Порктябрь

Когда Марк запускает руку в трусы в предвкушении скорого удовольствия, ему даже не требуется включать порнушку. Его мысли уже некоторое время заняты одним совершенно реальным человеком, и мысль о том, чтобы переспать с ней, возбуждает гораздо больше набивших оскомину бездушных тел. Информации, полученной таким способом за многие годы одиночных тренировок, вполне хватает Марку, чтобы в малейших деталях вообразить, что именно он мог бы сделать с однокурсницей. Если бы посмел. Другие парни с потока за глаза называют Ирину Рогозову стервой и сукой. В глаза не решаются. В глаза ее никто и Ириной не зовет. Хел. Почему-то не Хель, хоть и Хельхейм. Некоторые преподаватели даже думали, что ее зовут Елена и из-за этого долго зависали над списками посещаемости и зачетной книжкой. Но все узнают ее по голосу. Чуть высокому, чуть резкому. Она хлещет аргументами как плетью. Так, как лесные ветви хлещут по лицу, если заплутать в лесу в ураган. Этот голос то и дело раздается в аудитории. Скупые слова, каждое на вес золота. Со свистом прорезают воздух, жалят, оставляют после себя горячую болезненную тишину. При этом она не из тех, кто портит отношения – она тонко чувствует других. По крайней мере, это относится к лекторам. С преподавателем истории, правда, уже ничего не починить, после того, как она практически отчитала его в середине лекции за подачу событий о военном конфликте. Группа ее не поддержала, отводя глаза, но и преподавателя не поддержала тоже. Жаловаться заведующей кафедрой преподаватель, правда, не пошел, а поскольку человеком он был довольно скандальным, это указывало на неохотное признание, что был неправ. А вот на лекциях по философии преподаватель Хел обожал. Жаль, что его заменили новой преподавательницей, а она явно воспринимает контраргументы – а с ними и Хел — как угрозу. Хел умело отступает, улетучиваясь тонкой змейкой. Когда Хел не на лекциях и семинарах, она предпочитает ускользать от конфликтов. Да и вообще от общения. В университет она пришла не дружить, у нее своя жизнь, друзья и интересы за ее пределами. Дружить с ней непросто, если что-то заведомо не объединяет. Стерва. Сука. Думает, что она самая особенная, что ли? Выебывается. Так это звучит на перемене. Парни перебрасываются смачными угрозами, как бы оттрахали ее в наказание – вот вся эта глубокая глотка, чтобы заткнуть, обязательно в зад, чтобы знала свое место, обязательно пустить по кругу... Марк думает – не посмели бы. Исследовательская группа из шести человек, где она взяла на себя роль главной, презрение к ней не разделяет. Оказывается, что Хел предложила распределение обязанностей, прописала план и забронировала групповую комнату и приглашение в Teams для регулярных встреч. Марк, в чьей группе никакой организации не получалось, завидовал: у них-то двое мерялись письками, один отлынивал, сам Марк и еще один пытались что-то сделать (каждый своими силами, никакой синергии), а последний просто безмолвно отсиживал все редкие сходки. Злопыхатели обещали Хел скорое свержение, а других членов группы обзывали тряпками и хуже. Переворота не случилось. В первом семестре Марку кажется, что мнения Хел несколько однобоки, что ей не помешало бы умение видеть проблему с разных сторон. Ко второму, уже не раз слышав ее, приходит к совершенно добровольному и недраматичному заключению, что был неправ. Хел – гибкая, но когда она решает высказаться, ее мнение обосновано, более того: она не выбирает легкую дорогу, не сдает позиций, говоря что «это еще как посмотреть», не уходит в демагогию. Мне бы такой моральный компас, с завистью думает Марк, понимая, как легко его переубедить с помощью статуса, сладкоголосых аргументов и эрудиции. В начале второго семестра Марк думает, что Хел могла бы предъявлять свою точку зрения в более мягкой форме, чтобы убедить оппонента, не ставя его в положение, в котором он вынужден защищаться, да и чтобы однокашники были к ней благосклоннее. К середине семестра он удивляется собственным мыслям. С чего это Хел должна обольщать слушателей или подлизываться к ним, чтобы ее выслушали? Почему те такие ранимые, что аргумент им надо подавать аккуратно упакованным в оберточную бумагу с розовым бантиком? Еще пара недель и ему в голову приходит уж совсем крамольная мысль: ледяную собранность Хел простили бы, если бы она была мужчиной. К тому же те, кто занимались с ней, уже «перешли на ее сторону» без всяких заигрываний, просто увидев, как она работает. Как она работает. Хел обретает в глазах Марка дополнительную роль, помимо компаса, который помогает ему составить свое мнение. Она становится лакмусовой бумажкой. Марк начинает судить о других по тому, как они обращаются с ней. Те, кто с ней не сходится характером, соревнуются и пытаются «поставить на место», обычно в скором будущем демонстрируют далеко не самые приятные стороны. У тех, кто ее умеет ценить, спокойно принимая ее недостатки, обнаруживаются то запасы мудрости, то умопомрачительное чувство юмора, то бескорыстнейшая тяга к справедливости. Хел по-прежнему мозолит многим глаза, но к ней реже пристают, а уничижительно отзываются о ней тише. «Лучше в яму со скорпионами, чем эту жалящуюся доску», – тихо говорит про нее однокашник. Марк не знает, верить ли этому, и лучше ли это бахвальства об изнасиловании. Хел – высокая, худая, действительно с маленькой грудью, гибкая. Она держит спину очень прямо. У нее темно-коричневые волосы, она стрижет их чуть ниже плеч и собирает в аккуратный хвостик. Она редко носит линзы, чаще – овальные, чуть раскосые очки в оправе в цвет волос. Она обычно не красится, но узкие, длинные ногти всегда в порядке. Легкие, летящие шелковые блузки она чередует со строгими рубашками, узкие джинсы с юбками до колена. Те, от кого она не увильнула своими окольными тропами, кому довелось столкнуться с ней в конфликте – расходясь, бредут обожженные, еще долго зализывая раны; обида и горечь расцветают на них розовыми рубцами; задетую гордость просекает насквозь, кажется – удар, и выступила кровь. Марку становится неловко оставлять Хел объектом своих сексуальных фантазий. Приведя себя в порядок после быстрого развлечения, он пишет ей с телефона на студенческий мейл и спрашивает, можно ли ему будет завтра на пять минут задержать ее после семинара. Он ожидал, что она сложит руки на груди и будет смотреть надменно. Нет. Не так вовсе. Смотрит внимательно. Это не полное спокойствие – это умение, ощутив что-то неприятное, выдохнуть, сконцентрироваться и сосредоточиться на задаче. – Я хочу с тобой в пару на дебаты, – говорит Марк. – Почему? – спрашивает Хел и он смешивается. – Нет, если не хочешь, то не надо, конечно. Мне просто хотелось бы поработать с тобой. – Я подумаю, – отвечает Хел. Её интонацию ему не разгадать. Через два дня Хел присылает ему ориентировочный план подготовки к парным дебатам и спрашивает, согласен ли он работать по такой схеме. Марк согласен. Они встречаются раз за разом: в библиотеке. В студенческой кафешке. В трамвае. В общежитии. Аргументы Хел бесстрастно хлещут и хлещут и хлещут Марка по лицу, и каждая такая встреча, от которой долго жжет и тянет, делает его лучше. В ответ и он изучает ее. Обнаруживает слабые места. Как легко на самом деле она может надломиться. Как тяжело ей порой даются стычки, в которых она выглядит уверенной и бесстрастной, а ее оппоненты – раскрасневшимися и побитыми. Марк дополняет ее. Поддерживает. – Не имеет права приносить политпропаганду на лекции, – мрачно комментирует Хел, кивая на выложенные рядом с кафедрой листовки. Марк понимает, что в этот бой она не ввяжется. Её просто сломают об колено. Демонстративно встает сам и выбрасывает агитки в мусорку. Вступает в спор с преподавателем, нимало не пугаясь, подкованный аргументами Хел. Пусть другие говорят – «мальчик на побегушках», «подкаблучник», «пляшет под ее дудку». Университет – это в первую очередь про образование, а у Хел он учится тому, что ему не дает ни один преподаватель. Честь. Выносливость. Смелость не прикрываться разными точками зрения в попытке уйти от неудобной истины. Марк понимает, что он должен сказать что-то вслух. О том, что он хочет, чтобы эта сладкая, хлесткая боль не кончалась. Чтобы освобождение от шелухи продолжалось. Как очищающая порка беспощадной розгой. Самое сложное Хел научила его формулировать просто. – Ты нравишься мне, – просто говорит он.