Проклятый

Сюэ Ян не осознавал, к чему на самом деле сводит свой разговор. Не осознавал, что именно гложет его самого. Не осознавал, что лишь одна мысль о том, что Синчэнь бы отвратился его «материнством», по какой-то причине доставила ему такой невероятной боли, что он попросту потерял себя в глубоком отчаянии, которое вылилось через агрессивную ярость. При этом Сюэ Ян всерьез даже не задумывался о том, что их связь и правда могла увенчаться ребенком. Ведь не было причин… на самом деле было, чтобы не понимать, что такое всё же могло произойти. Вдруг Сюэ Ян рассмеялся, что, похоже, стало высшей точкой унижения для едва ли не плачущего Сяо Синчэня, так бедолагу трясло и выворачивало изнутри. — Да какого хрена? — даже его глаза улыбались. — Ну залетел бы я, допустим это бы произошло. Что же я, сам не испил бы этот яд? Ведь, как ты и сказал, это же моя боль… как и ответственность, — теперь его голос снова звучал зло. — Да, я тебя принудил, несчастный ты мой, так мне же за все последствия ответственность и нести. Я в самом деле не желаю еще раз столкнуться с подобным адом, а потому кончай в меня, сколько душе влезет… твоей такой широкой и сострадательной душе, которая, страшась того, что именно я мог бы выносить твоего ребенка, тихо и подло подает мне своими чистенькими ручками яд, чтобы это явление не явило себя. Сяо Синчэнь шмыгнул носом, руки его сжались в кулаки. Сюэ Ян… перевернул всё, что только смог, унизил и обвинил его так, как ему самому было угодно. Да, Сяо Синчэнь не хотел этой беременности… но совершенно не так, как это перекрутил Сюэ Ян. Сам же Сюэ Ян, донельзя испив его страданий, чувствовал себя значительно лучше, и впервые за долгое время ощущал себя хозяином ситуации. — Как ты жесток… — Ты что же… — Сюэ Ян был удивлен, — плачешь? — и пораженно усмехнулся. — Бог мой, и правда плачешь! Ты до такой степени этого боишься? Ха-ха-ха-ха! И засмеялся, да так откровенно и громко, что это обрушило ту последнюю соломинку, которая удерживала Синчэня от его… боли. Но был ли тот смех на самом деле «смехом»?.. В голове почему-то всплыло лицо, которое он видеть совершенно точно не мог. Лес, туман стелится, радятся между листвой вспышки пересекающихся мечей. И человек, с застывшим взглядом, смеющийся дико и сквозь слезы. Губы дрожат так, словно их сводит. Смех ли?.. Нет — боль, рвущаяся через кривое зеркало маски смеха. Слезы хлынули, повязка пропиталась кровью. Он был настолько унижен и разбит, что от этого, казалось, не отмыться никогда. Сюэ Ян… потоптался по всему, по чему только смог и ощущал себя победителем, наконец-то пробившись через неприступный купол Синчэневого самоконтроля. — Ничтожество, — Сюэ Ян был безжалостен, — и тебе-то утверждать истины? О, или дело уже в другом? Ты боишься не рождения ребенка… ты боишься, что я его убью?! Это тоже была правда. Если бы зачатие случилось… то как бы он смог принять то, что было бы неизбежным? Сюэ Ян не хотел вынашивать это дитя, а значит он его бы убил. Вот только… это было бы его дитя, Сяо Синчэня. — Неужто не лучше не дать зацепиться, чем позволить это, а после умертвить?! — он вскинул голову, «смотря» с яростной и печальной обидой. — Это было нормально для тебя, пока ты был насилован множество раз. Но сейчас тебе никто боли не приносит. Как ты можешь так легко говорить, что убил бы этого ребенка, если делишь ложе со мной! Взгляд Сюэ Ян остекленел. — Что ты сказал? — он не мигал. — А ну-ка, повтори то, что ты сейчас сказал. Сяо Синчэнь жалеть его больше не стал. — Все твои дети умерли, потому что были плодом насилия, — твердо сказал он. — А сейчас у тебя нет причин пить этот яд. Тьма расползлась в глазах Сюэ Яна. — Не все, — он даже не стал поворачивать голову в очевидную сторону, — не все плоды насилия вытравил яд. Одному «не”повезло таки выйти на этот свет. Сяо Синчэнь резко осознал, до какой сумасшедшей степени тонок этот лед. — Так ты всё же пережил бы то, что твое дитя мог бы выносить я? — похоже, вопреки шансу взаправду кинуться на него в попытке убить, Сюэ Ян стал дожимать его куда более наболевшим. Сяо Синчэнь был на волосок, можно сказать, ведь он слишком громко упомянул о том, что с Сюэ Яном делали, чего в ясном уме не сделал бы никогда. — Ну же, тварь. Моя грязная испорченная утроба не стала бы местом стыда для твоего ребенка? Твоего, плоть от плоти такого чистого и непорочного тебя. А у меня там ад, знаешь ли. Ты ласково качаешь на руках то чудовище, которое оно извергло. Нисколько не удивлюсь, если вырастя, он перережет нам обоим горло, а мне еще и вырвет сердце. И правильно сделает. Тварь от твари, как говорится… — Яблоко от яблони, — скорее мертвым тоном поправил его Сяо Синчэнь, как-то слишком резко взяв себя в руки. — И закончим на этом. Довольно. Сюэ Яна это удивило. — Да как ты… — Закрой свой рот, — то, каким тоном это было сказано, послало первую волну тревоги по телу Сюэ Яна. Он опешил, будучи совершенно неготовым к этому… предупреждению, еще и довольно серьезному, если исходить из тона. — Ты достаточно потоптался там, где мы оба с тобой являемся жертвами. Не хочешь пить — не пей, заставлять не буду. Да, я не хочу «этих» последствий… — Да ты даже «ребенком» его назвать не можешь! — резко перебил его Сюэ Ян, причем таким тоном, словно с долго натянутой тетивы слетела стрела. — Именно потому, что это я, ты даже «дитям» назвать не можешь, говоришь «последствия»! Как ни посмотри что на его тон, что на поведение, а всё говорило о том, будто бы он… ужасно изранен, оскорблен… унижен. Причем сам Сюэ Ян отрицал бы это. Но, похоже, он до такой степени был ранен, что попросту не контролировал себя, выдавал как на духу всё, что так отчаянно кипело. Сяо Синчэнь услышал его, однако… его гнев тоже был немал. — …потому что несмотря на то, — тем не менее продолжил он, не зная, каким сумасшедшим взглядом на него смотрит Сюэ Ян, — что в случае «успеха», право принимать решения будет так же и у меня, ты всё равно решишь всё сам. И если тебе легко было принимать эти решения раньше, то возможно, что легко будет принять и сейчас, хотя рядом с тобой я, а не они, то мне подобное решение… сломает жизнь, — голос его стих до шёпота, — и тогда никакие твои угрозы не подействуют на меня. Ты будешь невластен надо мной, и я задушу тебя, но заберу мальчика. Ясно тебе? Сюэ Ян… потерял дар речи. То, что он услышал, настолько разрушило его картину мира, что он почувствовал свою беспомощность в той мере, которая даже не сводит с ума, а попросту… убивает, нисколько не щадя. То, что сказал Сяо Синчэнь и «как» он это сказал… сбросило Сюэ Яна со скалы не в его личный, а в общий ад, тот самый ад, где бесконечно воют изгнанники мира, лишенные и шанса на покаяние и, как следствие, возрождение. Это был ад окончательного дна, такого черного, что те далекие звезды над этой бездной и то не видны. Устрашающая, жестокая, сводящая с ума чернота… Сюэ Ян не мог не понимать всю серьезность чувств Сяо Синчэня. Что для него это не было полем «повезет/не повезет», что вопрос возможной беременности стоял слишком остро, и причин тому было две: его собственная и самого Сюэ Яна. Он уравнивал эти две причины, тем не менее ни одну из них не ставя в первенство. Для Сюэ Яна это были страдания и боль, для Сяо Синчэня — страх и отчаяние. Он действительно не смог бы жить, если бы Сюэ Ян убил его ребенка… и даже не потому, что именно его, что его кровь, а потому… что и за Сяо Бая, который был невероятно близок к такой участи, Сяо Синчэнь решился взять на себя тяжесть греха жестокости и унижения, которым подверг Сюэ Яна, не принеся ему яд тогда, когда дитя еще можно было безопасно изгнать из тела. Он не мог облечь в слова, почему не смог бы пережить это детоубийство даже в той его форме, в которой и самой-то формы не было, имеется в виду тело. Но понимать, что имея такую связь с Сюэ Яном он молча бы смотрел, как тот избавляется от её естественных последствий путем убийства… и что совершать это убийство будет с его молчаливого участия? Что он будет молчать, пока Сюэ Ян будет травить их общих детей?! От одной лишь такой мысли Сяо Синчэню хотелось умереть. Он был не той души человеком, который спокойно или стиснув зубы смог бы в таком участвовать. Он был… нежен и раним, он был до безумия чувствительным. И если бы они «смогли»… Сяо Синчэнь не нашел бы той решимости, которой обладает Сюэ Ян, чтобы сотворить подобное. — А ты и правда стал… — вдруг сказал Сяо Синчэнь, — правда бы вытравил это дитя, зная, что его отец… я? Сюэ Яна этот вопрос поставил в тупик настолько оглушительный, что на мгновение он совершенно потерялся и в месте, в котором находился, и в пространстве, которое его окружало. Он… «так» об этом еще не думал. Для него это было естественным, вытравливать плоды насилия. Но как насчет плодов… иных, пусть не любовных, но отнюдь не жестоких. Сяо Синчэнь ведь был добр с ним, он не был злым человеком и даже возлег с ним только потому, что Сюэ Яну так захотелось, что Сюэ Ян его… принудил. И даже так он злым всё равно не стал. Не стал делать ему больно, не стал мстить. Так… имело ли смысл изгонять из чрева «его» ребенка? Это… было правильным? Это… было бы так же естественно, как и раньше? — Нет… — шёпот Сюэ Яна получился сорванным. — Не было бы… Он ответил на свой вопрос, а не на его. Нет, это не было бы естественно, больше того — это было бы ненормально! Потому что они жили в мире, а не в насилии. Здесь о нем заботились, здесь… не причиняли ему боли. Этот человек…не был виноват в том, какую прежде жизнь вел Сюэ Ян. Так как он мог перетащить в их общую жизнь те методы, которые вынужденно использовал в прошлой? Как он мог так легко заявлять такое, как он мог принимать решения там, где впервые ответственность нес не только он один. — Чего ты от меня хочешь? — он резко взметнул на него взгляд, и это было сказано быстро и раздраженно. Синчэнь, однако, подыгрывать его желанию отступить не стал. — Как ты и сказал… — мрачно изъявил он, — впервые в жизни не тебя, а ты изнасиловал кого-то. И принудил тоже впервые. — И что? — раздраженно рявкнул он. Дыхание его участилось. В голове проскользнула мысль, что в таком случае, раз уж он изнасиловал, то этот фантомный, пока что, ребенок взаправду будет плодом внутри «чрева» Синчэня куда больше, чем самого Сюэ Яна. То есть тем, кто куда сильнее будет его «носить»… станет Сяо Синчэнь. Он ведь жертва в этот раз, и его… опорочили. Его семя украли, как прежде крали «звезды» внутри «колыбели» жизни Сюэ Яна. — А то, — одна воля совершенно осознанно надавила на другую, и той пришлось начать пригибаться, — что один ты решения больше принимать не можешь. Мы оба в этом повязаны, ты и я. Коль уж ты взял меня, то поставь меня на свое место и догадайся, как уже я стану действовать. Ты хотел этой близости, и ты её получил. На иные итоги, кроме как успокоение твоей течки, мы не сговаривались. Сюэ Яна, однако, так просто было не согнуть. — Ты от меня покладистости в этом вопросе не дождешься, — довольно ядовито сказал он, — понял? Можешь взять ответственность на себя и сдерживаться, как тебе угодно. Но не подсовывай мне яды, и уж тем более не лги, что это для меня. Мы оба знаем, что спасаешь ты свою совесть, а не мои чувства. — Это не правда, — спокойно ответил он. — Во всяком случае не вся. — А мне плевать, — ответил Сюэ Ян, — я в твоей больной голове ковыряться не стану. И развернулся, чтобы уйти. — Сюэ Ян, — он не хотел, но всё-таки остановился. И в этом была заслуга его страхов, а не любопытства. Сяо Синчэнь знал, что он остановился. — Мы не закончили. — Что? — голос Сюэ Ян прозвучал со сдержанной агрессивностью, замаскированной под пренебрежение. — Может «ты» что-то не закончил? Вот и обсуди это с собой. Сяо Синчэнь не ответил. Вместо этого он вдруг сошел с места и начал идти к нему. Сюэ Ян, этого не ожидающий, даже растерялся на мгновение, пока не понял, что, собственно, а чего ему бояться? Разве Сяо Синчэнь его ударит? Впрочем, теперь он уже не был уверен. Но пока еще был уверен в том, что так просто этого не оставит. Став подле него, Сяо Синчэнь не спешил говорить, а Сюэ Ян, которого впервые ущемил его рост и исходящая от него подавляющая его аура, немного замялся, чувствуя себя до скрежета зубов неуверенно. Ему это не понравилось настолько, что он давно бы уже что-то сделал, если бы… если бы не это «но». Сяо Синчэнь, можно сказать, возвышался над ним, хотя и разделяли их два шага. Этот высокий человек в белом, чьи глаза закрывала окровавленная повязка, не выглядел устрашающе — он выглядел уверенным хозяином ситуации. Сюэ Ян же ощущал себя собакой, которую не бьют по причине сдержанного характера и завидной терпимости её хозяина. И всё же… он ощутил что-то еще. Когда Сяо Синчэнь стал рядом с ним вот так, Сюэ Ян, непонятно по какой причине, впервые почувствовал, что они… любовники. Раньше он никогда не формулировал их связь именно так. Потому что такая формулировка накладывала определенный спектр чувств, а их связь отрицала присутствие подобных. К тому же… с этим человеком он ведь не просто спал — он разделил с ним всё, что только было возможно, и через что, как он думал, он пройдет сам или унесет с собой как секрет в могилу. Но пришел этот человек и вмешался там, где Сюэ Ян и предвидеть такого вмешательства не мог. Однако сейчас он думал лишь о той их связи, которая впервые невероятным образом смущала Сюэ Яна. Он понимал, что этот человек не просто сидит у него под боком — этот человек с ним спит, да и к тому же не просто спит, а именно удовлетворяет, ублажает. Он «видел» его всего, он познал его тело своим. Он… касался его, он проникал, он… сливался с ним плотью и кожей, потом и влагой. Даже запахом… он слился с ним. Он касался его в таких местах, о которых и не помыслить, он делал с ним то, о чем стыдно подумать. Он… взял его, как ни крути овладел им. И сейчас этот человек стоит перед ним, возвышается, при этом не преследуя цели задавить. Но он спит с этим человеком, этот человек — его любовник. Любовник… какое непривычное и странное слово. Сюэ Ян никогда не думал, что назовет так хоть какого-то мужчину. Однако вот он, и мужчиной этим оказался… Сяо Синчэнь. Кто бы мог подумать, что всё вот так вот обернется… — Сюэ Ян, — когда его голос прозвучал, Сюэ Ян ощутил странную, немного пьянящую дрожь, схожую с мурашками на коже. И был ли тому причиной голос, или же прядь тяжелых волос слишком красиво съехала с его плеча, ведь Сяо Синчэнь наклонился, когда начал говорить. Он ведь тоже знал, что гораздо выше Сюэ Яна, и никогда не унижал его тем, что оправдывался бы, что, мол, он слишком высок, потому и подбородок вздернут. Нет, он всегда наклонялся к нему, что в похоронном доме, что в… Ланьлинской тюрьме, когда происходила очная ставка. — Мы оба не можем поступать так, как в прошлой жизни, понимаешь? Ни ты, ни я. И я бы хотел, чтобы, раз уж так получилось, мы, если не всё или многое, то хотя бы самое важное делили поровну. Я дал слово, что не брошу тебя, что буду… оберегать. От тебя я клятв не просил, и всё же… не поступай так, словно ты снова один. Для тебя такое действие, быть может, и естественно, но для меня… это как моя собственная смерть. Сюэ Ян, невольно опьяневший близостью его шёпота, тем не менее ответил: — Но разве не ты сказал, что задушишь меня? Сяо Синчэнь сжал губы. — Из всех моих слов ты запомнил только это? — Лишь в ярости люди честны, — парировал Сюэ Ян. — Как ты помнишь, свои клятвы из прошлой жизни я сдержал, и за обиду, нанесенную мне тобой, твой дружок расплатился сполна. Сяо Синчэнь замолчал и вскоре распрямился. Сюэ Ян поднял голову, смотря на него открыто и откровенно, и если бы Сяо Синчэнь видел его взгляд, он бы не смог найти его злым. Потому что он нашел бы его… красивым, ведь так, как могли быть красивы эти глаза, не были способны ни одни другие. — В таком случае… — губы Сяо Синчэня тронула едва заметная, но очень грустная улыбка, — сделай мне одолжение и сам задуши меня прежде, чем «это» совершишь. Потому что я не лгал, когда сказал, что не смогу с подобным жить. — Почему? — голос Сюэ Яна тоже перешел на шёпот. Они не осознавали, что шепчут в и без того тихом доме, да еще и стоят так близко друг к другу, словно не было широкого пространства их обветшалого помещения. — Почему не сможешь?.. Они оба не понимали, на какую стезю ступили. Сам Сюэ Ян не понимал, что в отличии от начала их беседы теперь ждет совершенно других ответов. Вместо того, чтобы услышать, как он хотел, «да» на свои прошлые вопросы, теперь он хотел услышать совершенно противоположное. «Да, я не хочу моих детей от тебя». «Нет, потому что они твои… и наши». Сюэ Ян ждал, можно сказать, с замершим сердцем, а вот сердце Сяо Синчэня всё же билось, хоть и очень тихо. Оно уже успело присмиреть, покорившись неизбежному, ведь только так можно было их с Сюэ Яном общую жизнь продлить. Ты просто… склоняешься перед правдой, оспорить которую не в силах. И принимаешь её заслуженные удары, как тот невежественный эгоист, который смел утверждать свои истины, отбросив великое страдание мира. -! Потому что твоя боль меня погубила, — наконец-то ответил он, на что Сюэ Ян шире распахнул свои глаза, — и я утратил всё, чем был, чем жил, во что верил. Но я отпустил это, потому что во всем разглядел ложь. Но… разве «это» стало бы ложью? Даже несмотря на то, как печальна наша связь… разве «это» хоть в чем-то походило бы на те страдания и ложь, в которых мы жили? И понимая, что «это» не бремя, а дар, жизнь, а не смерть, я умираю лишь от одной мысли, что мы оба это… уничтожим. Он остановился, горло его сжалось от подступающих слез. — Лучше и не порождать вовсе, — сказал Сяо Синчэнь, — если нет любви и смирения это принять. Я твоему сыну, разумеется, отцом никогда не стану… отцом семени. Но быть солнцем над его головой, дождем в его небесах, под которым бы он смог вырасти… разве же я бы не смог стать? Ты как земля, ты отдал свои соки, он пробился сквозь почву. Так позволь же мне стать тем солнцем, под которым он будет расти и крепнуть… жить, Сюэ Ян, понимаешь? Жить. Я не смогу погубить ни его… ни «свое». И если в отличии от отца Сяо Бая я всё же могу ответственно принять решение… то я никогда, слышишь? Никогда не подвергну тебя той участи, из-за которой на свет появился этот мальчик. Теплая волна дыхания коснулась замершего, почти любовно смотрящего лица Сюэ Яна. Томное, словно забывшееся выражение лица… словно бы лист плывет, отдавшись на волю подхватившего его течения. Быть может ветер и насильно сорвал этот лист… но любовно подхватил его именно этот поток. — Но раз уж появился, то быть мне ему солнцем, а не ночью, жизнью, а не смертью. И я буду любить его просто потому, что это такой же дар земли, как и весь остальной мир. Солнце не выбирает, что ему освещать — оно с одинаковой любовью покрывает светом всё, и всё тянется к этому свету. Все цветы просыпаются лишь потому, что оно есть, и они поднимают голову ему навстречу, раскрывают свои лепестки. Еще когда был зрячим я столько раз видел это… так есть ли значение, как именно появились цветы. Это жизнь, Сюэ Ян. Жизнь. Она красива… её ли вина, что люди сделали её такой жестокой? Наша ли вина, что мы, порождения прекрасного, столкнулись с ужасным? Ни ты, ни я, не умерли, потому что сопротивлялись. И, как я считаю, и тебя и меня вела одинаковая надежа: мы оба хотели получить то, что принадлежит нам по праву рождения — жизнь. Вот почему я не смогу продолжать дышать, если тот, у кого есть такое же право, будет нами жестоко убит. Нами, Сюэ Ян… а ведь мы теперь другие и живем мы иначе. Так есть ли смысл опираться на старый обременяющий опыт? И он вздохнул, да так тяжко и печально, что это могло коснуться и души. — Прости меня, — сказал он, — я был груб и жесток. Я сказал слова, которые не должен был говорить. Однако, если уж случилось, то теперь ты… знаешь. Мне и этого довольно. Я принял свою судьбу еще в тот момент, когда понял, кто именно родил этого ребенка. Да, наверное, всё же тогда… хотя осознаю это именно сейчас. Мне не унять твою боль, как и тебе не утешить мою. Однако… И не закончил, спустя мгновения отвернувшись и уйдя, словно бы сбегал или прятался даже не от того, что мог бы сказать, а от… Сюэ Яна, который был так тих и неподвижен, что если бы не улавливал его тепло, то Сяо Синчэнь мог бы подумать, что его и вовсе нет. И он не осознавал, что дышал на него, что был так близко, что всем собою… опалял. Сюэ Ян идти за ним не стал. Но и остаться не остался. Он тоже сошел с места, правда не слишком быстро, и тоже ушел. Холодное ночное озеро приняло его, а в звездном небе над головой еще слышалось эхо слов, звучащих в его голове. Но то были… не его слова и эхо было не его голоса порождение.