Вкус воды

Они не взяли ночник с собой, а нижний свет в спальне Юнги был гораздо ярче. Чимин неуверенно улыбнулся, потеребил воротник рубашки. — Да, — сказал он в итоге, — ты можешь раздеть меня. Но тогда и я тебя тоже. — Конечно. Юнги коснулся мочки его уха, провел вдоль шеи и устроил подушечки пальцев в ямке между ключицами, сдвинув переплетение цепочек. Чимин не смотрел в ответ, и сердце у него билось часто-часто. Они уже касались друг друга, но никогда это не было таким осознанным. Процесс раздевания невероятно все усложнял, как будто был интимнее их ночных объятий. Юнги справился с тремя верхними пуговицами, отвел ткань и уложил ладонь на голую кожу, чтобы лучше чувствовать ритм. Чимин закусил щеку изнутри. Юнги наклонился и поцеловал его в открывшийся вырез. Он стащил рубашку с Чимина, плотно ведя ладонями по плечам. — А это, — Юнги коснулся сбившихся с шеи застежек, — будем снимать? Или оставим тебя немного одетым? Чимин улыбнулся в ответ, как показалось ему, с благодарностью, и промолчал. Юнги сжал в ладонях одно из его запястий. Раз Чимин решил оставить украшения на шее, то и кольца тоже снимать не стоило. Юнги просто отодвинул пару от основания пальцев и лизнул. Рука Чимина автоматически сжалась на лице Юнги — и так же быстро расслабилась, когда он погладил нежное место в сгибе локтя. Чимин впервые позволял рассматривать себя настолько внимательно. У него были худые руки, узкая грудная клетка, небольшие и очень темные соски с идеально круглыми ареолами, ни жира, ни мышц — Юнги с легкостью пересчитал все ребра ладонью. Бывали люди, по которым можно изучать мускулатуру. Чимин скорее был пригоден в качестве модели скелета. Наверное, сладкая вата — не такая уж плохая идея. Юнги осторожно ощупывал каждый открывающийся ему участок, не встречая сопротивления, и был так захвачен этим, что не заметил, как Чимин, устав смущаться, принялся раздевать его в ответ. Футболку они стащили в четыре руки и довольно быстро избавились от брюк. Чимин пытался касаться Юнги так же, как сам Юнги касался его — но, сосредоточенный на результате, легко терял интерес. Тогда Юнги уложил руки Чимина себе на плечи — часы и кольца щекотали кожу, — а сам опустился на колени перед ним. — Ну как? — спросил Юнги, дотронувшись до болтов на ширинке его джинсов. — Или мы можем забраться под одеяло и сделать что-нибудь знакомое. Чимин скользнул по нему взглядом: — Нет, продолжай. Не так много времени осталось. Какая это была неделя? Конец третьей? Уже четвертая? А вот на ногах мышцы были видны отчетливо, крупные прямая и медиальная, икроножная и большеберцовая. Юнги такими похвастаться не мог. Он помнил, что на ощупь на задней стороне бедра они тоже выпуклые и плотные. И все они напряглись, когда Чимин приподнял бедра, чтобы Юнги стащил с него трусы. Мягкий член был розовым и нежным, без выраженной головки. Уретра сквозь него очевидно не шла — ее выход был где-то ниже, между половых губ. — Хватит пялиться, — сказал Чимин беспокойно. Юнги дотянулся и провел пальцем от основания члена к кончику. Чимин замер. — Неприятно? — Не осторожничай так. Нет, не неприятно. Но это болезненное ощущение, — поделился он. — В смысле, мне не больно по-настоящему, но болезненно, пока не прилила кровь. Даже если я касаюсь себя сам. — Тогда я немного подожду, — решил Юнги. Он удобнее устроился на теплом полу между колен Чимина, провел по внутренним сторонам бедер и остановился, не доходя до паха. Переложил ладони на талию. Наверное, сейчас и был лучший момент для рассказа. — Я учился в Корейском национальном. — Ты думаешь, у меня встанет на твое образование? — с ехидцей спросил Чимин. — Все возможно, — сказал Юнги. — Итак, Корейский национальный... — Университет искусств? — Да. Не транспорта же. — Юнги улыбнулся половиной рта. — Хотя было бы забавно. Он продолжал невзначай поглаживать Чимина — по бокам и бедрам, заходил на ягодицы и спину, обхватывал круглые колени и тут же отпускал. — Когда занимаешься чем-то постоянно и делаешь это сам, а не только изучаешь со стороны, многие вещи начинаешь видеть по-другому. Обращаешь внимание на сложность и приемы и забиваешь на жанр и источник. Все распадается на эффекты и технику. А если ты смог получить удовольствие как зритель, а не как коллега — значит, смотришь на что-то действительно превосходное. Чимин, заинтересованный, молчал. — Я брал курс портрета трижды. — Юнги повторил для Чимина то же, что рассказывал Джину несколько дней назад, но уже по другой причине. — Сотни натурщиков: одетых, раздетых, молодых, старых, кривых, худых, полных, с веснушками и без, спортивных, волосатых... Один раз нам позировал человек без руки. — И как? Юнги пожал плечами. — Никак. Нарисовал его. Ну, без руки и без руки, мало ли что бывает. Потом он оделся, надел протез, как у терминатора, попрощался и ушел. — Я думал, позировать ходят студенты и алкаши, когда денег нет, — сказал Чимин. — По-разному бывает. У него деньги явно были. Чимин серьезно кивнул. Это касалось его напрямую: сейчас, позволяя Юнги раздевать себя, он делал ровно то же, что и тот человек, когда позировал перед художниками. — Я видел такое количество голых людей, — продолжил Юнги, — причем не просто видел, а тщательно рассматривал, что мне уже никто не кажется особенно красивым. И никто не кажется неприятным. Я знаю, как нарисовать, чтобы понравилось зрителю, но внутри себя я утратил чувство различия. В конце концов это просто тело. Чимин молчал, плотно сжав губы. — Я не вижу в тебе ничего необычного или отталкивающего. Все какие-то разные. И в то же время более-менее одинаковые, просто потому что люди. Другое дело, конечно, если бы ты был слоном... — Господи, блядь, Юнги, — фыркнул Чимин и отвернулся. Глаза у него были на мокром месте. — У тебя колени там еще не болят? Давай ляжем. Они забрались на кровать, и Юнги устроился под боком у Чимина, положил ладонь ему на бедро, чтобы в любой момент стиснуть или погладить. — Корейский национальный, — сказал Чимин. — Почему ты работаешь у нас? Мог бы стать настоящим художником. — Я и есть настоящий художник, — проворчал Юнги. — Ты понял, о чем я. Или там дизайнером разных крутых штук... — А вот это уже не художник. — Ладно, иллюстратором в большом приличном издательстве. Расписывал бы христианские церкви. Или писал бы портреты президентов. Ты понял, — с нажимом повторил Чимин. Юнги добавил пару куда более реалистичных вариантов: — Сидел на улице и делал карикатуры на прохожих за три воны. Или детей в младшей школе учил. — Юнги!.. Он вздохнул. Если бы все было так просто. — У меня была стипендия. Она покрывала стоимость обучения и общагу, но еще надо было на что-то жить. — Стипендия, — уважительно пробормотал Чимин. А потом спохватился: — А твои родители... — Не хотели, чтобы я рисовал карикатуры на прохожих за три воны. Ждали, пока я брошу и поступлю в приличное место. Поэтому я подрабатывал. Это сейчас я рисую эротику, а тогда я рисовал порнуху. Частные заказы, мелкие подпольные типа-издательства. — Это легально вообще? — ужаснулся Чимин. — Особенно тогда. — Ну как тебе сказать. Еще я мог развозить пиццу или за кассой стоять в кафе при кампусе. Я хотя бы делал то, что умел и чем хотел заниматься. Юнги несколько лукавил. Развозить пиццу был вполне себе вариант, просто это не продлилось долго. К счастью, он травмировал левую руку — а правой все еще мог рисовать. В ту же неделю он познакомился с парнем, который прекрасно знал английский, японский и кого там за рубежом интересует футфетиш, а кого — фурри. Иностранные клиенты вообще знали множество извращений. Со временем Юнги к этому привык. — Думаешь, зачем я три раза брал портретный курс? За медицинской анатомией тоже еще дополнительно ходил. А потом, когда я закончил, уже были варианты с нормальной эротикой. Юнги считал, что все это просто удачно совпало. Он не искал работу специально и не обивал пороги издательств: возьмите начинающего порноавтора, — просто занимался тем, что устраивало. — И ты, — спросил Чимин совсем тихонько, — на своем месте? — Да, — сказал Юнги. — Да. Должно быть, интерес Чимина требовал ответного вопроса. Юнги большим пальцем погладил внутреннюю сторону его бедра. — Меня позвал Тэхён, — сообщил Чимин. — И все? Он прикрыл глаза. — И все. — Здесь менеджменту платят ниже рынка. А ты такой милый, располагающий, ответственный. Чимин вспыхнул: покраснели щеки, нос, кончики ушей. Юнги говорил ему похожее в их первый серьезный разговор, но никогда не поднимал тему позднее — у них же не какие-то романтические отношения. — Ладно, я понял, почему ты не хотел отвечать. Можно я... как-нибудь потом? Чимин сполз ниже и боднул Юнги в лоб. — Можно. Юнги чуть повернулся — губы проехались по щеке Чимина. Он поцеловал его в краешек рта, в крыло носа, в закрытое веко. Сполз языком от переносицы к самому кончику, заставив Чимина хихикать от щекотки, а потом обхватил его губами. — Фу, какая дикость! — притворно скривился Чимин. Юнги ответил со всей невозмутимостью: — Я тренируюсь. — И опустился ниже. Он уже знал, какие чувствительные у Чимина мочки ушей, какая чувствительная шея. Теперь он узнал, какие чувствительные соски, нежные подмышки, ямка пупка. Чимин то хрипло смеялся, то ахал, когда Юнги осторожно закусывал кожу на животе. Весь низ Юнги тщательно вылизал, не оставив ни единого сухого места выше основания члена, закрытого тонкой складкой кожи. Теплый, уже затвердевший, он терся о его щеку. Запах Чимина здесь был куда сильнее — густой, непонятно-терпкий, оседающий в горле. — Я возьму твою смазку, — предупредил Юнги и уже протянул руку к сдвинутым бедрам, но Чимин вскинулся и потянул его за волосы: — Нет. Нет, не нужно. Я разрешал только отсосать. Юнги успокаивающе погладил его по боку. Он ожидал чего-то такого, потому и озвучил, прежде чем дотронуться. — Хорошо. Конечно. Я возьму тогда обычную. Где-то она у него была, целая бутылка. В ванной, что ли? Идти сейчас туда. — Слюны будет достаточно, — ответил Чимин. Его ладонь соскользнула с затылка Юнги. Легкое прикосновение обожгло ухо, а потом и вовсе исчезло. Юнги поймал на язык кончик члена — а потом медленно вобрал целиком. Он не был похож на обычный мужской: несколько меньше, без вен и уздечки, без собственной смазки — почти безвкусный. Плотный, приятный на ощупь, удобно помещался во рту. Юнги то выпускал его почти полностью, то заглатывал снова; давил языком в поисках чувствительных точек. Чимин над головой дышал часто, со всхлипами, хватался за плечи Юнги. У него задрожали бедра. Юнги крепко придавил их постели, не давая двигаться — и вот тогда он почувствовал: долгие, глубокие сокращения мышц. Чимин позволил себе один протяжный тихий стон и замолк, тяжело дыша. Юнги выждал несколько секунд — Чимин не спешил отталкивать, похоже, ему нравилось все еще находиться в нем, это тепло и давление, — а потом все-таки выпустил его изо рта и сел. Вытер губы тыльной стороной ладони. Никакой спермы — тоже удобно. Чимин глядел из-под ресниц, неуверенно ему улыбался — и это было заразно. Его оргазмом Юнги был доволен, как своим собственным. Он плюхнулся на постель рядом и быстро поцеловал Чимина в плечо. Интересно, делали ли ему минет раньше? Вряд ли. Если только те двое, из-за которых Чимин теперь доверяет людям еще меньше, подумал Юнги со странным раздражением. Потянулся обнять его. Головка собственного все еще возбужденного члена проехалась по чужому бедру — и в этот момент Чимин вздрогнул. — Что такое? — напрягся Юнги. Чимин медленно прикрыл и открыл глаза снова. — Ничего. Все нормально. Он приподнялся на локте и снова тем самым плавно-заученным движением потянулся ниже. Юнги перехватил его за плечо. — Что случилось? Чимин недовольно освободился из хватки. Он повел рукой — и Юнги разжал пальцы. — Вроде как моя очередь. — Чимин, объясни. Не хочешь объяснять — скажи, что не хочешь говорить. Только не надо вот так... Ты обещал на мизинчиках. Чимин сел, поджав губы. Прикрылся краем простыни, снова отдаляясь. — У тебя стояк, — наконец сказал он. — Ты ведь его уже видел, — напомнил Юнги. — У нас с тобой сейчас был секс. Так что, наверное, это нормально? То, что ты меня возбуждаешь. Он постарался говорить мягко, чтобы не спугнуть Чимина. — Ну да, — откликнулся тот. На всякий случай Юнги подтянул к себе подушку и прикрыл ей пах. Еще одна потенциальная жертва химчистки. — Что тогда? Чимин хмурился; к щекам, лицу, груди прилила краска. Юнги хотелось, чтобы он озвучил сам — или хотя бы прямо отказался говорить. У него были варианты, но версии были похуже и получше. Есть проблемы, которые решаются легко, а есть такие, на которые требуются годы. — Я раздет. И я не контролирую ситуацию, — скупо пояснил Чимин. В целом понятно, но. — Но ты контролируешь. Ты всегда можешь сказать мне... — Давай без этого, — с раздражением перебил Чимин. — Скажи это моим... автоматическим реакциям. — На самом деле нет большой разницы, спиной к тебе или лицом. — Юнги подумал, что стоит зайти с другой стороны. — Я ведь мог бы и повернуться, но не поворачиваюсь. Потому что мы договорились. И с остальным точно так же. Если ты просишь меня чего-то не делать — я не делаю. Только вот объяснить это придется словами. Чтобы Юнги знал. — Скажи это моим, — повторил Чимин, — автоматическим реакциям. — Мне кажется, ты физически сильнее меня. Всегда можешь дать в челюсть. Или в пах. На лице Чимина промелькнуло удивление. Он пошевелился, сильнее натягивая ткань на колени. — Я никогда об этом не задумывался. — На самом деле... Юнги медленно подбирал слова. Он хотел сказать: я думал, что я достаточно безопасный. Но это слишком самонадеянно. Да и звучит — то ли как обида, то ли как упрек. Или: я думал, ты посчитаешь меня достаточно безопасным. Но от Чимина это тоже не вполне зависит. Возможно, просто нужно больше времени, обнимашек перед сном, совместной дрочки... свиданий, общей работы, собаки, мытья посуды в конце концов. — В общем, — определился наконец Юнги, — если у тебя получится объяснить — не обязательно сейчас, просто как-нибудь — я буду рад. Так хотя бы будет понятнее, что делать. Или вообще ничего не делать. Чимин отвернулся к окну. Юнги видел теперь его голую спину с выступающими позвонками, родинками на шее, той самой татуировкой с фазами луны, идущей вдоль позвоночника. — Да нечего там объяснять. И так понятно. — В том-то и дело, — вздохнул Юнги, — что нет. Чимин сидел, ссутулившись, и Юнги вдруг пришло в голову, что он мог прозвучать двусмысленно. — Когда я сказал про «вообще ничего не делать», я не имел в виду паковать чемоданы для Чеджу. — Ага, — тускло сказал Чимин. — Мне показалось, кое-что тебе понравилось: в одежде, или когда я спиной, или можно придумать похожее. — Минет мне тоже в целом зашел, — заметил он. — Отлично, — обрадовался Юнги, не столько тому, что Чимину понравилось, когда он отсасывал, сколько тому, что он вообще отвечал. — Чимин. — М? Юнги и сам толком не знал, что хочет сказать. — Можем подумать об этом позже. Как насчет второго ужина? Чимин тихо хмыкнул. — Я закажу. — Прекрасно, тогда я в душ. Юнги поднялся, все еще прикрываясь подушкой. — Будешь дрочить? — с непонятным выражением спросил Чимин. — Нет. Зачем? — удивился Юнги. Он даже отвел подушку в сторону и посмотрел вниз, чтобы убедиться: стояка давно никакого не было. Можно было возбудить себя снова, но дрочить не хотелось. Чимин криво улыбнулся и дернул плечом. К тому времени, как им привезли едва теплую еду во влажных пакетах, в душе успели побывать они оба. Чимин, одетый в пижаму — свою собственную, привезенную из дома, — грел руки о чайную чашку. Он беспокойно оглаживал ее бока, будто в поиске потерянного цыплячьего хвостика. — Как давно у тебя кто-то был до меня? — спросил он неожиданно. Юнги повезло, что он успел проглотить, иначе весь стол оказался бы в недожеванном пибимпабе. — Отношения или секс? — спросил он, откашлявшись. — Секс, — не раздумывая, ответил Чимин. Юнги уже плохо помнил того парня — было неловко и как-то грустно, а наутро он не знал, куда деваться от раздражения: ему не нравилось это остаточное ощущение чужого присутствия, смятая постель с запахом незнакомых духов, презерватив в мусорном ведре, чашка в раковине и утопленный в ней окурок, не так составленная обувь у порога. Главным образом раздражала мысль о том, что здесь с ним был кто-то посторонний. Он прибрался и открыл окна, оставив включенным кондиционер. Выбросил мусор, захватив и то, от чего давно хотел избавиться, но руки не доходили. Вымылся. Долго и тщательно скреб себя, до покрасневшей кожи. И уже потом, стоя у окна и разглядывая куцые, уже облетевшие кусты дикой сливы на другой стороне дороги, подумал: да ну его, этот секс с другими людьми. Сплошные проблемы. — Года три назад. Или немного больше. Весной. Тогда вообще многое поменялось. Чимин отставил кружку и обеспокоенно спросил: — Тебе вообще нравится секс? — Конечно, — удивился Юнги, но тут же вспомнил: он ведь спрашивал у Чимина то же самое, пусть и по другой причине. — Тогда... может, секс тебе нужен раз в три года? Раз в год? Теперь Юнги понял природу вопроса. Чимин удивлялся, почему он не ушел дрочить. Почему он вообще так легко останавливался и отказывался — уже несколько раз за эти недели. — Нет, либидо у меня довольно обычное. Важнее, с кем и при каких обстоятельствах. Чимин неловко потер шею. Как бы он не решил, что сам он не тот, кто нужен, да и обстоятельства неподходящие. Но, похоже, именно это и происходило. Чимин схватил свою кружку, долил кипятка, прошелся от стены до стены и обратно. Вернулся за стол. Побарабанил пальцами по фарфоровому боку. Поставил кружку между контейнерами. Поднял. Поставил снова. Юнги хотел было вмешаться, но Чимин все-таки заговорил: — А сейчас... Черт. Как бы сказать. Я просто... Я спал с женщинами раньше, но для гетеро я недостаточно мужчина, а для лесбиянок — недостаточно женщина. С мужчинами оказалось проще. Есть жопа — и нормально. У всех есть жопа. Но я обычно выбирал мужчин не только поэтому. Им... проще доставить удовольствие. Гораздо понятнее. А ты... Юнги как-то совсем упустил из виду этот момент. Чимин хотел быть полезен, хотел нравиться, искал одобрения — в той форме, к которой привык, — и теперь не видел отдачи. Он, с одной стороны, боялся чего-то: не хотел секса с проникновением? Вспоминал что-то неприятное? Юнги боялся представить, что могло произойти с ним. Все еще опасался показаться некрасивым? Ему не нравилась инициатива Юнги? А с другой стороны — переживал, что со своими страхами и ограничениями не делает для Юнги достаточно. — Мне нравится спать с тобой, — озвучил Юнги. — Ты мог заметить. Очень. Все хорошо. Просто у меня не встанет на человека, если он огорчен. Я тогда тоже огорчаюсь. Чимин смотрел на него широко раскрытыми глазами, и Юнги пояснил для надежности: — Если ты нервничаешь или расстроен — в чем тогда смысл трахаться? Нам же вдвоем должно быть хорошо. Чимин с совершенно несчастным видом приподнял брови. — То есть ты думаешь «ну, наверное, смысла нет», и твой член такой «ладно, тогда я спать»? Это разве так работает? Через логику, убеждения? Юнги мотнул головой. — Это не логика. — Он отзеркалил: — У меня такая автоматическая реакция: тебе плохо — я не хочу. Чимин опустил локти на стол и потер лицо. Юнги успел испугаться, что расстроил его еще сильнее, но тут Чимин посмотрел на него через щель между пальцами. — А эти три года... — Я дрочил, — прояснил Юнги этот безусловно сложный вопрос. Чимин издал звук, отдаленно напоминающий короткий смешок. Кажется, напряжение начало его отпускать. Юнги снова был заперт в своей невозможности обнять его и утешить — Чимин не жаждал прикосновений. А еще между ними был стол. И свет на кухне почти такой же яркий, как дневной. Здесь тоже можно быть честными, открытыми даже — но не близкими, как это бывало в их спальнях. — Я хотел спросить, ты так боялся огорчить и огорчиться? — объяснил Чимин. — Но про дрочку тоже важно. Без шуток. — Да нет. — Юнги откинулся на стуле. — Я не хотел спать с незнакомыми, а знакомые мне не нравились. — И за все это время тебя ни с кем не свели и не заставили сходить на свидание? — Мне же не пятнадцать, чтобы я не мог отказать, — вздохнул Юнги. — Хосок пытался. Джин, кстати, тоже. Но я просто не хотел. Не видел смысла искать кого-то специально. Мне было нормально и так. — Смысла... — задумчиво повторил Чимин. — Вы с членом какие-то сложные. Продуманные. Юнги поморщился. — Ты будешь грибы или я доедаю? Чимин подтолкнул к нему контейнер. — Я что-то не так сказал? Все-таки ему нельзя было отказать во внимательности. Юнги вздохнул: — Я тоже предпочел бы, чтобы меня считали обычным. Чимин прижал пальцы к губам. — Изви... — А еще так рейтинговые сцены придумывать удобнее, — перебил Юнги. Он сказал единожды и не хотел больше к этому возвращаться. — Сублимация, все такое. Чимин натянуто улыбнулся. Он честно держался еще несколько минут, но потом все же спросил: — Почему тогда согласился сходить со мной на свидание в самый первый раз? Я ведь тоже непонятно кто. Или я был слишком подозрительный? Юнги поднял на него взгляд. — Я хотел тебя расспросить, но согласился не поэтому. И сразу знал, что, скорее всего, соглашусь, что бы ты ни предложил. — Почему? — повторил Чимин, все еще не понимая. — Ты не непонятно кто. Я знал, кто ты, какой ты. О тебе говорили мои друзья и наши коллеги. Я видел тебя — по паре секунд, но почти каждый день. Слышал, как ты смеешься и как ругаешься. Тут не имеет значения, что мы с тобой не общались лично, — ты никогда не был посторонним для меня. Чимин устроил подбородок на сцепленных руках и так глубоко задумался, что до конца ужина не проронил больше ни слова. Когда они уходили спать, Юнги не выдержал и попросил: — Можно тебя обнять? И Чимин, почти не раздумывая, обнял его первым.