Они расстались без печали, Забыты были счастья дни; Но неутешно тосковали И снова встретились они. Над ними плакал призрак юный Уже увядшей красоты; И эти жалобные струны Будили старые мечты. Но были новые свиданья Так безмятежно холодны; Их не согрел огонь желанья, Ни говор плачущей струны. Меж ними тайны не лежали, Всё было пусто и мертво; Они в скитаньи угасали И хоронили божество.
***
— Света! Прекрати! — Пугается Романова, хватает девчушку за волосы, крепче к себе прижимая, пока та воет ей в плечо, словно белуга раненая, — Всё у вас будет нормально! Вы, блять, не встречались ещё даже! — Протестует вслед её словам, стараясь хоть как-то унять пыл подруги. У самой руки начинают дрожать. А остановилась бы она, если бы между ними всё же завязались отношения? Не поддалась бы искушению лишь из-за того, что в соседнем здании её ждёт любимая? Сука. — Да какая разница?! Какая.. блять.. разница?! — Каждое слово сопровождает ударом ладошки об пол. Кажется, что после её страданий придётся делать новый ремонт, — Я изменила не ей, не-ет, — Всхлип. Смеётся истерически, пугая Машу ещё сильнее своей реакцией неожиданной. Шепчет последние слова на выходе, сжимая скулы посильнее, — Я изменила в первую очередь своим чувствам. *** Света напрягается. Чувствует, как изнутри гложет совесть её же, как до косточек обгладывает её химера дикая, что на глубине её сознания сидела, затаившись. Как свет в конце тоннеля медленно гаснет, закрывая занавес, как тело её, будто с моста срывается в бездонный океан. Зачем она сделала это? Это.. мерзко.. это.. отвратительно.. Это дело, за которое ей мало было пощёчины. Зачем она впустила его в свои объятия? Зачем позволила его похотливым рукам сжимать её шею, пока их губы сливались в жадном, чужом поцелуе? Зачем забылась в чужом пространстве и зашла непозволительно далеко? После такого позора девушка не смогла даже присутствовать на следующем испытании, чтобы не мозолить глаза сидящей напротив Есении. Хотелось смыть с себя все прикосновения, раствориться в кипятке струй, только снять бы с себя этот позор. Токарова чувствовала себя предательницей. Наглой, лживой, обманутой алкоголем и обманувшей свою подругу. А рассказ Романовой о том, что Цветаева переживала за неё, спрашивала где она находится, находясь вместе со всеми на испытании, заставил ещё сильнее зарыться в себя. Ведь пока ничего не подозревающий Цветик волновался за неё, не находя себе покоя, та отходила от очередной дозы спиртного, угнетая себя в содеянном. Хотелось провалиться сквозь землю, только бы не смотреть в невинного цвета чистые глаза, в которых плавала такая искренность. Все слова, какие Света говорила ей, теперь казались простой пустышкой, что не имела в себе ничего стоящего. Ненависть к себе медленно, но верно подступала наружу. — Как я, блять вообще могла?! Сука, какая дура, нахуй! — Плитка, что была разложена напротив зеркала, получила по себе гулкий удар, отражаясь по комнате звоном, что бил на уши. Блондинка скатилась вниз, не сдерживая слёзы, ручьями льющимися из покрасневших глаз. Костяшки неприятно саднили, но на это внимания просто не хватало. Даже наоборот, хотелось нанести себе столько боли, на сколько сейчас сил её хватало, наказать себя. Света за волосы свои хватается, тянет вниз, желая выдернуть несколько клочков. Всё тело сжималось в редких содроганиях. — Свет.. мы придумаем что-нибудь, — Тихо произносит стоящая рядом Маша, что смотрела на подругу через отражение в зеркале. Не знала чем помочь бедной можно, не знала как утешить. Романова понимала, что девчонка хуйню сотворила, но поддержать её было чем-то необходимым. Чем-то обязательным. У них же один мозг на двоих, ведь должны же стоящее что-то предпринять, — Она ещё не знает об этом? — Аккуратно спрашивает, опираясь о раковину. — Да какая, блять.. — Старается вдохнуть побольше воздуха в приступе паники, что мертвой змеёй окольцовывает тело, — ..разница?! Ей всё равно нужно будет это, блять, сказать! Сука, ну что я наделала?! — Нервы сдают быстрее, чем могли бы. Рука снова тянет волосы вниз, в надежде вырвать немного прядей, а когда понимает, что результата это не приносит, начинает с ярой ненавистью дубасить стену напротив. Кулаки обжигает неприятно, кровь выступает почти сразу же, так же, как и новые ручьи слёз. Машу, словно кипятком изнутри ошпаривают, из-за чего реагирует она достаточно быстро. Подбегает к подруге, перехватывая руку, как можно скорее и держит в своей мёртвой хватке, в надежде на то, что у той не хватит сил вырваться. Но Токарова, кажется, и делать этого не собиралась. Она только ближе прижимается, ногтями чужую кожу царапая и всхлипывает изредка. Хочет вжаться, спастись, убежать от ответственности, что преследует её по пятам, за пазухой острый нож свой держит. Губы дрожат непозволительно, пока мысли в голове по полочкам разбежаться стараются, но вместо этого в ещё больший клубок путаются. Страшные дьяволята нашёптывают, сидя на плечах, какая она плохая.. как она мерзко поступила.. пробираются внутрь, творят хаос. К горлу подкатывает тошнотворный ком. Света винит себя. Света считает себя самовлюблённой тварью, что поступила так, как ей угодно. Света ненавидит себя. Хочет почувствовать всю боль этого мира несчастного, стереть своё лицо из памяти Еси, чтобы она больше никогда её больше её не вспоминала. Чтобы никогда больше перед глазами не всплывало лицо её, чтобы брюнетка никогда не узнала о том, что человек, которому она доверилась, так подло с ней поступил. Токарова волком выть хочет, внутри раздирает её всю от боли, что рвалась наружу. Жаль только, что осознаёт всё это она уже будучи трезвой. — Э-эй, Света! Я здесь, я рядом, ты не одна! — Дёргает её за плечи подруга, стараясь привести в чувства и падает на колени, — Посмотри на меня! Света, посмотри! Блондинка взгляд свой, болью искажённый, поднимает, что пеленой мутной замылился. Девчонка закашляла шумно, издавая звук характерный, а после вздохнула шумно, что получалось крайне плохо из-за всхлипов, всё ещё не прекратившихся. — Маг, я не смогу.. я не смогу, я не смогу, — Повторяет она, словно заезженной пластинкой, часто головой мотает в знак протеста. Футболкой, что была надета на голое тело, колени прикрывает, растягивая её. Шатается из стороны в сторону, царапает себя ногтями так, что кровь проступает на белёсой коже. Не знает куда деть себя, куда деть все тысячи голодных рук, которые оставляют её без куска груди, что предательски жжет, будто огнём. Слёзы вновь брызжут из чистых глаз, и чтобы хоть как-то предотвратить это, Токарова головой бьётся об холодную плитку сзади, получая саднящую боль, что по затылку проливается. — Света! Прекрати! — Пугается Романова, хватает девчушку за волосы, крепче к себе прижимая, пока та воет ей в плечо, словно белуга раненая, — Всё у вас будет нормально! Вы, блять, не встречались ещё даже! — Протестует вслед её словам, стараясь хоть как-то унять пыл подруги. У самой руки начинают дрожать. А остановилась бы она, если бы между ними всё же завязались отношения? Не поддалась бы искушению лишь из-за того, что в соседнем здании её ждёт любимая? Сука. — Да какая разница?! Какая.. блять.. разница?! — Каждое слово сопровождает ударом ладошки об пол. Кажется, что после её страданий придётся делать новый ремонт, — Я изменила не ей, не-ет, — Всхлип. Смеётся истерически, пугая Машу ещё сильнее своей реакцией неожиданной. Шепчет последние слова на выходе, сжимая скулы посильнее, — Я изменила в первую очередь своим чувствам. *** Сложно было сказать, что конкретно происходило всю оставшуюся неделю. Токарова, словно начала игру в догонялки, о которой Цветаева и не догадывалась, но к своему сожалению проигрывала уже долгое время. Блондинка сама возвела между ними огромные глыбы айсбергов, что обжигали своим невыносимым холодом и неприкосновенностью. Во взгляде каждый раз читалась сочувствующая пелена вины и боли, что сгрызала изнутри, сладко хрустя костяшками, но Еся её происхождения не понимала. Еся не понимала вообще ничего. Оставшись без поддержки, она надеялась получить её от Светы, отношения с которой наконец начали улучшаться. Но заместо этого Токарова отрезала его насовсем, словно издеваясь над ней. Стыдно было даже посмотреть девчонке в глаза, увидеть в них эту ребяческую чистоту и наивность, что так цепляла блондинку раньше. Всю неделю она пряталась, избегала, словно кипятка, что ошпарить мог своим паром. Как только глазки метались к Есении, органы внутри сводило от ужаса. Нечто внутри нашептывало ей на ухо то, от чего всё тело бросало в крепкую дрожь. Она уже обо всём догадалась.. она уже всё знает.. ей рассказали.. Но Цветаева не догадывалась, не знала, да и рассказать ей этого никто не мог. Кроме Романовой, о случившемся больше Света девчонок не оповещала. Язык каждый раз онемевал, будто останавливая её от гнусных последствий. Еся, наблюдая за странным поведением подруги, что настораживало всё сильнее, находила только новые и новые поводы для волнения. Несколько раз она даже ловила девчонку, устраивая ей допросы прямо посреди комнаты, в попытках разузнать, что же происходит, но каждый раз зажавшуюся в уголок Свету забирала с собой Маша. Она место в этом детском спектакле занимала неохотно, играя пастушку, что своего козлёнка от страшных лап серого волка спасала. Девчонка понимала, что подруга нуждается в руке помощи, но чем помочь.. просто не догадывалась. Упёртые попытки разузнать правду, Есению, конечно же, ни к чему не привели, от чего внутри начинал просыпаться ком громкого протеста. То есть, ещё неделю назад она с ней мило общалась, обещала звёзды с неба, а сейчас проходит мимо? В один из вечеров она, уже потеряв какую-либо надежду, даже заговорила с Романовой, которая всё же дала разумный, но многозначительный ответ, от которого вопросов возникло ещё больше. «Свете плохо. Она сделала хуйню, о которой сейчас жалеет и боится тебе в глаза посмотреть. Оставь её в покое, Еськ. Она потом сама тебе всё расскажет».. После чего Сеня отступила, терпеливо наблюдая за отчётом времени, который ей так любезно включила Романова. И пока её внутри жрало любопытство, Свету жрала страшная совесть. Тело болело от долгого хождения по лезвию, что оставляло грязные порезы, пока тихо моросивший за окном дождь, отражал её состояние. — Свет, ты больше тянуть не можешь, — Девчонка выдыхает кратко, облокотившись о косяк дверной, какой под натиском чужого тела издаёт звук неприятный, будто бы соглашается с ней. Взглядом беспокойным сверлит подругу. А та сидит на кровати, руками своими опирается о её ограждения деревянные, — Как бы я не была за тебя, но Цветаеву тоже нельзя мучить. Либо ты ей сама всё рассказываешь, либо она узнает это на выгоне, когда тебя начнут отчитывать учителя за эту хуету. Токарова взор свой обиженный на неё бросает. — Я знаю, — Как отрезает, кивая головой, и встаёт с насиженного места, сумбурно поправляя помятое покрывало, смахивая взявшиеся от куда-то мелкие крошки. Пора бы прекращать обедать в кровати, — Просто боюсь, что не смогу. Понимаешь? Глядит на Машу с такой надеждой, что передается через простой взгляд. Романова только воздуха побольше в лёгкие вбирает, пропуская несколько песочных прядок через руки. Груз ответственности, что так несправедливо лёг на хрупкие плечи, тяжело давит своим весом. Хочется послать, но сделать этого она не сможет. И в горе, и в радости, как говорится. — Понимаю. Понимаю, Свет, — Подходит ближе, не спуская с девчушки глаз, смотрит сочувственно, — Но долго это продлиться не может, — Знает, что подруга себе места найти не может, винит во всём. Маша поправляет рукав футболки чужой, что внутрь закрутился, и прижимая тело к себе ближе, окольцовывает руками талию. Токарова опускает голову свою на плечо, вдыхая уже знакомый ей аромат. Хочет вновь оказаться дома, где всё хорошо и тёплые пледа греют душу. Здесь находится больше нет сил. Через крепкие объятия ей одноклассница, словно силы передаёт, которых так сейчас не хватает. — Я поговорю с ней. Сейчас, — Тихо шепчет она, а внутри всё мнётся на такое твёрдое решение. Кусает губы нервно, слизывает кровь проступившую, ощущая на языке едкий привкус, — Позовёшь её? Блондинка отстраняется, слегка улыбаясь, поправляя козырек кепки на голове, что чуть на бок слезла. Во взгляде пляшут дольки гордости, которые она скрывать и не собирается. Руки ещё на плечах держит, слегка сжимая, рассматривая её внимательно, словно прочитать хочет, не врёт ли она. Но Токарова и не собиралась, абсолютно уверенная в своих намерениях. — Позову, конечно, — Отводит глаза в пол, убеждаясь в честности слов, а после, ладони в карманы прячет, спиной делая несколько шагов к двери, — Я рядом, — Уже шепчет напоследок, стараясь внутренний стержень в ней хоть немного пробудить. Нижнюю губу облизывает и выходит из комнаты, громко хлопая дверью. Света улыбается. И только когда Цветаева уже стояла перед ней, смотря своими оленьими глазками, а ресницы трепетали, словно бабочки взлететь пытаясь, к горлу медленными сбивчивыми путями начала подступать холодная паника. Романова удалилась, решив, что самым лучшим решением сейчас будет оставить их наедине. Конечно, ебать. — Ты решилась поговорить? — Ожидающим взглядом её осматривает Сеня, что боится спугнуть, словно зверька маленького. Уж слишком долго ждала выжидала этого момента, слишком долго терпела. Девчушка сама не знала, что внутри неё такая выдержка таится. Она не привыкла подстраиваться под кого-то, мучить себя в вечных вопросах и изводить подозрениями. Но с ней всё было по-другому. С ней брюнетка готова была на любые условия. Готова была снять свою гордыню, что оставалась надетой на её голову короной. Именно поэтому неожиданная весть от Романовой о том, что Токарова ждёт её в общей комнате, поразила, заставив тут же подскочить с пола. — Да.. я это.. — Сглотнула Света заевший поперек горла ком, какой стоял острой костью, мешавшей говорить. Заводит язык за щёку, нервничает. Глазами по комнате бегает, будто бы спасение своё ищет, которое её может от разговора наступающего спасти её. Боится взгляд свой кинуть на девушку, — Я.. Цветик.. блять. Я тебе хотела признаться.. — Пугается. Закрывает себе рот рукой, замечая то, что упустила из своего рта так безответственно. «Цветик» Это милое, живое прозвище казалось теперь таким грязным, таким мерзким, когда прозвучало из уст. Казалось, что она не заслуживает больше произносить его. Казалось, что она не смеет больше даже имя её выговаривать. Слишком отвратительно было слышать это от себя самой. Захотелось на собственной щеке оставить жгучую пощёчину. Между парой образовывается безмолвное молчание, что всё равно кажется слишком громким, окутывая своей мертвецкой атмосферой. Еся ждёт её, не торопит. Внутри всё сгорает от нетерпеливости, полыхает нечистым пламенем, но Еся только язык свой закусывает, чтобы лишнего ничего не сболтнуть. Не понимает её поведения. Боится. — Прости.. — Извиняется Токарова, — Прости, прости, пожалуйста, — Слёзы брызжут из глаз с новой силой, омывают собой лицо несчастное. Света опирается рукой о косяк, голову вверх поднимает, словно надеется на то, что они назад затекут. — Э-э, Светик, ты чего? — Ничего не понимает, но неосознанно позволяет волнующемуся внутри комку, распустится на мелкие нити. Хватает чужие щёки своими, обеими, заставляя на неё посмотреть, трепетно дороги мокрые вытирает, — Ты чего? Что случилось? — В голове придумывает себе различные ветви развития событий, но один за другим ужасается, стараясь глупые мысли изгнать. Руки дрожать начинают, вводят хозяйку в лёгкую панику. Совсем не нравится видеть подругу свою в слезах. — Еся, блять.. я уже не вывожу эту хуйню, — Еле проговаривает слова, выжимая из себя оставшиеся на это силы. Катится по косяку вниз, пока тело хрупкое в рыданиях содрогается, — Я правда была пьяная.. я не хотела.. я вино..вата, я знаю.. Есь, прости.. — Начинает тараторить невнятное что-то, будто в страшном бреду. Всхлипывает редко, хрипами сопровождая всё, кашляет неприятно. Держится за стену, словно за спасательный круг, пока Цветаева понять не может резкие перепады её. И нет больше такого привычного «Цветик», теперь слово это, будто бы запретным стало, растаявшим, будто снег ранней весной. — Свет, ты чего?! Свет, объясни нормально, я ничего не понимаю! — Ужасается её состоянию, не знает чем помочь, ведь не понимает, что происходит. Тревога омывает лицо ледяными струями, Цветаева на колени перед девчонкой падает, стараясь боль её горькую унять, — Ну, родная. Вдох.. выдох, — Командует она, не поддаваясь панике, наружу рвущуюся, — Раз.. два.. — Сама дышать начинает под свой же темп, подстраивая блондинку, что держит её за запястья, будто потерять боится. — Еся.. — Всхлип. Брюнетка на себе её держит, словно балласт, убирает прилипшие ко лбу прядки короткие, — Еся.. Есюша, прости меня. Я.. э-э.. — Собирается с мыслями, в растерянности пытается губы свои дрожащие остановить, — На испытании со свиданием я очень сильн..сильно напилась.. очень.. — Тараторит быстро, но сбивчивое дыхание мешает, — Он меня поцеловал, Есь.. — Шепчет, — Есь, он поцеловал меня.. Я ответила, Есь.. За долгими слезами Есения и не сразу понимает, что до неё хотят донести. После прокручивания картинки, в голове сначала всплывают раскрасневшиеся глазки наивные, что болью изливались, а затем слова тяжёлые, что липким воском из неё вытекли. «Есь, он поцеловал меня. Я ответила, Есь..» Лицо меняется в момент. Теперь заместо непонимания и сочувствия читается ужас и отчаянье, колющее своими иглами, на концах которых яд был горючий. Зрачок шире становится, Цветаева отпускает чужую руку инстинктивно, помогая той упасть на пол. — Чё?.. — Только и выдавливает из себя то, на что хватает сил, после чего взгляд её медленно холодеет, словно ледяным становится, темнее на несколько оттенков. Тысячи мелких соринок попадают, заставляя глаза-стекляшки разбиться о твёрдый пол. Внутри твердеет тёплая масса, что растекалась по телу ранее. Становится неприятно, словно тысячи мелких стрел вонзили в голую спину, заставляя прогнуться от адской боли и с неприятным хрустом сломать ещё несколько рёбер. Горьковатый вкус во рту оповещает о том, что она неосознанно прикусила себе до крови губу, только начинающую заживать. — Еся, прошу, прости!.. Есь, прости, прости.. прости! — Хрипит, но умудряется кричать каким-то образом, не стараясь смахнуть лишние слезы. Но этот крик только сильнее отталкивает от девчонки, что уже чуть ли не на коленях перед ней бьётся. На лбу выступает пара морщинок от бровей, что встретились на переносице. Она не понимает. Не понимает ничего, что сейчас происходит, мир покрывается белоснежной пеленой, покрывалом, пока в ушах пищит предательски. Готова поклясться себе девчонка, что слышит стук сердца собственного, шумящего так больно, будто оно тоже чувствовать умеет. Сталкивается она взглядами с Токаровой, буквально впивается, прожигает насквозь, и чувствует, как всё то, что неделями мучительными строилось здесь, катится в огромную пустую яму. Катится в пизду. — Есь.. Я правда не хотела.. я.. — Молчи, — Её голос больше не кажется сладкой колыбельной, песнями сирен, что возводили свои произведения на пьедестал. Теперь он становится на тон ниже, хрипеть начинает, — Молчи, Света, — Жёстче, хладнокровнее, — Всё нормально. Мы не встречались. Это не измена. Можешь не оправдываться. Органы буквально становятся сплошным камнем, что согнуть было даже гораздо сложнее, чем сломать. В голове холод гуляет, превращая всё живое в сплошную льдинку. Цветаева замерзает, смесь отвращения превращает её в статую крепкую. Девчонка чувствует себя мишкой плюшевым, которого нашли, обогрели, а затем нашли путь внутрь и вырвали всю вату, оставив опустошённой. Она больше не чувствует к Токаровой презрения. Она не чувствует сочувствия. Она не чувствует ничего. Словно ей запретили. Слово всё, что их связывало, перекачали на жёсткий диск и выкинули его в бездонное море. — Всё нормально, Свет, — Гладит по голове, стараясь успокоить вытье чужое, но получается сухо. Мертво. Еся не должна так думать, нет. Света не виновата ни в чем, — Тебе не за что извинятся, мы друг другу были никто, — Шрам за шрамом появляется на невинной душе, заставляя кровь алую стекать медлительно, окрашивая собою паркет холодный, — И будем никем. В комнате блондинка остаётся одна. *** Дом стоял на ушах с самого утра, принимая в свои покои всё новых и новых людей. Не было свободных комнат так же, как и свободного места. Повсюду бегали встревоженные работники, изредка останавливаясь возле девочек, чтобы сообщить им дополнительную информацию. Близился выгон. Выгон, который для каждой, кто находился здесь, проходил, словно в первый раз. Ещё с начала дня тело начало предательски потряхивать, сдавая свои позиции, а голова была забита мыслями, что словно люди в переполненной маршрутке толпились, отдавливая друг другу ноги. В гостинной комнате уже слонялись люди, готовящие зал к очередным съёмкам. Кто-то настраивал камеры, которых в каждом углу стояло по несколько штук, направленных в разные точки. Кто-то направлял свет, упорно с ним борясь уже несколько десятков минут. Кто-то подготавливал участниц, что были на взводе из-за надвигающегося конца сентября. Совсем скоро в свет должны были выпустить первую серию с их участием, которую их фанаты так долго и отчаянно ждали практически целый год. Каждая чувствовала на себе груз ответственности, размышляла над своими поступками в первые дни. Не хотелось прозреть в глазах фанатов неприятными личностями и получить порцию хейта в свою сторону. Они даже устраивали целое голосование на тему того, какая же ученица украдёт больше всех сердец и станет фавориткой, как, например, Амина или Виолетта . В прошлом году эти девчонки вызвали настоящий ажиотаж и определенно раскрасили своим участием седьмой сезон. Кому же предстоит эта честь на этот раз, пацанкам суждено было узнать только после выхода в эфир первой серии. — Нервничаешь? — Несмело спросила у Есении Айыллаана, у которой на лице было написано, что переживает она явно больше подруги. Девушка, сгорбившись, сидела на ступени, ведущей на второй этаж, и уперевшись рукой о подбородок, грызла ногти. Пока остальных ещё готовили, они решили в последний раз поговорить, ведь, когда включится камера им навряд ли дадут время. — Немного, — Ответила Цветаева, натянув улыбку такую, какую только смогла выдавить, переводя взгляд на одноклассницу. Напряжение, что витало в воздухе с самого утра раздражало обеих, — Ты тоже? — Задала она встречный вопрос, больше, конечно, ради приличия, пока внутри тучи затягивались в один мрачный ряд. — Ну.. я не знаю, — Отрывисто произнесла собеседница после нескольких секунд раздумий, задумчиво рассматривая забавное зрелище, в котором их одноклассницы пытались подпрыгнуть выше табуретки, стоящей посреди комнаты. Не смотря на свой возраст, внутри они всё же хотели и старались наверстать всё упущенное в том детстве, какое у них отняли в ранние года. — Не передумала уходить? Сердца у обеих пропустили удар, словно получив громкую пощёчину. О планах, какие себе задумала Макарова, девочки не говорили. Они не поднимали эту тему, боялись ответной реакции, боялись снова потерять доверие друг друга. Ситуация замалчивалось долгое время, всё замялось, словно Айыллаана и не заводила диалог на эту тему. Об этом напоминали только неугомонные мысли, которые в это время подкидывали всё новые и новые догадки развития событий. Есения не мучала расспросами, не доставала уговорами остаться. Изредка она даже задумывалась о том, что будет, когда если подруга всё же решится покинуть её, оставив на дальнейшем пути одну. С остальными одноклассницами особого контакта девушка не поддерживала. Оставалось задумываться о том, чтобы собирать и свой узелок тоже. Тёплые искорки надежды всё ещё грели душу, стараясь разжечь горячее пламя, но с каждым днём только потухали, оставляя после себя только безжизненные слабые угольки. Настроение мрачнело, отражаясь на лице натянутой улыбкой, но и та появлялась на бледном лице теперь крайне редко. Не хотелось отпускать. Не хотелось представлять, что было бы без неё. Не хотелось снова обрывать их хрупкие нити связи, только в этот раз уже потерять из вида, отпустить за сотни километров, без возможности связаться друг с другом и попросить совета. Еся боялась. Боялась, что после сегодняшнего выгона образ Айыллааны может рассыпаться в её руках, пройти песком сквозь пальцы. Это был человек, за которого она крепко держалась, связанная, будто канатами самыми крепкими. Еся мирилась. Мирилась и понимала, что подруге необходим этот глоток свободы. Видела, как она здесь мучает себя, словно в клетке зверь запертый. Ощущает себя рыбой на суше, что вертится в стороны, боясь солнца палящего. Айыллаане не нужна помощь, она и сама это прекрасно понимает. Айыллаана устала от вечных съёмок, плотного графика, от жизни, будто подопытная. Их пути идут по разным дорогам. Макарова мучилась. Она боялась окончательно потерять связь с подругой, боялась ступить шаг следующий без неё, но терпеть своё дальнейшее нахождение на проекте не могла. Стены давили на неё, а нагнетающая обстановка в коллективе окончательно сломала опору. Девчонка понимала, что здесь находится больше не хочет, из-за чего последние задания на неделе выполнять не собиралась, отказавшись наотрез. Желание вдохнуть полной грудью воздух родной земли тесно засело в голове. На периферии сознания якутка даже грела надежду на то, что сегодня брошь снимет она, но признавать этого не хотела. — Сень, я не хочу тебя расстраивать, правда.. — Опустила она бесстыже свои светлые глаза, будто ребёнок, который маме в содеянном признаётся, но подруга только внимательно её выслушивала, потухая медленно, — Я хочу назад.. домой.. — Ещё тише продолжила девушка, заламывая пальцы. В голове бились друг об друга две разные реалии, одна из которых была совсем не по душе. — Да всё нормально будет, ты чё? — Выдавила одноклассница из себя, стараясь быть как можно оптимистичнее, но прикусив нижнюю губу, нервно дёрнувшись, сдала себя со всеми потрохами. Подушечки пальцев иглами острыми кололи, — Оел, я правда буду скучать по тебе. Надеюсь, что мы после проекта сможем встретится.. — Повернула она голову к окну, рассматривая деревья, что под светом фонарей казались, словно нарисованные. На дворе неумолимо приближалась осень, замораживая собой не только улицы, но и всё тепло, что таилось глубоко внутри. — Сеньк, ты чё так раскисла? Я ж ещё не ушла, э-эй, — Заметила её состояние Макарова, что почувствовала что-то неладное и толкнула одноклассницу вбок, стараясь разогнать хмурые тучки над её головой. На сердце у обеих, словно кошки скребли, оставляя глубокие царапины, — Я тоже буду по тебе скучать, малых. И мы обязательно встретимся, в одном городе жить будем! — Продолжала она гнуть свою линию, а улыбка с каждым словом становилась всё шире. Еся её настрой разделять пока не собиралась, но обратно к девушке повернулась. — Ты же не в Москве живёшь. Забыла что-ли? — Грустно усмехнулась она, удивившись слишком воодушевлённому состоянию подруги. До проекта пацанки жили за несколько тысяч километров друг от друга и вероятность их встречи после была очень мала. — Я перееду, — Кивнула она с серьезным лицом, словно подтверждая свои слова, — Я перееду в Москву и планирую продолжить развивать себя в творческом плане.. типа-а, песни буду выпускать.. на концертах выступать.. — Выдала она свои размышления, чем поразила Цветаеву ещё больше, — Малых, я буду выступать перед сотнями людей! Раньше делится этим с малознакомыми людьми для Айыллааны было чем-то в роде табу. Однако рассказать Есении было чем-то в масштабе необходимого. Мысли о переезде уже давно засели в голове виниловой пластинкой, и с каждым днём нахождения в школе, Макарова всё больше убеждалась в них. Москва могла предоставить ей возможности намного лучше, чем родной город. Там больше людей, которые могут ей помочь. Под плюс встанет и подруга, что уже освоилась на новом месте и с удовольствием бы помогла в этом Макаровой. — Да ладно?! — Прикрикнула Сеня, чем привлекла к себе лишнего внимания от других одноклассниц, что оторвались от своих дел. Глаза словно готовы были выпасть из орбит, а реснички быстро поддрагивали, словно тоже нервничали, — Ты реально?! Серьезно? — Вскочила девчонка со ступени, не отрывая взгляда от собеседницы, чем поразила даже её. Неожиданная новость, словно расцвела внутри. Еся впервые за долгое время улыбнулась. Не наигранно, словно за нити притянуто, как это было раньше, а искренне так, — Ебать. Просто ебать! Я в ахуе! Макарова с реакции только смехом звонким залилась, чуть ли не за живот хватаясь. Улыбка одноклассницы, которую она вызвала впервые за несколько дней, позабавила, но счастье их длилось не долго, прерванное редакторами, что вошли к ним в комнату для оповещения о том, что съемки начнутся совсем скоро. — Нам нужно поторопиться. Пошли наверх поднимемся, позовём остальных? — Предложила якутка, вслед за подругой вставая со ступени, развернувшись к лестнице. Получив одобрительный кивок, она сделала несколько шагов, но остановившись, снова кинула многозначительный взгляд, — Есь.. только.. если меня сегодня всё-таки попрут.. — Девчушка шумно выдохнула, снова накаляя обстановку между ними, стараясь собрать мысли воедино, — Я, типа это.. хочу сказать перед этим, что я к тебе реально очень привязалась.. — Голос стал в несколько раз тише, Айыллаана будто с мыслями стала собираться. Слова, какие она хотела сказать, тянулись изо рта с горьким привкусом, — Я хоть и гнилой человек.. пиздец какой гнилой.. но я стараюсь быть лучше, правда.. — Она глаза сузила до неузнаваемости, нижнюю губу облизнула, поджимая её затем, кажется, задумалась над тем, что вообще хотела сказать, — Я к тебе очень привязалась. Сильно. Наверное, горе сближает. Но я этому даже рада, — Последнее, что произнесла подруга, прежде чем спохватившись, быстро перебирая ногами, побежать вверх по лестнице. Странный привкус осел в горле, неприятно напоминая о себе. Девчонка редко кому признавалась в таком откровенном, что хранилось в потаённых норах её сознания, открывая свои двери лишь для избранных. Есения смогла стать этой «избранной» за несколько недель, какие хоть и были временами очень обрывистыми. Они не искали взаимной выгоды из этой дружбы, не черпали расчёта, но всё равно держались друг за друга. *** Бывает так, что рано или поздно всё же наступит момент, когда ты проснёшься и осознаешь, что ваши пути постепенно расходятся. Каждый выберет свою дорогу, которая приведёт его только туда, куда он сам стремится. Остаётся только надеятся на то, что рано или поздно вы вновь сойдётесь, где поделитесь всеми впечатлениями, что случались порознь. Есения не хотела верить в то, что однажды они всё же встретятся и поймут то, что их разводит по сторонам, чтобы не столкнулись лбами. Что больше они не смогут идти рука об руку, глупо смеясь над словом «кожура», и что больше Еся не услышит дебильных кличек и коверкания её имени. Так же, как и в это не хотела верить Макарова. Именно поэтому сейчас, когда брошь уже была снята, а вещи неумолимо падали в чемодан, подруги чувствовали только предвкушение долгой разлуки, после которой наступит их время. Именно поэтому тогда, когда чёрная машина уже отъезжала от школы, Есения только махала вслед неугомонной якутке, что высунулась из окна, чуть ли не вываливаясь на землю. Во взгляде читалась капелька гордости, что придавала Цветаевой сил на дальнейшее нахождение здесь. Почему-то глаза, в которых уже собирались мелкие слёзы, начинали предательски щипать. Только это совершенно не волновало. Смотря на автомобиль, что с каждой секундой убывал от дома всё дальше, а голову посещали пугающие, но одновременно с этим манящие мысли, Есения поймёт, что путь, который ей придётся пройти дальше, будет полон далеко не пресными событиями, как она думает сейчас. — Малых, я хочу, чтобы ты забрала от проекта всё, слышишь?! — Воскликнула напоследок якутка, что есть мочи, но слова уже было сложно разобрать из-за расстояния между ними. На её последнюю реплику Сеня только засмеялась искренне, звонким голосом, словно колокольчик звенящим. «Я заберу, Оел. Обещаю» *** Алкоголь проникает в кровь, расслабляя суровые мысли, помогает им закрыться молочной дымкой. Тела, обмякшие от спиртного, устало двигаются в такт басистой музыке, что поёт из колонок. Звук чокания друг об друга пластиковых стаканов, в которых плавала смесь жидкостей, громкие обсуждения, смех нарушают тишину вечера. Родительская неделя для Есении началась плачевно. Мало того, что к ней никто не приехал, так приезжать было попросту некому. Родственников, кроме младшего брата у неё не осталось, а его одного редактора навряд ли пригласили. Наблюдая за счастливыми девочками и за теми, кто очень ждал, но остался разочарованный, Цветаева погружалась в свои размышления. Как бы она вела себя, если бы мама была жива? Скорее всего, её жизнь сложилась бы намного иначе, и она не находилась бы под камерами, как «опасная пьяница, которой протянули руку помощи». Скорее всего, девчонка не прославилась бы «грозной пацанкой» и Россия не узнала бы её, как Есению Цветаеву. Мысли о родителях грели душу, но саднили, при одном только взгляде на чужих родственников, что сейчас с радостью на сердце разговаривали со своими дочерьми и внучками. — Ты чё такая хмурая сидишь, Сеньк? — Весёлый голос Сёминой прорезал слух, заставляя обратить на себя внимания. Машка стояла с улыбкой на лице, в одной руке держа стакан с безалкогольным содержимым, а ноготком другой теребя цепь, которая связывала её с родительницей, — миловидной женщиной с говором, который Есе напоминал свою маму. Ей всё на этой неделе напоминало о ней. — А чё мне веселится? — Подняла на неё хмурый взгляд Еся, отхлебнув несколько глотков сока, неприятно поморщившись. Видимо с водкой намешали. — Да, — Кивает головой, снова обнажая белые зубки, — Ну ты чё-ё-ё, — Тянет коротковолосая, кудряшками своими трясёт забавно, которые от махинаций этих переваливается с одного бока на другой. Хватает девчушку за свободную руку, тянет на себя, указывая на стол с выпивкой, — Пошли со мной. Будем спасать тебя, а то закиснешь. Цветаева недовольно бурчит что-то себе под нос, но всё же поддаётся, покидая своё насиженное тёплое место, вливаясь в, уже пьяную толпу одноклассниц. Кто-то стоит около гриля, наблюдая за нагревающимися сосисками, кто-то постепенно вливал себя бокалы шампанского, смешивая с водкой и всем, что только стояло на полупустом столе. Еды практически не было, то есть её и никто не собирался готовить, кроме определенных девочек, которые хотели удивить своих мам. Остальные же, предпочли удивлять вечер. Есения осматривает всех презрительным взглядом, не понимает, как можно вести себя так в компании взрослых гостей, какие решили их посетить. Поцелуева вновь обжимается с Адаменко, хотя ещё пару недель назад говорила о том, что у них всё кончено. Брюнетка, смотря на эту картину бредовую, только усмехается. Сёмина расспрашивает её о чем-то, стараясь девчонку в диалог втянуть, но в ответ только сухие высказывания летят. Взгляд непроизвольно цепляется за пацанок, перебирая всех, будто ищет кого-то и наконец останавливается. Брюнетка морщится неприятно, когда находит объект своих переживаний. Токарова. Стоит, улыбается глупо, кутаясь в свою лёгкую ветровку, не обращает внимания на холодный ветер, что гуляет по улице. Кивает что-то в ответ Романовой, которая видимо повествует что-то увлекательное. Глупая. Еся хочет подзатыльника ей дать за халатность такую, остаться в одной футболке, худи теплое своё ей отдать, чтобы не мёрзла, но стоит только, взгляда своего пристального не спускает. При упоминании девчонки этой, внутри, будто морозы просыпались. Цветаева старалась убедить себя старательно, что признание Светы нисколько отношения не поменяло к ней, но попытки были безуспешны. Они перестали общаться, оставив тяжёлую недосказанность витать вокруг. Есения больше не хотела проявлять инициативу, не хотела больше ничего. Отвращение к однокласснице поднималось внутри огромными волнами, как только её упоминали, но возникновения этого чувства брюнетка понимать не хотела. Осознание того, что причиной этого может являться ревность, делало ещё хуже. Под ухо что-то бурчит Сёмина, рядом с которой стоит её мама, приятно улыбаясь девчонке. Между парой чувствуется невероятное тепло, что исходит от обеих, но Есению сейчас мало это волновало. Глазки направлены были только на одну, что сейчас стояла и мило беседовала со своей подругой. На душе у обеих неспокойно было. — И вот я подхожу, а она такая, типа, пошла ты нахуй.. — Маша руками жестикулирует активно, не замечая задумчивого состояния одноклассницы, что снова в себя ушла. Жуёт что-то, со стола взятое и историю рассказывает из жизни, чавкая редко, — И ме.. Сеньк? — Останавливается она, улавливая настроение Еси, — Сеньк, ты чё сегодня такая? — Да всё нормально.. — Отрывается она от одной точки, что даже внимания на неё не обратила, и смотрит на коротковолосую, обеспокоенную её состоянием. Сёмина глаза её провожает, стараясь разузнать, что является причиной её самочувствия, и находит Свету, опирающуюся о стены дома. Машка тут же разум проясняет, понимает сразу, что происходит с Цветаевой и кивает ей головой, мол «Потом об этом поговорим» — Милая, ты не заболела? — Голосом волнующимся вопрошает к ней Роза , свободной рукой щупая температуру её лба. Беспокоится за подругу дочери своей, будто знакомы они с пелёнок, а Сёмина только лыбу давит в сторонке. Такое отношение сердце заставляет таять медленно, Есении не хватало такого простого материнского тепла. — Всё правда хорошо, спасибо Вам, — Только кивает она вслед, выдавливая из себя улыбку скромную. Всё ведь и правда хорошо. Почти.