Это в самом деле был камень. Не валун, приближение которого слышишь. Камень… появившийся из ниоткуда и раздавивший так мгновенно, что и не успел этого понять. Вот и он не сумел, хотя уже был раздавлен.
— Что?.. — как он мог побледнеть еще больше, при том, насколько бледным уже был. — Что вы… сказали?
Его начало трясти, и женщина тоже затряслась вместе с ним. В её памяти еще были живы воспоминания того, как подобное было проделано с девушками, которых она и знала, и не знала, до того часто мужчины покушались на чужую честь и невинность. И только выйдя замуж и родив детей, она из девушки превратилась в женщину, истинную женщину, которая познав материнство и понимание, что у тебя есть муж, приобрела инстинкты, давшие ей волевую силу и искоренив страхи. Став женщиной и матерью, она получила те силы, которые лишали страха. Никто бы не смог застать её врасплох, никто бы не сумел… ни к ней, ни к её детям прикоснуться.
Сяо Синчэнь дрожал, и в какой-то момент сорвался со стула, отшатнувшись в сторону. Его руки инстинктивно прижались к телу, к своей обнаженной груди, и только сейчас он наконец-то ощутил, как она ему жгла. Как она выглядела? Исцарапанная… темная от следов укусов и всасывания. Его рот был перепачкан помадой, больше всего в области уголков и щек, ведь с губ… её практически всю слизали. Съели, если быть точным. Шея тоже была в темных следах…
— Сяо Синчэнь… — едва ли не плача, женщина кинулась к нему, когда, задыхаясь, заклинатель начал кричать. — Сяо Синчэнь, милый!
— Что это?! — он впал в такую панику, в такой шок, что снова начал плакать и снова кровь полилась по его лицу. — Что со мной сделали?!
— Сяо Синчэнь! — женщина была крупнее его и кинулась его сдержать, когда он начал биться спиной о стену, пытаясь уйти. — Послушай, послушай!
— Что со мной сделали! — кричал Сяо Синчэнь, не имея сил выбраться из охватившего его шока. — Я… меня…
— Где ты чувствуешь боль?! — она встряхнула его за плечи, и голова заклинателя затряслась. Он замер, его дрожащие руки были на весу, содрогающиеся пальцы пытались сжаться. — Послушай меня, послушай! Постарайся прийти в себя. Следы на твоем теле характерны только для одного — что кто-то провел с тобой ночь. Но я не вижу крови на твоей одежде там, где она… могла бы быть, учитывая ситуацию. Мужа нет дома, да и сам ты не стал бы смущать себя подобным (здесь о том, чтобы муж, поскольку мужчина, проверил, осмотрел), поэтому… прислушайся к тому, что говорит тебе тело. Ты странно шел, но может это вовсе не «поэтому». Давай же, возьми себя в руки! Тем более, что на этих руках у тебя ребенок, которому ты слишком нужен. Приди в себя!
Упоминание Сяо Бая словно по щелчку пальцев переменило наваждение тех кольцующих его волн, в которых задыхался Сяо Синчэнь. Он не мог… не мог позволить утратить над собой контроль, не мог позволить себе даже оплакивать собственную участь, какой бы она ни была. Он не смел… не имел права. Ради ребенка. Потому что он нужен ему и потому что он единственный, кто у него есть… кто не бросил бы его.
С усилием, но Сяо Синчэнь взял себя в руки. Шумно и быстро дыша носом, пытаясь выровнять дыхание и укротить безумное сердцебиение, он прислушался к своему телу, подвигал мышцами, даже сжал мышцу… «там», но…
— Не чувствую… — нахмурившись, прошептал он. — Не… болит. Только…
Женщина всмотрелась в его лицо.
— Только что? — тревожно спросила она.
— С… спереди, — Сяо Синчэнь опустил голову. — Жутко болит… спереди.
И вспомнил, что до сих пор так и не помочился, а сопоставив всё осознал, что не утренний шок не дал ему этого сделать, а… боль. Плоть болела, сильно ныла.
— Спереди? — удивилась она. — Ох… может и обошлось. Ты не простужался, не простыл где-то?
— Откуда эти следы? — перебил её Сяо Синчэнь. — На моей груди… откуда? На что они похожи?
Она замялась. На вид — царапины от ногтей, причем сдержанные, насколько она могла судить. А если…
— Ты никого не впускал в свой дом? — спросила она. — Может, ты просто не говорил нам… но, возможно, какая-то девушка была слишком одержима тобой? Сяо Синчэнь, эти следы… но, быть может, ты с кем-то подрался?
— Что было у меня на губах? — теперь уже он взял её за плечи. — То, что вы стерли своими пальцами… что это было?!
Она сглотнула.
— Это… — слова застряли в горле, — такое средство, которое… вызывает желание. Афро… дизиак, если уж быть совсем конкретным.
Руки Сяо Синчэня опустились вдоль его тела. В голове шумело и одновременно пустовало так, что тишина это сдавливала его настолько, что он готов был лопнуть, прямо как глазное яблоко, если бы его так сдавили… Сяо Синчэнь всё еще не мог осознать, он был словно призрак, который никак не мог осмыслить, что его… убили. Но как же, как?! Вот же он, мысль еще существует, он себя осознает! Но… тело уже остыло, а он склонился над ним, не верящий, непонимающий… дрожащий от холода, который уже не в силах ощутить.
Руки Сяо Синчэя задрожали, и он сам не счелся, как ими, дрожащими, стал развязывать пояс, да так рвано двигая пальцами, так дрожа, словно весь холод мира угнездился сейчас в его теле, а он всё тщетно пытается этому противиться, пытается… выжить. Кричащий от ужасной тишины разум сводил его с ума, и дабы хоть как-то привести себя же в чувства, словно разрядами тока посылал какие-то образы, больше похожие на еще более сводящий с ума бред. Мысли Сяо Синчэня заполнились вспышками видений, реальных или вымышленных; они бились в его голове, словно волны об утес, вспыхивали и таяли, слепили его, слепого, да так, что если и там «ослепнет», то значит только то, что окончательно утратит последнее свое зрение — разум.
Ему мерещился Сюэ Ян. Мерещился не в ярости, но в битве. Всаженный в чужой живот во время схватки меч… его меч, и когда Сюэ Ян резко вытащил его, со стороны поверженного полилась кровь, а со стороны Сюэ Яна… когда он вытащил меч из другого тела и там хлынула кровь, сам Сюэ Ян тоже «хлынул»… но через рот. Брызнувшая кровь из раны отразила его резкую рвоту, словно он не его пронзил, а себя… и его рвало, страшно рвало, словно это он себя пронзил.
Женщина отошла на шаг назад, не сумев быстро сориентироваться и отвернуться. Сяо Синчэнь раскрыл ворот своих одежд до самой промежности и стал ощупывать себя. Взгляд женщины стал больше. Там… всё было в засохших светлых потеках и высохшей слизи… невозможно было не понять, что это. Сяо Синчэнь, прикасаясь к высохшим, прилепившимся к его коже следам «очевидного», низко застонал и вдруг… закричал. Он закричал так сильно и пронзительно, так… отчаянно, что без какого-либо осмысления слезы сами брызнули из глаз женщины, как бурная река, вырвавшаяся из ледяной темницы уходящей зимы.
Сяо Синчэнь кричал и забился в угол, отступая — шок лишил его разума.
— Нет… — выл он, задыхаясь кровавыми слезами. — Не верю… я не верю!
— Сяо Синчэнь… — женщина, чьи лицо отражало сожаление, не знала, как и подступиться.
— Я не верю! — продолжал Синчэнь. — Не верю, не верю! Он не мог… не мог такого сделать, — и вдруг поднял на неё лицо. Кровавые слезы с темнеющих пропастей его глаз пугали не так сильно, как его… пустые глазницы, которые он устремил на неё. — Зачем?..
Губы женщины задрожали.
— Зачем? — громче и еще отчаянней закричал он. — Зачем, зачем, зачем!
Не имея ни сил, ни знаний, учитывая ситуацию, ответить, женщина протянула к нему руки, но он вдруг резко отмахнул их от себя. Пустые глазницы зияли кошмаром того момента, когда он собственными руками вытащил свои глаза, дабы отдать им другому, а самому… остаться калекой. Сяо Синчэнь уронил голову на свои ладони и начал выть, поджимая согнутые в коленях ноги к груди. Всем собой он источал столько горя и трагедии, что ни одно сердце не вынесло бы даже смотреть на это, а уж если сострадало… то и вовсе разрывало себя на куски.
— Зачем… — продолжал шептать заклинатель, — он не мог, не мог… зачем, зачем?
Он не мог в это поверить, не то что принять или осознать. И потому, что в этом не было ни малейшего смысла, Сяо Синчэнь… отказался в это верить. У Сюэ Яна… никак не могло быть причин поступить так, да и как мог сотворить подобное такой, как он! Он, переживший столько беды, он, который страшно всего этого боялся; он, который из ярости и жестокой обиды никогда бы не допустил самому возжелать подобного… а тем более с ним, со своим врагом, которого ненавидел и с которым никак не мог спать, даже из ярости!
— Он не мог… — Сяо Синчэнь качнулся, пытаясь подняться. — Нет, не верю… я не верю!
Женщина молчала. Она уже понимала… о ком он. И тоже не могла в это поверить. Она всё еще не могла понять, что связывает двух этих мужчин и ребенка, но… ничто не указывало на то, что они могут быть в «таких» отношениях. Да, Сюэ Ян её напугал, и в его глазах она увидела глубокую и опасную ярость боли, противоядия которой нет, но… Сяо Синчэнь не был тем, поведение которого четко бы указало, что эти двое мужчин… в таких отношениях. Допустим, Сюэ Ян что-то на него имел, это было видно по его глазам в тот день, пусть он и не контролировал себя, но… Сяо Синчэнь однозначно «таких» претензий не имел и почему этого парня возле себя терпел оставалось загадкой.
Из-за того, как ужасна была эта правда, Сяо Синчэнь отказался в неё верить. Он, словно забыв о женщине, приспустил свои штаны, стал трогать себя, но чем дольше это происходило, тем яснее становилась правда. Боль он еще мог игнорировать, но запах… не с его обонянием было не признать мешанину глубоких, успевших остыть запахов, и среди них, разумеется, он признал тот, который и без того слишком долго ощущал, чтобы тот не врезался ему в память. Сюэ Ян… пах по-особенному, и никак не получалось это игнорировать. И то, что этот запах так сильно въелся в его кожу…
— Не верю… — прошептал Синчэнь и, едва запахнувшись, сорвался с места. — Не хочу, нет!
— Сяо Синчэнь! — женщина кинулась к нему, останавливая. — Куда ты… куда ты идешь?!
Из-за того, как он себя вел, она боялась, что он идет… убивать этого человека. Уж очень Сяо Синчэнь был не в себе, одним богам известно, куда бы его завели эмоции.
— Пустите, пустите меня! — начал вырываться он. — Я не верю, нет!
— Останься! — начала умолять она. — Куда ты в таком виде пойдёшь, хоть умойся!
— Отпустите! — он вырвался и тут же натолкнулся на оконную раму. — Это всё сон, я не верю…
И, бормоча, стал наощупь выбираться из дома, пока наконец не нашел дверь. Куда он ушел женщина не знала, однако страх в её сердце был так силен, что она не могла не дрожать. Её предчувствие буквально кричало ей о чем-то, и вовсе не Синчэня она боялась. Понимая, что с заклинателем учинили огромное непростительное зло, она боялась, что если этот человек сейчас исчезнет, то тот, кто так безжалостно над ним надругался, учинит зло еще большее… над ними всеми. Потому что в глазах Сюэ Яна она увидела пропасть, глубокую и зияющую, как незакрытая рана, кровоточащая и кричащая его безумной кровью.
Но почему… почему те кровавые слезы, которые лились из пустых глазниц Сяо Синчэня, вдруг показались ей именно «его», Сюэ Яна, кровью, из этой незаживающей раны… и что этот кошмар во плоти, этот человек, отравил своей болью заклинателя, влившись в рассвет его неба багровой рекой своего жестокого заката…
***
«Але ж звідки воно взялося,
те мале чорне створіння,
яке добрий чоловік прихистив собі на горе?»
Когда Сюэ Ян проснулся, росы на траве уже не было, а солнце светило высоко. Это не было легкое пробуждение, скорее усилие, приложенное ослабевшей рукой, которая стягивает нависший над телом полог, препятствующий прибытию воздуха и света к обожженным и сжатым легким. Пели птицы, и их чириканье навевало иллюзии покоя и гармонии, которые могли бы царствовать над его жизнью. Однако… даже они показались плодом разума, когда память вернулась к Сюэ Яну.
Он резко сдернул одеяло и осмотрел себя. Взгляд его не стал больше, но осмыслить в более четкой ясности свои же мысли и противоречия не дал… страх. Сюэ Ян поднялся, одеяло сползло с его тела, открывая поражающую своей белизной наготу его практически сияющий кожи. Он не знал, как красив бывал, когда тело оказывалось на ложе не одно, и равно как цветок питается от влаги, раскрываясь пышноцветием своей красоты, так и он, напившись из источника близости, «благоухал» красотой настолько невероятной для воображения, что казался фантомом, мистикой. Даже не исключением из правил, коим и был, а именно мистикой. Он был красив, он был до безумия, до остервенения красив. Люди сходили с ума уже от того, что то, что должно было быть невозможным, попадало им на глаза. И они сходили с ума именно поэтому, как сходит с ума верующий, узрев ослепляющую дорогу света, падающую на землю с небес.
Было ли счастье Сяо Синчэня в том, что он не мог видеть эту красоту? Было. Но к его чести стоит сказать, что и при жизни, пусть его покой всё же был нарушен этим чудом, однако заложником такой одержимости он бы… не стал. И в том не было заслуги его достоинств. Просто… человек человеку волк. Но бывает и такое, что волк становится человеку человеком. Это значит лишь то, что порой происходит нечто такое, что не объяснить, опираясь на людское… и тогда волк становится человеком тому, кто был человеком среди волков. Разумеется, Сяо Синчэня сложно было назвать «волком», опираясь на грубость и подлость этого понятия. Но чтобы объяснить, какую же роль он сыграл в жизни Сюэ Яна… более понятливого сравнения не найти.
Сюэ Ян был для людей сумасшествием, людей, которые жили заложниками своих инстинктов. И вот в этом рассаднике появляется «волк», который жил не инстинктами… он жил человеческим. Не его вина, что Сюэ Ян видел в человеке волка. Его судьба — чтобы этот волк человеком ему стал… в его глазах.
Войдя в дом через заднюю дверь, Сюэ Ян, чуть пошатываясь, оглядел пустую комнату. Ни ребенка, ни Сяо Синчэня. Холодная волна обогнула его тело и ледяным паводком кинулась прямиком в сердце. Он помнил… что не позаботился о том, жив будет ребенок или нет, когда давал ему сонное зелье. Помнил, что не… скрыл следы того, что было. И потому, что так просчитался, совершенно позабыл о том, о чем должен был думать после произошедшей ночи. Сейчас он понимал только то, что совершенно точно Сяо Синчэнь узнает, что произошло. И если каким-то чудом не сам… то другие скажут ему.
Сердце Сюэ Яна сжалось в его груди. Он осознавал катастрофу всего происходящего, катастрофу, которая отчасти затмевала всё то, что до сих пор было. Но он противоречил себе. Он никак не собирался продолжать делать это тайно, он всё еще не мог сформулировать для себя, чего этим всем желал. Но не сделать этого… не мог. И тем подводил черту для своих размышлений. Желание ярости, огонь которой клокотал в его душе — вот, что губило его. Тот терзался и бился о стены его души, желая свободы. И единственным, в кого можно было вцепиться, дабы освободиться… был лишь этот человек.
Поискав свою одежду, Сюэ Ян подпоясался и, пошатываясь, вышел из дома. Его разум был замутнен, однако не до такой степени, чтобы перестать осознавать хотя бы ту действительность, которую осязали глаза. И он понимал, что должен сделать, потому что понимал всю степень нависшей над ним угрозы событий, разворота которых он не хотел и стремился этому помешать. И он понял, что в его ситуации он проиграет, непременно проиграет, если… если у него не будет заложника, того самого заложника, который сделал заложником и его, и… Сяо Синчэня. И он понимал, что сможет действовать, только используя эту столь ненавистную ему цепь.
Но впервые он сам обмотает этот ошейник вокруг чужого горла, хотя это и не значило, что снимет его из своего…
