Порктябрь

Раньше здесь был форпост в битве с северянами, а теперь осталась только небольшая сторожевая крепость, одиноким зубом цивилизации средь суровой, серой природы. Чаще всего тут всё спокойно. И всё же это неплохое место для обучения новеньких. Во многих смыслах – лучше, чем основной корпус. Ближе к реальности, меньше народу, трудный быт. Такое взрослит. Помогает сформироваться. Единственное – иногда надо приезжать, проверять, соблюдается ли субординация. Не придумали ли командиры чего-то новенького вразрез с приказами сверху. Помнят ли устав. Следуют ли программе тренировок. И не помирает ли необоснованно много народу – известный досадный побочный эффект командирского своеволия. Мастер Крэйган из Камневетрия приехал из главного корпуса именно с такой проверкой. Говорил мало. Щурился, наблюдал, с командиром Блеаррином говорил сдержанно. С находящимися на обучении – внимательно, стараясь не пугать. «Чёрно-подпалые» или «подпалённые» – так в шутку называли новобранцев, которым было суждено стать смертоносными воинами – за характерные пятна на ученической одежде. Униформа задумывалась чёрной, но краска не выдерживала нагрузок, которым подвергали совсем ещё молодых парней. Лён выцветал обратно в бежевый – от пота под мышками и в паху, на коленях, на груди. За первые два года будущие воины – те, кто выдерживал, – умудрялись обрести окрас скорее ослабленный чепрачный, зато потом переодевались в чёрный и обучение выходило на новый уровень. Разумеется, такое вмешательство командира Блеаррина не радовало. Мастер Крэйган был скорее учёным, нежели воином, экспертом в области образования скорее, чем стратегом в военном деле. То, что этому человеку было дозволено распустить всю часть простым щелчком пальцев, пожелай он этого – раздражало неимоверно. Как и то, что говорил с подпалёнными напрямую, без присутствия старших по званию. Ясное дело, они будут жаловаться! Командира Блеаррина злило, что юнцы на него могли наговаривать что угодно, а у него даже не было возможности защититься от этих наветов. И ладно ещё те, которых мастер вылавливал в неприютном вымощенном брусчаткой дворе, служившим им плацем. Но ведь одного-двух он приглашал к себе, в свою комнату на самом верху башни! И что он с ними там только делал… А что он с ними делал, действительно? Поэтому, когда Комрах наконец вернулся из покоев мастера – все уже завершили тренировки на сегодня и лелеяли больные места – Блеаррин подозвал его сразу. – Рапортуй, Комрах. – Да, господин командир. Комрах быстрым шагом подошёл к нему, опустился на одно колено, бросил на высящуюся перед ним фигуру быстрый взгляд, убеждаясь, что короткая плеть командира на своём месте у пояса. Поспешно распустил завязки плаща. Рапортовать было принято обнажённым до пояса: если старшему по званию что-то не нравилось, он просто обходил полукругом за спину коленопреклонённого подчинённого и мог тут же отходить его уставной плетью. Командир Блеаррин, однако, остановил Комраха движением руки до того, как тот успел стянуть выцветшую пятнами рубаху. Комрах, покорно опустив взгляд, выбросил одну руку вперёд, выше головы, протягивая командиру сложенный обрывок пергамента. Командир вырвал его из руки грубо, быстро просмотрел. Комрах упёрся обеими ладонями о колено. В записке говорилось о том, что отсутствие Комраха было одобрено мастером Крэйганом, – ещё бы оно не было одобрено! – поэтому за пропущенные моменты было велено Комраха не наказывать. Командир Блеаррин подавил вздох раздражения. Почему из всех гадких мелочных доносчиков мастер Крэйган выбрал именно Комраха? Невольно сразу вспоминался тот случай, когда под покровом ночи сбежал один из новобранцев, а Комрах стоял на страже. На следующий день дезертира отловили, а Блеаррин выпорол Комраха трижды: за то, что спал на посту; за то, что врал, будто бы вовсе и не спал; и, наконец, за то, что наконец поверил: Комрах действительно не спал и заметил беглеца, но решил никого об этом не оповещать, рассудив, что у того с командиром были свои счёты, а Комраху туда нечего лезть. Слабые среди новобранцев в буквальном смысле слова не выживали, так что хилым Комраха было не назвать. Но это не помешало ему проваляться пару дней после такого обращения, трясясь то ли от боли, то ли от жара. Даже командир Блеаррин не смог вытащить его на тренировку, уж не говоря о практично настроенном инструкторе Ллевеласе, не считавшим оправданным «тащить на плац полумёртвых» (вот уж любитель преувеличивать!). С какой стати Блеаррину должно быть стыдно за этот случай? Взрослого воина за такую провинность казнили бы без дальнейших разборок. Ну, может, сначала бы пытали, чтобы определить, есть ли заговор, но тем не менее… Это этими новобранцами нельзя разбрасываться. Наверное, больше всего Блеаррина раздражало то, что одна из тех трёх порок была результатом его неправильной оценки ситуации. И всё равно – он не сделал ничего неправильно! А было даже стыдно думать о том, как мастер Крэйган внимательно кивает, не спуская проницательного взгляда с мелкого ябеды. И ведь Блеаррину нечего даже было бы возразить, стой он рядом. Будь он хоть тысячу раз прав. С чего вдруг его накрывает так неприятно и хочется спрятаться? – Вернулся, – констатировал Блеаррин. – Не запылился. Хорошо отдохнул? Комрах поднял на командира взгляд, откидывая длинную вьющуюся чёлку: – Не понял вопрос, господин командир. – Совсем отупел? – раздражённо сказал Блеаррин. – Я тебя спрашиваю, хорошо ли спалось в господской кроватке. – Имею доложить, господин командир, что я не спал в… – Комрах запнулся, – кровати мастера Крэйгана, если я правильно понял ваш вопрос. – Ну не спал и не спал, жопу-то ему так и так подставлял, – кивнул Блеаррин. – И как оно? Взгляд Комраха потемнел. – Не могу знать, господин командир, – негромко отозвался он. – В отличие от господина командира, не имею обыкновения судить о других по себе. Блеаррин вытащил плётку – длинная гибкая рукоять переходила в короткий подвижный хвостик, – хлопнул себя по бедру, сложил руки на груди. Плётка предупреждающе смотрела вверх, как красный флажок. – Не понял, Комрах. – Господин командир? – Ты что вот сейчас сказал? – очень мягко прорычал Блеаррин. – Разрешите объяснить? – уточнил Комрах. – Разрешаю. – Я сказал, что если вас ебёт в жопу начальство, то это не значит, что и всех других оно тоже, – обманчиво ровно сказал Комрах, разглядывая носки командирских сапог. Прикидывая, успеет ли отшатнуться назад, если один из них прилетит ему в зубы. В солнечное сплетение или живот – ещё ладно, проходили… – А уж если вам это ещё и понравилось, то мне вас и вовсе никогда не понять. Блеаррин не пнул его ногой. Но Комрах, даже не поднимая глаз, чувствовал, как командир наливается яростью. Самодовольной яростью, которой только что дали повод и точку приложения. – А ну-ка посмотрел на меня, – угрожающе-ласково сказал Блеаррин. Комрах вжал ладони над коленом чуть крепче, поднял взгляд. Едва он успел встретиться глазами с командиром, как плётка с противным свистом, переходящим в шлепок, приземлилась ему на скулу, чудом минуя глаз. Силы удара и защитного рефлекса вместе взятых оказалось достаточно, чтобы голову повернуло насторону. Комрах втянул воздух сквозь зубы, у самых уголков оттянутых в оскале губ. Левая рука дёрнулась, стремясь потянуться к лицу, чтобы растереть боль и оценить степень нанесённого повреждения, но Комрах удержался. – А ну-ка посмотрел на меня, – мрачно повторил командир. Комрах поднял голову. Левый глаз слезился от удара. Командир ударил снова, и Комрах, чья ладонь взвилась в безрассудной попытке прикрыть наливающийся рубец, не знал, думать ли ему, что командиру снова повезло не вышибить ему глаз, или тот так хорошо целится. Лучше бы хорошо целился. Второй удар пришёлся на то же место, по самому верхнему ободку скуловой кости. Комрах мог достоверно предсказать развитие событий: Блеаррин любил повторы. – А ну-ка посмотрел на меня, – не разочаровал его командир. Блеаррин предсказуемо ударил его плетью по лицу в третий раз. Чуть ниже. Тихое кряхтение, которым Комрах встретил второй удар, на этот раз перешло в звучный стон. Вся половина лица превратилась во вспышку боли, опухающую и, кажется, мокнущую. Удержать руку, взвившуюся по самое плечо прежде, чем Комрах сумел остановить её и заставить опуститься, стоило нечеловеческих усилий. – А ну-ка, – устало повторил Блеаррин, – посмотрел на меня. Комрах затрясся. Остатки выдержки подходили к концу. Слёзы жгли уже оба глаза. Храбрости повернуть лицо к командиру не хватало. Поэтому сначала он посмотрел искоса, исподтишка, стремительно заплывающим и застланным слезами глазом. И только потом наконец повернул лицо к командиру полностью. Но не удержался, отвернулся, стоило Блеаррину только замахнуться. Плётка пришлась по уху, взрываясь новым всполохом боли, а соскользнувший хвостик на излёте задел нос. Крик боли превратился во всхлип. На этот раз Комрах не удержался, поднял руку, пальцами проследил горячее, мокрое. В основном сукровица. В основном… – Ну, – сказал Блеаррин, – на меня посмотрел. Комрах рвано всхлипывал, заслоняясь предплечьем, выставленным над головой ладонью вперёд, большим пальцем книзу. Никаких сил поднять взгляд не хватало. Когда он всё же нашёл их, всё ещё глядя из-под защиты предплечья, Блеаррин сильно ударил его, прочерчивая красный рубец на светлой коже руки. Комрах вынес шесть или семь быстрых стежков, прежде, чем завалиться назад, опустив голову и поднимая другую руку, чтобы поддержать яростно полосуемую правую. В этой позе – одна согнутая нога подошвой к земле, другая, тоже согнутая, плашмя перед ним – его хватило довольно надолго. Но в конце концов он не выдержал и этого. Свалился на бок, прижимая колени к подбородку, защищая лицо согнутыми в локтях руками. Блеаррин, не уменьшая силы ударов, продолжил охаживать его по левому боку, везде, куда мог дотянуться: по руке, левому предплечью и плечу, по рёбрам, по мягкому пространству между грудной клеткой и тазом, по бедру… Наконец командир остановился. Снова сложил руки на груди, на этот раз дав плети свеситься к земле. Терпеливо подождал, пока неуёмная паника во всхлипах обнаглевшего подчинённого поутихла. – Сел на коленки, – велел Блеаррин. Шмыгая носом, Комрах подчинился. – На меня посмотрел. С душераздирающим стоном, Комрах обратил распухшее лицо к командиру. Удара не последовало. – Не зарывайся, долбоёб, – поучительно сказал Блеаррин. – Твоя аудиенция с сильными мира сего закончена. Теперь в твоих интересах дружить со мной. Пшёл. Поклонившись, Комрах с трудом поднялся, но без промедления убежал. Через полчаса, прикладывая вымоченный в бочке с дождевой водой плащ к пульсирующему болью лицу, Комрах раздумывал, стоила ли игра свеч, и правильно ли он сделал ставку на мастера Крэйгана. * Перед мастером Крэйганом он не просто опустился на колено – буквально бросился вниз. – Это было сделано намеренно, Комрах? – чарующе спросил тот. Получилось. Значит, он смотрел. – Вы спрашиваете, потому что я тогда того дезертира специально отпустил, мастер Крэйган? – осмелился Комрах. – Можешь опустить почтительное обращение. Доволен собой? – Не очень, – честно ответил Комрах, – но винить кроме себя мне некого. Если бы я потерпел немного и дал ему обойтись со мной жёстче, то дал бы вам причину сделать замечание. – Замечание я сделал письменное в своём докладе для совета. Но ты прав. Командиру Блеаррину мне сказать нечего. Будет продолжать как прежде. – Вы думаете, я это зря, – высказал Комрах мучающую его мысль. – Кажется, – проговорил Крэйган, – что это решение ты обдумал чуть подробнее, чем когда тебе пришла в голову блажь отпустить дезертира. – И сам же себя подвёл, – хмыкнул Комрах. – Комрах? – Господин? – Посмотри на меня. – В глазах Крэйгана виделось сочувствие. – Хочешь в основной корпус? – Нет, – выдохнул Комрах и успел увидеть отсвет удивления на лице высокопоставленного гостя. – То есть хочу, но больше всего хочу вместе с вами, мастер Крэйган. В качестве вашего личного ассистента. – А выглядишь таким тихоней, – усмехнулся Крэйган. – А сам – бунт на бунте... – Тогда оставьте меня командиру Блеаррину на расправу, – немедленно откликнулся Комрах. – Пусть он меня перевоспитает, начало положено неплохое. – Знаешь, если я возьму тебе в качестве «личного ассистента», то я не буду ожидать от тебя, что ты никогда не будешь ошибаться, – сказал Крэйган, всё так же зачаровывая Комраха равно голосом и взглядом, – но я надеюсь, я дам тебе возможность делать ошибки не по таким глупым поводам. – Тогда, – осмелился улыбнуться в ответ Комрах, хотя на распухшем лице улыбка вышла кривоватой, – вам надо будет взять у командира Блеаррина для меня плеть потяжелее. Крэйган хмыкнул, тоже улыбаясь – сдержанно, но с неожиданной ранимостью и теплотой. – Не пожалеешь? – спросил он, протягивая новобретённому ученику руку. – Не пожалею! – решительно ответил Комрах, вцепляясь в предплечье и давая поднять себя на ноги.