Проклятый

Пожалуй, еще никогда время не протекало так спокойно… и так медленно. Среди всех прежде бушующих волнений осталось только одно — ребенок, и то, даже оно изменило тональность. Сяо Синчэнь так расслабился, так… стал замедлен, что мог уходить, оставив спящего мальчика в доме, причем уходить даже не работать, а просто… уходить. Гулял в лесу, искал источники в чащах, желательно бившие под камнями, сидел у воды, наслаждаясь прохладой, идущей от лесного озера. И грустил. Как давно он не был наедине с собой. Всё как-то… шло слишком торопливо. Сюэ Ян, забота о нем, беременность, ребенок… раскрытие личности. Паника, что тот может что-то делать, угрызения совести, нервы в отношении неизбежного, смертельная рана, доведения себя до крайней точки истощения, что чуть не привело его к смерти. А сейчас он может вот так спокойно сидеть у воды, что это казалось… каким-то безумием. Раньше он любил покой, любил тишину. Его друг Сун Лань был молчалив и ненавязчив, с ним было… спокойно и комфортно. И лишь оставшись всецело один, Сяо Синчэнь понял, как на самом деле… ему одиноко. И не потому что никого нет рядом. Одиночество… не было его стихией. Вот у Сун Ланя — да, а у Сяо Синчэня… это была боль. Он сам раньше не понимал, но он совершенно не умел быть один. Всяко ему нужно было быть влитым во что-то, о чем-то думать, постоянно держа в уме, двигаться, планировать, предугадывать. Потому-то он и рвался помогать людям — потому что совершенно не умел быть один. Ему нужно было… быть с кем-то, с чем-то, как-нибудь… но только не одному. Потому что наедине с собой жизнь не имела для него никакого смысла. Это была как пауза, которая отягощала его. И не потому что не умел быть один… а потому что не хотел, не мог. Это было так тяжело, и ничего не помогало. Медитации, природа, мысли… всё пустое, всё лишено красок, а потому даже забота о ребенке и работа на земле наполняли Сяо Синчэня той гармонией, которую отыскиваешь, лишь оказавшись на своем месте. Его местом было всегда находиться в движении мысли и тела. Помогать, заботиться, искать. Но не идти одному. Он даже не мог вообразить себе, чтобы жить, имея на уме лишь себя одного. Учиться ему не нужно было, а совершенствоваться… наедине он не хотел. Тихий и неконфликтный Сяо Синчэнь сам был прекрасным спутником для кого-то, был чутким и понимающим слушателем. Пожалуй, в глубине души его таился секрет, что он так и хотел бы быть кому-то товарищем, быть подле кого-то и… идти за ним. Но его единственный друг ушел, в обиде покинув его, а «враг»… тоже ушел. Они оба ушли… и эта мысль придавливала Сяо Синчэня глубокой тяжестью. Потому что он знал, что виноват перед обоими. Перед одним, потому что тот был его слабым местом, в которое можно ударить, и перед другим, потому что был невежественен и допустил то, что и сделало их врагами. Чувство холода исчезало, когда он брал на руки ребенка. Тот всё еще плакал, но уже не так часто. Сяо Синчэнь понимал, что Сяо Бай сильно скучает за Сюэ Яном. Но мог предложить ему только себя, за что постоянно, хоть и не без улыбки, просил прощения. Ну вот что поделать, их обоих оставили друг с другом. Так что же, мир-дружба? — Я не так уж плох, — принимался пересчитывать свои плюсы Сяо Синчэнь. — Со мной ты всегда будешь сыт, вымыт, спать будешь в тепле, и меня можно послушать, если тебе, скажем, надоест плакать. Ведь ты должен понять — он не вернется. И судить его за этот уход… не имеем права. Нам нужно это принять. Он еще думал о том, рассказать ли ребенку о Сюэ Яне, когда тот войдет в возраст понимания. И принял решение, что… нет, он не скажет. Но не со зла. Просто, чтобы не утяжелять юное сердце столь тяжелой печалью. Не скажет же он мальчику, что он является плодом насилия, а родивший его человек бросил его, желая убить? Если Сяо Бай будет знать, что где-то в этом мире есть его родная кровь, он без сомнения бросится её искать. Тот же Сяо Синчэнь, если бы о таком знал, поступил бы точно так же… но он с самого начала знал, что его родителей нет в живых. А братьев на горе никогда заменой настоящей семьи не считал. Братством — да. Но семьей… он мог назвать только этого ребенка. — Буду твоим папой, — говорил Сяо Синчэнь, — и твое сердце будет спокойно. А мама… ну, что ж, не у всех она и есть. Я скажу тебе, как сильно она тебя любила и велела, чтобы ты рос счастливым. И ты будешь жить в соответствии с этим заветом, и никакие печали не омрачат твое лицо. А если не захочешь идти своей дорогой или искать её, ты всегда можешь остаться со мной. Свои-то дороги мне уже нет смысла искать. Судьба… привела меня сюда, здесь я и останусь. Прозвучало грустно, но лицо Синчэня тихо улыбалось. Мальчик спал, укачанный терпеливой и сильной парой рук, пол под ногами поскрипывал, потому что Синчэнь бродил по дому, качая Сяо Бая и что-то тихо напевая под нос. Имя ему очень нравилось. Он представлял себе темноволосого мальчика с чудесным разрезом глаз и розовыми губами. Он представлял его таким, каким когда-то увидел Сюэ Яна, будучи уверенным, что мальчик будет похож на него, а не на своего отца-насильника. Потому что от малыша Сяо веяло таким умиротворением, таким покоем и чистотой, что невозможно было вообразить себе какое-то зло. Сяо Синчэнь знал и верил в то, что этот мальчик будет прекрасным, добрым и чистым человеком. Он никогда не пойдет по пути зла, потому что будет расти в любви и терпении. Сяо Синчэнь… научит его, будет беречь. По крайней мере, в его силах заложить фундамент, вырастить, озаботиться, чтобы зло не прикоснулось к Сяо Баю. — Сяо Бай Ян, — ходил он туда-сюда, и его тонкие губы улыбались. — Сяо Бай Ян… И тихо приговаривал: — Сын Сюэ Яна… Его до сих пор это волновало, тот факт, что этого ребенка родил Сюэ Ян. Не то, что Сюэ Ян был дефективным… а что именно он, будучи тем, кем был, то есть собой, этого ребенка родил. Что такой человек, как он, родил ребенка. Синчэня это странным образом волновало… потому что сейчас он держал этого ребенка, понимая, что теперь он его. Ну, в смысле, его-то он никогда не будет, но факт того, что он будет жить, растя плоть от плоти Сюэ Яна… Странной природы волнения пересекали душу заклинателя. Он словно бы держал кусочек растоптанного света самого Сюэ Яна, отслоившийся от него кусочек, который еще не познал ни зла, ни затмения. Кусочек света, солнечная слеза… которая могла расти на земле прекрасным цветочком, жить в мире и добре. То есть так, как не жил сам Сюэ Ян. И понимая это, Сяо Синчэнь удивлялся своим желаниям… потому что, если бы Сюэ Ян остался, заклинатель набрался бы решимости хотя бы попытаться дать понять ему, что может быть иначе. Мысленно он двигался так, как если бы уже пытался как-то достучаться до тех частей его души, которые спрятались, закрывшись щитами безумия. Те части души, которые сделали бы Сюэ Яна другим человеком… тем, которым он и должен был быть, если бы его не растоптали. Эти части души были спрятаны за всеми теми щитами, существованием которых были обязаны лишь годам унижений, которые и вылепили из Сюэ Яна того, кем он стал. Но ведь на самом деле он таким не родился — он таким стал. А значит… он совершенно другой человек. И Синчэнь подумал, что, если бы Сюэ Ян оказался в другой среде обитания, если бы рядом с ним были люди, которым он был бы дорог и важен… то почему тогда он должен был оставаться тем, кем стал? Разве нежность не пробудила бы в нем желание потянуться тем, что пряталось так глубоко, разве ласка не успокоила бы его, не приоткрыла бы этот черный занавес горя и боли? Однако… столь долго существующая беда не могла излечиться лишь проявленной кем-то лаской. Сюэ Ян… должен был выпустить из себя всю свою горечь и боль, должен был вырвать её из себя, посмотреть ей в глаза… поговорить с собой, чтобы осознать, чего он хочет, в какую сторону ему двигаться. Оставить того себя, которым был в прошлом, и держа в уме иные намерения идти вперед, или же отказаться от другого будущего и остаться там, где и был. Это было очень страшно, вот так сбросить привычную для себя кожу, свою защиту можно сказать, и идти вперед. И это было нормально, бояться подобного. Но если бы у него был человек, которому он бы верил, который, он бы знал, не предаст его, не покинет, не обидит… то снять эту кожу ему было бы не так страшно. Но сколько мужества, сколько новых мыслей и размышлений, сколько морали Сюэ Яну предстояло бы обрести… и ведь у него могло не получиться. Тогда, пусть даже демоны его прошлого остались бы в нем, всё равно дать ему ту жизнь, в которой он мог бы не бояться, в которой он мог бы… жить, а не выживать. Сюэ Ян был слишком изранен… ему уже поздно было лепить из себя что-то другое, потому что… только молодую гибкую лозу можно согнуть. Но попробуй согнуть уже выросшее дерево. Дерево можно… вот если бы пересадить, дав ему возможность жить иначе, потому что чем-то другим, кроме как тем, чем вырос, ему уже не стать. Но Сяо Синчэню верилось, что в другой среде Сюэ Ян тоже перетерпел бы изменения. Да, пусть бы он остался в своем характере… но сил, сил набраться решимости и веры, которая не исходила бы от отчаянного сопротивления и ненависти. Силы, которые исходили бы от… любви. Ребенок шевельнулся на его руках, и Сяо Синчэнь опустил голову. Любви… да? А кого Сюэ Ян мог полюбить? Он не верил никому, весь мир был его врагом… даже собственное тело. Полюбил ли бы он этого мальчика?.. «Нет, — мысленно вздохнул Синчэнь, — не полюбил бы…» Потому что не поменялся ток мыслей. И… это был мальчик, а значит — будущий мужчина. Сюэ Ян не смог бы не видеть в нем тень его отца-насильника, того мужчины, который так жестоко прошелся по нему. За что любить детей, которые являлись плодом насилия? В глазах их матерей это были не дети… а именно плоды боли и сожалений. И судить этих матерей было не за что. Ты не можешь, живя в покое, заявлять человеку, что, мол, борись с собой и переступай через себя, потому что это невинный ребенок и так… правильно. Пусть сперва сами пройдут через такую беду и тогда уже будут что-то говорить. Но даже те, кто смирился, не могли судить тех, кто смириться не сумел. Потому что мир миру рознь, и одна душа другой не судья. Сяо Синчэнь ненависть и страх Сюэ Яна хорошо понимал, и не осуждал. Потому что для принятия иного решения требовался другой тон размышлений. А откуда его взять, когда вопреки всему ты родил ребенка от своего же палача, в то время как его друг выходил тебя и еще и не дал этого самого ребенка убить, являясь, к тому же, вторым заклятым врагом, с которым тоже хотелось разобраться. О том, что вот так всё происходило в голове Сюэ Яна, Сяо Синчэнь не имел и тени представления. Он ведь не знал, кто отец этого мальчика. А если бы знал? Что ж, пока он еще так свеж в собственных противоречиях, это, быть может, стало бы серьезной проблемой. Хотя бы потому, что Сяо Синчэнь не поверил бы, что Сун Лань был способен на такую недопустимую жестокость. Он ведь даже не знал, что тот был альфой. Сюэ Ян это тоже понимал, а потому ни одна сила в мире не заставит его сказать «кто» второй родитель этого ребенка. Да и имело ли это значение, когда он ушел? Вздохнув, Сяо Синчэнь помешивал в горшочке кашу. Ел он мало, но готовить любил. Эту кашу он томил на тлеющих углях всю ночь, и сейчас сидел над ней, держа ложку, думая только об одном человеке. Себя-то он кормил по принципу «тяп-ляп» — и уже хорошо. А вот для Сюэ Яна он старался. Мясо, хлеб, специи, зелень, овощи и фрукты… а себе только кашу, томящуюся всю ночь в горшочке. Кажется, это был грубый помол ячменя. У него не было кукурузной муки и сыра, чтобы сделать из этой каши одно интересное блюдо, которое очень любил Сун Лань. Воспоминания о друге отбили аппетит окончательно, и Сяо Синчэнь отставил горшочек. Он лучше съест пару яблок и тем перебьется. Ну не умел он с желанием есть в одиночестве, оно его страшно угнетало. Ребенок как бы не в счет, но пока что он не может сесть с ним за один стол. — Стоп… — Сяо Синчэнь встал. — Сесть-то не может… зато может лечь! Подошел к печи, где оставил корзинку у источника тепла, взял её и поставил на стол рядом с собой. — Итак, мой дорогой Сяо-Ян, — улыбнулся он, — теперь будем есть только так. Ребенок что-то икнул, потому что был сытым, и тут же напрудил полные пеленки. Он переел и терпеть был не в силах. — О боги, — зачуяв запахи «рая», Сяо Синчэнь вполне искренне рассмеялся, — что, даже так? Ну умру я с голоду, кто тебе тогда пеленки поменяет? Ой… ой боги, ой матушка-природа. Как же ты обкакался, прям за троих. Фух… Будучи ограниченным в самом главном чувстве осязания, Сяо Синчэнь, разумеется, прокачал скил других органов чувств, и обоняние тут было не на последнем месте. — Воняет или течет, но я не сдамся, — шутил он, напевая слова. — Ох, да подожди ты, дай подстелить! Похоже, у мальчика случилось «легкое» расстройство, из-за которого слегка расстроилась Сяо Синчэнева жизнь. Мгновенно выскочив из тяжелых дум, он резко вскочил в телегу домашних обязанностей, позабыв обо всем. Ребенок стал плакать, предстояла тяжелая ночь коликов и вздутия. Но это всё были мелочи жизни, если сравнивать с тем, сколько пеленок ему нужно было почистить и перестирать. А еще, чтобы они высохли! — Мамочка слив переела, что ли? — думал он. — А что ты на меня так смотришь? Думаешь, если я не вижу, то всё можно на меня смотреть без опасения, что обнаружу? Я знаешь, сколько желудков вскрыл? Слива — это огромный враг внутреннего мира человека. Сливы к такому приводят, особенно недозрелые. И если наша мамочка, которая слила нам молоко, ими накушалась… ой-ёй. Похоже, так оно и было. Сяо Синчэнь понимал, что всю партию молока придется вернуть, либо вылить, ибо одному ему с этой бедой не справиться. Что бы там ни ела кормящая мамочка, а в молоко оно впиталось хорошо. — Ну что же это… — быстро прошелестел он, понюхав и попробовав молоко. — Да оно же жидкое! Так, больше не будем туда ходить. Тогда остается только госпожа… но и она не резиновая, пусть её супруг и заставляет меня отрабатывать слишком усердно. Как насчет постепенного перехода на другое питание? Я знаю, еще очень рано, но… Он уже успел заметить, что Сяо Бай… быстро растет. Ему еще не было и полгода, но весил он как полугодовалый ребенок, да и тельце вытянулось примерно в тех же пропорциях. Конечно, Синчэнь мог ошибаться, но люди говорили, что мальчик ну очень быстро растет. Это потому, что он был сыном представителей другого вида? Сюэ Ян, к слову, был очень сильным омегой, и чьим бы уже он ни был бы сыном, но именно это дало ему такие силы в деторождении. Он родил сильного и здорового мальчика, без каких-либо дефектов… физических во всяком случае. Летая в другой город, Сяо Синчэнь поспрашивал некоторых лекарей и узнал, что если оба родителя являлись сильными представителями своего вида с сильными генами, то их дети и физически, и умственно, и психологически будут расти значительно быстрее, а если нет, то наоборот — медленней. Оценить Сяо Бая с умственной или психологической стороны пока еще не представлялось возможным, но лекари сказали, что телом в любом случае такие дети растут быстрее, но в случае слабых генов могут отставать в развитии на какое-то время. Потом всё приходит в норму, но бывали случаи, когда такие дети застревали на определенных этапах психологического развития. Сяо Синчэнь думал об этом, но пока что не переживал. Каким бы ни был Сяо Бай Ян, он будет любить его и заботиться о нем. Он уже давно так решил и не видел смысла менять решение только потому, что ребенок мог где-то или в чем-то отставать. Здоровый? Это самое главное. Сяо Синчэнь всегда будет полностью открыт ему, в нем мальчик всегда найдет понимание и защиту. К тому же, не зря ведь есть поговорка «горе от ума». Вот Синчэнь пожал много горя от своего ума, и что? Радуется он сейчас так сильно, что считал себя «умнее» истинных законов жизни? — Лучше просто будь счастливым, — говорил он мальчику, — а с умом или без него… не имеет смысла. Просто будь счастливым. Я всегда тебя поддержу, всегда дам тебе защиту и никогда не оставлю. Греясь на солнышке и в его теплых руках, Сяо Бай Ян булькнул ротиком и спокойно провалился в сон. На таких руках не страшно было крепко уснуть… — О, — Сяо Синчэнь слегка поднял голову, — Сяо Бай, смотри. Кажется, к нам приближается буря? По тому, как остудился ветер, Сяо Синчэнь понял, что скорее всего поднявшийся ветерок нагонит ночью шторм. Он сразу же вернулся в дом, спеша как можно раньше закрыть все ставни, подготовить дрова для печи, проверить наличие воды для питья, отваров и стирки, если потребуется. На всякий случай проверил травы и запас продуктов, но пока метался, забыл проверить бутылочки с молоком, а когда спохватился, небо уже было лиловым и наступил вечер. Без запаса молока было нельзя, и если шторм усилится, то выйти будет никак. И он принял решение уйти, оставив мальчика в корзинке на столе. Дом был прогрет, уйти и вернуться не займет много времени. Так он думал, когда первые молнии рассекли небо. Сяо Синчэнь закрыл дверь и поспешил через двор к воротам, держа нос по ветру, выискивая в запахе воздуха картину будущего шторма. Штормить обещало сильно, и небо над головой было лиловым. Неизвестно, сколько прошло времени, когда дверь дома открылась вновь. Сяо Бай мирно посапывал в своей корзинке, но вдруг начал медленно просыпаться, подергивая носиком. И чем больше это делал, тем сильнее волновался. Он начал шевелиться в корзинке, звук начавшегося дождя его пугал. Но не так, как могла бы испугать та черная тень в сенях, тяжело опирающаяся на косяки. Сверкнула молния, осветив мокрое, практически белое лицо, и звук разлившегося в небесах грома наложился на хриплое дыхание этой тени, хриплое и страшно изможденное. Уставив невидящий, сверкающий тьмой взгляд, на пороге похоронного дома стоял… Сюэ Ян.