Порктябрь

Роузи работала в придорожной забегаловке и эта работа, в общем-то, ей нравилась. Хотя зарплата, состоящая из чаевых, доставалась тяжким трудом. Но Роузи была готова усилия приложить. Она порхала по красно-белой шашечке пола, уложенной по диагонали, натирала белый блестящий пластик столешниц и красный пластик стульев, и заклеивала скотчем трещины на искусственной коже кресел. В дни, когда посетителей было немного, она даже полировала хромированные ножки намертво прикрученных к полу барных стульев. Не хотелось Роузи, чтобы про их забегаловку говорили «дёшево и сердито». Хотя и дёшево было, и вкусно. И вот – чистенько и красиво. И сама Роузи - чистенькая. Пусть и не молодая, пусть и с изгибом форм, но ведь неплохо смотрелась в костюме официантки: юбка широким куполом до колен, буфы у плеч, талия перетянута цветастым пояском, фартучек и чепчик – крохотные и миленькие. Улыбалась она не слишком часто – как будто поводов было так много! – но говорила как есть, и этим многим была симпатична. Что ж, работать было надо, и не имело смысла завистливо смотреть на счастливых домохозяек, варганящих каши для семейства, поправляющих галстук мужу и отправляющих в школу одетых с иголочки послушных детей. Правда, её Майк был не самым отпетым хулиганом, но одежду марал только так. Отцовской руки ему не хватало, ой, не хватало… Роузи растила сына, работала допоздна в забегаловке, но не беда, её осунувшемуся лицу придавал румянец розовый отсвет неона. А потом появился мистер Харви. Мистер Харви белоснежно улыбался. Напомаженная чёлка волной изгибалась на сторону, открывая высокий лоб и залысины. Весь мистер Харви, со своим квадратным подбородком и жёстким пиджаком с накладными плечами, излучал стабильность и благонадёжность. У него был шикарнейший кабриолет, красный крайслер с нежно-бежевой – как пенка на латте! – виниловой крышей, могуче ощерившийся решёткой. Оказалось, что о своём скакуне мистер Харви способен говорить долго и охотно. Именно так они и разговорились в первый раз. – Вы раньше-то к нам не заезжали, – заметила Роузи, подавая кофе и яичницу. – Никак переехали? – Дела, дела, – отозвался тот. – Да и раньше мне было не так просто уехать. А вот теперь… Взгляд его мечтательно устремился сквозь стекло в мыльных разводах на парковку. Там и стоял он. Неотъемлемая часть воплощения американской мечты. – Крайслер Нью-Йоркер с откидной крышей, – промурлыкал прекрасный незнакомец. – 135 лошадиных сил. Разгоняется до 86 миль в час… Остальные технические детали про объём двигателя Роузи ничего не говорили, но она стояла рядом, яростно кивая головой и почему-то розовея. – …А как тебя зовут, красавица? – наконец прервал свой питч, достойный продавца, мистер Харви. – Роуз МакКан, мистер. – Такая прекрасная роза, а растёт в тени, – притворно вздохнул мистер Харви. Крайслер у мистера Харви был. А жены не было. Ну, он так говорил. Приезжать в забегаловку он стал часто. Болтал с Роузи охотно. На чаевые не скупился. Роузи всё ждала его следующего визита. Старалась не признаваться себе, что и каблучки повыше надевала не случайно. И большие розовые клипсы сменила на крошечные позолоченные серёжки, наследство от бабушки. И волосы завивала, так что анфас они смотрелись как ушки у кокер-спаниеля. А однажды рука мистера Харви ненавязчиво приземлилась на шикарный изгиб тела Роузи, да не будь то место названо вслух. И он согласился прийти к ней домой. Роузи засмущалась, обрадовалась и пошла доставать самое розовое платье, ярко-красную помаду и наичернейший карандаш – рисовать брови и стрелки, придавая глазам приятную томность. И украдкой думала, фертильна ли она ещё и не родится ли у них хорошенькая дочка с такой же ослепительной улыбкой, как у мистера Харви. Мамина помощница, умничка и радость. * Майку мистер Харви решительно не нравился. По его мнению, новоявленный ухажёр выглядел один в один как тот страшный намалёванный дядька с постера с хот-догами. По справедливости, в той рекламе все основательно вылупились, словно строя страшные глаза, но малёванный мистер Харви тяжело возвышался над матерью с детьми в своём синем костюме, странной хваткой сжимая свой хлеб с сосиской – и это сходство не сулило ничего хорошего. Самым дорогим сердцу мистера Харви созданием, несомненно, был его шикарный кабриолет. Тоже лупоглазый со своими круглыми фарами, как и его владелец, точно пёс, ставший похожим на хозяина, или наоборот… Твёрхдверность автомобиля словно символизировала будущее место Майка в надвигающемся союзе: отчим за рулём, мать с развевающимися волосами рядом, а Майк ненужным довеском в багажнике. И уж совсем было невыносимо смотреть на маму рядом с мистером Харви. Как она жеманилась, заламывала руки, отводила густо накрашенные глаза, быстро-быстро хлопая ресницами. Ясное дело, она тоже должна была стать штрихом в красивой жизни успешного мужчины: трофейная женщина, оттеняющая автомобиль. Майк рассматривал квадратную челюсть мистера Харви, гротескно квадратные плечи костюма, и ремень с прямоугольной пряжкой. Он прекрасно представил себе, как мистер Харви пускает в ход этот ремень по его заднице, а мама одобрительно кивает, проговаривая свой монолог про твёрдую мужскую руку. Бунт захлестнул Майка с головой. Сначала он хотел подсунуть мистеру Харви в машину скунса, но пожалел зверька. Скунс, хоть и неплохо защищается, целясь зловонной струёй в голову, обычно не убегает. А оставаться рядом с мистером Харви никому нельзя, это и скунсу понятно. Поэтому на этот раз в открытое купе мистера Харви просто принесло ветром зассаную соседским котом газету. Мистер Харви удивился, мама покраснела и заволновалась, но обвинить Майка вроде бы ни в чём было нельзя. А в следующий раз купе было закрыто, но кто-то рассыпал на мягкий винил хлебные крошки и туда слетелись голуби, склевав их почти подчистую и оставив серо-белые следы своего пребывания. Мистер Харви уехал в смешанных чувствах, а Роузи набросилась на Майка: – И даже не пытайся отпираться, молодой человек! Чего ты творишь? Майк и не думал отпираться: – Ну зачем тебе этот старик, мам? – протянул он. – Он не старик! – возмутилась Роузи. – А вот ты, молодой человек, слишком ещё молод, чтобы совать нос не в своё дело! – Если мистер Харви и дальше будет появляться у нас дома, то это ещё как моё дело! – возмутился Майк в ответ. – Яйца курицу не учат, юный джентльмен. Сколько лет я тебя тяну, ращу, всё сама, всё одна…. – Пятидесятые на дворе, мам! Посмотри, как всё спорится. Везде работа есть! А ему пятьдесять, точняк, не меньше! На кой он тебе сдался? Неужели так хочется в кухонное рабство? – Майк бурно жестикулировал, разведя согнутые в локтях руки ладонями кверху, словно язык тела мог помочь ему объяснить то, что ему самому казалось очевидным. – Ты, Майк, прежде чем мне тут в позу вставать, поработай-ка в забегаловке смены по двенадцать часов! Да ещё и дома сверх того! – Я скоро подрасту же, мам! – отчаянно воскликнул Майк. – Буду тебе нормально помогать. Глядишь, и машину нам куплю! Нормальную, удобную. – Размечтался! – фыркнула Роузи. – Сам даже на скутер скопить не можешь, а говорить горазд. Последнее предупреждение, молодой человек, а не то… Угрозу она не договорила, но ни на что хорошее можно было не рассчитывать. Какое-то время всё было нормально. Мистер Харви приезжал и уезжал с улыбкой, с удовольствием уплетал домашнюю еду бесплатно, возил Роузи в кабриолете и даже запустил ей при случае руку в натянутые до самой талии атласные трусики. А потом, как-то раз, поцеловавшись и попрощавшись с Роузи на пороге её с Майком жилища, мистер Харви обнаружил, что сидения из кожзама распороты маленьким складным ножичком, который был у каждого уважающего себя мальчишки. По три буквы на пассажирском сидении и на водительском месте: GET OUT. «Убирайся». И кучка кошачьих экскрементов пополам с песком, старательно впечатанная в пол у педалей. Роузи заметалась в поисках спрятавшегося Майка, уже заранее начав орать, показывая мистеру Харви всю степень недопустимости таких действий, громогласно, чтоб услышали все соседи, обещая, что Майк слижет кошачье говно языком, что она заплатит за починку сидений… Мистер Харви театрально вздохнул, подошёл к ней, обнял и поцеловал на прощание. – Милая Роузи, прости, но у нас ничего не выйдет, – вздохнул он. – Если я так неприятен твоему сыну, то я не хочу напрягаться и втираться ему в доверие. Из этого ничего не выйдет. И с этими словами он уехал, демонстрируя, как крайслер разгоняется до 86 миль в час. Ну, почти. – Ма-а-айк! – грозно позвала Роузи. Парень вылез не сразу. Но на душераздирающий плач мамы всё же пришёл. Неумело полез обнимать. – Ну не сошёлся свет клином на нём, мам, – утешал он. – Ты так хочешь на кухню и крайслер? Я возьму на заметку. Неужели думаешь, не получится? – Ты всё сломал! – кричала Роузи, но почему-то даже не костерила его отборными словами. Кажется, обиды и тоски за несбывшееся в ней было больше чем злости, будто бы она никогда и не верила по-настоящему в счастье для себя, и от этого Майку было мучительно больно. Роузи тоже было больно, но по-другому. Американская мечта разбилась в пух и прах о наглого мальца, которого она столько лет, не жалуясь, тащит на себе, как будто она об этом просила! Ощущение безвыходности и собственной ничтожности залило её с головой. Не заслужила она семейного счастья. Хорошенькой дочки и мужа с твёрдой рукой… Всё сама... Всегда сама, всегда одна… – Ну-ка встань к подоконнику, молодой человек, – сказала она наконец. Майк удивлённо посмотрел на неё и подошёл к окну. – Створку открой, – велела Роузи, подходя к уголку, в котором хранила швабру, пылесос и платяную щётку. – Голый зад, молодой человек, с вас голый зад. Пришло время принимать последствия своих поступков. Пусть соседи слышат, а кому надо, видят, что даже мать-одиночка не оставляет сына без воспитания. Нижняя губа у Майка предательски задрожала, но он упрямо прикусил её, нахмурился, и стянул шорты и «плотненько прилегающие беленькие» c пикантно простроченным гульфиком. – Зад отклячить, – велела Роузи, – и никуда ты у меня не убежишь, молодой человек. Стой теперь и терпи. Майк сжал зубы и закрыл ладонями лицо. Ощерился, когда щётка с оглушительным хлопком приземлилась деревянной стороной на левую ягодицу, потом на правую. А потом Роузи стала бить часто и сильно, и удару к десятому Майк тоненько завизжал, а потом сбился со счёта и просто орал: сначала «ай, ай!», а вскоре уже нечленораздельно. Проходящие мимо парнишки, сконфузившись, хихикали и показывали пальцами, мужчины снисходительно посмеивались над усилиями матери строптивого, а женщины одобрительно кивали, даже ещё пока не зная повода. Роузи то чередовала натянутые в поклоне ягодицы, то била по обеим сразу, сколько хватало площади щётки, и шлёпала по разным местам, чтобы и бока захватить, и бёдра сразу под задом. Но по середине ягодиц бить имело наибольший смысл, потому что именно от контакта там негодный мальчишка извивался и орал дурниной. Роузи иногда в детстве шлёпала хулигана рукой, но уже несколько лет, как перестала. Поэтому практики у неё было маловато, поэтому и не поняла, когда вовремя будет остановится. Налупила Майку задницу до двух громадных синяков, снова расплакалась, и ушла, хлопнув дверью в спальню. Майк ухромал по каким-то своим делам тихо, но скрип входной двери был слышен, и Роузи смогла выйти из убежища. А на кухонном столе, вместо белого флага, Роузи обнаружила все сбережения Майка – в дурацкой попытке помириться. * Синяки постепенно рассосались. Майк стал работать после школы в два раза больше, всю выручку принося домой и отдавая матери. Мистера Харви больше не было видно ни на их улочке, ни в забегаловке. Не было видно месяца четыре. А потом, придя на работу, сменить Джессику, Роузи увидела кабриолет и не знала, верить своим глазам или нет. Первая мысль была – не может быть его, мало ли в штатах таких машин. Вторая – за деньгами за ремонт пришёл, остыл наконец-то, вот и здесь, сейчас стребует, а некстати, как раз надо платить за… Третья – он простил, он вернулся! Он решил попробовать ещё раз! Она поспешно отчеканила каблучками путь внутрь и застыла. Мистер Харви тушевался, воровато оглядываясь, и явно испытывая неудобство от того, что оказался в месте, где его могут узнать. Он, вне сомнений, обрадовался, когда принимать у него заказ пришла Джессика. У них, мысленно поправила себя Роузи, у них, а не у него. Потому что с мистером Харви была неприятная толстогубая блондинка в солнечных очках и с головой, повязанной платком. А ещё – девчонка чуть постарше её собственного Майка. А может и ровесница, девчонки-то быстрее растут и созревают, Роузи по себе знала это слишком хорошо. Девчонка с тяжёлыми чертами лица, квадратной челюстью и высоченным лбом. – Пап, как ты думаешь, что здесь самое вкусное? – спросила она. – Ничего, – отрезала женщина, наверняка мать, – что может быть вкусного в такой жуткой дыре? – Откуда ж мне знать, Келли, – виновато лыбясь, ответил мистер Харви. – Откуда б мне знать. – Ну так что заказывать будете, мистер Харви? – спросила Джессика, крутя языком за щекой, словно забыла, что он не представился. Роузи решительно прошагала вглубь постройки, переодеться. Почему-то чувств никаких не было. Ни обиды, ни торжества, ни сожаления, ни радости. Такое ощущение, как бывает, когда в пере чернила подсохли, так, что с первого раза точка не удалась, только светлое пятнышко получилось – а сейчас рррраз – и проставили поверх неё точку новую, жирно-жирно, чуть не продырявив бумагу. Всё. Затем Роузи подумалось, что американская мечта – это свобода. Свобода уметь всё самой. А уж вслед за этим подумалось, что надо всё-таки одолжиться у друзей, взять заём, как угодно, и купить наконец Майку тот скутер.