Порктябрь

Так. Всё. Хендрик постарался, чтобы глубокий вдох остался по возможности незаметным. Выдох. Соберись, сейчас не время для смятения и самокопания, сейчас время поддерживать и аккуратно выводить. Аккуратно, напомнил он себе с той самой властной отстранённостью, с которой проводил сессию. Очень хочется наброситься, обнять, заговорить зубки прямо сейчас. А прямо сейчас нельзя. По крайней мере, с Рихартом. Хендрик положил руку на плечо подрагивающего от всхлипов нижнего, крепко сжал. – Ничего страшного, – сказал он. – Не сдерживайся. Рихарт собрался в комок, отстраняясь. Не лезть. Какое-то время быть рядом, быть наготове и не лезть. Притворяться, будто занят другим. Притвориться, будто горькие сухие рыдания не режут в самое сердце. Здесь сильный он, и его силы хватит на двоих. Хендрик достал тюбик с гелем, чтобы было легко дотянуться, согрел какао в микроволновке и принялся методично дезинфицировать инструменты. Словно невзначай прошёл мимо трясущегося на кровати Рихарта. А ведь тот всегда был таким спокойным, таким стабильным. До вот этого момента. Их притирка в первые сессии шла так ровно, как только можно было пожелать, и этому способствовал именно Рихарт. Был практически идеальным нижним, несмотря на неопытность. И, конечно же, та искра, которая вспыхнула между ними, тоже сыграла огромную роль. Но никакое притяжение само по себе не смогло бы создать ту атмосферу спокойного следования, которая так быстро и непринуждённо соткалась вокруг них. А Рихарт отдавался прекрасно, всем существом, расслабляясь равно в боль и подчинение. – Не упирайся руками, – говорил Хендрик, когда Рихарта выгибало на лавке, и тот стонал, не размыкая губ, но упор убирал. – Смотри на меня, не отворачивайся, – велел он, быстро опуская бархатный флоггер на гладко выбритую щеку, и Рихарт зажмуривался только в момент контакта, но снова тут же раскрывал глаза, внимая. – Дыши, – подсказывал он, когда Рихарт зажимался под быстрой чередой ударов, и тот раскрывал рот и дышал часто-часто, почти проваливаясь в сияющую звёздочками черноту. Рихарт дивно следовал и при этом вовсе не пыжился ему нравиться. Хендрик с грустью вспоминал одного из своих нижних, который так старался именно угодить, что с ним ничего не клеилось. Хендрик никак не мог найти нужный уровень воздействия. Стараясь не пережать, воздействовал очень мягко, оставляя нижнего несчастным из-за уверенности, будто не угодил. Увеличивая воздействие, не мог положиться на то, что нижний его остановит, если будет чересчур. В результате для обоих получалось мучение, а в конце концов, нижний очень тяжело воспринял неизбежный отказ Хендрика проводить дальнейшие сессии. Главное, что этот опыт дал Хендрику – помимо грустного осознания своих собственных ограничений как верха – это основательный набор приёмов утешения. А Рихарт пробовал всё, что Хендрик мог ему предложить, медленно вчувствываясь в каждое воздействие, выискивая, в чём вся соль, и когда находил – наслаждался неприкрыто. А если нет, то выносил спокойно. Хендрик ставил себе мысленную галочку и предлагал что-то другое. С Рихартом было одно удовольствие выставлять его в позу, направляя касаниями трости. Так чутко в практике Хендрика реагировали только двое: танцор – но он и двигался танцующе, ломая иллюзию подчинения – и бывший айкидока, великолепно чувствовавший импульс, но закостеневший в изношенных коленях – поэтому его подвижность была сильно ограничена. А Рихарт отводил плечо назад от несильного тычка. Преклонял колено за удар по сгибу ноги. По указанию трости, скользящей по коже, сводил руки так, как было угодно Хендрику – за спиной, за головой, упираясь ладонями в колено. И несмотря на эту чуткость, Рихарт прекрасно принимал наращивание боли от сессии к сессии. Беззаветно на Хендрика полагаясь. Наверное, именно то, что все сессии до этой проходили так гладко, привело к сегодняшней ошибке. В чём именно она бы ни заключалась. А ведь Хендрику казалось, что и сегодня всё идёт так хорошо. С самого момента, когда Рихарт вошёл. Когда тепло и внимательно посмотрел, опускаясь перед Хендриком на колени. Когда утвердительно кивал по мере нарастания воздействия. Когда они достигли новой верхней отметки уровня боли. Когда Хендрик постепенно снизил интенсивность и почти завершил сессию. Тогда и наступил срыв. Что ж. Значит, боли всё-таки вышло слишком много. – Пр… остите… господин, – донеслось с лавки сквозь всё ещё неровное дыхание, и Хендрику пришлось удерживать себя, чтобы не броситься спасать Рихарта. Как хорошо, что наконец поступил сигнал к взаимодействию. Хендрик сел на корточки у лавки, пытаясь вглядеться в лицо нижнего, но Рихарт отвернулся, и в этом движении Хендрик уловил стыд. Он встал, упёрся кончиками пальцев правой руки в спину Рихарта, под загривком, и спросил: – Ты в относительном порядке? Рихарт усиленно закивал, не оборачиваясь. – Хорошо. – Хендрик провёл рукой по плечу, стараясь не задевать красные полосы. – Ты в состоянии встать? Рихарт поднял лицо, кивнул. Без команды вставать не бросился. У Хендрика опять защемило сердце. Отличный же нижний, даже в таком состоянии, а он его так обидел… Хендрик сел на стул, закинул ногу на ногу. – Ты сейчас можешь воспринимать то, что я говорю? – Рихарт снова кивнул. – Тогда слушай. Я хочу, чтобы ты встал. Медленно. Осторожно. Скорее всего, у тебя закружится голова, а я не хочу, чтобы ты свалился. Поднимись, подойди ко мне и встань передо мной на колени. Выполняй. Рихарт подчинился. Встав на колени, поднял руку, словно показывая число «три», но плотно сведя вместе пальцы. Их жест, которым Рихарт спрашивал разрешения подать голос. – Говори, – кивнул Хендрик. – Спасибо, – выдохнул Рихарт. Хендрик чуть помедлил, прежде, чем сообразил, что благодарность была не за разрешение высказаться. – За что? – идеально ровным голосом спросил он. – За то, что вы всё ещё дозволяете мне быть вашим нижним, – пояснил Рихарт. Хендрик не остановил его, и он продолжил: – За то, что не оборвали сессию. За то, что вы всё ещё мой господин. Несмотря на… – его голос затих. Хендрик мысленно похлопал себя по плечу за то, что не рванулся утешать, выходя из роли, и мысленно пнул себя за то, что так сильно промахнулся с воздействием. Рихарту было плохо, но в неудачном исходе Рихарт винил только себя. – Ты прекрасный нижний, – сказал Хендрик, опуская руку Рихарту на голову и ероша волосы. – И я очень тебя ценю. Спасибо и тебе за безграничное послушание. Я очень сожалею, что… – «что я накосячил…». – Что что-то пошло не так. И снова Хендрик отметил, как чуть сутулятся плечи, как отворачивается лицо. Стыд. Откуда этот стыд? В чём Рихарт ощущает себя так виноватым? В нескольких минутах слабости? Это явно был не катарсис, а мучение. – Всё так. Простите меня, – вырвалось у Рихарта. – Ты прощён, – кивнул Хендрик, хотя на самом деле было нечего прощать. Он щёлкнул пальцами пять раз, обозначая окончание сессии. – Теперь я хочу пить какао на диване. И говорить. Рихарт кивнул, вставая на ноги, и Хендрик полушутливо обнял его за плечо – на самом деле, чтобы безопасно довести до дивана. Набросил ему на ноги плед, невозмутимо втёр гель в спину, оставил на диване халат и джинсы с футболкой, на выбор. Возвращаясь, увидел, что Рихарт – из-под натянутого пледа выглядывал белый ворот футболки – немного отошёл. Что ж, от грусти никуда не деться, но вот это чувство стыда надо было вытащить, как занозу. – Ты же знаешь, что я очень доволен тобой? – сказал Хендрик, помешивая какао. – А зря, – с вялой улыбкой ответил Рихарт, сжимая свою чашку обеими руками и поднося близко-близко к носу. Хендрик поднял брови: – Почему ты так говоришь? Уж не попытка ли это подвергнуть сомнению слова своего господина? – Его голос звучал полушутливо, но посыл был ясен. – Я же только что подверг сомнению ваши действия, Хендрик. – Ты из-за этого так огорчился? – Рихарт кивнул. – Увы, – вздохнул Хенрик, – я не идеален. Оглядываясь назад, ошибки видеть легче. Но для начала расскажи мне, как произошедшее видится с твоей стороны. – Никаких ошибок, – снова возразил Рихарт. – Наоборот… всё шло так хорошо. Было невероятно, всё, как надо. – Хендрик кивнул, ожидая критики за то, что порол слишком сильно. – А когда вы выбрали снейк… было вообще восхитительно. Это было такое блаженство. Я начал тонуть в нём. И тут вы прервались, повели экшн на спад... Когда смысл слов наконец достиг сознания, Хендрик отказался поверить им. – Ты хочешь сказать, что тебе не было— слишком? – Было в самый раз. По силе. И так мало… по времени. Простите меня, Хендрик, – вновь помотал головой Рихарт, и тот наконец понял причину стыда, – я не имею права и не хотел подвергать сомнению ваше решение. Но мне так хотелось большего! Хендрик рассмеялся. – Рихарт! А я-то думал, что переборщил! – сказал он, с облегчением хлопая себя по бедру. Смех неожиданно сумел смыть стыд. – Стоп-слово есть, – улыбнулся Рихарт в ответ, – сигнал «полегче» есть. А для того, кому по сценарию надо бы просить о пощаде, кодовое слово для «на самом деле ещё, ещё» существует? – Надо будет сделать, – согласился Хендрик. – Наверное, ужасно обидно, когда обломали самый кайф. Прости. Мой косяк. Рихарт снова стал очень серьёзным. – Мой бывший… он… Он наказывал меня разрушенным оргазмом, – с болью сказал он. – Я ненавидел это. И именно поэтому он с таким рвением прибегал к этому… методу. Заставлял меня раз за разом подниматься навстречу его руке – и отнимал её, когда я не мог остановиться, не давая прочувствовать удовольствие. – Ну и хорошо, что бывший, – хмыкнул Хендрик. – Да, я больше и не с ним. Но… – Понимаю. Чем я лучше. – Всем! – возмутился Рихарт. – Сегодня был мой косяк, – мягко сказал Хендрик. – Моя ошибка. Это было незлонамеренно. Это не повторится. Я не твой бывший. Я приложу все усилия к тому, чтобы это не повторилось. Мы здесь, чтобы приносить друг другу удовольствие. – Я знаю. Я верю вам и доверяю. Я не знаю, почему мне до сих пор так… – он неопределённо пожал плечами. – Грустно? – предположил Хендрик. – Это нормально. Не сдерживай грусть, как сдерживался тогда, лёжа на кровати, пытаясь обуздать своё разочарование. То, что не удалось, надо отгоревать. – Но вы же не хотели… – Но вышло так, как вышло, и есть, от чего грустить, – с нажимом сказал Хендрик. – Позволь грусти быть. А мне – побыть рядом и попытаться сделать так, чтобы тебе стало легче. Рихарт выдохнул. Расслабился в душевную боль, пытаясь её распробовать, понять, в чём соль. – Мне уже лучше, – тепло сказал он и улыбнулся.