Проклятый

Время… замерло. Оно… задохнулось, истекая немыми слезами горечи и обиды, которых не с кем было утешить. Замерло… застыло, и дыхание тоже стихло. Ветер больше не кружил песок. Он… стекал слезами, онемевшими от боли. «За что?.. — сколько раз задавал этот вопрос Сюэ Ян… и столько же раз его стал задавать Сяо Синчэнь. — За что…» Он хорошо помнил день их встречи. Сюэ Ян… был так отчаянно красив. Это Сун Ланю он показался диким и неприятным. А вот Сяо Синчэнь… его губы приоткрылись от волнения, когда он увидел его. Всё произошло… раньше, вот почему взгляд Сун Ланя и Сяо Синчэня разнился. Потому что Сяо Синчэнь… увидел Сюэ Яна раньше. Где это случилось он уже и не помнил — пережитое горе отняло много кратковременной памяти. Помнил лишь то, что это было среди толпы. «Ты помнишь?» Нет, он не помнил. Они встретились глазами… и взглядом. Потому что Сюэ Ян хоть и смотрел, но не видел. А вот Сяо Синчэнь видел хорошо. Его взгляд… был приоткрытой дверью души. Глаза же Сюэ Яна… в них была не просто тьма. Пустота… в безмолвии боли, когда голос уже сорван и лишь молчание звучит из глубокой пропасти, откуда уже… не кричат. Только… безмолвно воют. Он был… отчаянно красив. Так тогда подумал Сяо Синчэнь. Одеяния удивительного цвета лиловых чернил, темных, попросту невообразимый цвет. Волосы цвета влажного оникса… и такого же цвета глаза — попросту пропасти, в которых сразу же погибаешь, не успев понять ни когда свалился в них, ни когда коснулся дна. Его просто… не было. Ты умер в полете… но душе чудится, будто ты всё еще летишь. И вот так полет продолжался вечность. Вечная любовь. Они встретились в толпе. Точнее… Сяо Синчэнь встретил его, потому что Сюэ Ян смотрел, но не видел. Сяо Синчэнь приостановился, его взгляд коснулся и замер на юноше в одежде темного шелка и расписных узоров на вороте. Волосы распущены, но не в небрежности. Лицо… светлое, удивительно светлое… и губы алые, удивительно нежный красноватый цвет. И они были приоткрыты, когда Сюэ Яна посмотрел на Сяо Синчэня, посмотрев в движении. Просто мазнул взглядом… как стрекоза направляет крыло к водной глади и летит над ней, так и не касаясь. Сяо Синчэнь был такой гладью. Он увидел переливы этого крыла, залюбовался, замерев. А она лишь пролетела мимо, так его и не увидев… как и своего отражения в нем. Сюэ Ян на ходу бросил мимолетный, но с ощущением какой-то странной тягучести взгляд, который выдавал какую-то внутреннюю усталость и… то горькое безмолвие. Сяо Синчэню показалось, что эти глаза просили о помощи… сами того не осознавая. Такая горечь… и такая красота. Вот каким он увидел его. И этот образ не стирался с его головы. К сожалению, такой его лик он увидел только один раз. Потому что все иные были направлены на него с гневом и ненавистью. «Ты действительно…» — сказал тогда Сяо Синчэнь, когда Сюэ Ян, будучи вместе с Мэн Яо, разнес лавку торговца. Как жестко тогда Сюэ Ян хлестнул по нему своим тяжелым, с ощущением раненой гордости взглядом. И не сравнить его лицо с тем ликом, который он случайно дал увидеть в толпе. То была лилия… а это был яд. «Ты действительно что?» — прорычал тогда Сюэ Ян. Для него любые брошенные в его сторону слова всегда были с подвохом, потому он так остро и реагировал. Но Сяо Синчэнь не ответил ему, лишь улыбнулся. Но Сюэ Яна это не подкупило… хотя что-то и треснуло в нем в тот момент. Та мягкость… надломила в нем что-то, и это ему очень не понравилось. Он не верил никому, но такую улыбку… так ему еще не улыбался никто. Мягко, так тихо и нежно… совсем беззлобно, без иронии или насмешки. Словно… что-то знали. «Не притворяйся, — говорила та улыбка, — я всё равно знаю, какой ты на самом деле». «Действительно… — подумал тогда Сяо Синчэнь, — такой… красивый». Он помнил того юношу в толпе, в прекрасном чернильном платье и с глазами цвета влажного оникса. А потом пришлось запомнить другого юношу, жестокого и беспощадно, кричащего утробным воем, охваченного пламенем мести и безумия. Но эти два человека… были единым. И сейчас они по-настоящему слились… у него на руках. Сюэ Ян лежал, упираясь щекой в ладонь Сяо Синчэня. Он плакал и молчал. Эти молчаливые слезы… были пыткой. Казалось, даже шторм затих, охваченный этим отчаянным волнением. Сяо Синчэнь был уверен, что сейчас держит на руках не Сюэ Яна, а того самого юношу, которого увидел в первый раз. Он не знал, что в тот момент Сюэ Ян тоже был «в огне», точно таком же, который мучил его сейчас. В тот раз помимо этого огня из сердца едва заметно, чуть ли не по капле лилось то, что сейчас… просто спадало с него, как водопады с высоких скал. То были… чувства. Не к кому-то, не к чему-то. Просто… потому что являло собой такую же жизнь, как солнце или земля. Они… были, вопреки всему всё еще живя в нем. И сейчас, впервые за столько лет, им было к кому прильнуть, без разницы, взаимно это или нет. Дорога… была проложена, и чувства спешили по ней. Не важно куда, не важно есть ли финиш. Лишь бы… идти. Не быть закопанными в землю, не имея возможности пробиться… а свободно вытягиваться, как стебли растений, купаться в радости жизни в буйстве красок, в мягкости влаги и питательности земли. Быть… просто быть. Разве грешно? Никогда. Сюэ Ян плакал, потому что был опустошен. Очень. Всё в нем… замерло, но не умерло. Просто… словно энергии не было и невозможно было направить её в какое-то русло. И он лежал, чувствуя теплоту объятий… плача так, словно оплакивал что-то. Сяо Синчэнь это чувствовал. Возникшая тишина пахла солью и влагой, и ладонь уже была мокрой. Она… жгла, потому что эти слезы были слишком горькими. — Не знаю… — прошептал Сюэ Ян, обращаясь… ни к чему. — Я… больше не знаю. И понимал, что никогда и не знал. Всю свою жизнь он сражался… а теперь чувствовал, словно бы умер. Он лежал в похоронном доме, его держали руки врага. На столе лежал рожденный им ребенок… разве о такой жизни он мечтал? А мечтал ли вообще? И… если да, то когда перестал? О чем же, о чем он мечтал? Он помнил только нестираемый вкус горького разочарования, который определил всю его судьбу. Сладости… кажется, он их любил. Но вместо бархатных пирожн цвета летнего заката, грыз сырое мясо, пока по подбородку стекала кровь. Тоже красное… и соленое. Мясо… он ел его, чтобы выжить. И от злости. Впивался в сырое, чтобы тренировать отрывать куски от другой плоти. Сжимал зубы, чтобы почувствовать кровь. И не прикасался к сладкому, только к самому дешевому. Потому что ненавидел… потому что был обманут. Они… даже эту любовь у него забрали, заставив ненавидеть. Как же он любил… сладости. Жареные пирожки в масле, яблоки в карамели, жженый сахар на палочке… и в какой-то момент вся сладость резко обратилась в горечь. А любовь — в ненависть. — Как мне тебе помочь?.. — прошептал Сяо Синчэнь, склонившись к нему. Сюэ Ян молчал. Взгляд его был как у пораженного сильной болью человека, которая была настолько сильной, что он уже и вовсе перестал чувствовать. Такой взгляд… просил о смерти. «Я не знаю, — подумал он. — Если бы я только знал…» Но иных выходов, кроме как умереть, он не видел. Так о чем же… о чем же он мечтал? О семье? О вкусной еде? О теплом доме? «Я мечтал… — подумал Сюэ Ян и вдруг медленно повернулся, как бы сворачиваясь клубочком вокруг Сяо Синчэня. — О доме…» Доме, в котором всегда будет тепло. Доме, в котором всегда будет много еды. Доме… в котором его будет кто-то ждать. Нет, не кто-то… а семья. Но это была привилегия от рождения. Её… не обретали. С ней… рождались. А он родился с чёрной меткой. У него никогда никого не было… хотя сейчас есть этот человек и ребенок, которого он родил. Ребенок… «его» ребенок. «Он не мой… — кожа Сюэ Яна стала горячее. Его пальцы вцепились Сяо Синчэню в рукав. — Не мой…» Он никогда не признает его, это было очевидней всего. Но человек, который сейчас держал его… был совсем другим. Он не убил ни его, ни ребенка, словно они для него были равны. Убийца и ребенок убийцы… «Ну что же… — думал Сюэ Ян, — что же ты такой глупый? Тебе нужно было добить меня в том яблоневом саду и закопать под яблоней. Она бы… черным уродила. Верно… поэтому и не добил…» Сильнее свернувшись, Сюэ Ян вдруг начал часто дышать, словно задыхался от боли. Пальцы его сжались сильнее, живот затрепетал. — Некуда мне больше идти, — в едва различимом шепоте сквозило горькое, почти апатичное отчаяние. — Никому я не нужен… не был никогда. Мне больше… некуда идти, даже негде падать. Хочу умереть здесь. Здесь… тепло. И яблоками пахнет. Сердцу… мирно. Впервые. Даже… страшно от этого. Сяо Синчэнь смог разобрать лишь часть, прежде чем Сюэ Ян провалился в забытые. Энергии его стихли, и то, что «распылялось», стало просто медленно мерцать в воздухе. Если бы он только мог видеть… как это было красиво. Он держал цветущую белую лилию с чернильными лучами, и она цвела, наполняясь капельками благоуханной росы. «Как ужасен этот мир, — думал Сяо Синчэнь. Он вспоминал, как люди срывали сирень, срывали с ветками, тем самым ломая дерево. Варвары. — И как прекрасен…» Он не собирался срывать цветы, чтобы они умирали в вазе на его столе. Потому что не считал себя тем, кто имел бы право на то, чтобы распоряжаться жизнью, созданной совсем не им. Кто он такой на этой земле? Такой же плод жизни… и потому отказывался разрушать или вмешиваться. Но что ему делать с цветком, который сам упал ему в руки? Без его тепла… он умрет? Сердце вздрогнуло от этой мысли. Руки сжались крепче. — У меня нет права погубить… — шёпот — тьма. Но тьма сияющая. — Но… есть ли право спасти? А как и ради чего… было неизвестней всего. Но он и не искал причину. Он искал… этого человека. А причина… была не важна. (The Heavens · Sid Acharya)

***

Треск дров мирно звучал в печи. Плотно закрытые двери и окна как могли не пускали внутрь холод, но снаружи завывал ветер и перещил дождь. Осторожные шаги были так уверенны, что даже не скрипел пол… когда он подходил к источнику скверны, которая сводила Сюэ Яна с ума. Сяо Синчэнь был слеп… но в этот момент, не видя «неодушевленный» предмет, сам предмет, тем не менее, видел его. Сяо Синчэнь подходил к осколку Печати медленно, с той настороженностью, с которой подходят к раненной, но еще способной укусить змее. Частично обойдя её, Сяо Синчэнь держал «взгляд» на неё, поворачивая голову так, словно и правда смотрел. Он всё еще «видел»… вихри и завихрения, злобные, колючие… способные вцепиться ему в глотку, если он приблизиться ближе. Этот предмет… поражал своей кровожадностью. От него исходила не просто темная энергия — это было самое яростное и безжальное воплощение Инь, то есть демонического женского начала. Если бы у Печати был пол, то определенно… он был бы женским. «Что это? — напряженно размышлял Сяо Синчэнь. — Неужели… «то самое»? Неужели… «оно». Об «этом» предмете он всё же слышал. Как и о том, сколько беды и горя оно принесло. И что убило… своего создателя. В этом не сомневался только ленивый. И глупый. Умные же, такие, как Мэн Яо, знали — Старейшину погубила именно Печать, потому что он с ней не справился… не справился с её силой. Как там Сюэ Ян сказал? «Она свела его с ума…» Как этот предмет мог попасть к Сюэ Яну? Это была только половина. Самая опасная и самая яростная половина. Вэй Усянь… не справился. Он уничтожил только ключ… в то время как искусный умелец мог его подделать. Нужно было уничтожить «замочную скважину». Без неё… ни у какого ключа нет смысла. Сяо Синчэнь остерегался к ней прикасаться. Она так тяжело лежала на полу похоронного дома, что разве что не прожигала его своей ядучестью. И он уже понимал, что не в его силах будет с ней не то что совладать… ему не под силу её и уничтожить. Потому что тьма уничтожается не светом, там другие законы. Тьму… можно убить только пожрав, а пожрать её может только еще более сильная тьма. Эту Печать нужно было сбросить обратно в ад, к демонам, где ей и место, а не держать среди людей… среди алчных, диких и опасных людей. Обернутая в кокон защиты рука натолкнулась на багровый вихрь, который сжигал льдистую синеву защиты Сяо Синчэня. Он напрягся, руке не давали продвигаться. Она не хотела попасть в его руки, потому что его сердце… там тьмы не было. И даже не за что зацепиться. Это сердце… уже не невинное, что ужасней всего. Оно… настороже, оно… зрячее. Его больше не обмануть. Там нет разделения мира на добро и зло. Там… больше нет разделяющих линий, причастности к фракциям. Какое… неподходящее сердце. Сюэ Ян спал на своей кровати. Укрытый одеялом, нежащийся на свежей мягкой соломе, он спал настолько крепко, насколько ему позволяло чуть подостывшее от горячки тело. Сяо Синчэнь, впрочем, не рассчитывал, что это продлится долго. На самом деле он ждал срывов и бессонной ночи для себя. Ребенок в безопасности лежал в своей корзинке, как всегда ближе к печи, к теплу. «Тебе меня не победить, — вдруг заискивающе прозвучало в его голове. — Не победить…» Это было похоже на бред, или на сон наяву. Она… была слишком сильна. Подпитавшись силами Сюэ Яна и чуть не доведя его до необратимого помешательства, она росла в своем могуществе, но… самостоятельно действовать не могла. А этот заклинатель ей так и вовсе не подходил. У Вэй Усяня не было ядра, и он был слаб, а Сюэ Ян был растерзан жизнью и тоже слабел, учитывая роды. У Сюэ Яна было больше слабых мест, но его воля была сильнее, чем у Вэй Усяня. Вэй Усянь сломался от потерь… а Сюэ Ян ничего другого и не знал, так что ломать уже сломленное не давало нужного эффекта. И она не смогла его прикончить. Он сопротивлялся, и его сопротивление привело его сюда… к этому человеку. Которого невозможно было ни соблазнить, ни сокрушить. Он станет как скала и ничего его не сдвинет. Принять решение было тяжело. Сяо Синчэню не без трудностей всё же удалось взять Печать. Уносить её было некуда, уничтожить он её не мог. А потому решил прибегнуть к сдерживающим цепям, тем, которые создавали вокруг Печати купол, не давая ни ей пробиться своим влиянием, ни к ней кому-то подойти. И закопал Печать, можно сказать, под самым домом, спустившись в погреб. Она не причинит вреда… пока будет тихо лежать. И ей не вырваться, заклинания будут её держать. Но надолго ли?