Определение слову «Романтика»

      В крепости ореол святости Нёвиллета спадает. Заключенные, пусть и принимали свое наказание и свою судьбу, но не все могли смириться — а Нёвиллет, отражающий судебную систему одной своей персоной, вызывал не восхищенные вздохи и просьбы дать интервью, как на поверхности, а перешептывания и косые взгляды. Так было всегда. Но после того, как их с Ризли отношения всплыли наружу — Нёвиллета в крепости окружала только густая тишина.       Ризли тоже.              Не все могли принять и смириться — пусть и вслух никто ничего не скажет, но Фонтейн — не Мондштадт, полный свободы, и не Ли Юэ, где личная жизнь не волнует никого постороннего. Отношения между двумя мужчинами — скандал. Между верховным судьей и управляющим тюрьмой — абсолютный нонсенс. Одно умножается на другое, и получается сюжет, достойный того, чтобы стать театральной постановкой, но вот только что Нёвиллету, что Ризли, не кажется обсуждение их личной жизни веселым или интересным. Ризли так тем более.              Скандальные новости от Паровой Птицы!       Тайные интриги судебной системы Фонтейна: отношения, ставшие общественным достоянием!       Эксклюзивное интервью от очевидцев!       стр.2              — В тот день мы с женой, как и было привычно, отправились в Люцерну на кофейный перерыв, и…       — Мы, мелюзины, давно видели особую связь между месье Нёвиллетом и месье Ризли, но и не подозревали, что людям это так…       — Кто бы мог подумать, что они.. вот такие!              У Ризли в кабинете валялись все последние выпуски газеты. Он не мог не читать — желание следить за новостями, пусть и плохими, перекрыло у него здравый смысл, и каждую полученную газету он открывал дрожащими руками. И ведь знал же, знал, чем все кончится — и все равно тогда решил рискнуть: а стоила ли эта игра свеч?       Сейчас же они с Нёвиллетом в молчании и тишине спускаются на лифте вниз. Ризли молчит, потому что знает: скажи он хоть слово, и не сможет остановить свой поток тревожных мыслей — а Нёвиллет был не тем, кто может с этими мыслями что-либо сделать. Так Ризли казалось. Нёвиллет же молчал… просто потому что молчание иногда было красноречивее разговоров.       У Ризли в кабинете валяются все последние выпуски газеты. Нёвиллет замечает их сразу же, стоит подняться по винтовой лестнице наверх. Что-то на полу около тахты, что-то на полках шкафов, что-то на столе. Бесстыдно много. Признаться честно, сам он их не читал и не собирался — слишком уж много чуши про него писали репортеры. Он поднимает на Ризли взгляд, отводя от газет; Ризли по ящикам стола ищет что-то и наконец достает небрежного вида коробочку, полную разномастных пуговиц, ниток и игл.       — Зачем вы читаете их?       — М? Паровую Птицу? — он пожимает плечами. — Хочу быть в курсе того, как люди реагируют на нашу с вами любовь. Не сказать, что положительно...       — Не думал, что вас волнует мнение других людей, — Невиллет обходит стол. Расстегивает и снимает верхнюю одежду, убирая на спинку тахты.       — Я тоже не думал, что меня волнует мнение других людей. Я не о себе переживаю, а о…       — Обо мне?       Ризли кивает. Повисает тишина. Герцог садится на тахту и машет рукой, приглашая Нёвиллета к себе. Тот садится рядом и расстегивает рубашку.       Нужно зашить рукав. Для того они сюда и пришли сразу после тренировки. Не в город же.              И, вроде бы, запал прошел; остался лишь неприятный осадок пережитых эмоций, но Ризли все порывался поговорить и обсудить. Даже Нёвиллет, которому все человеческое было чуждо, ощущал напряжение, витающее вокруг Ризли.       Играет тихая музыка из запущенного граммофона. Пианино. Кто бы сомневался.       Невиллет снимает рубашку и отдает ее Ризли. Не спрашивая разрешения, но зная, что получит его беспрекословно, накидывает на себя тяжелую меховую куртку.       — Хотите об этом поговорить? — наконец спрашивает.       — С вами? — звучит недоуменно. Нёвиллет хмурится. — Нет, не поймите неправильно. Я люблю вас. Но…       — Но вы тонете в печали. Из-за неспособности любить мир тонет в печали — разве нет? Мнение общественности… больше меня не беспокоит. Это не первый раз, когда меня не принимают, — Нёвиллет следит за тем, как Ризли аккуратно протягивает нитку в ушко иглы, завязывает узелок. Шов выходит ровным. Вовсе не похож на страшный шрам; Нёвиллета окончательно покидает волнение. — Не первый. Не последний. Они… привыкнут. Так же, как привыкли к мелюзинам.       Ризли горько хмыкает.       — Только на мелюзин ушло четыре сотни лет. Я столько не проживу…       — Привыкнут быстрее.       — Сомневаюсь.       — Зря. Любовь есть в каждом человеке. Этому меня научили в том числе вы, — Ризли поднимает взгляд. Нёвиллет не понимает эмоций, что видит в нем; но улыбается. — Они привыкнут и забудут уже со следующей шокирующей новостью, Рири.              Мягкое обращение согревает сердце.       Шов закончен, и Ризли откладывает рубашку в сторону.       — Идите сюда, — Нёвиллет манит Ризли к себе жестом руки. Тот немного неловко, сомневаясь, думая о лишнем, но наклоняется. — Прекратите думать. Я буквально чувствую, как вы думаете и о чем.       Ризли на секунду подвисает, но после смеется. И, подхватывая настроение, не сдерживая нежности, целует кончик чужого носа.       — Это моя фраза. вы запомнили.       — Конечно. Она оказалась весьма полезной.       — Все, что вы скажете, может быть использовано против вас, бла-бла-бла, — Нёвиллет обнимает Ризли за плечи и тянет на себя. Они ложатся: Нёвиллет спиной на тахту; Ризли нависает над ним. Утыкается в основание шеи, туда, где она плавно перетекает в плечо, и оставляет поцелуй и там. — Я люблю вас.       Нёвиллет кивает. Зарывается пальцами в волосы Ризли. Гладит по голове, чешет за ухом.       — Я вас тоже.