Когда Гоголи переехали в небольшой городок графства Оксфордшир, где-то около Вудстока, то некоторое время жили в гостинице. Им предоставили один номер на двоих, со старыми, скрипучими кроватями и застиранным постельным, к которому даже непривередливому в целом Николаю было до брезгливости неприятно прикасаться. Завтраки тоже не радовали, особенно, кислый чай, и парень был рад, когда они с отцом наконец съехали.
Теперь жили в небольшом, в два этажа, колоритном домике, который выглядел, словно изображение сельской Англии на картинке из книжки. Фасад из обветшалого кирпича, хрупкая черепица, цветом напоминающая мокрый камень, деревянные окна. В спальне у Николая тоже было одно, но вид на мощеный булыжником прилегающий к дому двор загораживали раскидистые ветви растущего рядом дерева. На первом этаже жила хозяйка: это женщина была лет на десяток старше отца Николая, но выглядела моложе своих лет и ухаживала за собой, была вдовой, а еще очень заинтересованно смотрела на мистера Бэзила Гоголя. Последнее, правда, Коля хотел бы не замечать, но он был довольно внимательным парнем сам по себе.
Второй этаж же был полностью в распоряжении Гоголей. После того, как наследство, оставленное дядей, покрыло все долги отца, им теперь не нужно было вечно переезжать с места на место. Теперь они жили, считай, на остатки наследства, ведь отец не думал о том, чтобы найти работу: по его словам, решил сосредоточиться на книге — он был писателем — и теперь все свое время посвящал творчеству, запираясь в своем кабинете.
Дорога до дома прошла, как в тумане, и Николай с трудом мог вспомнить то, что произошло после того, как они с Федором расстались в лесу. Поднявшись наверх, Коля, не говоря ни слова, сразу же направился к себе. На ходу стянул пальто, небрежно повесил на спинку стула и рухнул на кровать, как есть в мокрой одежде, закрывая отяжелевшие веки. Он устал. «Всего секундочку», — подумал Гоголь, сразу же отрубившись.
Не помнил, как проснулся, доплел до шкафа, сменил одежду и снова улегся, а сон не замедлил принять его в свои объятия. Второе пробуждение далось значительнее тяжелее. И кроме того…
— О, ты проснулся, наконец. Мистер Уотстон звонил: сообщил о том, что
кое-кто опять пропустил его занятие. Николай! Вижу, ты не понимаешь, о чем я…поговорим о твоем поведении позже, когда тебе станет лучше. Тогда и объяснишь заодно, почему твоя форма валялась мокрой на полу.
…отец был в комнате и строго смотрел на Гоголя, протирая его лоб какой-то влажной тряпкой. Было жарко, воздух будто потяжелел и теперь давил со всех сторон, голова раскалывалась, болела, будто на нее тоже давило — сжимал в тисках собственный череп. Николай отстраненно подумал, как редки были проявления отеческой заботы, даже в этот миг Бэзил Гоголь не суетился вокруг постели, а спокойно сидел рядом, обтирая вспотевший лоб сына и отчитывая одновременно.
«Федор был прав»,— в тумане подумалось Коле. — «Заболел». Проглотив какое-то горькое лекарство, парень застонал и перевернулся, отворачиваясь от отца и смотря мутным взглядом в окно. Снаружи темнела ночь.
— Завтра сделаю звонок в школу, скажу о твоем состоянии, — скрипнул стул. — Отдыхай, Коленька.
Ушел.
«День дрянь». Николай остался в полном одиночестве, и события, произошедшие за последние двадцать четыре часа, навалились на него с головокружительной тяжестью. Стена с зияющим чернотой окном размывалась перед глазами, но Коля не собирался сейчас плакать и, упрямо сжав зубы, зарылся всем лицом в подушку, желая только одного:
исчезнуть навсегда.
Как отец и сказал, следующим днем он позвонил мистеру Уотсону, и целую неделю после этого Гоголь проторчал в своей комнате, несмотря на то, что выздоровел он уже через три дня после злополучного «купания». Время тянулось, тянулось,
тянулось чертовски медленно! Коля подозревал, что таким образом дорогой папа наказывал его (знает ведь, что парень терпеть не может оставаться надолго взаперти).
Николай читал несколько книг одновременно.
Играл сам с собой в шахматы, вживаясь в роль своего незримого соперника, и досадовал, проиграв партию.
От скуки выучил гамлетовский монолог и очень экспрессивно исполнял, кружась по спальне.
В конце концов спустился к хозяйке; мадам обрадовалась компании и тут же засуетилась, угощая чаем и пирогами. А потом произошло следующее: женщина как бы вскользь оборонила про свое увлечение шитьем, но Коля загорелся и принялся подробно расспрашивать. К концу своего «наказания» у него в шкафу висел самостоятельно сшитый костюм.
— Хммм, чего-то не хватает, — нахмурился Гоголь, придирчиво рассматривая полосатые брюки и черно-белый жилет.
Раздраженно вздохнув и взмахнув руками, как будто за ним наблюдали сторонние зрители, и хотя Николай знал, что никто за ним не наблюдает и не оценивает, даже будучи наедине, не мог отказаться от прилипчивой, как мед, артистичности. Парень сделал несколько кругов по комнате, пока его не осенило:
— Точно! Шляпа! Для полного образа не хватает шляпы, конечно же, и как я сразу не догадался? — он (в который раз) бросил взгляд на обнимающее спинку стула пальто, подаренное (
подаренное ли?) Достоевским, и с огоньком в глазах добавил, громко щелкая пальцами, — и плащ! Нужно где-то достать обязательно плащ, белый.
Единственное, что смущало Гоголя за все это время, было то, что единственный его школьный друг, ну как друг — приятель по несчастью, хороший очень, такой правильный парнишка — ни разу ни навестил его, ни позвонил по домашнему даже.
Коля не расстроился и был счастлив, когда спустя вечность увидел одноклассника, который распластался по парте, уткнувшись лицом в скрещенные локти и слушая что-то в плеере.
— Сигма!..— воскликнул парень и схватил упомянутого за острое плечо.
Сигма вздрогнул и забавно подскочил, вскрикивая. Увидев перед собой довольное лицо Николая, он застонал и возмущенно стукнул потревожившего его покой кулачком в грудь.
— И тебе привет, Коля, — пробурчал. — Слышал, ты приболел, но сейчас выглядишь полностью здоровым и полным сил. Рад за тебя, но не от всей души.
— Все так, но какими же долгими были последние дни, знаешь ли. Сердце болело, что один мой хороший друг даже не пришел ко мне, чтобы скрасить одинокие-одинокие дни своими шутками, знаешь ли.
— Шутки — это твоя территория, хотя я не нахожу их смешными. На самом деле я очень «серьезный молодой человек», как говорит папа.
Сигма замолчал. Вдруг его лицо изменилось — помрачнело, и парень с грустью проронил:
— Извини, — Николай выпрямился, внимая, — что не навестил. Я хотел, даже собирался захватить пирожки, знаю ты их любишь, да-да, не улыбайся так! раздражаешь! — Сигма взмахнул челкой. — Так вот. Я хотел, но папа… Понимаешь…
Сигма замялся, но Николай перебил друга, с ногами забирась на подоконник.
— Но твой отец хочет, чтобы ты зарылся в учебники и не вылезал, пока не умрешь самой глупой смертью — от скуки! — либо, пока не сдашь вступительные экзамены в Оксфорд или куда он там думает тебя засунуть, бла-бла-бла, тысячу раз это слышал, и что.
— Я знаю, что он хочет мне самого лучшего и так заботится обо мне, — Сигма вздохнул. Подперев подбородок, он отвернулся от Коли, рассеянно наблюдая за другими учениками в кабинете, признался.— Говорит, что с моими способностями я легко устроюсь в жизни, если пойду в банкиры…или юристы… Понятия не имею, но он откуда-то узнал о, хм, моем увлечении…—
Этим увлечением были азартные игры. Николай был в восторге от того, что такой правильный мальчик, как Сигма, был страстным игроком в покер. И, главное, играть у него получалось виртуозно.
—…Так что, теперь он полностью контролирует, чем я занимаюсь после школы. Бред. Серьезно, Коля, он даже заезжает за мной после, несмотря на работу. А еще, — тут парень хмыкнул и повернулся к Гоголю, — запретил общаться с тобой. «Дурное влияние» — его слова.
Для Николая не было новостью, что он не нравился господину Аанго. Только Гоголь собирался разразиться лавиной слов, высказав, что он думает по поводу клетки, в которую любезно хочет заточить Сигму собственный отец, как в кабинет вошел учитель, и Коля стремительно соскочил с подоконника. Бросив «потом поговорим», парень пружинистой походкой направился к своей парте, находившейся на другом конце класса.
Тригонометрия. Одного названия предмета хватало, чтобы почувствовать желание не появляться на занятии, и обычно Гоголь так и поступал. Он не любил, к тому же, долго сидеть на месте (просто мука) и «почему в обществе так принято, почему в жизни, по-хорошему, так много всяких правил и условий» — спрашивал себя и сразу же отвечал: «потому что общество глупое». Глупое и несвободное.
Николай не внимал монотонной речи учителя, предпочитая рисовать карандашом в тетради. Поначалу абстрактные штрихи стали вырисовываться в определенный портрет.
Кто бы мог подумать. С листа на Николая смотрел молодой человек с лукавым прищуром глаз, по-женски нежными чертами лица, обрамленным черными волосами. Закончив с челкой, Коля отложил карандаш и уставился на рисунок. Некстати вспомнились последние слова Федора: «Не ищи меня» — так, кажется, он сказал. Что ж, придется его неприятно удивить, потому что Гоголь желал сделать ровно наоборот.
Он почувствовал сожаление: бессмысленный урок мешает обсудить с Сигмой «головоломку Достоевского», как Николай окрестил для себя ауру таинственности, окружающую Федора. Почувствовав на себе чужой взгляд, парень поднял голову и, встретив строгий взгляд учителя, широко улыбнулся.
***
— Миленький, ты чего, серьезно, да?
— Не называй меня так! Я тебе не миленький, это во-первых. А во-вторых, ты же знаешь, что если ослушаюсь сейчас, то потом проблем будет вдвое больше.
Эти слова, конечно, имели под собой смысл. Отец Сигмы, уважаемый всеми Аанго Сакагучи, был полисменом — и не просто констеблем, а сержантом. С ним шутки плохи. Николай не был глуп и понимал это, но все его существо противилось мысли, что его друг будет пропадать за книжками вместо того, чтобы веселиться с ним и наслаждаться жизнью, в конце концов, это был последний их год в школе.
Просто невыносимо от этой мысли.
Занятия закончились полчаса назад, а за Сигмой до сих пор не приехали. Так вышло, что сейчас они коротали время во дворе, разместившись на скамье, спрятанной за большой клумбой. Коля выложил все, что произошло неделю назад, особенно выделив момент знакомства с
Федей.
Гоголь рассмеялся, когда после ответа на вопрос «А что ты делал у реки вообще» (— Хотел убить себя. Не получилось), Сигма пораженно вскрикнул, вытаращив глаза. По ходу разговора выяснилось, что ситуация с головоломкой Достоевского в самом деле подозрительная. «Это странно», — серьезно сказал Сакагучи, — «Я живу здесь всю жизнь и ни разу не слышал про него, даже не видел никого похожего под твое описание».
Такой поворот только сильнее распалял Колю.
(«Становится интереснее»)
— Мы просто посидим в пабе, попьем сок, расслабимся и никакого покера, клянусь... а то известны мне твои, хм-хм, наклонности.
Было видно, что Сигма колеблется. Николай замолчал и просто болтал ногами, откинувшись на скамейке и наблюдая за проплывающими по бледно-голубому небу облаками.
Мимо выбранного ими места проходила одноклассница, совершенно неожиданно завернула за клумбу и остановилась прямо перед парнями. Кека Изуми. Она обладала шармом, который Гоголь находил весьма занимательным: будучи нехарактерно серьезной для своего возраста, она бесспорно умела очаровывать так, как очаровывала бы какая-нибудь легкомысленная кокетка.
Да, Кека была милой, без сомнения.
Секунду помявшись, девушка скрестила руки и без намека на улыбку обратилась прямо к Сигме:
— О, вы тут.
На Николая она даже не посмотрела, тот же не поменял позы, был спокоен и ни единым мускулом не показал, что как-то заметил присоединение кого-то еще к их скромной компании.
— Слышала, ты силен в математике, Сигма. Мы мало знакомы, но хотела попросить...может, тебе не трудно помочь мне с домашней работой? Если у тебя есть время для этого, — на этих словах Гоголь не выдержал и все-таки лениво скосил глаза вправо и не удивился, заметив, как зарделся Сигма. Любопытно.
Сигма неестественно выпрямился и промычал, что привет, да, конечно, ему не сложно, всегда рад помочь. Сделал вид, что не заметил протяжное «пфффф» слева, только щеки сильнее покраснели.
— Я рада. Тогда, может, в паб?
Теперь она смотрела прямо на Гоголя. «Какая картина складывается, просто прелесть»,— довольно подумал Гоголь, зная, что эта партия осталась за ним. Сегодня они все-таки опрокинут сэра Аанго, пойдут в паб и наконец (уже!) повеселятся.
Повеселиться не удалось. Николай кисло смотрел на то, как эти двое сидят рядышком за столиком и, склонив головы, сосредоточенно обсуждают, кто бы мог подумать, математику.
—…признаю, геометрия треугольников даётся мне легко, было бы иначе — папа позаботился б о репетиторах, он считает, я хорош в цифрах.
— О, ну он прав: ты правда хорош, — промолвила Кека, рассматривая что-то на исписанном Сигмой листочке. Получив комплимент, парень смутился и поправил волосы, пряча покрасневшие уши.
Скука! Коля громко процедил сквозь зубы свой безалкогольный глинтвейн.
Отдохнув и разговорившись, их маленькая группа покинула заведение, любимое не столько местными работягами, сколько старшими школьниками. Гуляли по тихим улицам, зашли в какой-то антикварный по виду магазинчик, который оказался не антикварным вовсе, а самым обычным магазином подарков. Кека зависла некоторое время перед прикрепленной к стене катаной, но остановила выбор на книге из серии японской литературы. Сигма тоже прикупил себе вещичку (— Очки?! А зачем? Они тебе совсем не пойдут!; — Замолчи, Николай! Это для отца, придурок). В свою очередь, Гоголь мялся, не решаясь взять что-то себе, но когда они уже стали уходить, все же импульсивно развернулся и под вздохи Сигмы обзавелся новенькими красными перчатками, шляпой и колодой старинных, с виду, карт.
— Он всегда такой? — услышал он шепот Кеки.
— Всегда, — тихо ответил Сигма и тут же громко обратился к Николаю. — Что за набор фокусника, я чего-то о тебе не знаю?
Коля кружился, счастливо зажмурившись. Эти вещи определенно будут хорошо смотреться с костюмом, который он сшил на днях. Только плаща не хватает.
— Отвечать на это, милый мой друг, я не буду. В каждом мужчине должна быть загадка! тайна! шарада! викторина!.. го-ло-во-лом-ка!
Мудро изрек и подмигнул компаньонам. На лице Кеки отражалось четкое желание покрутить пальцем у виска.
***
Одной рукой Николай уплетал ужин, а другой держал перед собой газету. Утренние сводки он предпочитал читать вечером, было в этом свое очарование. Потревожил его одиночество голос отца — крикнул, что Колю к телефону. Не медля парень вскочил с места и понесся к стационарному телефону.
Взяв трубку и проследив, чтобы отец оставил его одного, Николай произнес, дожевывая гарнир:
— Можешь говорить.
В трубке зашуршало. Временами она работала с помехами.
— Что? Повтори, я не понял.
— Говорю, не поверишь, что произошло! — торопливо говорил на том конце провода Сигма. — Я-то думал, почему папа сегодня забыл про меня, обычно он вовремя приезжал…у нас насто-…-во, представляешь?
Коля не представлял.
— Чертов телефон, затрахал уже, повтори еще, раз, Сигмочка, что случилось, не понял вообще, — выругался Гоголь.
— Убийство!
Коля вздрогнул. Правда, скорее от крика в ухо, чем от самого слова.
— Сегодня нашли тело в лесу, какая-то девушка. Но убили ее неделю назад и еще-…-шал, что очень похоже на старые преступления, много лет назад.
Сигма замолчал. Гоголь тоже был тих, только тяжело дышал в трубку. Внезапно ему стало холодно, словно он с головой занырнул в ледяную реку. Мысли на секунду превратились в разрозненные осколки, чтобы незамедлительно собраться в стройный и жуткий пазл.
— Сигма.
В ответ негромко:
— Да, я тоже сначала про него подумал. Просто…подозрительно. Очень.
Федор. Может ли… Нет-нет-нет, это бессмысленно, но такое совпадение... Что в тот день, ровно неделю назад, забыл в лесу этот странный парень. И почему…
«Не думай искать меня»
Николай похолодел сильнее.
— Мы не можем быть уверены-…-разговор.
— Да, — согласился Гоголь, — поговорим завтра. В школе, перед уроками. Буду ждать на том же месте, где скамейка за клумбой.
С непонятной смесью эмоций Коля повесил трубку.
