Проклятый

То, от чего Сяо Синчэнь проснулся, было… хрипом. Сдавленным, срывающимся втихую хрипом, который перемежался стучащими друг о друга зубами и шорохом одеяла, которое подминали под себя. Это была та самая редкая ночь, когда Сюэ Ян был в доме, хотя когда он вернулся Сяо Синчэнь не мог сказать. Сюэ Ян ушел давно, его не было почти сутки, и заклинатель сильно подозревал, что Сюэ Ян зашел через заднюю дверь, то есть через сад. Он не знал, каким Сюэ Ян пришел, и что придя он уже дрожал от холода, который посылал судорогу по его телу. И глубокой ночью это усилилось до такой степени, что заклинатель проснулся, чувствуя не столько звуки, сколько колебания в пространстве, довольно тяжелые, но не активные, чтобы воспринять это за угрозу. Они просто… были, и Сяо Синчэнь сделал вывод, что происходит это бесконтрольно. Сюэ Ян лежал на своей постели и дрожал. Трясущийся, содрогающийся всё более крупной дрожью он хрипло постанывал, погибая в своих кошмарах, которые ломали его изнутри не хуже, чем его ломали снаружи. Обнимая себя руками, он всё плотнее прижимался к стенке, в которую упиралась кровать, сжимался и трясся, подгибая под себя ноги. Сяо Синчэнь встал и аккуратно приблизился, прислушиваясь и впитывая ощущения. Ему очень не понравился этот цокот зубов, и запах, разлившийся в воздухе, давал понять, что Сюэ Ян сильно вспотел. Он и правда был мокрым, пот стекал с его лба и впитался в волосы, его уже длинные волосы, которые он почему-то не стриг. Решившись подойти еще ближе, Сяо Синчэнь, понимая, что Сюэ Ян наверняка пропадает в своих кошмарах и сильно от них мучается, сделал еще пару шагов, оказавшись опасно близко к нему. Его рука сама пришла в движение, когда он коснулся его плеча, и в тот же момент его руку схватили, а на него, широко распахнув глаза, смотрел мокрый от холодного пота Сюэ Ян. Его хватка была сильной, но до ужаса пронизанной дрожью. Сяо Синчэнь не знал, но дезориентированный, испуганный своими кошмарами Сюэ Ян так на него смотрел, что если бы Сяо Синчэнь видел это, то мог бы даже подумать, что сделал с Сюэ Яном настолько пагубное зло, от которого его душе не отмыться никогда. И дрожь в его руках усилилась, когда он сжал пальцы, а его хриплый голос вырвался из горла. — Не смей… — голос дрогнул, и Сяо Синчэнь услышал… страх. — Не смей! Он оттолкнул его и сам оттолкнулся, находя опору в стене, в которую вжался спиной как дикий зверь, загнанный в ловушку. Смотря на него полубезумным от страха взглядом, Сюэ Ян пятился назад, тяжело и сорвано дыша. Сяо Синчэнь, испуганный его реакцией, невольно выставил вперед руку, неосознанно закликая не бояться, но это было воспринято до такой степени иначе, что просто не укладывалось в голове. Сюэ Ян… закричал. Это был сорванный, низко ревущий крик загнанного раненного зверя, впадающего в истерику. Задышав еще чаще, Сюэ Ян полностью вжался в стену, не чувствуя, как капли пота стекают по его открывшейся груди. — Я себя порежу… — зашипел он, не спуская с Сяо Синчэня своих широко распахнутых черных глаз. — Слышишь? Я себя порежу! «Я тебя порежу, если не угомонишься! — голос из другого времени заслонил реальность словно ширмой. — Я тебе лицо порежу!» От того, каким паническим было дыхание Сюэ Яна, Сяо Синчэнь опешил и ощутил, как в груди всё сдавил колючий ком, перехвативший ему дыхание. В доме был сильный полумрак, но глаза Сюэ Яна блестели как у кошки, а Сяо Синчэнь же, в своих белых одеждах, и вовсе походил на призрак. Придя в себя, он уже успел понять «что» у Сюэ Яна на уме, и понимая, что говорить что-то всё равно будет бессмысленно, опустил руки и медленно сделал три шага назад, после чего еще шаг в сторону от двери, а не к ней. Сюэ Ян, чьи немигающие глаза в упор следили за ним, не успокаивался и всё еще не мог прийти в себя. Прижатый к стене он затравленно наблюдал за каждым его движением и только спустя время понял «что» делает и «чем» угрожает. Он подумал… он принял намерения Сяо Синчэня за… «Он решил, что я хочу сделать ему больно, — со скорбью подумал Сяо Синчэнь, вслушиваясь в тишину. — Решил, что я хочу… сделать ему больно как другой… мужчина». И Сюэ Ян тоже это понял. Понял, какую реакцию выдал и что этот человек её, без сомнений, разгадает. В тот момент, когда его ладонь коснулась его, Сюэ Ян ощутил это практически в самом сне. Что-то теплое, даже сказать горячее проникло ему под кожу, медленно и плавно — так он это ощутил. И это пробудило его, он еще никогда от чужого прикосновения так не просыпался… никогда не чувствовал его так вживую через сон. Ни-ко-гда… Понимая, как всё это выглядит, Сюэ Ян замолчал и только спустя мгновения осознал, что… плачет. Слезы катились по его щекам, а он этого даже не ощущал. Но когда заметил, когда встрепенулся от этого… Чувства накатили такие, что хотелось умереть. До чего же странно: столько зла ему пришлось снести в своей жизни, и даже на самом дне его катастроф мысли о смерти были последним, к чему бы он вопрошал. А тут, в этом доме, где нет открытой угрозы и явственных действий… он только смерти и желает. Словно достиг края мира и больше некуда двигаться, словно… жизнь его закончилась сама собой, но последний лист еще не вырван, книга… не закрыта. И её хочется закрыть, потому что всё уже подошло к концу — так он это ощущал. Этот дом… был его краем мира, дом на самом краю света. Похоронный дом… может поэтому приходили мысли о смерти? Или причина была в другом? Этот человек… сводил его с ума своим покоем, своим… существованием. Он был словно бельмо на глазу, то самое, которое тревожит и совесть, и душу. «Не могу я, не смогу, — думал Сюэ Ян. — Как же тяжело мне на него смотреть…» Сяо Синчэнь утяжелял его мысли, постоянно волновал, не давал обрести покой. Его фигура… словно ставшая наперекор движению, и Сюэ Ян не понимал: ему эту фигуру надобно убрать или убраться самому? Но уйти самому означало отступить назад, поскольку именно за этой фигурой было движение вперед. Но он не делал ни того, ни другого, а потому приходилось и стоять, и смотреть. Словно стена он был для него, высокая голая стена из белого камня. А за ней… всё же что-то было. Что-то… откуда едва улавливася зов эха чего-то… чего Сюэ Ян не понимал. Он слышал что-то, далекий-далекий гул… понимая только то, что так звучит то, что там, впереди… за этой стеной. Сюэ Ян не выдержал напряжения первым. Он, собственно, в любом случае не выдержал бы первым, потому что Сяо Синчэнь уже успел свыкнуться с тем, что в любом случае ему нужно будет… ждать. Или пережидать. Сойти с ума и отдаться страху он не мог, и не только по причине ребенка. У него… больше не было «этого» страха. Но был другой… идущий от чувственной сферы. Волнующий… струны души. Сорвано дыша носом, Сюэ Ян вскочил с кровати и вышел, практически выбежал из дома, громко открыв дверь. Вышел он босиком и шумно спустился с крыльца, пройдя где-то шагов десять, пока не остановился. Была глубокая ночь, на небе ярко светила луна. Но это было облачное небо, и длинные полупрозрачные облака двигал молчаливый небесный ветер, шепот которого не услышать на земле. Сяо Синчэнь последовал за ним. Сюэ Ян стоял посреди двора и шумно дышал, стараясь прийти в себя. Его пот испарялся в холоде глубокой ночи, промокшая от влаги одежда липла к телу, выпуская драгоценное тепло. Сюэ Ян стоял к дому спиной, и когда Сяо Синчэнь вышел и спустился, то вдруг замер, остановив свои движения. Он… всматривался в темноту, и словно ларчик драгоценной шкатулки она снова приоткрылась ему. Он снова увидел сине-голубые очертания, и потому, что впереди стоял только Сюэ Ян, понимал, что это… и есть он. И снова печаль склонила голову этих очертаний, снова сквозь сине-голубой цвет просачивалась живая боль… и снова страх черной тьмой рвался пробить голубую синеву этого сияния. Сяо Синчэнь опустил взгляд на свои руки, видя их лишь как движение воздуха, то есть без четких очертаний, только как задушенную заслоном темноты энергию. А вот Сюэ Яна… он видел не так. Его сияние было… намного сильнее, чем просто свет во тьме. Это было что-то донельзя глубокое, трепещущее… живое не телом — душой. И оно сияло, и сияние это было прошито скорбью. Словно в наваждении, взволнованный этим, Сяо Синчэнь невольно протянул руки тому, что не было видением или ложью его воображения. Этот порыв… пронизанный нежностью сострадания и волнением охвативших сердце чувств окутал его настолько, как окутаны были лунным сиянием две фигуры в ночи, две одинокие, разделенные враждой и болью фигуры, источающие тишину и крик одной и той же стороны — отчаяния. До невозможности хрупким этот облик виделся Сяо Синчэню, рождающий нарастающее слепое желание защитить… это до невозможности одинокое, прошитое страданием существо. И одинокое, до того страшно одинокое, что пагубные размеры окружающей его темноты виделись кошмаром, от которого хотелось кричать. Но, разумеется, протянутые руки не могли коснуться… и не коснулись бы. Не имели права, не нашли разрешения. Да и обладатель этих рук и сам еще не понимал… растерянный и взволнованный он опустил руки как раз тогда, когда Сюэ Ян обернулся к нему. Луна немного скрылась за облаками и во дворе стала на несколько тонов темнее. Хоть уже и не плакал, но глаза юноши влажно сверкали, опасно поблескивая в темноте. — Весело? — прозвучал его немного тихий, из-за внутренней дрожи, голос. Сяо Синчэнь нисколько не понял его вопроса, а потому принял решение молчать. Сюэ Ян смотрел на него и наконец-то полностью обернулся, прежде повернувшись лишь в профиль. — Весело тебе было? — снова повторил он, и Сяо Синчэнь услышал в его голосе нависшую угрозу. — А может, смешно? Ты всласть посмеялся над секретами моей души, над тем позором, который я так старался спрятать? Сяо Синчэнь едва заметно качнул головой, но не в согласии или несогласии. Он… не понимал, о чем говорит Сюэ Ян, и тело его среагировало раньше ума. — Ответь мне! — крик Сюэ Яна прозвучал как сорванная струна, низко и сорвано… но с той нотой, которая ведет… отчаяние. — Давай же, не молчи! Я устал от твоего молчания, от твоего немого осуждения! Говори! Сяо Синчэнь не пошевелился. — Мне нечего сказать, — слегка опустив голову, ответил он. — Нечего? — Сюэ Ян склонил свою. Его брови нахмурились. — Ну как это нечего? Как?! Ты видел всё… слышал всё и, без сомнения, ты всё понимал… и понимаешь. Я, — дыхание Сюэ Яна участилось, — найду в тебе лишь эту удушливую зловонную жалость, верно? Этот яд высокомерной жалости, ты, ничтожество! — он снова сорвался на крик. — Как я тебя ненавижу, ты слышишь? Я ненавижу тебя! Сяо Синчэнь молчал. Больше криков и той тяжести, из которой они лились, Сяо Синчэнь слышал его хриплое утробное дыхание, в котором задыхался Сюэ Ян. Он не дышал… он задыхался. Всю осознанную жизнь. — Если я невольно обидел тебя… — было начал Сяо Синчэнь, но, к своему несчастью, наткнулся прямиком на мину. Едва Сюэ Ян заслышал его слова, как издал такой свирепый рык, от которого нутро Сяо Синчэня вздрогнуло, а инстинкты навострились. — Обидел? — голосом, в котором фальшью отзывался лживый покой и странная тень насмешки, снова заговорил Сюэ Ян. — Вот оно… вот оно, невежественный глупец! Ты хочешь знать, чем ты меня обижаешь? Я отвечу — собой, своим существованием. И знаешь, почему? Сяо Синчэнь не знал. Но думал, что, возможно, потому, что невольно узнал все его секреты и это так травмирует Сюэ Яна, что он не может справиться с собой. Отчасти это было так, но… корни этой обиды проистекали куда глубже. Сюэ Ян, смотря на него, шевельнулся, перенеся вес на другую ногу и, чуть склонив голову, начал говорить. — Славься! — до того неожиданно торжественно начал он, что Синчэнь чуть не отступил. — Славься, боль! Ты суть глубокая медитация. Славься, страдание! Ты указываешь путь. Славься, поражение! Ты открываешь глаза на истину и ведешь к глубокому знанию, к которому не приводит счастье. Тот, кто не страдал, не ведает ни себя, ни пути, ни предназначения! Лицо Сяо Синчэня вытянулось, губы приоткрылись. А Сюэ Ян, который прекрасно видел ночью и заметил эту реакцию, горько усмехнулся, в упор смотря на заклинателя. — Знакомые догмы? — издевательски спросил он. — Ну же, не молчи, черт тебя дери! Не узнаешь, что ли? Сяо Синчэнь сжал губы, отвернувшись. Его мучил стыд. — Ведь с этими догмами ты спустился в мир простых смертных людей, — продолжал вести Сюэ Ян. — И с этими же догмами ты диктовал несчастному смертному, что его страдания — это испытания. Их нужно перетерпеть, сделать выводы, превратить… во благо! — грозно закричал он. — Да, да! Славься, славься боль, славься страдание! А ты, человек, терпи и сглатывай, — он неожиданно усмехнулся. — Да, сглатывай. Я, по-твоему, достаточно «сглатывал»? Или нужно еще? Сколько я должен страдать, чтобы перестать принимать в себя огонь!!! Последнее он уже практически ревел, переходя в открытую истерику. Его тело дернулось и качнулось, а грудная клетка высоко поднималась из-за свирепого хриплого дыхания. Сяо Синчэнь не издал ни звука, пока в него, словно ножи, впечатывались эти слова. Лунная ночь холодила капли пота, которые стекали по вискам Сюэ Яна, пока он, задыхаясь собственным дыханием, смотрел на молчаливого Сяо Синчэня, которому нечего было сказать человеку, перед которым… был так виноват. Он… просто не смел даже пытаться оправдываться. И не хотел. Только… очень больно было, в самом сердце. Собственное дыхание душило изнутри. Понимая, что не дождется ничего, кроме склоненной головы и молчания, Сюэ Ян и отступал, и оскаливался лишь сильнее. — Так чего же ты хочешь? — неожиданно прозвучал голос Сяо Синчэня, что тоже… привело его к очередной мине. Глаза Сюэ Яна стали больше, и он, не контролируя себя, кинулся к нему, быстрым шагом сократив между ними расстояние. — Чего я хочу? — спросил он, схватив его за ворот одежды. — Я снова хочу почувствовать себя человеком! Хоть одну минуту провести в самозабвенном счастье, о котором столько слышал! Он не замечал, что снова плачет. Но запах его слез, этот соленый, с привкусом невыразимой горечи запах был бы ощутим любому, с кем бы он оказался так близко. А с ним… он был до невозможности близко. Их тела были разве что не прижаты друг к другу, а лица в такой близости друг от друга были, что своими губами Сяо Синчэнь ощущал жаркое дыхание Сюэ Яна, даже трепет его губ… ощущал. Они были так близко, что тепло их тел столкнулось и переплелось, выразив между ними до удивления жаркое тепло. Услышав первые слова Сюэ Яна, Сяо Синчэнь не мог не понять, о чем он просил. Убийство… он просил если не разрешения, то хотя бы не мешать. Позволить сделать это, поставив на эту хлипкую надежду вновь обрести равновесие жизнью безвинного мальчика, который тоже не был виноват… и тоже был жертвой. Разве быть рожденным от насильника не было той же тяжкой ношей, как и стать его жертвой? Разве нести в себе кровь такого человека не преисполняло душу отвращением к самому себе? «Дай мне его убить, — мысленно молил Сюэ Ян и мысли эти… Сяо Синчэнь улавливал, как рвущийся с востока ветер. — Я хочу снова ощутить себя человеком…» Он был заложником своей трагедии, и она непрестанно калечила его, ни на миг не отпуская. Немногое, что он всецело считал своим, была хотя бы такая неприкосновенность тела, но и её… он потерял. И страдал, до невозможности страдал от этого, не мог справиться с собой. И дошел до того, что начал умолять, заливаясь слезами и впервые подойдя так близко, еще и так слепо, импульсивно, что не сразу это и осознал. Его пальцы держали ворот чужой одежды, и Сюэ Ян еще не ощутил волнующее тепло другой кожи, влага с которой тоже испарялась под давлением прохладной ночи. «Ты знаешь, как мне болит? — не двигаясь источали его сжатые губы к приоткрытым другим. — Знаешь, как болит? И ничему в мире не унять эту боль — он её причинил! Ты знаешь… знаешь, как мне болит? В этом ничего нового… потому что не отпускает». Когда черные волосы шевельнул ветер, они коснулись чужого плеча… а вместе с ними коснулись плеч и руки, движения которых никто не заметил. Он сжимал пальцы, не чувствуя, как едва запружинились под кожей жилы, в несвязном порыве поднять свои и… тоже прикоснуться. То ли придержать… то ли задержать. Лунный свет разливался вокруг них водами небесной ночи, бесшумными и поющими одновременно. Как поют звезды в ночи, поют… сиянием. Сюэ Ян не осознал в какой момент потерялся настолько, чтобы перестать ощущать пространство. Как и не понял, когда вынырнул обратно. Но в какой-то из рокочущих мгновений этого момента он обнаружил себя до того близко к «нему», что первым, что увидел, были приоткрытые неподвижные губы, и осознав то волнение, которым затрепетало всё тело от взгляда на них, Сюэ Ян наконец-то пришел в себя.