Пианист

Это был тяжелый, болезненный сон. Настолько тяжёлый, насколько это было возможно. Леви ворочался, чуть ли не метался на кровати, пока прошлое захватывало его подсознание. Агнешка. Франек. Веснушчатая девочка и мальчик с золотыми кудряшками едят, сидя рядом с ним, густую приютскую похлебку. Франек смеётся на прогулке, рассказывая какую-то смешную историю. Агнешка гоняет вместе с ними кожаный мяч. Зима, Агнешка тяжело заболевает. Лихорадка и абсолютное безразличие монахинь к бедной девочке. Франек и Леви остаются вдвоём - Агнешка тихо уходит во сне. Леви слышит, как монахини говорят о нем, как о некрасивом ребёнке, сравнивая того с златокудрым другом. После этого Франека зовёт к себе отец Хьюго - почему-то ночью, когда Леви уже ложится спать, но не может заснуть всю ночь, думая о друге. Какой непростительный грех совершил этот ребёнок, за что именно Франек оказался на виселице? Фестиваль Термина, снова приют и этот человек. Марина, собрав все силы, призывает устрашающую чёрную сферу, а Леви не щадит патронов для винтовки, глядя на обнажённое мускулистое тело противника, через рельеф которого просматривается контур чьего-то лица, явно принадлежавшего ребёнку. Леви все понимает. Он уже не тот глупый маленький, некрасивый мальчик, который выжил только благодаря тому, что Хьюго не положил на него глаз. Леви просыпается, резко открыв глаза. Хьюго мёртв. Как и все в приюте. Фестиваль Термины кончился, и он больше не в Прехевиле. Леви смотрит в маленькое оконце, и ему больно видеть, как свет жёлтой луны озаряет комнату. Леви делает себе инъекцию, чтобы заснуть. Вот он снова проваливается в сон, но на этот раз ему больше ничего не снится, и он чувствует лишь тепло. Опиаты - как ласковые мамины руки, как давно забытое чувство. ____ В дешёвой гостинице в центре Самари не спит, бережно переворачивая страницы кожаной библии. Самари вспоминает свою встречу с Леви. Надо же, мальчик с винтовкой стал пианистом. Должно быть, он впервые в жизни счастлив, что держит теперь в руках нотные сборники, а не оружие. Рхер, черт бы его побрал. Столь знакомое изображение глядит на неё со страниц обтянутой кожей книги. Самари тоже тепло. Она думает о Марине, ощущая тонкий шлейф её духов, идущий от шубки, в которую та куталась. Просто приятные воспоминания. А как же все тогда внезапно закрутилось! Стоило ей увидеть эту девочку в мрачной библиотеке академии Ватикана, как вдруг осознание пронзило разум - она особенная. Она не похожа на остальных. Самари начинает долго, долго и болезненно оттачивать навык чтения мыслей, и все лишь для того, чтобы проникнуть в разум Марины. Узнать её поближе - Самари ни разу не решается подойти лично и познакомиться. Ей стыдно, что такую прекрасную, кукольную девочку с двумя хвостиками, любит кто-то вроде неё. Ритуалы оставляют неизгладимый след на её теле. Самари пустым взглядом смотрит на обнаженную себя в зеркало в своей комнате. Уродливо. Так уродливо. И снова перед глазами встаёт светлый образ Марины. Когда Самари узнает, что объект её воздыхания уезжает в Прехевиль, узнав о смерти матери - она молча следует за ней, тайком покупая билеты на тот же поезд. У Самари нет никого, кроме Марины. Совершенно никого на этом свете. "Я... люблю тебя." Произносить эти слова так больно. Она совершила ошибку. Страшную ошибку. Она убила её отца, в то время как Марина не желала этого. "Но как же твои мысли?" Оказывается, не всегда реальность можно увидеть через чужие размышления. Оказывается, реальность порой очень отличается от фантазий, в которых Самари и Марина уже были рядом друг с другом. Самари выходит из своих размышлений, снова думая о Леви. Они оба несут проклятие фестиваля до конца своих дней. Надо бы узнать, где живёт Леви - в конце концов, получи он письмо от Марины, это было бы для неё ценнее всего на этом свете. Она знает, что заставит его отдать письмо ей. А на будущее - у неё есть незаконченные дела в Богемии. ___ Леви играет свою любимую мелодию, приноровившись к быстрому темпу. Он знает, что в зале ресторана снова сидит Самари, медленно поедая ужин. И в этот раз пан Чапек не отпустит его с ней просто так. Бывшему солдату, в общем-то, безразлично. Все его размышления поглощены музыкой. Юноша играет песню, которая напоминает ему то, что играла для него его мать в далеком-далеком детстве, когда отец ещё не пил, вместо этого ходя вместе с семьёй в церковь Алл-мера. А затем он... потерял работу? Что потерял? Что такого произошло в его жизни тогда? Он рвёт свою душу на части, почти ударяя по клавишам пианино, и мелодия становится все более громкой, быстрой и сложной. Самари внимательно слушает его игру, думая о том, что у мальчика определённо есть талант. Какое счастье. Наркоман, чей рассудок был почти уничтожен войной, нашёл свое призвание, думает она. Но Леви не проживёт долго - доза героина, нужная ему уже не для расслабления, а просто для поддержания нормальной жизни, все растёт и растёт. Она знает это из его мыслей. Она пробегалась вместе с ним по приютским коридорам, окопам и траншеям. И даже её подготовленный разум в коем-то веке нашёл то, что мог посчитать реально жутким. Она понимает Леви, ведь они оба жертвы. И это понимание почему-то очень притягивающее. Он такой же, как и она. Снова мысли о Марине. Как бы ей хотелось прямо сейчас сидеть здесь вместе с ней и наслаждаться такой хорошей игрой на пианино. Но это лишь фантазии, которым не суждено сбыться, одергивает себя она. Марина... Марина наверняка сейчас хорошо проводит время с новыми друзьями. Леви заканчивает играть и куда-то идёт. Самари, бросив ужин и оставив шиллинги - плату за еду на столе, направляется за ним. - Здравствуй, - Леви приветствует её коротким рывком головы, достаёт сигарету из пачки и поджигает, делая затяжку. Он молча предлагает ей взять ещё одну, и Самари соглашается. Какое-то время они просто курят вместе на заднем дворе ресторана, где стоит мотоцикл Леви, а Самари совершенно не стыдно, что она, одетая как богатые дамы, прямо сейчас курит вместе с совершенно не богатым пианистом где-то на задворках. - Как поживаешь, Леви? Смотрю, тебе уже не хватает привычной дозы, - с долей иронии в голосе произнесла Самари, затягиваясь сигаретой. - О... откуда ты знаешь? - Леви чуть не выронил свою сигарету из рук от неожиданности, но тут же вспомнил о том, что Самари - жрец тьмы, и кто знает, каковы её способности. Он покачал головой в знак согласия. - Ты не думаешь бросить героин? Вопрос подобного характера больно ударяет по Леви. Он пытался, да что толку? Видения не беспокоили его, когда он проваливался в долгий героиновый сон, а в случае отсутствия смертельной панацеи ломка била по телу так, что он трясся и блевал, сидя в углу комнаты. Леви задумался, прежде чем ответить. - Почему ты так беспокоишься о ком-то вроде меня? Для Самари это тоже было хорошим вопросом. - Я, - она сделала глубокую затяжку, - хорошо понимаю тебя. Ты слышал что-либо о подвалах Ватикана? Леви отрицательно покачал головой. - Через нас пытались установить прямую связь с богами, - начинает Самари, - и не для всех это заканчивалось благополучно. Кому-то повезло выжить, кому-то - нет. - У тебя наверняка есть доступ к мощной магии, - ответил Леви задумчиво. - Да, а толку? Впрочем, в Прехевиле мне это пригодилось... - вспоминает Самари и оба замолкают, понимая, что не хотят дальше говорить о событиях, произошедших в городе тогда. - Мне пора идти, - Леви докурил сигарету и направился обратно, чтобы вновь продолжить играть на пианино. Самари последовала к выходу - на сегодня разговоров ей было достаточно. Леви не понимал, что это за незнакомое чувство, которое ударило прямиком между рёбер, когда тот протягивал Самари сигарету. Он вновь заиграл мотив какой-то популярной песенки. Мысли о девушке не отпускали его. Они могут поговорить о том, как были эксплуатированны в детстве. Их судьбы сломали руки социальных институтов - почти одинаково. Но он, Леви, слаб, он не может отказаться от героина, который продаётся в каждой аптеке рядом с первитином, столь же популярным у бывших солдат вроде него. Он видел, как заканчивают те, кто больше не мог работать и иметь деньги на героин. Леви часто наблюдал их, трясущихся в закоулках улиц от ломки, роющихся в мусорных баках в надежде найти хотя бы немного пустых бутылок, чтобы выручить за них шиллинг-другой. Он боялся, что станет таким же, но пока что дела шли хорошо - его, во всяком случае, никто не собирался выгонять с работы. За несколько часов игры Леви получал заветные четыре-пять шиллингов и прятал те в кошельке, стараясь ни на что не тратиться. Он играл в ресторане каждый день по вечерам, никогда не беря выходных. Впрочем, он начинал понимать, что светские разговоры и повторяющиеся мотивы способны утомить. Ему было все равно лишь тогда, когда перед выходом на работу он делал себе медленную, накрывающую тёплой волной инъекцию. Тогда, казалось, Леви мог все. Что ему какие-то люди из ресторана, которых он просто боялся? Что ему вечно недовольный пан Чапек? Или воспоминания, которые начинали преследовать в самый неподходящий момент? Были только тепло и музыка. И Леви очень дорожил этим чувством. Мама. Я стал пианистом, как всегда мечтал в детстве, думает Леви и слезы непроизвольно катятся из глаз. Он не может сдержать их, но продолжает играть, когда солоноватые капли катятся по его бледным щекам... Он больше никогда не возьмёт винтовку в руки.