Проклятый

Сюэ Ян… был очень молод. Возможно по годам и не настолько, чтобы совсем уж быть юношей, но по лицу — да. У него было очень выразительное, прекрасно сотворенное лицо, в чертах которого в равной степени соединялись и мягкость, и острота. Когда Сюэ Ян был неулыбчивым, гневался или… выжидал, черты его лица как бы стягивались, сужались, что делало его взгляд напряженным и устрашающим, несмотря на то, что имел он большие и красивые глаза. Но их взгляд… точил себя об жертву как кинжал и без того донельзя острый, так еще и пропитанный ядом. Сейчас, когда он был так молод, такой его взгляд выражал огненный аспект враждебности, то есть очень возбужденный и агрессивный. Но… «Достигнет ли он зрелости?» — порой думал Сяо Синчэнь, вспоминая лицо Сюэ Яна. Лишь один раз, один единственный раз он увидел его лицо таким, каким, и он этого не знал, не видел никто и никогда, даже сам Сюэ Ян. Но слишком хорошо помня его в гневе, Сяо Синчэнь по какой-то причине задумался, как бы выглядело это лицо в более мужественном возрасте. Оно… без сомнений лишь облагородилось бы больше; если бы Сюэ Ян научился сдерживать себя, то и выражение его гнева… тоже перетерпело бы изменения. Сяо Синчэнь не знал, как сумел увидеть это. Может воображение нарисовало, а может… ведь мистики уже и так хватало. Он вдруг неожиданно увидел Сюэ Яна в возрасте тридцати лет или немногим до тридцати. И он… был другим. Изысканный, статный, года лишь облагородили то, что продолжало цвести, даже перейдя рубеж юности. Ограненное, как драгоценный камень, изящное и утонченное. Став старше он бы превратился в красоту, которую годы труда придают камню скульпторы. Став старше он несомненно стал бы только прекрасней, его и без того утонченные черты обрели бы еще более облагороженную харизматичность, а контроль над собой придал бы даже выражению гнева того же изыска, который упавший луч света придает драгоценному камню, заставив его грани сиять и переливаться. И главная роскошь этой красоты была в том, что принадлежала она… «ему». Не черты лица, а огонь души придавал истинную форму этому литому металлу, а потому гнев и радость выражали себя не через лицо — это Сюэ Ян выражал их через предначертанный ему лик, и таковым он был не сам по себе, а потому что за ним стоял он. Представив это лишь один раз, Сяо Синчэнь больше не мог унять взволнованного биения своего сердца. Он понимал, что никогда уже не сможет увидеть этого, но… лишь единожды, всего единожды коснувшись этого, более забыть был не в силах. И страстное желание прийти к таким временам, увидеть… овладело им на тот короткий миг, в котором какая-то чувственная слабость заполнила его всего и не позволила воспротивиться. Взрослый Сюэ Ян, принадлежавший самому себе, не боящийся, не живущий ненавистью… а живущий в гармонии с собой и миром, который был бы вокруг него. Но чтобы ему быть таким, мир вокруг него должен был представлять из себя что-то другое. Самому Сюэ Яну не нужно было меняться, лишь тьму эту ужасную победить, дабы больше не сдавливала она его сущности горло. А так он был… таким, каким был. И его неукротимая воля была истинным сиянием драгоценного камня его души. Что же касается мягкости… это было уже совершенно иное. Если им овладевала мягкость, если гнев его отступал, и Сюэ Ян… чувственно переживал, откликаясь на зов трепета и сердечных волнений, то лицо его, оставаясь всё тем же, тем не менее разительно переменялось. Острота отступала, словно острых концов льда коснулось солнечное тепло, и они таяли, размягчая свою форму. В такие мгновения Сюэ Ян становился олицетворением мягкости, которая придавала его взгляду чувственного волнения, слишком… осязаемого, что, казалось, можно было через его взгляд прикоснуться к самой её душе, чуть ли не ощутить её касанием. Потому что Сюэ Ян был таким человеком, взгляд которого отражал всё, все движения его души. Гнев, волнение, ласка, ненависть… любовь — всё это можно было прочитать в его глазах, в том, как они смотрели, как долго это продолжалось. Можно было понять и по губам, по надлому бровей, расслабленным или двигающимися жевалкам. Но всё же ярче всего все его секреты выражал именно взгляд, его внимательные, красивые и донельзя пылкие глаза. Как они красивы были, как откровенны… и эта откровенность могла дойти до таких пределов, которые выразили бы только то, что положено видеть лишь одному человеку. «Единственному», пожалуй… Когда заклинатели вошли внутрь, ребенок еще не спал. Сюэ Ян мельком стрельнул на печь, видя там корзинку, а Сяо Синчэнь, уже к его мысленному хмыку, выбрал ту сторону стола, которая была именно к печи. Из-за этого Сюэ Яну пришлось сесть с другой стороны стола, которая смотрела на гроб, в котором спал Сяо Синчэнь. Сюэ Ян не преминул заметить, каким количеством соломы тот устелен. Не так уж и мягко… Заговорили они не сразу. Сяо Синчэнь выражал внешнее спокойствие и весьма преуспевал в этом, терпеливо дожидаясь, пока Сюэ Ян начнет. Тот в свою очередь тоже ждал, думая, что Сяо Синчэнь не удержится, чтобы не задать главные вопросы. А таковыми были… хотя один выражал всё. «Почему ты вернулся?» Сказать по правде, Сюэ Ян и сам не дал бы ответ на этот вопрос. То, что творилось у него в голове в ту ночь… и выводы, к которым он пришел, но которые частично им забылись, частично спрятались в ощетинившемся создании… Но, конечно, это не смогло не повлиять на взгляд, и Сюэ Ян вынужден был смотреть на Сяо Синчэня уже не так, как делал это раньше. Этот человек… в равной степени злил его и… устрашал. Сюэ Ян не то чтобы боялся его именно как заклинателя… его устрашали другие чувства. Он не боялся его как противника… он опасливо робел перед ним как перед тем, кто мог прикоснуться к тому, где по какой-то причине пробивался через защиту. Вот, что пугало Сюэ Яна. То, как Сяо Синчэнь себя вел, что говорил… и что не убил — вот, что так напрягало Сюэ Яна. Его бездействие порождало в душе юноши страхи и волнения той природы, против которой с мечом в руке не пойдешь. Она… как вода обтекает, она словно что-то первородное, то, из чего состоишь ты сам. Как в таком случае защититься, как против-то пойти? Ведь получается, что ты заранее проиграл, ведь идешь на то, из чего происходишь ты сам. Или что знает, из чего ты соткан. И дело не в знании о слабых местах. Просто… слепой Сяо Синчэнь представлялся Сюэ Яну тем «зрячим», который увидит всё. Собственно, он уже и так видел. И понимая, что Сяо Синчэнь «знает», Сюэ Ян больше не мог скрываться за масками и секретами, суть которых была разоблачена. — Полагаю, говорить придется мне? — наконец-то нарушил тишину Сюэ Ян. Сяо Синчэнь, прекрасно зная, что тот будет искать в его лице любые намеки и перемены, держался спокойно. — Я не возражаю, — наконец-то нашелся с ответом он. С Сюэ Яном очень важно было уметь правильно и умно поддерживать начатую им беседу, причем так, чтобы в ответах Сюэ Ян не уловил ни издевки, ни лукавства, ни тем более вызова. А с агрессивным, вечно настороже человеком это было невероятно трудно. — Забавно, как всё обернулось… — пробормотал Сюэ Ян, краем уха слыша треск в печи. — Впрочем… забавного ничего нет. Поэтому… я задам тебе лишь один вопрос. — Хорошо, — спокойно ответил Сяо Синчэнь. Сюэ Ян внимательно на него смотрел. — Был ли при мне в ту ночь… — начал он, сверля его лицо своим немигающим взглядом, — некий предмет, излучающий темную силу. Лицо Сяо Синчэня оставалось бесстрастным. Сюэ Ян хоть и был спокоен, но напряжения в нем было с лихвой, и он буквально пожирал глазами его лицо, уже ища в любом заломе или морщинке намек на сочащуюся ложь, которая даст себя понять еще до того, как заклинатель открыл бы рот. — А я могу спросить? — неожиданно вопросом на вопрос ответил Сяо Синчэнь. Было напряженный Сюэ Ян слегка сбился с прежнего настроя. — Как угодно, — бесстрастно протянул он. — Почему ты вернулся? Это был тот вопрос, которого Сюэ Ян ждал. Но не ожидал, что он прозвучит в максимально неподходящем для этого моменте. — Отвечу, если скажешь, была ли при мне… Печать, — не видя смысла скрываться перед тем, кто понимал таинства реликвий, Сюэ Ян открыто назвал предмет Печатью и чуть откинулся на спинку стула. — Потому что… никто не поверит, найдя мой труп без Печати, что она сгорела вместе со мной. От этого зависит то, что я буду делать дальше. Они непременно начнут охоту на того, кто мог её украсть, а меня — поджечь. — Тебя объявили мертвым? — голос Сяо Синчэня прозвучал несколько ниже, но из-за того, что прозвучал на выдохе, вопрос выражал затаенное удивление. — Скорее всего, — ответил Сюэ Ян. — Что случилось в ту ночь? — Ха-а, — Сюэ Ян чуть поднял голову, когда выдохнул это свое «ха». — В ту ночь… — и посмотрел на Сяо Синчэня, — меня хотели изнасиловать. От этих слов Сяо Синчэнь больше не мог удерживать выражение своего лица в прежнем равновесии. Оно чуть вытянулось, приоткрылись губы… и побледнело. Сюэ Ян, читая его реакцию, тем не менее продолжал. — Пока я занимался тем, чего жаждали сильные мира сего и что убило Старейшину, в мою комнату пробрался мужчина и попытался взять меня силой. Я не дал, — Сюэ Ян чуть склонил голову, — и убил его в той же манере, в которой убивал и остальных. Сяо Синчэнь молчал. Его тело, это было видно по плечам, было страшно напряжено. — А потом… — выдохнул Сюэ Ян, смотря куда-то в стол, — я поджег комнату, хорошо понимая, что из-за её местоположения возгорится весь комплекс. И улетел на мече. На самом деле я очень расплывчато помню ту ночь… и в этом ответ на вопрос, который задал ты. Сяо Синчэнь отвернулся. Это была его ошибка, потому что Сюэ Ян воспринял это как вызов, приняв истинное значение этого движения за ложную догадку из того, что было ближе ему самому. — Противно? — взгляд Сюэ Яна стал уже, уголки губ опасно поползли вверх. — Не можешь вынести той грязи, которую услышал? Да, благородный даос, эту паршивую собаку пытались изнасиловать, воспользовавшись положением двуполого урода. Уж извини, что это так тебя… — он хотел сказать «расстроило», — отвратило. Сяо Синчэнь молчал. Те мысли, которые он таил, высказанными вслух не будут никогда. — Так была или нет? — нервно поспешил его Сюэ Ян. — Отвечай! — он почти бездумно перешел на рычащий крик. — От этого моя блядская жизнь зависит. И пребывание в этом кошмаре. Он грохнул рукой по столу, и его слова, а также реакция, весьма красноречиво давали понять, что это за «кошмар» имелся в виду. «Они найдут труп, — думал Сяо Синчэнь, от удара Сюэ Яна даже не шелохнувшись. — Печати при нем не будет. Тот павильон, где был Сюэ Ян… наверняка находился в Ланьлине, где правит Мэн Яо. Он не глупый человек и наверняка не поверит в смерть Сюэ Яна… или поверит? Его подозрительный острый ум не исключит возможность кражи Печати как шпионом, так и самим Сюэ Яном. А значит… Сюэ Яна официально объявят мертвым. Но это ничего не изменит. Они будут искать Печать… и самого Сюэ Яна тоже». Сяо Синчэнь не ошибался в своих размышлениях. Как, впрочем, и сам Сюэ Ян. Он понимал, что если он забрал Печать, то скрываться нужно будет еще очень долго. А если не забрал… то это давало ему свободу отсечь прошлое до такой степени, чтобы дать себе пусть и ложное, но такое приятное ощущение, словно бы он если и не заново рожден, то может начать что-то с чистого листа. Хотя что начинать… не знал. Потому что ничья смерть в этом мире, кроме его собственной, не сможет отнять у него того, кем он являлся… кем был сотворен и рожден. Поэтому… Печать мало что меняла, на самом деле. Она лишь давала гарантии одного из вариантов. — Нет, — твердо, практически неумолимо прозвучал голос Сяо Синчэня. Сюэ Ян не отнимал от него взгляда. — При тебе… ничего не было. Даже меча. Ты пришел… один. Это была ложь, и он прекрасно это осознавал. Как и то, что такой ответ давал Сюэ Яну абсолютную свободу. Он… мог уйти, мог лишиться переживаний. Сяо Синчэнь не верил, что Мэн Яо погнался бы за призраком Сюэ Яна, потому что человек существо хоть и разумное, но пугливое, а значит настороженное. Сгоревший труп так или иначе будет принят за тело Сюэ Яна, а Печать Мэн Яо станет искать иным способом, хорошо понимая, что такой реликвией обязательно воспользуются… и это оставит свои следы. Именно этого он будет ждать, а потому не станет рыпаться. Искать призрак… всё равно что откапывать иглу в стоге сена — бессмысленно, её обнаружение лишь дело удачи, которая сама решит, идти или не идти в эти скользкие от крови и интриг руки. Всё сходилось на Печати… и если её не будет, то и переживать незачем. К тому же Сюэ Ян дал понять, что не намерен возвращаться в Ланьлин. Похоже… с ним произошли какие-то изменения, или же он боялся, что вернувшись в Ланьлин стал бы жертвой, ведь он был последним, кто держал Печать. Впрочем, не имело значения: ответ Сяо Синчэня давал Сюэ Яну волю на безграничную свободу действий, уводящих его как можно дальше от прошлого… и от этого места тоже. Было возбужденный гневом Сюэ Ян начал немного остывать. Ничего в лице Сяо Синчэня не дало понять, что он лжет. И Сюэ Ян… поверил ему. Поверил еще и потому, что в ту ночь разум его был замутнен настолько, что ему ничего не оставалось, кроме как поверить кому-то… довериться. Но всё же размышлял, есть ли Сяо Синчэню причина лгать. Печать была опасной реликвией, он ни за что бы её не отдал. А если спрятал и сейчас лжет? Но распознал ли он её? Печать была хитра и могла обмануть… Но как вариант Сюэ Ян и сам мог потерять её, даже выкинуть, как собственный меч, который швырнул у самого дома. Может и Печать выбросил? Сюэ Ян не помнил, где он летал, не помнил даже, была ли с ним Печать. И если она осталась в Ланьлине… то это давало повод покончить с прошлым навсегда. Однако… что же ему теперь делать, куда идти? И самое главное… каким смыслом теперь жить? Забиться куда-то в отдаленные горы и стать отшельником? Если идти, то что искать, каких людей ждать? Он не верил никому и не желал даже пытаться. Пробовал… не вышло. Пока он думал над этим, Сяо Синчэнь, чья голова была немного опущена, словно под тяжелым гнетом, неожиданно вывел его из размышлений своим голосом, в котором повторил свой вопрос. — Зачем ты вернулся? Сюэ Ян, держа пальцы прижатыми ко лбу, поднял свой взгляд. — Я уже ответил. — Это не было ответом. — Тебе письменный, что ли, дать? — устало произнес Сюэ Ян. — Ты был не в себе, — после недолгого молчания сказал Сяо Синчэнь. — Слишком. Твое состояние… — Что мое состояние? — напрягся Сюэ Ян. По его тону Сяо Синчэнь сразу понял, что нужно немедленно делать шаг назад. — Почему ты вернулся? — его голос звучал в какой-то изможденно-трагической манере, казалось, уставшей, но это было что-то совсем другое. Словно… тяжесть, ужасные кандалы, ломающие чьи-то руки. Сюэ Ян задумался. Его не удивило, что Синчэнь это спрашивал… но вот удивил тон. Это вызывало в душе Сюэ Яна противоречия той природы, которые возвращали его страх перед этим человеком. «Тот» страх перед «видящим», ведь ему всё еще было трудно смириться с тем, что заклятый враг узнал столь многое… если не самое большое. А большим было… связанное с недавним возвращением. Впрочем, именно тон сейчас беспокоил его больше всего. Но Сюэ Яна всё же нелегко было испугать, даже если его пугал собственный разум, рисуя домыслы и противоречия. А потому Сюэ Ян решил сделать ход… черной пешкой. — Потому что… — голос его вдруг потемнел, и если бы Сяо Синчэнь был зряч, то увидел бы, как потемнели и глаза, — «он» принадлежит мне. Сяо Синчэнь замер. В наступившей между ними тишине можно было услышать шорох затаенного под самим сердцем кинжала, который был научен вонзаться в сердца других.