Проклятый

Наверное… этот момент нельзя было назвать «тем самым» моментом, однако по ряду причин как-то иначе сказать о нем было нельзя. Это был не тот… «с первого взгляда» случай, даже если забыть, что до этого взглядов было предостаточно, и что человек напротив него был слеп в той мере, в которой глаза уже никогда не пересекутся взглядами. Однако… росток всё же пробился. Сюэ Ян умел соображать очень быстро и зачастую верно оценивая происходящее. И когда он не увидел ребенка, по какой-то причине единственное, что сразу бросилось, именно бросилось, и даже не на ум, а в само сердце… что Сяо Синчэнь избавился от ребенка. Он… унес его куда-то, его больше нет и не будет. Он… с глаз долой убрал, что значило… что боль того, кто сидел напротив, наконец-то достигла тех глубин его души, которые отозвались тем состраданием, которого Сюэ Ян так неистово желал. И осознавая это именно так, «что» Сяо Синчэнь сделал… сердце Сюэ Яна лихорадочно забилось в груди. Никогда, никогда в жизни его лицо не приобретало такого выражения. Его… даже сложно было описать. Это было удивление, осознание, полностью растаявший лед… и что-то настолько хрупкое, настолько открытое и всепоглощающее, что увидь кто со стороны, то непременно подумал бы… что человек, долго искавший что-то, не наконец-то его нашел, а… узнал, наконец-то узнал и признал. И удивление, что отразилось на его лице, ведь всё это время оно было так рядом, до того близко и неотлучно… и еще осознание, что ты любишь, взаправду любишь — вот каким было его лицо. О том, что происходило в его душе, даже попытаться объяснить будет сложно. Это были чувства… рождающиеся, родившиеся. Как нити света, протянувшиеся к чему-то и отдающие себя; как сияние звезд в глазах человека, который стал единственным небом; как бесконечное тепло, прильнувшее к самому сердцу. Сюэ Ян смотрел на Сяо Синчэня глазами, в которых читалась полная открытость. В этот момент он был до того открыт, до того «обнажен», что даже если бы его сбили с ног, он бы не сразу это понял, в таком погружении находился сейчас. И осознание чего-то… глубокое, всеобъемлющее… практически зовущее, дрожащее нарастающим трепетом. Сюэ Ян не мог поверить и одновременно уже верил, и до такой степени открылось его сердце, что он и сам этого не понял. Он решил, что Сяо Синчэнь наконец-то избавился от ребенка… ради него. Что теперь в этом доме больше не будет пугающего его чудовища, что… кошмары наконец-то закончились. И потому, что он так решил, он и смотрел теми глазами, которыми впился в него сейчас. И вот почему самым близким обозначением к тому, что с ним происходило сейчас, была неуловимо рожденная любовь… пробужденная любовь. Сяо Синчэнь услышал скрип его стула и догадался, что Сюэ Ян высматривал. И даже не представлял, чем это в итоге обернется. — Его нет, — спокойно сказал Сяо Синчэнь. Большие глаза Сюэ Яна не мигали. Он всё еще был в чарах того, что окутало его, поднявшись откуда-то из глубин его души. — Вечером я заберу его назад. Он не успел добавить, что переживал за Сюэ Яна и потому решил унести ребенка, дабы тот не мешал ему спать, так как заклинатель предполагал, что из-за бессонной ночи Сюэ Ян будет долго спать. И на работу не пошел, решив побыть с ним, чтобы понять, что с ним происходит и, если что, немедленно вмешаться. Он думал, что это возвращается предрасположенность Сюэ Яна к заболеванию лихорадкой… и еще не понимал предвестником «чего» были такие взрывы в настроении и физическом состоянии юноши. Когда до Сюэ Яна дошло, что было сказано, и когда картинка тех событий, которые он себе разрисовал, в одночасье разбилась, он ощутил это почти физически. Осознав, что ребенка нет лишь на какое-то время, что Синчэнь не избавился от него, подкинув кому-то, хотя был и далеко отсюда, а просто с кем-то оставил… Это был удар, тяжесть которого не описать словами. Сюэ Ян настолько поверил в то, что вообразил, что правда не просто выбила его из колеи — она его раздавила так, как раздавить может только… предательство. И потому, что так сильно поверил, осознание ошибочности своей веры буквально сломало Сюэ Яну крылья, если можно так выразиться. Его подняли к свету, но не долетев и до половины небес тут же сбросили вниз. И он почувствовал удар соприкосновения с землей… и ту боль, которую испытал еще в полете, когда его руку, за которую, как он думал, держали… безжалостно отпустили. Сяо Синчэнь вздрогнул, когда одним резким движением и с низким рыком Сюэ Ян сбросил со стола то, что на нем было. Оно грохнулось об пол, шумно разбившись и растекшись. Одновременно с этим до слуха Сяо Синяэня долетело сдавленное, почти хриплое дыхание, в котором, он мог поклясться, была слышна даже та дрожь, в которой содрогалось тело Сюэ Яна. А оно и правда дрожало, даже лицо дрожало… и черный огонь в глазах. Огонь… корни которого уходили не в ненависть… а в жестокую обиду. Он и правда слишком поверил в то, что почему-то первым пришло ему на ум, а раз пришло первым… значит этого он ждал, тайно об этом думал и, быть может, даже мечтал. И сам не мог понять по какой же причине оно не просто пришло ему на ум первым, а он… так этому поверил, так в это поверил! И тем сильнее была боль осознания, что то, во что он верил… было ложью, пусть эту ложь он внушил себе сам. Но из-за силы проявленной веры… и поднялась такая буря. Сяо Синчэнь убрал руки со стола и немного выпрямился, словно бы хотел откинуться на спинку стула. Жестокое дыхание Сюэ Яна всё еще доходило до его слуха, и уже по тому, как он дышал, Сяо Синчэнь понимал, что… всё. — В чем дело? — он нашел в себе силы придать голосу ровность, а потому прозвучало это… ну, в воспаленной голове прозвучало это со скрытой издевкой. Ноздри Сюэ Яна раздулись, когда он выдохнул куда громче от того «что» услышал в этом вопросе, и это заставило Синчэня вконец понять, что скандал неизбежен. Он как мог напрягал голову, пытаясь понять, что же сделал не так… и вот как-то, каким-то образом удалось ему сопоставить между собой произошедшее. То, как резко развернулся Сюэ Ян, его странное молчание, когда он повернулся назад… и то, еще более странное, что «прикоснулось» к Сяо Синчэню. В тот момент тьма в его глазах словно бы… потеплела, словно нити тепла проникли в неё… к нему. Это было так странно, так тихо и практически интимно, что он не стал никак иначе думать об этом, кроме как о разгуле воображения. Подумать только: они оба во тьме, но слепой от неё страдает меньше. Несправедливо… Сяо Синчэнь догадался, что произошло с Сюэ Яном. Потому что он понял «что» тот подумал. Но был удивлен, что Сюэ Ян, если исходить из его реакции, с такой верой подобное принял. Говорило ли это его безумное желание избавиться от ребенка, или… вера в то, что он наконец услышал то, что Сюэ Ян хотел донести, заклинатель не знал. Но понимал, о чем подумал Сюэ Ян, догадался, что его так взбесило. И этот гнев… его сила была огромна, это даже на уровне энергии ощущалось. А раз так… то до какой же степени он поверил? И… почему так сильно? Неужели он… Поверил в него? И уже поздно было поворачивать назад, так как Сяо Синчэнь понял и еще одну свою ошибку, а именно вопрос. Ему не надо было… не просто его произносить, а «так» его произносить. Потому что дыхание Сюэ Яна точно сказало ему, как Сюэ Ян для себя это услышал. Реакция не заставила себя долго ждать. Запрыгнув на стол, Сюэ Ян присел на корточки и так живо вцепился Сяо Синчэню в ворот одежды, так сильно и зло, что не оставалось сомнений — он в такой ярости, что даже дыхание будет обжигать. — Знаешь, как это было? — даже не пытаясь играть, совершенно открыто приступил к «общению» Сюэ Ян. Он смотрел на Сяо Синчэня, ища в этом обескровленном лице ад на земле. — Как будто ты предал меня, — стихнув, его голос, тем не менее, звучал довольно громко. Или же слишком громкими были слова. — Я не ощутил нож в своем сердце, но почувствовал, как ты его… провернул. Он вполне ясно описал свои ощущения, настолько, что их можно было ощутить даже физически. И не скрывался в том, что чувствовал. Своими словами он открыто заявил: «Да, я верю тебе, я хочу тебе верить… и поверил». И это была не вера в иллюзию. Он так в это поверил, потому что страшно хотел, чтобы Сяо Синчэнь поступил именно так. И тот это понял. Такая надежда… но почему Сюэ Ян так этого ждет? Он… ждет с неимоверным ожиданием, всё еще ждет, ведь и реакция его так резка, потому что невольно Сяо Синчэнь и правда провернул слепо всаженный в его сердце нож. Но, разумеется, ничего такого он не делал. Он не преследовал цель его предать, а ведь именно так ощутил его действия Сюэ Ян. И теперь начал думать о том, а не скрытый ли это подтекст его настоящего нутра? Может он взаправду презирает его до такой степени, что в самом деле издевается. Он… унижает его, он знает, в какие места бить и с какой силой. Он… знает, он слишком много «знает»! Вот почему Сюэ Ян никак не мог ему поверить. Потому что Сяо Синчэнь знал слишком много его тайн, слишком много его позора и его страхов… и мог манипулировать этим. Сюэ Ян не мог не прийти к мысли, и быть может она облегчила бы ему страдания, что Сяо Синчэнь скрытно издевался над ним, используя его замешательство и противоречия. «Я знал, что мне стоило спалить вас в этом доме, знал! — кипел Сюэ Ян. — Нужно было лишить тебя ушей и языка, сломать тебе ноги, чтобы ты ползал никчемнейшим из калек, а тварь… задушить твоей же подушкой. Я знал, что никому нельзя верить, что никто не проявит жалости! Даже ты…» Мысли подобного рода росли и заполняли его сознание, и тем сильнее разбухала его ярость, подкрепленная чернеющими противоречиями. — Тебе станет легче? — казалось откуда-то издали долетел до него голос, который в этот раз прозвучал правильно… то есть так, чтобы даже самый отчаянный разум не смог бы перековеркать вложенную в него суть. — Что?.. — нахмурился Сюэ Ян, которого непонимание этих слов заставило охладиться и переключить внимание на другое. Сяо Синчэнь его руки от себя так и не отнял, и даже телом не пошевелил, что сказало бы Сюэ Яну, что тот готовится защищаться… хотя бы просто страхуется. Но Сяо Синчэнь не страховался, и если бы у Сюэ Яна был нож, то Сяо Синчэнь никак не смог бы отразить его движение. Ни-как. Чувствуя близость его ярости куда больше, чем его самого, Сяо Синчэнь, чего сам не мог объяснить, был более чем «легкой добычей»: она не тряслась от страха, но вела себя так, словно уже приняла свою участь. И от того безумным было такое дикое спокойствие, практически помешанная готовность принять всё, что его ждет. Это было… безумное спокойствие, да даже не спокойствие! Сюэ Ян никак не мог понять такое поведение Сяо Синчэня, и списать это на то, что Сяо Синчэнь, допустим, был уверен, что угрозы Сюэ Яна пусты, тоже было нельзя. Он… прекрасно осознавал, что угрозы эти могут воплотить себя в явь, однако то, как вело себя даже его тело, не обмякая или застывая, а… практически отдаваясь воле Сюэ Яна, бередило разум колючим страхом, природу которого объяснить было невозможно. Очень редко когда чужой тупик вводил в такой страх того, кто туда человека загнал. Эта уверенность… нет, спокойствие, неподвижность… принятие выбивали из колеи. Сюэ Ян не мог понять причины, не мог понять и замысла. И робел, в самом деле робел. Ни одна загнанная в угол добыча так не пугает хищника, как та, по которой видно, что она принимает свою судьбу сполна… и страха перед этим не имеет. Даже если лишь внушает… то и внушение это заставляет поверить. Сяо Синчэнь выглядел как человек, который безропотно принимает свою судьбу… и одновременно как тот, кто этой судьбе противостоит. — Если ты намереваешься мстить и заставить с собой сражаться, — снова прозвучал голос Сяо Синчэня, — чего, без сомнения, добиваешься, — тебе станет легче? Сюэ Ян замер, и если бы Сяо Синчэнь мог, то и тогда не отвел бы от него своего и в прежние времена проникновенного изучающего взгляда. — Пролить мою кровь, — продолжил он, — кровь этого ребенка… сжечь дом, оставив нас внутри, — когда Сяо Синчэнь это сказал, Сюэ Ян ощутил, как взгляд его стал больше, а сердце… едва ли не замерло в груди. — Тебе… станет легче? В самом ли деле ты найдешь тот покой, которого так жаждешь… если уплатишь «такую» цену. Голос его стих, и остался лишь безмолвный лик, как могло показаться холодный и неприветливый, но на самом деле… открытый и ждущий. Просто перед жаждой Сюэ Яна лицо Сяо Синчэня стало её отражением, и в нем, таком обескровленном и бесстрастном, Сюэ Ян видел… уродство собственных убеждений, идти против которых еще не имел сил. Слова Сяо Синчэня немало озадачили его, буквально пригвоздив к этому столу. Но очень быстро растерянность сверкнула новой вспышкой гнева. — Ты что, бросаешь мне вызов?! — яростно крикнул он, и пальцы его сжались крепче. Он никак не мог разгадать тайны этого человека и это сводило его с ума. Он не понимал, чем Сяо Синчэнь руководится, чего хочет… как и не осознавал, с каким порывом он пытается его разгадать и что это… не должно было считаться нормальным, даже им самим. — Это ты бросаешь его мне, — довольно мелодично, но с источаемой силой ответил Сяо Синчэнь. — И не всем собой, как ты считаешь — своим существованием в этом мире, своей, как ты говоришь, уродливой ущербностью! Я же так не считаю, нет в тебе уродства. Только страх, боль и трагедия. Но как они выбрали жертвой тебя, так и ты остановил выбор на мне, — взгляд Сюэ Яна переменился от этих слов. — Через меня, через мои «падения» ты хочешь восполнить свою веру в то, что кошмар этого мира безостановочен и вечен, через меня ты так страстно желаешь отдаться на растерзание собственному огню, при этом обвинив во всём меня! Ты ждешь, пока я промахнусь или ошибусь, чтобы не мучиться совестью за ошибочность собственных суждений или решений, и потому ты и не предпринимаешь попыток — ты боишься того, во что поверить не в силах, и оттого я для тебя так ужасен, что ты не имеешь силы поверить, что кто-то может проявить сострадание не выгоды ради, а потому, что может! — Неправда! — чем сильнее давить на Сюэ Яна истинным положением вещей, тем ярче вскипит его сопротивление. В глубине души он может признавать чужую правоту, но крайности характера будут заставлять его ставить стены и противоречить. Иными словами, любое движение против него было посулом для немедленного броска. — Это ты не имеешь понятия ни о мире, в котором живешь, ни о людях, которые в нем пребывают! — пальцы Сюэ Яна сжались еще крепче, и он склонился к Сяо Синчэню еще ближе. — Это я, я знаю истинную правду, я истина! Когда он это закричал, дрогнуло уже другое сердце. — Слышишь меня? Я истина, я! Это я та самая нелицеприятная правда, я тот стыд, который вы все предпочитаете скрывать и искоренять! Вы нелюди, лживые и объятые пороком существа! И я попал в вашу паутину как жертва, в то время как такие, как ты, сделали меня злодеем, тварью ущербной, которая заслуживает лишь на то, чтобы быть убитой праведниками! Зря я пощадил твоего возлюбленного дружка, зря! Нужно было не храм Байсюэ — а его самого на тот свет отправить! Тогда бы сейчас я смог бы смотреть в твои бесстыжие глаза, видя в них доказательство своей правоты. Это было, наверное, впервые, когда он открыто вспомнил о Сунь Лане и сам чуть не задохнулся от ощущения мерзкой тошноты, которая тут же его захватила. А вот Сяо Синчэнь, кажется, напротив, нисколько не заметил этого упоминания… его мысли в этот момент отражали эхо совсем других слов, и он в них… начал утопать. Эти двое мужчин, жизни которых так отличались, столкнулись словно две противоречащие волны, и каждая набрасывалась на другую, потому что иначе двигаться вперед они не могли. Вот так они жили когда-то, в себе отражая противоречивость и ложь мира, который погряз в пороке и лжесвидетельстве. Но теперь… сражаться смысла не было. Но и назад уже не повернешь. Они… слишком слились, так сильно переплелись, что единственным выходом было только… «знать», понять всё о том, что так плотно тебя окружило. Как любовь, которая хочет знать всё о том, кого любит. — Если бросишь ты, — невозможно было понять «что» Сяо Синчэнь скрывал в тоне своего голоса, но что там не было страха — было абсолютной правдой, — то я приму любой. Потому что у меня нет выбора — ты его мне не оставил. У меня нет причин ни сражаться с тобой, ни ненавидеть… ни даже любить, — Сяо Синчэнь сжал губы, — ты просто… неизбежен для меня. Вот почему я не собираюсь делать ничего из того, чего ты так ждешь. Не жди от меня зла, взамен я не буду ожидать от тебя добра. — Ты просто… — голос его стал казаться завитками зимнего тумана, — неизбежен… для меня. Его слова несли в себе смысл, который совершенно точно льнул не к разуму, но через него, пытаясь пройти через эту сеть в том виде, в котором были, а не в том, который придаст ему эта сеть, отсеивающая неугодное. «Ни сражаться, ни ненавидеть… ни даже любить». Эти слова душа Сюэ Яна услышала четче всего, и весь свой взор остановила именно на них. А пока смотрела, разум Сюэ Яна стих, а вместе с ним впитались дождевой водой в землю и его гнев, и ярость… и страх. Он совершенно не понял, как отдался течению этого момента, отпустив вслед за ним, казалось, не только свое тело, но и свое сердце. Он не услышал в этих словах зла… но неосознанно ощутил другое, то, которое телом не ощутить и разумом не понять. Он смотрел на Сяо Синчэня, и лицо его больше не казалось ни холодным, ни бесстрастным. С тем, как изменились течения внутри Сюэ Яна, изменилось и то, как он смотрел и что видел. А видел он… «его» лицо, именно его. Не то, что хотел видеть, а то, что именно было — «его», того его, который дозывался к нему своими словами, мечтая быть услышанным. Он… был здесь, рядом с ним, ближе чем кто-либо и когда-либо на свете… а вместе с ним в близость эту вступило и что-то еще, невидимое и бесплотное, необъяснимое и… чарующее. Как вспышка звезды перед падением, как шум ветра перед тем, как его ощутит кожа. Зрачки в глазах Сюэ Яна стали больше, и его руки пришли в слабое движение. Пальцы поднялись, минуя шею, скользнув по лицу, и сколько бы Сюэ Ян ни смотрел, а совершенно не осознавал, что происходило. Упустил он и то, что был ближе некуда, и то, что приближался еще больше. Его пальцы скользнули к нижним векам, там, где от недосыпа были темные круги, в то время как подушечки других пальцев уже скользнули в волосы. Он… держал его лицо, обращенное к себе, и своим тоже обращался к нему, смотря взглядом, который описать не в силах. Как одурманенный чем-то, зачарованный, притягивался он к источнику волнений своей души, при этом нисколько этого не осознавая. Он словно чувствовал вибрации природы, с которой его природа была не просто схожа — она и была ею. И не мог не тянуться, пусть даже из любопытства познать, а не из непреодолимой тяги это сделать. Сяо Синчэнь тоже не понимал, как их лица стали так близко, и что его лицо… было поднято к лицу Сюэ Яна — этого он тоже не осознавал. Он был незряч, он просто не мог обращать свое лицо так, как это сделал бы зрячий человек. Но сейчас… было именно так, словно он смотрел на него… но всем собой, учитывая его физический порок. — Можешь сделать это, — приняв его движение за желание выдавить ему глаза, тихо сказал Сяо Синчэнь, — кровь всё равно потечет. Сюэ Ян молчал. Его полные жестокого отчаяния слова нисколько не тронули душу юноши, напротив: прозвучали в ней едва ли не любовным признанием. Их дыхание снова смешалось, ощущаясь на сухих приоткрытых губах погрузившихся в молчание ртов. И они правда молчали в этом застывшем, словно вода в снежинке, моменте, который заглушил все звуки мира, всю его тьму и свет. Держа его лицо в своих руках, Сюэ Ян смотрел и сердце его билось всё быстрее, в то время как тело начало источать жар. Его зрачки увеличивались, он словно бы терял сознание наяву, падая в этот поток неизвестного течения, в котором хотелось утопить все тяжелые цепи, всю свою непомерную боль. Жар ладоней, который опалял его лицо, Сяо Синчэнь ощущал как поцелуй солнечного ветра, пока в ушах стояла его музыка, играющая в древесных ветвях. Он дул, этот ветер, и музыка его присутствия погружала едва ли не в транс. Хотелось… так хотелось в эту дивную пропасть упасть, отпустить свое тело и улететь… или падать, не имело значения. Но дело в том, что, падая в него… взлетаешь, на самом деле не падаешь, а летишь. И он сейчас летел, оторвавшись от своей земли. Лицо Сюэ Яна выражало чувственность, волнения которой спутать с чем-то было невозможно. Это было не что иное… «не что иное». И потому, что быть чем-то другим оно не могло, их губы и были приоткрыты, ожидая той, другой неизбежности, в которой сливаются две волны…