Проклятый

Это было довольно тяжело, понимать, до какой же степени запутан этот страшный узел. То, что чувствовал Сюэ Ян, его страхи и те противоречия, которые душили его, точно сдавливая петлю на шее… и что словами, да даже лаской, дозваться было невозможно. Потому что как оно могло ответить, когда погибало под столькими слоями этого яда? Как-то нужно было убрать этот яд, хоть как-нибудь. Но как? Здесь, увы, решений или даже предположений не было. Либо Сюэ Ян сам повернется к нему, в самом деля захотя последовать за чем угодно, что представлял бы собой Сяо Синчэнь, либо так и будет отвернут, зыркая исподлобья и бесконечно опасающийся. Но Синчэнь не мог винить его даже за это. Он понимал, что то, как ведет себя Сюэ Ян и что вытворяет, дело не столько его самого, сколько той жизни, которая его таким сделала. То, что представлял собой нынешний Сюэ Ян, было последствием того, что он пережил. Поэтому винить его… было бы проявлением несоизмеримой жестокости. Невозможно, стоя у края огненной пропасти, говорить «изменись» человеку, горящему в ней. Но так уж вышло, что у Сяо Синчэня был другой путь, пусть и неправильный, чтобы он мог сразу понять его, однако… разве не испил он страданий, разве же не горел в огне? Пусть то был огонь разбитых иллюзий и осознания той лжи, в которой жил и в которую верил, но это всё же был огонь. И он выжег ему глаза, воспламенил сердце. Оно хоть и не сгорело, однако обпеклось, покрылось шрамами. Но билось, продолжало биться. Как и сердце Сюэ Яна… тоже. Сяо Синчэнь опустил голову. За его мизинец хваталась маленькая ручка, сжимая его так крепко, что сомнений не оставалось — этот малыш здоров и будет силен. Прямо как и его… отец. Сяо Синчэнь еще не задумывался, какой у ребенка будет пол, будет ли он таким, как Сюэ Ян или… таким, как его второй родитель, который, без сомнения, был альфой. «Маленький Сяо Бай Ян, — думал Сяо Синчэнь, — ты вырастешь хорошим светлым человеком, а главное — вырастешь. Я тебе это обещаю. Пообещать мог бы и он… но видишь ли, когда разум во тьме страха и ненависти, и грусти, трудно быть в себе. А я так хочу, так бы мне хотелось, чтобы он пришел в себя, того себя, каким, если бы не это горе, он мог бы быть. Но разве же только «мог бы»? Он всё еще… может им быть. Я в это верю. Не знаю почему, не знаю как, но… верю». Очень опасно было так рисковать, и Сяо Синчэнь убрал ребенка в тот же момент, как понял, что Сяо Бай уснул. Он тихо взял его на руки и, не отрывая от своей груди, мирно покачивал, ходя по дому. Мало спать или не спать вообще — это уже стало обыденностью. И она его не утомляла. Он умел спать так, чтобы взаправду восстанавливать силы, знал отвары, знал специальную медитацию, умея перезагружать себя без впадения в глубокий сон. Сюэ Ян, к слову, тоже знал эти методы, но ему по природе было ближе глубокое почивание и долгий беспробудный сон. Вот почему, чувствуя безопасность, он так крепко спал и так часто отключался. Можно сказать, сейчас он отсыпался за все те годы, которые, опасаясь за свою жизнь и безопасность, вынужденно провел без крепких и спокойных снов. Сяо Синчэнь продолжал ходить, прижимая Сяо Бая к себе. И думать о том, что произошло между ним и Сюэ Яном. Снова. Сяо Синчэнь понимал, что Сюэ Ян, по большому счету, не осознавал, когда открывался, а осознавая, правда слишком поздно, впадал в бешенство. Он не хотел, чтобы Сяо Синчэнь видел его тем, кого Сюэ Ян прятал… сполна будучи именно таким человеком. Это каким-то образом утешало Сяо Синчэня, ведь давало понять, что ненавистным убийцей Сюэ Ян всё же не был — он таким стал. А это разные вещи. Ведь если таким стал, а не «был»… то разве не мог быть таким перестать, взамен чего быть чем-то другим? Например… чувственным, уязвимым и хрупким, каким на самом деле был. Но чтобы такое произошло… вокруг него должна быть жизнь, которая этому, скажем так, потворствовала бы. Сяо Синчэнь уже думал об этом. Никогда, никогда Сюэ Яну не обрести покоя, и, честно сказать, даже если бы нашлись причины открыть себя, Сюэ Яну не избавиться ни от страхов, ни от осторожности. Потому что если обретет, будет бояться потерять. Или… что отнимут. Но это не имело значения. Если какой-то человек одним собой сможет закрыть все эти кровоточащие раны, стать безусловной опорой, в которой он будет находить доверие, поддержку и любовь… Неожиданно он замер. «Уж не собираюсь ли я, — напряженно подумал он, — дать ему это? Его… любить?» И тут же отвернулся от этой мысли, качнув головой. Это было бы… настоящим безумием, учитывая очевидное. Любить… Сюэ Яна? Любить? Как… в отношениях взрослых мужей и дев? Нет, нет, это чистое безумие даже думать о таком. Да и… каковы причины? Никаких. Это… рождается иначе и не так должно происходить. Сюэ Ян ненавидит его, что это изменит? Но возвращаясь мыслями к опоре, мысли приходили иные. Заклинатель невольно сжал ребенка сильнее. Такой опорой в самом деле мог бы стать сын… если бы Сюэ Ян так не боялся его отца. Не его даже — а того человека, который путем страшного насилия ему этого ребенка навязал. Сяо Синчэнь нахмурился. Чем он был лучше? Ведь он, получается, тоже ему его навязал… не дав убить ни в утробе, ни после рождения. Но… как бы он на это ни смотрел, всё равно понимал, что иначе поступить не мог. Сяо Синчэнь… верил, что будущее окупит эти страдания, что именно будущее заплатит за те жертвы, которые Сюэ Яну пришлось принести, чтобы этот ребёнок всё же родился. Сяо Синчэнь верил, что всё поменяется. Этот как плодоносящее дерево, манговое к примеру: нужно ждать годы, прежде чем оно даст плоды. Но манговое дерево было примером и другого: чтобы оно в будущем дало много сильных и более качественных плодов плодов, его цветки, способные плодоносить через опыление сразу же, первые два года обрывают, благодаря чему это дерево, получается, растет и крепнет больше времени, то есть спокойно растет, пока не наберет все свои силы. Как… показательно. Манговое дерево было примером того, что случается, если без должного роста спросить плодов. Это был пример того, как… детей, подростков, заставляли взрослеть раньше положенного. И они теряли силы, теряли свои истинные возможности. Самым тому ярким примером… был Сюэ Ян. Судьба слишком рано, бесчеловечно рано спросила с него плату за жизнь… и в итоге дерево не дало тех плодов, на которое было способно. Но Сяо Синчэнь по какой-то причине верил, что это можно изменить. Он «смотрел» на ребенка на своих руках, понимая, что именно через него даст понять Сюэ Яну, что всё… может быть иначе. «Я знаю, — мог бы сказать Сюэ Ян, — знаю, что при иных условиях всё бывает иначе. Но со мной «иначе» не случилось. Так какое мне должно быть дело, если у этого ребенка всё будет иначе?» Да вполне справедливо сказано. Но… «Но, — думал Сяо Синчэнь, — это ведь твой сын. «Твой». Вот почему всё будет иначе. Через него ты возродишься, через него взор твой очистится, а душа успокоится. Он будет… прекрасным, он будет любящим, невероятно любящим. И он будет любить тебя больше всех на свете — вот что тебя исцелит. Тебя… нужно любить, Сюэ Ян, и тогда ты вернешься к тому себе, каким на самом деле был рожден…» Безумие… но именно так складывались его мысли, а почему он и сам не знал. Просто… чувствовал. Как человек смотрит на белый цвет, понимая, что это белый, вот так Сяо Синчэнь и чувствовал. Словно… и правда смотрел. Незнамо как, в его-то положении, может каким-то внутренним зрением, но смотрел. В конце концов и он перетерпел изменения, в корне поменяв как свои мысли, так и образ мышления. Он и сам не знал, учитывая многолетнее невежество, как сильно у него развита интуиция, как глубок внутренний взор. Стоило лишь… познать истину, чтобы это открыть и начать развивать. Кто же мог знать, что такой истиной для него станет… Сюэ Ян.

***

Кусочек света, похожий на солнечный осколок, лежал на левом глазу Сюэ Яна, частично касаясь щеки. И не будил его. Уже давно взошло солнце, успев подняться над горизонтом. Значит, было где-то девять утра, если исходить из того, под каким углом солнечный свет падал на лицо Сюэ Яна. И тот далеко не сразу от этого проснулся, впрочем, даже не пытаясь от него убегать. Но в какой-то момент брови его всё же слегка нахмурились, а веки поднялись. Он не видел снов, но опустошение было настолько глубоким, что проснулся он… в прекрасном самочувствии. Вот ни дать ни взять — он чувствовал себя в здоровом теле и свободном, чистом разуме. Даже разозлиться не мог — не было охоты. А потому, когда проснулся, видя знакомый интерьер, не стал думать ни о чем, так и пребывая в блаженной пустоте чувств и мыслей. Но воспоминания так или иначе возвращали его в действительность… прошедшую и оставившую по себе память. Как мало было у человека: всего-то опыт, то есть прошлое, время, то есть настоящее, и будущее, домыслы о котором часто мешали разумно оценивать настоящее. Но как же приятно было не думать о прошлом… что он и делал сейчас. Нет, не о близком прошлом — о дальнем. Том, которое тянулось за ним словно железная цепь, проклятый хвост, крюком зацепленный за его сердце. Здесь, в этом доме, не было ни одной причины окунаться в прошлое. Этот дом… взывал к будущему. Любому, как хорошему, так и плохому… но будущему. Сюэ Ян тихонько выдохнул. Будущее, да? Если оценивать его с правкой на прошлое, то получалось, что теперь будущее у него может быть любым. Связи с прошлым (злодейским) больше не было, ведь он «умер». Пока что связью с другим прошлым оставался лишь ребенок, но пока его держали другие руки, можно было не сходить с ума… как и не пачкать эти самые руки кровью. «Я в самом деле его убью? — думал Сюэ Ян, чувствуя, как приятная пустота внутри так и не рассеялась. — Но разве отменит это то, что уже случилось? Что меня… принудили и обокрали, что я пережил в конце концов. Муки родов… безумные, никогда не переживу этого вновь. И, получается, убить его — это убить всё то, что он у меня украл. Хех, как нелепо… и паршиво». Спустить ноги на холодный пол, ощутить легкий оттенок пыли в запахе воздуха и, протянув руку к свету, пальцами понять, что снаружи будет жаркий день — вот он, покой. И отсутствие перемен. Этот дом… как тихая гавань среди бури. В этом доме ничего не меняется, вопреки тому, что жизнь снаружи меняется постоянно. Этот дом прячет в себе всё, даже время, и перемен никаких не знает. Какой хороший, спасающий дом… На столе завтрака не было, и Сюэ Яну пришлось полезть в закрома. В печи тоже не горело, ведь больше не было смысла дополнительно утеплять дом. Сюэ Ян нашел сыр, нашел масло, нашел кашу, и, растопив печь, стал эту самую кашу варить. Хорошо хоть воды было в достатке, аж целая бочка, которую, без сомнений, надо было наносить. Побродив немного и найдя дополнительные выходы, Сюэ Ян вышел на другую сторону двора и увидел, где же здесь было отхожее место, увидел руины бывшего сада, разросшуюся траву, пару фруктовых деревьев, дикие кустарники смородины и малины. Справив свои нужды, он вернулся в дом, помешал кашу, чуть растолкав дрова, чтобы не выкипела, и принялся исследовать здание. Высокое, очень высокие потолки, оно имело два этажа, и поднявшись на верхний Сюэ Ян ахнул. Жить там… было невозможно. В одной части была проломлена крыша, но уцелел пол, а в другой наоборот — пол был проломлен, а крыша целая. Чтобы улучшить положение, нужно было крыть и пол, и крышу, а последнее еще и просмолить, хорошенько утеплить соломой. Странно, но там, где была дыра в крыше, пол каким-то образом не сгнил. Сюэ Ян исследовал этот пол и понял, что кладка была из странной примеси кобальтового дерева с гранитной крошкой. — О боги, — сам себе сказал он, — это ж какие господа тут когда-то жили? Такой пол не выдержали бы опоры, что значит, что они из камня, но замаскированные под дерево, учитывая покрытие. Хм… если затянуть крышу плотной рисовой соломой и просмалить, дожди и бури не смогут пробиться. С другой стороны, можно и деревом забить, но верхние слои в любом случае нужно будет просмолить. Он выпростался и задумчиво пошел в ту часть дома, где была огромная дырка в полу. На самом деле не было похоже, что это что-то случайное — скорее уж рукотворное, но что нужно было делать, чтобы так пробить столь твердый пол? Сюэ Ян еще раз осмотрел этаж, мысленно и практически неосознанно уже ища решения проблемы и рисуя эскизы, после чего спустился вниз, снова проверить кашу. Почти готова, осталось довести до вкуса и дать ей настояться. Из вкуса было только масло и сыр, творог, если точнее, и множество всяких семечек, в том числе кунжутных и тыквенных. Сюэ Ян нашел ступу с пестиком и перебил их вместе, добавил соли и перца, сушеных приправ, какие нашел, и всыпал всё это в кашу, бросив туда большой кусок масла. Перемешивая, он сидел за столом, сидел в тишине дома и шуме снаружи. Пели птицы, где-то очень далеко можно было расслышать нотки городского движения. Город И на самом деле был небольшим, не густо заселенным, но всё же городом. Взяв ложку, Сюэ Ян накрыл бедра полотенцем, поставил на них чугунок с кашей, и вот так принялся есть. Тепло, исходившее от посуды, было приятным, он прижал его к своему животу, чувствуя сильное блаженство. Ему было очень приятно, когда там грело, потому что он чувствовал, как по коже и мышцам разливается, именно разливается, приятное тепло. Каша получилось вкусной, клейкой, он чувствовал вкус масла даже больше, чем приправ и семечек. Хотелось орешков, особенно волошских. Он не сильно любил лесные, но и их бы съел, если бы были. Еще порывшись на полках, Сюэ Ян нашел сушеные яблоки и сливы, даже груши сушеные были. Он искренне обрадовался, ведь очень их любил. Идешь себе и ешь, не задумываясь, или можно было компотик сварить, остудить, и в жару — самое то. В итоге он вкинул часть сушки в другую емкость и просто поставил к огню, чтобы те от тепла размягчились, доел кашу, вытерев рот рукавом, и достал свою сушку. Она так благоухала… весь этаж пропах её сладким запахом. Съев яблоки, улыбаясь при этом, Сюэ Ян набрал в кувшинчик воды и вышел на задний двор. Он не нашел ни скамейки, ни стульев, а потому уселся прямо под навес, с одной стороны поставив кувшинчик, а с другой — тарелочку с размякшими грушами и сливами. Вот так посмотришь — блаженство. Двор был большим, трава росла высоко, и ветер, колыхая её, создавал немыслимо прекрасные звуки. Тень дома помогала спрятаться от солнечного света, но было видно сине-голубое небо. Без единого облачка. Этот вид был так хорош, так… мечтателен, что Сюэ Ян и правда засмотрелся. Красивое… и правда красивое небо, далекое и близкое одновременно. Взяв размякшую грушку, Сюэ Ян лениво пожевал её губами, после чего поддел языком и погрузил себе в рот, полностью жуя. Сладость разливалась во рту, под языком приятно свело. Взяв еще одну, Сюэ Ян опустил веки, вдохнув вполовину груди, после чего вновь открыл глаза, осматривая высокую траву. Её скосить — это себя погубить, сколько времени на это уйдет. Плюс еще и скошенное перетаскать в одну кучу, а потом — поджечь. Ну а что еще делать? Или продать кому-то, на корм скоту. Была бы во дворе живность, пусть даже цыплятки, можно было бы скормить им, или утеплить курятник. Сюэ Ян задумался. Чего это он, пусть и мысленно, обхаживает этот дом, в порядок его приводит. Да нет, это просто… взгляд со стороны. Потому что когда видишь, например, ту же дырку в полу, невольно склоняешься мыслями к тому, как же её заделать. Потому что такова человеческая природа — творить, ведь даже исправление чего-то тоже творение. В конце концов, это ведь был дом, в котором жил слепой… как он всё это сделает? Да никак. Так и будет жить с дырявой крышей и полом, а еще лет десять — и дом сгниет от таких травм. Вот как он раньше не сгнил и всё еще стоит на опорах — вот это интересный вопрос. Сюэ Ян согнул ногу в колене. Тут… некуда было переезжать, основное место для жилья — центральный зал. Даже спрятаться негде, разве что на заднем дворе. Вон и деревья растут, даже малинник со смородиной есть. Очень… неплохое место, даже без приведенного порядка. Но дом и правда большой, в нем спокойно можно было бы жить целым семейством из, скажем, пятерых человек. Довольно много… учитывая, что одним собой Сюэ Ян занимал бы место троих. Это его почему-то улыбнуло, что он аж дернулся. Чего это он улыбается? Нечему тут улыбаться. И Сюэ Ян почти сразу же нахмурился, начав думать о настоящем. Что ему… делать? Идти некуда, пусть и объявлен мертвым, но это далеко не повод терять бдительность. Сун Лань всё еще разгуливает где-то там, Мэн Яо наверняка в бешенстве, если Печати нет в Ланьлине. Да и… собственное самочувствие лучше было бы поберечь и восстановиться. Как ни крути, а уходить куда-то сейчас — глупо. Повсюду крысы, повсюду всевидящие глаза и всеслышащие уши. А он всегда будет приметен, учитывая руку и оружие. И… этот чертов Сун Лань, которого он, скрипя зубами, всё же опасался, даже сказать боялся. В сравнении с ним страх перед ребенком — это меньшее из всех его бед. «А что насчет «него»? — подумал Сюэ Ян о Сяо Синчэне. — С ним-то… как разбираться? А впрочем… запугал я его хорошо, теперь ни за что спиной не повернется. И, если умен, заткнет пасть этой беде и меньше с ним на глаза мне будет попадаться. Уверен, его и сейчас в доме нет по этой самой причине. Я даже могу выгнать их обоих и самому здесь жить. Хм…» Эта внутреннее приятное опустошение начинало его злить. Он не привык… быть спокойным. Ветер зашуршал в траве, глаза зацепились за её зеленые переливы. Нет, не нужно косить. Ночью будет мягче, если он придет сюда спать под звездным небом. Потому что лезть на крышу, которая и в уцелевших частях может обвалиться, желания не было никакого. Её еще проверить нужно было, а то мало ли, еще дом сверху рухнет. Хороша смерть — под дырявой крышей вражеского дома…