Проклятый

Риск быть разоблаченным никогда не пугал его. Потому что он знал, что будет делать. Как-нибудь, как угодно, даже если будет привязан к постели — но он знал, что ответит на это, если придется. Но то, что он будет разоблачен и в другом своем секрете… к этому Сюэ Ян совсем не был готов. Но дело в том, что эти разоблачения случились перевернутыми. Сперва Сяо Синчэнь узнал, что он дефективный, а уже потом — что Сюэ Ян. Но кто бы мог подумать, что в дополнение ко всему этому заклинатель сможет разоблачить и третий, самый скрываемый и самый запрятанный секрет Сюэ Яна, а именно… его боязнь мужчин. Он не боялся драться с ними… но так получалось, что чаще проткнуть его они хотели далеко не железным мечом. И ведь Сяо Синчэнь был мужчиной. Конечно, тот и не рассчитывал лишь путем своей добродетели и, возможно, клятвенных слов о бесстрастии выдать себя за безполого, потому что понимал — он мужчина, и этого ничего не изменит. Не изменит того факта, что для таких людей, как Сюэ Ян, он всегда будет восприниматься как потенциально опасный человек, и не потому, что Сюэ Ян вот был таким… а потому что он был мужчиной. Но Синчэнь даже подумать не мог о том, какой истинной глубины этот страх Сюэ Яна. Он так неожиданно выкрыл себя, так… ошеломляюще явил, что Сяо Синчэнь даже не сразу понял. А Сюэ Ян, который впал в ступор от того «что» было разоблачено, взорвался дикой яростью, да настолько, что чуть не начал харкать кровью. Это было… до безумия стыдно, до безумия отвратительно! Дать понять, что ты дрожишь от подозрений, что… проявляешь такую слабость, еще и перед этим человеком! Сяо Синчэнь выбежал из дома, словно те крики били его в спину. Сюэ Ян трясся и тяжело дышал. Это… был конец. Теперь… теперь он знает. Последняя карта бита, позорный секрет больше не за чем скрывать. Сяо Синчэнь теперь знает… что Сюэ Ян если не боится, то опасается его в «этом» плане, а значит не сбрасывает с ума то, что, воспользовавшись его природой, он может… использовать это. И использует, если является другой противоположностью этой дефективности. Однако какая теперь разница? Он… знает, теперь ему известен этот страх. Сюэ Ян бы заплакал, если бы вел тихую и нежную жизнь, где любое дуновение ветра способно довести изнеженное сердце до того биения, которое поднимает слезы к глазам. Но он жил в буре и не плакал даже тогда, когда она рвала его на куски. Завернувшись в одеяло он отвернулся, начав что-то бессвязно бормотать с немигающими глазами. Грудь отозвалась болью; как ни странно, но заболело и в животе. Только в этот раз от голода… Сяо Синчэнь сидел над миской вареного риса со сладкими овощами и был полностью погружен в себя. Мальчика в это время купали, до этого покормив еще раз, его пеленки выбросили, взамен дав новые, халат выстирали. Пар от риса скользил по коже, огибая её и уплывая вверх, а он всё равно не ел. Чувствовал, впервые чувствовал, что голоден, но не ел. Он… думал. Очень неприятная ситуация, мягко говоря. И Синчэнь понимал, что любая попытка что-то сказать обернется против него. Важнее было то, что Сюэ Ян очнулся, что он… не умер. Сяо Синчэнь напрягся. Не скажи Сюэ Ян того, чего знать не должен, и он бы подумал, что произошло просто что-то, где некто, кто угодно, просто забрел в дом и увидев ситуацию вмешался по доброте душевной. Да, это звучало еще бредовей, ведь… кто мог прийти? Тем более в этом городе. Но ведь сам он пришел в него, а ведь был заклинателем. Сяо Синчэнь нахмурился. Он имел слишком хорошую память, чтобы что-то забыть, и превосходил его в этом разве что… Сюэ Ян. Но теперь паззлы складывались. Та ночь, когда он его поймал… и что он мог его убить, взаправду мог. Даже Сюэ Ян это признавал и тоже не понимал, почему в итоге выжил. Потому что сражение было дичайшим. Сюэ Ян сражался до кровавой пены изо рта, он ни за что не хотел давать повязать себя, хотя и знал, что суд в итоге ничего не изменит, ведь у него был тот, кто отмазал бы его от любого суда. Но даже имея такой козырь в рукаве, проигрывать Сюэ Ян не намеревался. Он слишком жестоко оберегал свою свободу, и когда в его жизнь ворвался дегенерат, который начал заливать что-то про мораль, справедливость и возмездие… у Сюэ Яна едва не пошла кровь из глаз. Этот даос шутит, что ли? Он ничего не знает, а приперся и говорит вещи, которые почему-то направлены против жертвы, а не против преступника. Сюэ Ян тогда так на него смотрел… даже хуже, чем на врага. Он смотрел на него как на своего убийцу, и потому сражался так яростно, что снова в его жизнь пришел тот, кто пытался его уничтожить. В ту ночь Сяо Синчэня направляли «благие» намерения свершения справедливости. Он сразу оценил силу Сюэ Яна… и его слабости. А потому понимал, что, пусть бой и будет тяжелым, однако… юноше в нем не выиграть. Он был силен, ловок, хитер… но как бы ни были организованы его техники, а всё разбивалось прахом об его ожесточенный нрав. Это и выдыхало его, так как он не мог справиться с яростью… а еще не был выносливым. Он полагался на жесткую силу в самом начале боя, так сказать «прихлопнуть всех мух одним ударом», в который вкладывал довольно сил и умения. Но с тем, кто был обучен лучше него и тренировался дольше, это не всегда срабатывало. Тот, кто был выносливей, загонял Сюэ Яна и выдыхал его. Он не мог бороться долго с тем противником, который сохранял над собой контроль. Но бой всё равно получился долгий… и жестокий. Сюэ Ян так яростно сопротивлялся, так сражался за свою свободу, что и Синчэнь удивился этому упрямому упорству. Однако из-за того «как» они дрались в пылу схватки, уже почти в самом конце, Сяо Синчэнь, отбиваясь от… скажем так: последнего рывка, который был очень тяжелым. И он потерял контроль. Он просто вынужден был это сделать, потому что Сюэ Ян слишком близко приблизился к тому, чтобы его убить. И в какой-то момент рука сама повернулась, тело ловко крутнулось, обманывая зрение Сюэ Яна… и тот попался, секундой позже поняв, что его сейчас убьют. Но Сяо Синчэнь не убил. Нет, он убил бы, и тоже это понял, но уже в движении… которое, если бы случилось, нанизало бы Сюэ Яну кишки на Шуанхуа. Однако в тот самый, последний момент, его меч сам дернулся назад, так Сяо Синчэнь подумал. А по ощущениям… что-то придержало его руку, что и дало Сюэ Яну шанс спастись, увернувшись. И сейчас, когда в похоронном доме, по словам Сюэ Яна, появилась женщина, Сяо Синчэнь был абсолютно растерян. Слова наставницы, когда он привел к ней Сун Ланя, вновь всплыли в голове. Где… где же он ошибся? Он понял, как невежественен был, но… теперь ощущение имел такое, словно он не был на правильном пути с самого начала. Не нужно было… быть воспитанником на той горе, нужно было жить среди униженных и обиженных людей. Тогда бы он сразу понял истинную правду жизни и не обманулся бы так той моралью, в которую верил. Но тогда… каким бы он был? Стал ли бы таким же, как Сюэ Ян? Но ведь… он не был «таким», как Сюэ Ян. Вот почему он не хотел, чтобы тот его боялся. Но что-то сделать с тем, что он всё же был мужчиной, он, разумеется, не мог. Сюэ Ян не будет знать покоя, но Сяо Синчэнь всё еще не понимал «что» именно беспокоило Сюэ Яна, и что лишь пара слов задушат этот его страх. Да, пусть Сяо Синчэнь остается мужчиной, Сюэ Ян не будет его так бояться. Потому что… Сяо Синчэнь не был альфой. И виду дефективных... не принадлежал.

***

Дрова в печи снова весело потрескивали. Как и привык, огню Сяо Синчэнь не давал угаснуть ни днем, ни ночью. Он так забылся с тем, что случилось за последние полгода, что только сейчас вспомнил о талисманах, которые могли удерживать пламя. Впрочем, не он вспомнил, а сказал ему об этом Сюэ Ян… в довольно грубой и уничижительной форме, обозвав его тупым куском… ну, не имело большого значения окончание его фразы. Сюэ Ян снова стал есть, причем самостоятельно, и этого уже было довольно, чтобы хоть немного успокоить нервы. Есть он стал много, но очень неохотно принимал миску с кашей или супом. Порывался выйти, но Сяо Синчэнь еще ему не давал. Нога была сильно растревожена, да и мастит… не прошел. Потому что больше некому было сливать молоко, и Сюэ Ян продолжил мучиться, туго перевязывая себе грудь. Что стало совсем уж неожиданной бедой, так это то, что мальчик отказался пить молоко кормилицы… всех троих. И от конопляного тоже отказывался. Сяо Синчэнь был в недоумении. Он не понимал, что из-за того, что молоко продолжало прибывать в груди Сюэ Яна, в доме пахло так… вкусно и сладко, что у младенца просто случалась истерика. Он хватал ртом воздух, перекатывая его на своем маленьком язычке, пытаясь через запах уловить вкус. Он хотел… именно этого молока, хотел именно этой груди. И в итоге попросту отказался есть. Сяо Синчэнь был в панике. Был вечер, он качал ребенка, ходя с ним по комнате, пока, натянув одеяло до самой головы, Сюэ Ян как мог пытался абстрагироваться от этих криков, закипая и выходя из себя. Ни Сяо Синчэнь, ни тем более Сюэ Ян не заводили тему насчет того, что произошло, и тем более что будет дальше. Сюэ Ян продолжал делать вид, что этого ребенка не существует, и всё в его поведении говорило, что он ждет того момента, когда сможет… уйти. Сейчас, по понятным причинам, уйти и забиться в какую-то пещеру он не мог, как и тем более уйти обратно в орден Цзинь. Когда врагом становится собственное тело… трудно пытаться полагаться на одну лишь силу воли. Она пригодится для выздоровления… но не для активной жизни. — Да сколько можно?! — не выдержав, скинул одеяло Сюэ Ян и со злым взглядом повернулся к нему. Сяо Синчэнь не ответил. Да и что он мог сказать? Тут не слова нужны были, а действие, чтобы решить эту проблему. Ребенок плакал, потому что хотел есть, но от того, что было, отказывался. Вот такая вот беда, и делай с этим, как говорится, что хочешь. — Мне уже голова разболелась, — чуть сбавив тон, поскольку ему в ответ упорно молчали, сказал Сюэ Ян. — Я заварю тебе расслабляющий чай. — Если этот демон так и продолжит орать, то какой тогда смысл что-то пить? — возразил Сюэ Ян. — И что прикажешь делать? — Прикажу? Да если бы ты только слушал! — Ты знаешь ответ, — устало выдохнул Синчэнь. — Уйти здесь особо некуда, дом старый и пыльный. — Вынеси его на улицу. — Там холодно. — Ну так закутай! — Сам воздух холодный. Нельзя, чтобы он им дышал, тем более он разогрелся от криков и наверняка красный. Не могу. — Тогда заткни этот рот кляпом, — прошипел Сюэ Ян. — Отрезать тебе сосок для этого? Не свой, конечно же, я найду у кого его срезать. Только заткни эту тварь, заткни его! Сюэ Ян бесился, и ругань с его рта вылетала знатная. Ему болела голова, болела грудь, настроение было хуже некуда. С учетом того, как все эти лихорадки, заражения, роды и мастит попортили ему здоровье, он уже вообще не понимал, когда сможет выбраться из этого дома. Вопрос того, почему Синчэнь позволяет ему здесь оставаться — больше того — еще и заботиться — уходили на второй план в сравнении с этими чудовищными криками. Сюэ Ян устало упал на подушку, слегка вспотевший от напряжения и того, что опять поднялась температура. Эта грудь… как же было больно. И она ныла, ныла и ныла. Тугая повязка не помогала. «Проклятие, — тяжело думал он, — как обидно будет помереть от боли в какой-то там тупой груди… да еще и по «такой» причине!» Сяо Синчэнь слышал его быстрое и громкое дыхание носом. Казалось, Сюэ Ян задыхался от собственного гнева, и Сяо Синчэню даже не хотелось предполагать, что творится у того в разуме. Но даже он не мог предположить, что произойдет потом. — Дай мне нож, — услышал он и невольно замер. Сяо Синчэнь молчал, а Сюэ Ян ждал его действий. — За-чем? — медленно спросил он. — Принеси мне нож, — не стал отвечать Сюэ Ян, повторив свою… «просьбу». — Или сам встану. — Лежи. У него не было причин ему отказывать. Ну, кроме чувства самосохранения и безопасности ребенка. Когда Сюэ Ян получил небольшой ножичек для фруктов, Сяо Синчэнь отошел подальше от его постели, слыша, как Сюэ Ян поднимается, как спадает одеяло… и раскрывается халат. Треск Сяо Синчэнь напрягся еще больше. Звук был… как у разрезанной ткани. — Твою мать… — сквозь зубы выдохнул Сюэ Ян. — Давай его сюда. Сяо Синчэнь совсем растерялся. Он не знал, что то тяжелое дыхание через нос было предвестником не новой волны ругани, а… того, что Сюэ Ян уже проклинал. И когда он попробовал развязать узел на своей повязке и не смог, он попросил нож, чтобы разрезать её. И выдохнул, когда груди стало свободней. Было больно… это и заставило его зашипеть. Грудь очень, очень сильно болела, и если не это сведет его с ума, то крик твари совершенно точно добьет его. Он понимал, что должен сделать… другого выхода не было. «Эта тварь просто жить не может без того, чтобы не обворовать меня, — с ненавистью думал он. — Украв столько от моего тела, ей всё равно мало, и даже покинув его она продолжает у меня красть…» — Не думай, что это ради него, — объяснил Сюэ Ян. — Я делаю это ради себя, и лучше бы дал «этому» помереть с голоду, если бы сам так сильно не мучился. Давай, сделай это, тебе ведь не впервой. И не упади в обморок от того, что я тебе это позволяю по доброй воле… хотя нет, всё еще по принуждению, но в этот раз по принуждению своей боли. Сяо Синчэнь не спешил давать ему ребенка, помня ту сцену в саду. Он ведь не был уверен, не промахнулся ли Сюэ Ян. И он знал, что еще в утробе Сюэ Ян хотел его убить. Вот так давать в его руки мальчика было… опасно, еще очень опасно. Ведь он мог задушить его так, чтобы тот даже не пикнул. Как же слепому… это проконтролировать? — Дай. Его. Мне. — Сюэ Ян смотрел на застывшего Сяо Синчэня, ни разу не посмотрев на младенца. Кажется, он понимал его опасения. — Не бойся, не задушу я его, хотя и очень хочется, — и добавил: — Пока он жив… или, во всяком случае, пока я так к нему близко, мне не унять это желание. И не вздумай что-то вякнуть в его оправдание. Мне плевать! Потому что я знаю, почему и как он появился в моей жизни. Ничто, ты слышишь, ничто не заставит меня об этом забыть. Сяо Синчэнь молчал. Его удивляла такая «разговорчивость» Сюэ Яна, словно тот спешил не столько его, сколько себя в чем-то убедить. Но Сяо Синчэнь и правда не знал до какой же степени над Сюэ Яном владела жажда убийства. Дитя, еще и живое… было таким бельмом на его глазу, таким ярким напоминанием того, что и как случилось… и вообще осознанием, что он всё-таки родил этого ребенка, что тот «обокрал» его нутро и причинил столько мучительной боли… «Весь в того ублюдка, — думал Сюэ Ян. — Прямо один в один…» Он не знал, что это мальчик, и Сяо Синчэнь остерегался ему сказать. Возможно, будь это девочка, это не так бы бросалось в глаза Сюэ Яну. Но это был мальчик… мужской пол. Как ни крути, а именно мальчик больше всего напомнит об «отце», так как и сам является мужчиной. Сяо Синчэнь это понимал… и благодарил небеса, что Сюэ Ян совсем этим не интересуется. Пусть лучше не знает. Возможно… что-то произойдет, и он перестанет хотя бы обращать на младенца внимание. Сяо Синчэнь молился об этом, ведь на любовь нечего было рассчитывать. Тут бы изловчиться вообще сохранить ребенка в живых — ведь слишком близко был тот, кто хотел не просто его смерти, а самому его убить. Сюэ Ян нисколько не думал ни о своей обнаженной груди, ни о том, как она выглядела. То, что она едва заметно, но разбухла, он даже не допускал к осмыслению. Ему было… противно, и уж лучше бы это была гематома от удара, нарыв от раны, что угодно! Но только не от… молока. Из-за того, что родил, Сюэ Ян больше не чувствовал, что это тело принадлежит ему, и те процессы, которые всё еще в нем сохранялись, но были максимально чужды его природе, сводили Сюэ Яна с ума. Его тело… должно было выкормить ублюдка. И мстило ему за то, что он этого не делал. Он должен был прикласть этот жадный рот к своей груди, чтобы та наконец-то перестала мучать его. И всё же, может из-за гнева, который отвлекал его, Сюэ Ян не чувствовал неловкости или стыда из-за того, что сидел на кровати с обнаженной грудью, которая влажно поблескивала и была едва заметно набухшей. Сяо Синчэнь… не мог увидеть его. Но должен был понимать, как сейчас Сюэ Ян выглядит. «Только тронь, — что-то слепое и бездумное всё сильнее нарастало в нем, — только тронь… и я вырву тебе сердце, клянусь. И запихну в глотку этой жадной твари. Клянусь…» Его потряхивало, бил легкий озноб. Сяо Синчэнь, всё еще борясь с собой, осторожно подошел ближе, словно не к человеку, а к опасному хищнику. Сюэ Ян на него не смотрел. Только сильнее сжал челюсть, когда лежащий на руках младенец стал приближаться к нему…