Лично в руки

(В кабинете душно. Более точным словом было бы «напряжённо», но Делец старательно игнорировал все попытки своего мозга поддаться волнениям. Он и так просрочил сроки, в которые назначалось успеть завершить Полный Отчёт за февраль, а теперь физически не успевал закончить его даже к концу первой недели марта. Дела, привалившие вместе с неожиданным количеством февральского снега, давили, как и этот самый снег, и – что самое страшное! – нисколько не таяли и в своём обьёме не уменьшались. Панталоне, кажется, ещё даже не понял, что весна наступила на самом деле: сложно было оценивать окружающую действительность, когда твой распорядок дня превратился в постоянно повторяющуюся последовательность: четырёхчасовой сон, поездка до банка, принятие кофе (Делец пытался, правда пытался перейти на что-то другое, но Дотторе подоспел со своими нравоучениями абсолютно не вовремя), попытки разобраться с делами банка, принятие кофе (как хорошо, что Доктор был в Сумеру и о подобных выкрутасах не ведал), попытки разобраться с каким-то не слишком удачным контрактом с Инадзумой, деловые встречи, принятие кофе (Второй бы перешёл на ненормативную лексику), старательные попытки закончить отчёт, поездка до дома. Последнее время Регратору очень ярко и чётко представлялось, как все бумаги, что он имел в своём распоряжении, в сговоре решили отомстить, теперь имея самого Панталоне. Особого удовольствия это не доставляло. Вот и сейчас, в душном кабинете, Делец упрямо и очень настойчиво чиркал пером, держа перед собой около десятка чеков Сандроне и внося всё это в единый перечень. Сандроне была Седьмой, а это означало, что после неё ему оставалось разобраться с тратами одного Тартальи... И Регратор был бы очень благодарен, если бы какая-нибудь ледяная глыба прикончила Одиннадцатого, избавляя неделю нормально не спавшего Дельца от участи заполнять документацию ещё и на него. Впрочем, заполнять бы её пришлось в любом случае... Но если бы Тарталья действительно умер, Панталоне мог бы прикрыться глубокой скорбью, объяснив Пьеро, что просто не может считать деньги так скоропостижно скончавшегося коллеги и сделает это как-нибудь попозже. Чернила медленно, но верно заканчивались. В бездну эту безопасность и сохранность тайны вокруг некоторых планов организации! Панталоне готов был доверить этот отчёт кому угодно – и пусть они все там шокируются! – но личная ответственность, так мешающая сейчас, тащила его за шкирку прямо к рабочему столу, гвоздями приковывая к стулу. И пусть Регратору не хотелось признавать, как смертельно он устал, напрежение начинало сказываться на его деятельности. На прошлой встрече с дипломатом из Инадзумы он не смог сдержать поражённого «Сколько?!», а вчера и вовсе вырубился прямо в карете, чем вынудил кучера предпринять неловкие попытки разбудить его, тормоша за плечо. А потом бедному мужичку пришлось ещё и вежливо объяснять дезориентированному Дельцу, что это вовсе не похищение, и привезли его к его собственному поместью... Последние дни были для Панталоне нестерпимым позором. Нет, Регратор, конечно, очень любил работу, связанную со структурированием всех этих многочисленных и достаточно крупных трат... Но до уровня мазохиста в своей чистой и жертвенной любви он ещё не дошёл! В начале года весь Тейват действительно сходил с ума, ударяясь в новые цели, а вместе с ним спешили и предприниматели, наконец решившиеся завести дела со Снежной. В этом был экономический плюс смерти Синьоры: новость о несчастной дипломатке, умершей от рук Архонтки, быстро облетела все регионы, и люди, критиковавшие Райден за её политику, нашли в этом новый повод для ярких дискуссий. Осуждение убийства «мирной» Предвестницы прививало людям некоторое сочувствие, а сочувствие рождало более мягкое отношение ко всей организации... Проще говоря, сотрудничать с Фатуи с недавних времён уже не считалось таким уж предательским делом. Это казалось выгодным, но определённо добавляло больше работы. Нужно было просчитывать, кто из временных «друзей» соскочит с крючка, когда события Сумеру окажутся на первых полосах всех газет. Хотя Регратор ожидал, что задание в Фонтейне, планируемое после сумерского, точно будет отыграно образом «реабилитационным»... Ах, эта экономика в условиях вторжений в чужие регионы! Главному Банкиру совершенно некогда было скучать. Сейчас скучать хотелось как никогда раньше. Мысли в голове путались, а выводы совсем не хотели приходить с достаточной скоростью, и временами Панталоне не моргая впечатывался взглядом в документ, натужно пытаясь сообразить, что к чему. Из очередного одеревенения его вывел короткий, но настойчивый стук в дверь. Четыре удара. Обычно так стучали Дотторе и Доттореподобные, и визит Сегмента с новым конвертом был очевиден... Но с ужасом для себя Регратор осознал, что почти не обрадовался. Он так загнал себя работой, что эмоций на новое письмо просто не оставалось, а час, выброшенный из рабочего дня ради ответа, в такой ситуации казался плюсом весьма сомнительным. Панталоне вздохнул и потянулся к вискам, пытаясь настроить себя на нужный лад и поглубже запрятать никому не нужные усталость и стресс, а затем встал, выпрямляя затёкшие плечи и направляясь к двери. Задвинутая щеколда, служащая гарантом того, что ни один сотрудник не ворвётся в кабинет Банкира с мольбами о совете и помощи, тихо щёлкнула, и Делец открыл дверь, натягивая на себя привычную улыбку, но лицо вышло таким неестественным, что Гамма, не решившись зайти в кабинет, замер, вглядываясь в Регратора прямо из коридора. Голова Сегмента слегка склонилась набок, намекая на идущий аналитический процесс, и непослушные пряди упали в сторону, неуклюже ложась на нос маски. Гамма выверенным, почти автоматическим движением заправил их за ухо. – С вами всё в порядке? – он спросил, неуверенно шагнув внутрь кабинета. Заданный скорее из непонимания реакции Регратора, чем из искреннего беспокойства, вопрос, казалось, стал для Панталоне последней каплей. Он не помнил, когда у него вообще спрашивали что-то подобное – в любом контексте, даже в самом неуважительном, – и так неосторожно брошенная формулировка почти смогла выбить из него нервный смех... Но Делец сдержался, делая шаг назад, чтобы сохранить прежнее расстояние и не дать Сегменту разглядеть его красные белки, контрастирующие на фоне таких непозволительных синяков под глазами (сегодня встреч не ожидалось, так что Панталоне скрепя сердце позволил себе всё это не маскировать). Он отступил, перенеся опору на левую ногу... И тут же пожалел об этом действии так сильно, как могло себе позволить человеческое сознание. Коленка на это действие отозвалась такой болью, что Панталоне сначала подумал, будто её прострелили. В попытке найти точку опоры взгляд Регратора судорожно метнулся по окружающему пространству, но боль оказалась сильнее, и, не успев даже подумать, Делец практически упал в руки Гаммы, наваливаясь на него всем весом. В этот раз Сегмент не отстранился; конверт полетел вниз, а сильные руки подхватили Панталоне под локти, удерживая его от падения. Гамма, кажется, успел перемениться в лице раз десять. – Господин Па... – он сбился, отбрасывая формальности, – Что случилось? Можете говорить? Регратор посильнее сжал зубы, изо всех сил пытаясь не застонать, и поднял на Гамму почти молящие глаза. Они не лгали. Панталоне смотрел так, будто сейчас упадёт замертво или зарыдает – что именно, Сегмент определить не смог. – Позвать врача? – Гамма спросил осторожно. – Нет! – на мгновение Делец забыл про ногу, дёрнувшись вверх, но тут же обратно прислонился к Сегменту, когда боль напомнила о себе новой вспышкой, – Закрой дверь... Фиолетовые глаза сверкнули в сторону коридора. Кто угодно из сотрудников мог проходить мимо, а представать перед подчинёнными в таком состоянии Панталоне не собирался. Он прикусил губу, пытаясь адаптироваться к снова настигнувшим мучениям – нога не давала знать о себе около двух недель, и Регратор никак не ожидал, что она отыграется за всё это время, настигнув его так неожиданно. Ну почему перед Гаммой, а не в гордом одиночестве?! Поддержке Сегмента он предпочёл бы валяться на полу, сжимая зубами рукав пиджака, но отправлять прочь гостя было уже слишком поздно – не уйдёт. Гамма в полном непонимании обернулся на открытый проход, а потом снова обратился к почти лежащему на его руках Регратору. Переместив вес Панталоне на одну руку, он быстро потянул вторую к двери, захлопывая её и закрывая щеколду, а потом осторожно притянул Дельца ближе, молча подхватив его под колени и поднимая в воздух прежде, чем Регратор успел осознать, что к чему. Панталоне неохотно – боль уменьшилась, когда он немного расслабил ногу – дёрнулся в попытке вывернуться из чужой хватки. – Что творишь? – Регратор округлил глаза, смотря на Сегмента, как на умалишённого, и неловко упёрся рукой в чужое плечо. Но ответа не последовало. Гамма молча донёс Панталоне до небольшого диванчика, стоящего в противоположной от стола части кабинета, и опустил его на подушки, наклоняясь над Регратором и почти задевая его лицо клювом собственной маски. – Что случилось? – Сегмент спросил удивительно серьезным и требовательным тоном, а потом добавил, будто разговаривал с каким-то ребёнком, – господин Панталоне, где болит? Регратор фыркнул, располагаясь на диване чуть удобнее и отворачиваясь от рабочей зоны, в которой его ждал очень ревнивый – особенно ко времени – недоделанный отчёт. Из резких вспышек боль быстро перетекла в привычную тянущую, и выносить её стало намного легче. Он снова взял себя в руки, выпрямляя спину и расслабляя лицо. – Всё нормально. Коленка, – Панталоне проговорил это так, будто это слово всё объясняло, – Я в норме, – повторил для убедительности. Но Гамму не убедило. – Хватит притворяться. Что с коленкой? – строго и настойчиво. Панталоне потянулся к волосам, поправляя упавшую на оправу очков чёлку, чтобы выиграть немного времени. Идей, что отвечать, у него не было – проблемы с ногой в двух словах было не объяснить. Да и чем Сегменту помогла бы эта информация? – Ничего тако... – Господин Панталоне! – Гамма, казалось, готов был поставить Регратора в угол, как упёртого и провинившегося детсадовца. Но Делец молчал, насупившись и задрав нос, напоминая своим внешним видом скорее раненную в крыло птицу. И Сенмент сдался, разочарованно вздыхая и направляясь к письму, оставленному на полу. Он поднял конверт, легонько отряхнул его и снова подошёл к Панталоне, передавая ему потеряшку, а потом, под удивлённым взглядом Регратора, опустился на колени возле его ног, поднимая чёрную штанину и прижимая пальцы к больной коленке, массируя связки. Делец не был уверен, что в его случае это поможет, но такое внимание от Сегмента было приятным если не физически, то душевно. – Молчите и читайте письмо, – пробормотал Гамма, прячась от смущающего наблюдения) Дорогой господин Панталоне, И сколько раз мне придётся напоминать вам, что сегменты и люди – не одно и то же? Во-первых, у них нет большинства потребностей, о которых вы так уверенно заявляете; во-вторых, они были созданы совсем не для того, чтобы развлекаться и интегрироваться в общество, но исключительно для особенного... метода познания, назовём это так. Вы пишете про условия содержания, будто вместо искусственно созданных кибернетических аугментаций, которые в теории не должны слишком пострадать даже от жизни в ящике два на два метра, я держал в роботе бедных сироток, украденных из Дома Очага. Удивительный для вас уровень эмпатии. Мне стоит начать интересоваться, как там поживают ваши сотрудники(которые, в отличие от сегментов, ещё и являются людьми), выходящие на двенадцатичасовые смены? Или вы отмахнетёсь, что никто не принуждал их делать подобный выбор? Это, впрочем, будет справедливым замечанием... Но, опять же, они все всё ещё не являются – предположим – вашими искусственно созданными копиями, которые нужны вам для лучшего понимания экономической ситуации. На сто процентов уверен, что в таком случае вы позволяли бы им даже меньше вольностей, чем я позволяю своим бедным-несчачтным сегментам... Хотя понять ваше отношение я могу: тяжело до конца отказаться от эмпатии к человекоподобным, даже если вы – холодный и расчётливый Регратор, а эти человекоподобные – роботы, которых ваш мозг всё равно продолжает распознавать, как людей... Или всё дело в том, что они так прямо относятся ко мне? Каким бы ни был ответ, я всё равно настаиваю на прекращении их вылизывания с вашей стороны. И ваши дорогие (во всех смыслах этого слова) духи не так уж далеко ушли от химикатов – они просто имеют другую цель и содержат немного другие компоненты. Или в вашей голове запах определённого предмета переносится во флакончик каким-то волшебным образом, а не за счёт химических свойств тех или иных растворов? Вам очень повезло, что вы, по-видимому, не склонны к аллергии, потому что будь это так, с вашей любовью к множеству разных парфюмов – и, следовательно, множеству разных составов – вы бы уже успели заработать себе дерматит, отёки или анафилактический шок. Благодарите свои гены хоть за это. Господин Панталоне, если брать в учёт ваше здоровье и умение находить неприятности, мне даже не придётся стараться, чтобы «избавиться от вас без свидетелей» – в пустыне вы споткнетёсь на ровном месте, упадёте в овраг, сломаете себе что-нибудь и вместе с этим сами ужалитесь об какого-нибудь ядовитого скорпиона. Я начинаю подозревать, что там вашу тушку таскать на себе будет решением правильным, даже если вы при этом будете находиться в сознании... Утрирую. Пояснил, чтобы потом не расписывали мне, как важно банкирам выглядеть ловкими и проворными, и как вы об этом печётесь. В подземные катакомбы я не повёл бы вас в любом случае – вход туда найти так же сложно, как и выход, а вы ещё до спуска успели бы изжаловаться на температуру. Реанимировать вас от теплового удара я не собираюсь, так что если уж хотите рисков, то поезжайте на сумерский столичный рынок и попробуйте притвориться обычным приезжим, пытающимся сбить цену. Уверяю вас, даже вы выйдете оттуда, заплатив в итоге в три раза больше моры, чем было заявлено продавцом изначально. Даже готов поспорить. Отвечая на ваш вопрос, что бы я предпочёл... Что же, поиск верного маршрута и перебор множества проходов в попытках найти выход тоже можно назвать экспериментом, а хождение по лабиринтам – исследованием. Я не прекратил бы изучения, пока не добился бы результата. Человеческое тело может протянуть без воды около недели, но там можно встретить редкие пресные лужи, а без еды – целых тридцать дней, в течение которых при должных стараниях точно получится найти выход. Продолжить «бродить по коридорам» звучит как более рациональный вариант, если сохранять при этом здравый рассудок и ясность мысли. Раскусить капсулу и убить себя здесь выберет лишь тот, кто поддался панике и жалости к себе. Вы, уверен, со мной согласны. Никогда не поверю, что с вашим рвением и любовью к своим идеям вы сдались бы так просто – более реалистичным вариантом звучит такой, в котором господин Регратор, уж слишком обеспокоенный, как там проживёт без него банк, лично прокапывает себе путь в снежную прямо через пески. Сейчас играетесь в образе нежного цветка вы только из-за относительного комфорта. И к вашему внешнему виду это тоже относится. Откуда в вас вообще все эти убеждения? Как будто если бы вы были объективно уродливы, в предвестники вас бы никто не принял. Перечитывали, что сами написали? Не слышал, чтобы Царица среди своих доверенных устраивала конкурсы красоты. Тем, чьё мнение действительно имеет вес, плевать, сколько прядей из вашей укладки выбилось сегодня. Следите за образом, если вам кажется, что это влияет на успешность сделок – мне, да и остальным, всё равно – но доводить это до абсурдных требований к себе – бред. Какое, в бездну, лицо экономики? Ваши идеи и взгляды – лицо экономики, а не буквальное место на теле. И это обесценивание своих же навыков... Будто без привлекательной мордашки вы не смогли бы заключить все эти сделки, полагаясь только на свои глубокие знания и склонность к манипуляциям. Ничего глупее от вас не слышал. И никогда не понимал, зачем так много внимания уделять тому, как сформировались кости и мышцы чьего-то лица. Каким конкретно образом это влияет на ваши навыки и способности, на личностные качества? Если никаким, то объясните мне, недалёкому, зачем посвящать этому так много сил, если вместо бесполезного вылизывания внешнего вида эту энергию можно потратить на более продуктивную деятельность. Вы же всем этим занимаетесь даже не потому, что вам самим, как я полагал, нравится – может, отчасти поэтому – а из-за уверенности в том, что верить в ваши идеи без идеальных образов будут меньше. Это бред. И из-за того, что умом вы скрасили бы любые «недостатки», и из-за того, что с вашей симметрией лица, густотой волос, осанкой и умением держаться на публике вам можно ходить хоть в мешке из-под картошки – генетику ничем не испортишь. Общество всё равно найдёт это красивым... Или как вас там обычно называют? Как же вы не брезговали стоять рядом со мной на собраниях, раз внешний вид имеет для вас такое значение, а я в ваших глазах уже возглавляю перечень уродов? Или вы всегда подходили ко мне, потому что на таком фоне вы выглядели ещё лучше? Прошу меня извинить, господин Регратор, что своими растрёпанными волосами я портил вам всё настроение. Что же, в следующий раз я предлагаю вам соседствовать с госпожой Арлекино или госпожой Коломбиной. Их компания вашему тонкому эстетическому чутью будет намного приятнее. ...И поправьте меня, если я интерпретировал неверно. Не только поклонниц, но и поклонников? Вас интересуют(подчёркнуто) и те, и другие? Впрочем, можете не отвечать. У меня создаётся впечатление, будто я вытягиваю из вас какой-то компромат, который услужливо будет лежать у меня в столе. Забавно – вся Снежная считает вас дамским угодником. Вы ведь предпочитаете общество женщин даже на банкетах... ...Вот как. Мне, должно быть, не следует слишком удивляться.