уголки губ поползли вверх, а в глазах скопились слёзы. Кажется, он ещё ничему так не радовался в своей жизни. — Очень маленькая вероятность. В России пока такие операции сложны до безобразия. Я не буду вас обнадёживать, — ответил доктор. — Лёгкие попросту могут не прижиться. Но либо так, либо ждать, когда его родные органы окончательно откажут, а скорее всего случится это очень скоро. Поговорите с ним. Пусть зацепиться за этот шанс. Возможно, единственный. — Поговорю… Поговорю… А если… Если всё равно ну шансов мало… Но я верю, что все получится! Он может на концерт прийти вечером! Вдруг это последний… Вдруг больше никогда...