***
Вообще-то они такого не планировали — не садились и не говорили, что да-да пора бы съехаться, да и о какой поре шла речь, когда их отношениям были считанные дни? Просто теперь Китти было особенно нечего делать в больнице, разве что тусоваться с детишками Уилсона, у родителей оставаться тоже больше не было причин, да и вообще было самое время возвращаться в Нью-Йорк, но это было так далеко... Несколько дней она пыталась снимать номер в принстонском отеле, где после третьего развода все еще жил Уилсон, но по итогу так ни разу в нем и не ночевала, да и жить на кучу домов ей не нравилось. Не обсуждали они и то, кто кому девушка, а кто кому парень, не нагружали головы мыслями об уместности каких-либо признаний, или он не нагружал. Вряд ли Хаус даже разрешил трогать ей свой рояль, но получилось так, как получилось. Гарри встретил Салли. Их отношения сразу встали на какую-то накатанную колею — стоило с самого начала забомбить ее проверками, сыграть с ней в одну игру, но Хаус этого не сделал, поэтому Китти наняла уборщицу третьей бывшей миссис Уилсон и стала обживаться. В принципе, Хаус был все еще уверен, что с ней что-то не так, но где были хоть какие-то доказательства? Вначале он искал симптомы любого физического или психического нездоровья, проверял ее исподтишка и узнал только то, что Китти несомненно была биологической дочерью своих родителей. Через пару недель, когда она перетащила в его квартиру уже немалую часть своей одежды, а в тот момент мирно наслаждалась сном в его постели, Хаус поехал в ее квартиру. Он был уверен, что компромат в его дом она не принесет и у родителей не оставит, но проблема была в том, что в квартире не было вообще ничего подозрительного. Да, теперь там было несколько пустовато, но все очень аккуратно. Лекарства — лишь безобидные безрецепторные. Домашний компьютер без пароля, на него загружено только несколько любимых фильмов (даже не для взрослых), а в интернете она читала в основном статьи о культуре, искусстве и моде. Вспомнив мамочку Китти, Хаус начал смотреть множество ее книг, но потом подумал, что если она что там и хранила, то теперь точно знает, что он знает. В спонтанной надежде Хаус набрал имя Кэтрин Лукас в интернете, но пока ее ровесники тусовались в клубах и попадали на страницы желтых журналов, Китти была... дома? Как и Хаус, интернет не знал, что с ней не так. Потом он думал, что стоило продолжать искать. Каким же он стал идиотом рядом с молодой симпатичной девчонкой, которая явно тащилась от него. А еще заботилась. Была рядом в больнице и дома, лишь иногда уезжая к родителям или по своим интересам, которые у нее оказались очень мирными и для Хауса непривычными. — Так как ты оттягиваешься? — спросил как-то вечером Хаус; тогда все еще только начиналось. — На вечеринки ты не ходишь или врешь и ездишь не к родителям... Да нет, не буду я им звонить, хватит ржать. Твой анализ на наркотики чист. — Знаю. Джеймс отправил мне копию. Рада была узнать, что ничего не принимаю. Правда, ой, я и так знала. — Уилсон — предатель, и он за это поплатится. Так вот, они с Кэмерон — сейчас твои единственные друзья... — Кажется, Эллисон уже нет. Говорит, раз ты начальство, а я с тобой, то ей затруднительно общаться со мной, как раньше. — И так знал, что вы больше не подружки. А она врет, — заключил Хаус. — Конечно, врет, — легко согласилась Китти. — И абсолютно зря. Ее мысли меня не интересуют. Только действия, а она два года почти ничего не делала. Не сделает и сейчас, поэтому мы могли бы и дальше дружить, — и почему-то Хауса поразил контраст этой абсолютно взрослой хладнокровной рассудительности и вырвиглазного детского розового лака, которым она тогда красила ногти на правой руке, параллельно рассуждая о поведении Кэмерон (и о том, что та частенько напоминает ей скорбящую Мадонну) и отделяя важное от неважного. Впоследствии Хаус размышлял о том, что именно эта ее удивительно трезвая голова на плечах не давала ему видеть в Китти просто наивную влюбленную девчонку, такую же как Кэмерон в первый год ее работы. Именно поэтому он не делал таких активных попыток отпугнуть ее от себя, как это было даже со Стейси, когда она хотела бросить мужа. — Не уходи от темы. Так как ты отдыхаешь, Киттен? Неужели только телек смотришь? К удивлению Хауса, Китти расцвела: — Если хочешь узнать, тогда поедем в Нью-Йорк. — Что нас там ждет? Съемка новых серий «Секса в большом городе»? Оргия с твоими подружками по колледжу? — Нет, — улыбнулась Китти, — что-то намного лучше. Следующим утром они тряслись в утреннем поезде до Нью-Йорка, потому что Китти не хотелось стоять в пробках. — Да ты издеваешься? Я по-твоему школьник? — спросил Хаус, оглядывая сидящих на ступенях музея «Метрополитен» девчонок в ободках и ярких колготках. — Ты ведешь меня на экскурсию? Киттен, ну что же ты за девчонка, если это лучше «Секса в большом городе»? — И тем более лучше оргии, — ее глаза вспыхнули радостью, когда кассир протянул ей два билета. — Нет, нет, экскурсия нам не нужна. Господи, три месяца не была! Серьезно, думал Хаус? И этим она решила его поразить? Ничего интересного, никаких темных тайн. Сколько раз пациенты лгали команде Хауса, отличало ли Китти от них что-нибудь? — Ты ботаник или просто прикидываешься культурной, чтобы понравиться новому партнеру? Подсказка — мне интересней твоя грудь. — Я стопроцентный ботаник, — ответила она. — Подсказка — будешь говорить девушке, что тебе интересна только грудь, и никогда ее больше не увидишь! Грудь, не девушку. Больше уже, пока они были в музее, Китти не замолкала. Кажется, она знала все про каждую картину, статую или украшение. Ее интересовали такие вещи, которые были безразличны Хаусу. Эндрю Уайетт писал одну и ту же женщину, больную предположительно полиомиелитом, потому что восхищался ее силой духа. Фрида Кало первая посвятила картину потере своего неродившегося ребенка. Факты, столь интересующие его новую подружку, проходили сквозь голову Хауса, надолго в ней не задерживаясь. Мягкие часы Дали словно интересовали Китти больше ее собственного времени. Время с ней проходило хорошо даже в чертовом музее искусств. Когда они были в египетском отделе, Китти с хихиканьем забежала в пирамиду, но тут же вернулась, вид у нее был крайне смущенный. — Будешь убегать, я тебя в саркофаг засуну, — предупредил Хаус, и Китти взяла его за руку. — Ну тогда проклятье мумии мне обеспечено, — подмигнула она, Хаус закатил глаза и приобнял ее. — Скормлю тебя нильскому крокодилу, — шептал он, она хохотала, висла на нем, и посетители музея бросали на них неодобрительные взгляды. Перед Рождеством, когда Китти была с ним лишь пару месяцев, они с Хаусом пересеклись с его родителями, которые снова отправлялись в Европу. В этот раз Хаус не сумел увернуться, и Уилсон все-таки устроил для них ужин, еще и назвал народу, да прямо на территорию Хауса. Поумиляться воссоединению семейства собралась вся теплая компания — Хаус, его родители, Китти, Уилсон и приглашенные в последний момент и не желающие пропустить интересное Кэмерон, Форман и Чейз. Как ни странно это было для Хауса, за несколько дней до праздника никто не хотел устраивать игры разума — все хотели посидеть, пообщаться, поесть и просто отдохнуть и хорошо провести время. Тем более Китти с Уилсоном наготовили еды на целую армию. — Даже не думай засесть в ванной с бутылкой вина или выкинуть что-то такое, — предупредил Уилсон. — Жаль, не могу убежать через кухонное окно, — посетовал Хаус, но все же больше молчал, одним ухом слушая оханья матери, а другим — как Китти рассказывает Уилсону, что, может, ее-то мать и называла своих детей в честь литературных персонажей, но вот одна из подружек матери делала это в честь городов, в которых те были зачаты. Этих несчастных женщин звали Венеция, Верона, Пэрис и Лондон. Лондон — это просто оборжаться; Уилсон и ржал до слез. В разгар вечеринки, когда все уже вылезли из-за стола и расползлись по углам, отец Хауса захотел покурить в окно на кухне и позвал сына с собой. — Что там говорят врачи по поводу женитьбы на собственной матери? — сразу начал он. — Ну спроси у психиатров, — бросил Хаус. — Или ты уже выкопал? — А ведь это то что нужно, а? — спросил отец. — Не как твоя предыдущая. Кейси. — Стейси. Мы пять лет вместе были. — Прокурорша. Властная как черт. Лицо злющее. — Адвокат. Лицо умное. — А твоя новая девушка... Смотри, как поладила с твоей матерью. Они обе... — Милые. Она симпатичная, добрая. Всем помогает. Дружит с хорошими людьми. Любит детей и животных. Когда пытается прикинуться стервой, выходит из образа через пять минут. И в правду. Стервозность, злодейство — с тех пор, как Китти переехала, все это было выброшено в мусор, словно карнавальная маска утром первого января. Несколько дней назад у Хауса сильно болела нога. «Бедный Дядюшка Хромоног, — сетовала Китти, разминая ногу в пять часов утра. — Ну-ну-ну. Поспишь, и станет лучше». И у него не было желания наорать на нее за то, что она пытается внушить ему иллюзию того, что это когда-то закончится, и уж тем более за те несколько часов, что он будет спать. Впрочем, рядом с Китти нога Хауса болела меньше, и викодина ему требовалось тоже меньше. Хотя она все равно не обращала на это внимания. — А еще говорят, у ее семьи денег куры не клюют. Девушка как надо. Как в старые времена. Не будет тебе конкурентом. Хорошо, когда такая ждет тебя дома. Женись на ней через годик, — и Хаус услышал в голосе отца ту же циничность, с которой он оценивал стоимость чужих активов. — Ой, милочка, я тебя не видел, — Китти стояла в двери со стопкой тарелок в руках и растерянно пялилась на отца Хауса. — Я всего лишь говорил Грегу, как ты нам понравилась. — Весьма рада, — бросила Китти, грохнула посудой об тумбу и вернулась к гостям. За это время Хаус уже неплохо изучил ее и понял, что настал момент вытащить из чулана Джона-Джона Кеннеди и других именитых окочурившихся друзей семьи. — Что это ее разозлило? — удивился отец, святая простота. — Твою мать, — прошептал Хаус, постоял с отцом, чтобы выждать время, а затем вернулся в комнату, где Уилсон увлеченно спорил о чем-то с Форманом, Чейз и Кэмерон хихикали рядом с омелой, а Китти записывала адрес родителей Хауса, чтобы отправить им рождественские подарки. Перед уходом мать Хауса так обняла и его, и Китти, что обоим чуть ребра не сломала. — Грег, я так рада. Хорошая девушка! — шепнула она, и Хаус принужденно улыбнулся. Вскоре они с Китти остались вдвоем. — Не волнуйся, я не собираюсь жениться на тебе ради твоих денег, и не проси, - сказал Хаус, и Китти фыркнула: — Я сделала свои выводы, и меня не это волнует. Я всю жизнь получаю такие комплименты от милых дядюшек типа твоего отца. Твоя мама просто прелесть. Серьезно. Так добра. Тебе повезло, ты сам не понимаешь. С ее родственниками Хаус практически не виделся, хотя каждый раз почти все они, особенно самый старший брат, были по-своему приветливы (не то, что в больнице). Это было для Хауса скорее удивительно; семьи подружек всю жизнь от него корежило как вампиров от чеснока. Как-то раз Китти с хохотом рассказала, что ее мать считает, что девочка, у которой в детстве был пони, не должна жить в такой маленькой квартире. На это Китти ответила матери, что пони всегда можно поставить к телевизору. Праздники прошли хорошо, словно отец Хауса не бросил никакой тени на их отношения. Но в первое же утро после окончания праздников Хаус застал Китти на ногах в девять утра уже в деловом костюме. — Иду на встречу, Грег, — объяснила она. — Скоро увидимся, дорогой. — Не обязательно делать это только потому, что ты обиделась на моего отца, — крикнул вслед Грег, но входная дверь уже закрылась. Вечером он застал Китти упершейся носом не в сериалы по телеку, а в ноутбук. — За какую ерунду с ebay торгуешься в этот раз? — спросил он. — Нет, я работаю над кое-чем. Должна признаться, — она подняла лицо, из-за света ноутбука в темной комнате оно казалось изможденным и нездоровым. — Грег, я не заметила, как пролетел десяток лет, и теперь у моих ровесников есть какие-то свои достижения, рабочие или личные, — она действительно недоумевала. — Для меня как будто до сих пор девяносто восьмой. — Почему девяносто восьмой? — спросил Хаус. — Мне было восемнадцать, я была очень молода, — сказала Китти, слишком быстро и потому неискренне. Хаус понял это. Что он сделал в тот момент? Может что-то и сделал бы, вытянул бы нужный ответ, если бы через минуту ему не пришло бы сообщение на больничный пейджер. У стабильного пациента, идущего на поправку, начался некроз нижних конечностей. — Вот черт. Надо идти, — сказал Хаус. Китти кивнула, чмокнула его на прощание, после чего они не виделись еще два дня, потому что пациент чуть не умер, затем еще день, потому что она уехала повидать родителей и забрала с собой свой ноутбук. А на следующий же день тайное стало явным. Мисс Лукас стала новым мистером Фоглером, то есть взяла под свое крыло все, чем хотел одарить Принстон Плейнсборо ее отец. Именно план того, что она думает сделать для больницы, она и печатала в тот вечер. Мистер Лукас же решил быть щедрым и удовлетворить не только разумные просьбы, но и капризы своей доченьки, которая — сюрприз, сюрприз! — захотела расширить диагностическое отделение. — Что бы ты для этого ни сделал, поздравляю, это успех! — приподняла бровь Кадди и похлопала Хауса по спине. Выражение ее лица почему-то задело его, и он разразился потоком сознания про грудь, задницу и облегающую кофточку Кадди, на что та никак не отреагировала. — Подумай, Грег! — внушала Китти; шел уже пятый или пятидесятый час этого спора, в котором в разное время поучаствовали Уилсон, Кадди, Форман и мистер Лукас по телефону. — Две команды — два дела — в два раза больше взглядов на проблему — в два раза больше спасенных жизней. Нет, это не аргументы Эллисон. И у Эрика будет больше возможностей проявить себя с собственной командой. Ты же все равно останешься главным! Ну почему бы тогда не расшириться? Видимо, единственным, чему научил свою бестолковую доченьку мистер Лукас, было представление о том, что успешный бизнес должен превратиться в сеть, а два пациента лучше окупят диагностическое отделение, чем один. На то, нужно ли будет с двумя командами самому Хаусу порвать себя на две части, и как он будет вести два дела, если Форман не справится, она ответить затруднялась. А намек на то, что при двух параллельных делах она, возможно, будет видеть его еще реже, и вовсе заставил Китти поколебаться. Но альтруистические соображения победили шкурные мотивы. Очень быстро Хаус понял, как можно обернуть ситуацию себе на пользу не только в плане роста и расширения, но и веселья. Когда Китти обустроила в больнице свой кабинет и начала торчать там постоянно, он нанял сразу несколько десятков врачей и устроил между ними большую игру на выбывание. Злило это всех — самих игроков, команду, Кадди, но только не Хауса. Китти посмеивалась, но иногда он видел в ее глазах вспышку паники. — Серьезно, что я скажу папе, если мой первый проект провалится? — спросила она как-то раз, но Хауса это не так уж и заботило, потому что это не по-настоящему заботило и ее, и он это понимал, а она нет — просто с разбега прыгнула на колесо и начала мучиться с тем, что ей не давалось. Еще ему не нравилось то, что Китти в какой-то мере стала еще одним его боссом, правда, битву за то, чтобы он носил халат, не начинала. Пусть их сближение началось с Триттера, ее веселили не все выходки Хауса. Удивительно, но она могла дать ему отпор. Хаус пытался щупать ее границы дозволенного, но Китти согласилась одолжить ему на новый мотоцикл гораздо меньше, чем Уилсон. Когда Хаус поспорил с Кадди, что неделю сможет прокататься в инвалидном кресле, чтобы вернуть свое парковочное место для инвалида, занятое ученой-колясочницей, Китти сказала, что это полная дурь и отказалась помогать ему с неповоротливой, проваливающейся в снег и задолбавшей его в первый же день коляской. Когда же Хаус просто попросил у нее обратно свое место, она тоже отказалась, да еще и шикнула, чтобы он не мешал ей смотреть сериал. — Из тебя Матушка Гусыня лучше, чем из Кадди — главврач и будущая мать, — подколол ее Хаус, потому что уже знал, что раз не прогнулась Китти, то прогнется Кадди. За неделю до Дня святого Валентина Хаус захотел разыграть Китти и позвал поболтать Чейза. — Пригласи Кэтрин на свидание, — сказал он. Чейз с недоумением посмотрел на босса: — Нет. — Да-да, я знаю, она тебя бесит. Просто пригласи ее на свидание. Для розыгрыша. — Мы давно уже нормально общаемся, — ответил Чейз. — Но дело не в этом, а в том, что все это не шутка. Вообще-то это было бы похоже на проверку, но не меня, а ее, но для вас это слишком очевидно и глупо. — Даже здесь умудрился подлизаться, стервец. — Хаус, подумайте, зачем вы вообще у меня это попросили, — наставительно сказал Чейз. — Кэмерон бы вам все объяснила, а я просто говорю подумать. И о том, как вам повезло тоже. В следующие дни Китти не выглядела сколько-то обиженной, из чего Хаус сделал вывод, что Чейз не проболтался. Однако на сам День святого Валентина она сделала ему свой сюрприз. Огромная машинка на пульте радиоуправления с примотанными к ней плеером и переносной колонкой каталась по коридорам больницы и распевала стихотворение, которое Хаус получил несколько лет назад от одной ретивой больной сифилисом старушки. Машинку Хаус видел у раковых детишек Уилсона, а плеер у себя дома. Уже через секунду Хаус знал, что они за это поплатятся. Целитель силы неземной! Я лоб облобызаю твой. Могучий стан, упрямый подбородок, Я вся горю, едва тебя увидев. «О, Хаус!» — повторяю нежно. Я уже не буду прежней. Голос Китти звучал с придыханием, словно у плохой исполнительницы роли Джульетты, а затем он услышал, как она прыскает в ладонь, а рядом раздается еще один знакомый сдавленный смех. Запись прерывалась, и стих начался по второму разу уже с другой, но не менее пафосной интонацией. Машинка закружилась вокруг Хауса, привлекая к нему внимание, из клиники и кафетерия высунулись любопытные лица, Кадди неодобрительно наблюдала из своего кабинета. У входной двери он увидел знакомую тонкую фигурку, но как только он сделал шаг в ее сторону, машинка укатилась вглубь больницы, а Китти с хохотом выскочила на улицу. — Не бойся, деточка, я тебя не съем! — крикнул вслед Хаус, но она уже исчезла. По понятным причинам догнать машинку-преследовательницу Хаус не мог, но через пару часов смог заманить стерву в тупик и обезвредить. Однако когда провал машинки был раскрыт, Хаус понял, что сделал себе только хуже. Старые громкоговорители, которые должны были оповещать о террористах или землетрясениях, заскрипели, и теперь стишок играл уже для всей больницы, кроме палат, и каждый раз завершался чем-то типа «Оставайтесь с нами на радио LOOOVE FM», причем он слышал, что парочка уже довела себя до того, что начала буквально подыхать от смеха. В перерывах Китти радовала всех вокруг чтением каких-то школьных любовных стихов, которые они с Уилсоном явно отрыли в интернете. Самого же Хауса радовало только то, что радио Love FM должно было изводить и Кадди, у которой вряд ли хватит яиц приказать Китти заткнуться. Через несколько дней после праздника Валентина Уилсон надел трусы, в которые была засыпана сухая горчица. С Китти Хаус так поступить не мог, потому что ему самому было бы хуже, поэтому он одолжил у Бонни, недавно появившейся на горизонте второй миссис Уилсон, Гектора — белого шотландского терьера с абсолютно паскудным характером и желанием точить зубы обо все на свете. Розыгрыш не удался — Хаус надеялся, что Китти пожалеет инвалида с больной ногой и будет часами неохотно таскаться по Принстону со старой и вечно ссущейся собакой, но она пришла в восторг и гуляла с Гектором с огромным энтузиазмом. Хуже стало самому Хаусу: Гектор перегрыз его трость, пожрал кроссовки и ценную пластинку Элвиса и не тронул ни единой вещи новой хозяйки. С отвращением Хаус наблюдал, как Гектор «целует» лицо Китти и пытается воровать из ее рта жвачку. В жизни тебя больше не поцелую, и не проси, говорил Хаус и через пять минут нарушал свое же обещание. Китти расстроилась лишь тогда, когда Бонни решила забрать своего пса обратно; принять это решение ей помогли. Весной, после того, как Гектор съехал, и необходимость в долгих прогулках отпала, Китти стала более дерганной. Уборщица стала приходить чаще, а Китти начала дольше засиживаться с документами. Хаус с самого начала знал, что так и будет: она не справлялась с незнакомыми, не слишком интересными и уже ставшими для нее рутиной делами. Уилсон искренне пытался помочь ей разобраться во всем, и немало вечеров они провели так: Хаус играл на рояле, а неподалеку Уилсон и Китти спорили из-за каких-то финансов или бумаг, которые нужно было заполнить. Когда же они были посвободнее, Китти корпела над портретом Уилсона; каждый сеанс рисования начинался с ее слов «Не ржать», а потом они вместе хохотали добрых пять минут. Формально Уилсон и Китти не очень одобряли испытания новых сотрудников, которые придумал Хаус (разбить соискателей на две команды и устроить между ними соревнования, заставить их подменить гормоны Кадди на противоположные), но он не раз слышал, как они с азартом обсуждали, кто из новичков доживет до конца, и делали ставки. Однако же дела накапливались, и портрет все чаще пылился в углу, а новая команда оставалась необсужденной. А потом Уилсон перестал приходить так часто, и причиной этого стала Эмбер Волакис — врач, не попавшая в новую команду Хауса. Он оставил бы эту Беспощадную Стерву себе, потому что ему понравилось стравливать ее с Кэмерон, которую возмущал каждый шаг Стервы, но Кадди все же настояла, чтобы Хаус сократил места в отделе, а мисс Лукас в это вмешиваться не стала, Эмбер как-то прознала обо всем, и Хаусу захотелось устроить противостояние века. Вдобавок, ему хотелось прощупать новоиспеченную парочку, поэтому он и пригласил их в гости. Уилсон почувствовал подвох, поэтому всеми силами хотел увильнуть от предложения, но его пассия настояла. Китти же из всего этого была наслышана только о характере Стервы, однако она все равно обрадовалась за Уилсона и зачем-то решила не только сама приготовить ужин, но и испечь печенье. Намеренно или нет, но гости пришли слишком рано. — Всем привет! — объявила Эмбер, заходя в квартиру Хауса и оглядывая ее хозяйским взглядом. — Привет, Грег. Теперь мы равны по статусу, и я могу называть тебя Грегом, — она была уже уволена, поэтому могла вести себя нагло, и явно была зла. Но что мог оценить Хаус, не всегда могла оценить Китти. — Тесновато тут для двоих. А ты Китти Лукас, верно? Мы с тобой так и не познакомились. Какая ты... хорошенькая. Жаль, у меня не было времени столько прихорашиваться, — взгляд Стервы не сулил ничего хорошего, и Хаус приготовился наслаждаться зрелищем. Губы Китти слегка поджались, но она усадила гостей и принесла им напитки. — Не привыкла, чтобы мне делали коктейли спонсоры больницы, — выпустила еще одну стрелу Эмбер. Давай же, ответь, подумал Хаус, но, как и при первом столкновении с ним самим, неготовая к подвоху и грубости Китти растерялась и покрылась красными пятнами. Противную тишину разорвал не менее противный писк кухонного таймера, который разрядил атмосферу, но только на секунду, и хозяйка убежала на кухню. — Ура! — раздался голос из кухни. — Какие хорошие! Уилсон громко спросил, нужно ли ей помочь, но Китти отказалась. Крикнула, что сейчас придет. Эмбер могла бы сказать чуть тише: — Ух ты, Грег. Открой мне тайну — тебе нравятся реальные домохозяйки Нью-Джерси, или ты все эти годы искал копию мамы? Хм, по возрасту тебе подходит второе, — ее голос отскакивал от стен квартиры, Уилсон открыл рот, будто думал, что сказать. — Или... или! Она же прямо как мой любимый! Печеньки и никакой конкуренции даже в постели. На кухне раздался грохот — противень очень громко ударился о тумбу, и пылающая не от духовки Китти вернулась в комнату. — Так же и я не знала, — ответила она, — что Уилсон хочет спать с Хаусом в юбке. Может, обменяемся на сегодня? Не смешно, но так эту Стерву, подумал Хаус. А вот еще что — Китти использовала фамилии только когда была очень зла, поэтому ему наконец-то пришлось запомнить, кто такие Эллисон, Эрик и Роберт, а также Крис, Лоренс и даже Реми. Эмбер подняла бровь. — Спасибо за комплимент, милочка. — Если тебе нужно напоминание, то это я предложила расширить отделение Хауса. Поэтому без меня ты бы здесь сейчас не сидела. И с Уилсоном бы не познакомилась. — Обязательно скажу спасибо, — пропела Эмбер, — твоему папе, который купил тебе сумку «Биркин», это милое платьице и рабочие места Хауса, которых, правда, теперь нечетное число. Но говорят, что у тебя вообще с цифрами плохо. Правда ведь, Джеймс? Нечетное — это когда на два не делится. Запомнишь? Из Китти словно выпустили весь воздух, и она приземлилась на диван рядом с Хаусом с абсолютно убитым видом. Остаток ужина длился пять минут, и по его итогу Хаус и Уилсон решили держать своих подруг вдали друг от друга. — Терпеть не могу таких людей, — жаловалась Хаусу Китти тем же вечером, агрессивно запихивая платье в их переполненный шкаф. — Потому что сама такой не можешь стать? — вообще-то его очень забавляло, кому она жалуется и на что. — Вот такой я точно не хочу становиться. Приходить к кому-то в гости и начинать оскорблять хозяев? — Ой, леди Кэтрин, теперь самое время снова рассказать, что ваши предки заслуживают висеть на горе Рашмор, — Хаусу уже надоели претензии к Стерве, а редкие моменты, когда в Китти просыпалась семейная гордость, казались ему не раздражающими, а забавными. Небольшое сожаление, что он стравил девчонок, мелькнуло в его сознании и тут же испарилось. Позже от Уилсона Хаус узнал, что Эмбер сказала что-то похожее. Стерву взбесило сочетание домашних печенек и небрежно валяющейся на одном из стульев сумки за десятки тысяч, а также милого детского личика ее ровесницы и того влияния, которое она имела и при этом пользовалась им так безалаберно. Сдерживать себя Эмбер умела, но то, что Китти стала далеко не последней причиной ее увольнения, выбило ее из колеи. Но все было правда хорошо и даже как-то слишком. К лету Китти уже лучше вникла в дела больницы, со стороны она уже казалась профессионалом, пусть и забившим на деловой дресс-код, и только Хаус, Уилсон, вся команда Хауса и все детишки Уилсона, их родители и, наверное, весь Принстон, знали, как она всю ночь простояла в очереди, чтобы одной из первых получить финальную книгу о Гарри Поттере. — Да ты, блин, издеваешься, — сказал Хаус, когда она вернулась домой ранним летним утром, потрясая трофеями. — На твоем месте я бы скрыл от меня эту информацию навеки. Из-за тебя надо мной за спиной Форман смеется. Ты же понимаешь, что я должен отстоять свое честное имя и теперь буду издеваться над тобой до конца жизни? — Сегодняшняя ночь не была диверсией против тебя, поэтому любое издевательство с твоей стороны я буду воспринимать как начало военных действий. А за этим последует беспощадная месть, — прищурилась Китти. — Да и вообще, кто бы говорил! У тебя приколы десятилетки, и не думай, будто бы я не знаю, что ты читаешь книжки про мальчика-детектива Джека Кэннона. — У тебя тоже приколы десятилетки. Поэтому мы и вместе. Вдвоем удобнее доставать Уилсона. — Думаю, не поэтому. А теперь плесни мне, пожалуйста, кофейку. И скажи доктору Кадди, что я сегодня не приду и завтра, наверное, тоже. Если я отдам тебе эти книги для педиатрии, ты их занесешь или выкинешь по дороге? Черт, зачем я вообще их с собой взяла?.. Ладно, лучше позвоню Джеймсу и попрошу его заехать к нам по пути на работу. Хауса поразила неожиданная догадка. Да, иногда Китти любила порассказывать о крутых предках, но... — Слушай, а чего это ты сама ночь торчала в очереди вместе с простыми смертными? Почему не заказала саму Гермиону с доставкой на дом? — Потому что может ты и не заметил, — сказала Китти, нюхая свежие страницы книги, — что в последнее время я не особо пользуюсь деньгами и связями родителей. — Твою зарплату тебе поставил твой папа. — И я стараюсь не выходить за ее рамки. В последний год я чувствую, что могу что-то сама. Будешь моей музой, Грег? Нет? Почему? Я же не заставляю тебя заворачиваться в простыню и играть на арфе. — Если я когда-нибудь проснусь с лавровым листом не пойми где, берегись страшной мести Волдеморта. Через несколько минут она снова возобновила разговор. — Эй, Грег. Как думаешь, было бы очень плохо для наших отношений, если бы я до сих пор не хотела тебе что-то рассказывать? — Конечно. А что ты скрываешь? — Ничего, — ответила она. — Я все еще говорю о «Гарри Поттере». Глупо же скрывать от своей пары что-то важное, верно?***
Вот так прошел год, и он был достаточно спокойным (по безумным меркам Хауса). За тот год он забыл думать о том, что не так с Китти. Кто знает, когда к нему вернулся бы этот вопрос, если бы однажды она не подняла бы очень неожиданную тему. Стояла такая же прекрасная осень, как в том году, и как-то во время ужина перед телеком Китти спросила Хауса, не забыл ли он, что через пару недель будет уже год, как они сошлись. — Конечно же, забыл, — ответил Хаус; все он помнил. — Разве такое не только женщины запоминают? — Не знаю, — она как-то беспокойно завозилась, и Хаус сказал ей говорить, что это у нее на уме. — Нет, ничего-ничего, — сказала Китти и с преувеличенным вниманием стала ковыряться в тарелке со своим ужином. На следующий день Хаус порасспрашивал у Уилсона, но тот был не в курсе каких-либо проблем своей подруги и явно говорил правду. Вечером Китти отправилась в боулинг вместе с Чейзом и Форманом — Хаус проследил за ними и увидел, что вся троица спокойно пьет крепкое темное пиво, а когда Китти поскользнулась и растянулась на дорожке, и Чейз помог ей встать, все это ее только рассмешило. Вернулась она домой радостная и с полезной информацией — Тауб собирался пойти на хэллоуиновскую вечеринку в офисе жены и надеть туда костюм Чарли Чаплина. — Одна фотография станет нашей ракетой «Фау-2», — решил Хаус. — Уже позвонила папиному детективу, — рассмеялась Китти. — Будет пасти Тауба весь праздник. Главное, не задерживай его, а то все пропустим. — Моя ты радость, — сказал Хаус. В принципе, он и решил бы, что тогда ей в голову просто пришла какая-то глупость, если бы ситуация не повторилась еще через пару дней. Китти начала ходить вокруг да около, мяться, увиливать от ответа... — Да что с тобой такое? — не выдержал Хаус. — Ты не беременна, иначе не пошла бы бухать с Пэрис и Наоми, и тебя так не интересовали бы шмотки Тауба. На работе у тебя все в порядке, я уже проверил всю вашу переписку с Кадди и другими членами правления, но если хочешь свалить, то разницы нет. Самочувствие твое не изменилось... Лицо Китти стало наливаться красными пятнами. Она могла бы сказать что-то вроде: «А, забудь», — и все продолжилось бы как шло, вот только Хауса уже слишком сильно заинтересовал ответ. Но вместо этого она сказала: — У нас же все хорошо, мы любим и так хорошо понимаем друг друга такможбытпженимс. — Что? — Блин. Извини. Мне так неловко. Уже почти год прошел. Так может быть поженимся? Сначала Хаусу почудилось, что он слегка оглох. Ну не серьезно же она говорит! — Так может быть поженимся? — повторила Китти еще чуть громче. Тарелка с ужином задрожала у нее в руке, и она поставила ее на столик перед телеком. — Меньше года прошло, Кэтрин. — И? — спросила Китти. — Я уверена в том, что говорю. Полностью. — Ты не слишком молода для такого? — Не думаю. Даже в сравнении с тобой нет, — Китти пыталась казаться уверенной в себе и своих словах, но ее глаза затопило ужасом. Такие слова ни с того ни с сего не произносят, и если ответ не положителен, то лучше отношения уже не будут. — Что с тобой? — спросил Хаус, внезапно ему захотелось посветить фонариком в ее глаза, проверить, все ли в порядке. — Зачем тебе это? — и, будто бы не прошло этого года. — Что с тобой не так? Ты так и не сказала. — А ты перестал спрашивать. — Кажется, твои проблемы глубже, чем мне сначала показалось. Что-то в воздухе треснуло и порвалось. Спрашивать у Уилсона не было смысла — он появился в ее жизни слишком поздно, да и давно выдал бы, если бы знал что-то важное. Оставалось одно. Хаус очень не хотел этого делать, но он вышел на крыльцо и позвонил Грейс, матери Китти. Та явно была недовольна, решила, что звонок поздний, хотя не было и восьми вечера. — Надо поговорить, — перебил ее ворчание Хаус. — Даже то, что вы не уделяли Кэтрин достаточно внимания в детстве не объясняет огромную черную дыру в ее душе. Что за раннее горе приключилось с вашей дочерью? — Серьезно? Год прошел, а вы еще спрашиваете? — спросила Грейс. — Она же рассказывала вам о Бэби? — О каком ребенке? — Не рассказывала? — трубка помолчала, затем из нее вырвался вздох. — Кэтрин... Не подумайте, Грегори, Бэби не была ее... ребенком. Хотя, вы же гений медицины, и это сами уже должны были понять. Не хочу говорить об этом по телефону. Приезжайте к нам домой, и я вам расскажу. Хаус хотел было возмутиться тому, что инвалида заставляют гнать куда-то вдаль, но потом сообразил, что дом Лукасов расположен ближе к Нью-Йорку, чем его квартира. Надо было давно сделать это, подумал он, доставая дубликат ключа от манхэттенской квартиры Китти. Надо было посмотреть хреновой правде в лицо, а не заталкивать ее под ковер, как это делала тупая собака Уилсона. Мать семейства из мыльного сериала про богачей уже ждала его в своей гостиной, недовольно поджав губы. Чаю не предложила. — Не торопились, а выглядите потрепанно, — сказала она. — Здравствуйте, мама, — пропел Хаус, без приглашения рухнув в соседнее кресло. — Лакей забыл напудрить мой парик. — Не будем откладывать дело, все это слишком неприятно, и это плохие воспоминания, — бросила миссис Лукас. — Как вы знаете, у меня трое детей — Хитклифф, Дарси и Кэтрин. Однако у меня была и вторая дочь, и она была младше Кэтрин почти на шесть лет. — Не так много, — возразил Хаус. — Много, если девочка как пошла, так и пытается, что заботиться обо всех вокруг, включая садовников и кукол, — отрезала Грейс. — Прошу впредь не перебивать меня. — Зашил рот. — Когда родилась моя младшая дочь, я назвала ее Джейн, отец — Бэби Джейн, а Китти — просто Бэби... Рассказ Грейс был недолгим и банальным чуть менее, чем типичная история его среднестатистического пациента, но он оставил Хауса опустошенным. Когда родилась Бэби, Китти еще едва сама начала ходить в школу, но она с первого дня решила, что сестра станет центром ее жизни. Самой Китти, как и ее братьям, родительского внимания доставалось не так много; мамаша это признавала, но считала, что ранняя самостоятельность только идет на пользу, тем более дети всегда были окружены персоналом. Все четверо были здоровы, за их образованием и досугом тщательно следили, и у них было все, что нужно для полноценной жизни. — Вот только Хитклифф и Дарси — мальчики и погодки, — перебил ее Хаус. — Они старше, и у них всегда была компания друг друга. А Кэтрин просто устала быть одна. В шесть лет. Грейс поджала губы и выпустила ответную стрелу: — Если вы думаете, что мне очень нравится то, что Китти живет с вами, вы ошибаетесь. Такого мужчину для дочери я бы не выбрала. Но жизнь с вами явно лучше, чем та, которая у нее была после смерти Джейн. Да и я сама всегда считала, что уважение и признательность — прекрасная основа для совместной жизни. Надеюсь, уважение исходит от обоих сторон. — Давайте вернемся к этой смерти, — ответил ничуть не растроганный Хаус, и карие глаза Грейс потрясенно расширились, совсем как у ее дочери. Грейс никогда не видела такого отношения, как у Китти к ее младшей сестре. Разве что у Китти к Хаусу, но она наблюдала их вместе слишком редко, и поэтому ей было тяжело судить. Старшая сестра не спускала Бэби с рук и буквально стала ее воспитывать. Не только любила ее такой любовью, которую их мамаша не подозревала в целом мире, но и несла за нее ответственность. Грейс никогда не видела, чтобы даже взрослые люди относились к чему-то так серьезно, как Китти к воспитанию сестры. — Разве что к своим банковским счетам и нервам, — бросила миссис Лукас, и Хаус одобрительно усмехнулся. Все дети Лукасов, пока учились в школе, жили не в Принстоне, а в Нью-Йорке. Китти было четырнадцать, когда Дарси укатил в Гарвард, и девочки вместе с одной из служанок остались жить преимущественно вдвоем, то есть втроем. Где была миссис Лукас? Вместе с мужем моталась между Нью-Йорком, Принстоном и всеми теми местами, которые он посещал по делам бизнеса. Бывала с девочками, но не так часто. Кроме того, Китти можно было доверять. Грейс свято верила в то, что даже в четырнадцать это была самая разумная и рассудительная девочка, какую она когда-либо знала. Вот только при ней Бэби заболела и сгорела за считанные дни. — И заболела Бэби не какой-то пневмонией, а чем-то, что никто не смог найти, верно? Какой был диагноз? — спросил Хаус, и в глазах Грейс мелькнула горечь. Пару минут они помолчали, и Хаус поторопил Грейс. — Она была беременна, и этот плод... он вроде как травил ее. Сыпь, жар, кровь из ушей. Никто и не подумал, врачи даже не считали, что она... занималась сексом... слишком мала. Мы все тоже не подумали. Бэби только пару месяцев как исполнилось двенадцать лет. — Нашли на вскрытии. Ох, — выдохнул Хаус, — я видел такой случай пару лет назад. Он вспомнил, как Китти настаивала на том, что антидепрессанты возможны, ведь однажды их семья уже столкнулась с невероятным, и выводы из этого сумела сделать только она. Все сложилось. — Жаль, что мы не встретили вас тогда, — признала Грейс, все равно поджимая губы. — Как так получилось, что Бэби забеременела в двенадцать лет? Грейс отвела взгляд. — Бэби родилась первого января. В тот год она попросила, чтобы ее отпустили отмечать, а заодно и встречать Новый год с друзьями в горах Колорадо. Там были и девочки, и мальчики. Какая-то прислуга, конечно, тоже. Решать было Кэтрин. Вообще-то она умела отказывать сестре, но в тот раз, видимо, не сочла нужным. Дала ей повеселиться с друзьями. После этого Бэби прожила всего пару месяцев. Черт-черт-черт, подумал Хаус. «Для меня как будто до сих пор девяносто восьмой», — как-то раз сказала ему Китти. — Скоро всему этому уже будет десять лет. Что случилось с Кэтрин после смерти ее сестры? Бэби умерла в марте, за несколько месяцев до выпускного Китти, которая уже поступила в Гарвард. Но из-за из-за смерти сестры она даже не окончила школу в том году, смогла только в двадцать лет. Китти закрылась в квартире, в которой жила вместе с Бэби, не хотела никого пускать, даже вещи сестры не отдавала. Когда она закончила школу, она снова начала рисовать... но ведь это же ужас, банальщина! Мой муж, конечно, устроил ей выставку, как же, папа ведь всегда хороший, но из этого толком ничего не вышло. Скажите, Грегори, а Китти еще рисует? — Очень редко. А вы когда-нибудь говорили Кэтрин что-то кроме того, чтобы она взяла себя в руки? Предлагали ей поддержку? Не думали, что она делает в одиночестве? Может быть, принимает наркотики, спивается, режет себя? Лицо Грейс вспыхнуло гневом. — Вообще-то, Грегори, нам тоже пришлось несладко. Вы не представляете, как это больно, когда один твой ребенок умирает, а второй, такой веселый и светлый, полностью теряет себя и начинает разваливаться на куски, куда уж вам. Однажды в семьдесят третьем я видела Грету Гарбо, сумасшедшую звезду немого кино, которая... господи, сколько же лет? десятки? была самой знаменитой затворницей Нью-Йорка. Я была так взволнована тогда, ведь интересно же увидеть подобного человека! Никогда бы не подумала, что моя дочь станет такой же. Конечно, мы готовы были оказать ей любую помощь, присылали психологов, психотерапевтов, даже думали отправить ее в... хм, санаторий. Вот только Китти ни с кем не шла на контакт. Говорила, все эти мозгоправы ей не помогают. После окончания школы Китти не только начала рисовать, но и поступила в Нью-Йоркский университет и стала изучать искусство. Родители выдохнули — дочь оправилась от потери сестры и теперь будет жить, как нормальные люди. Но как бы ни так. В колледже Китти вела себя очень странно. Ее никогда не было ни на каких развлечениях или вечеринках. Какой там алкоголь! Китти всегда была выше этого, слишком ответственна. Грейс даже нанимала уже знакомого Хаусу детектива, чтобы он следил за Китти, но и тут ничего. Университет — музеи — дом. Подруг она не заводила. В колледже у нее была пара бойфрендов, таких же заучек, но каждый раз она говорила, что они мешают ей учиться, и бросала их. — Парни и вечеринки мешают двадцатидвухлетней девушке погружаться в гравюры Дюрера! — почти вскричала Грейс. — Сказать вам честно, Грегори, мы всегда думали, что Китти просто создана для семейной жизни. Я надеялась, что она выйдет замуж за одного из этих парней, если уж не найдет кого-то получше, и будет счастлива, но она четыре года училась как бешеная. Когда бы я к ней ни заходила, она была вся в книгах или перемазана краской. Мы думали, хорошо, главное, что она занята. Может, она сделает карьеру. Но и тут неудача. Учеба закончилась, и Китти будто бы снова потерялась. Или потеряла цель. Я нашла ей работу в галерее одной моей подруги, но той нужен был кто-то более... — Типичная отличница-переучка с покладистым характером, обремененная кучей травм, почти всегда недостаточно, но изредка чрезмерно агрессивная, да еще и с заниженной самооценкой. Ваше подруге нужен был кто-то более нормальный? Адекватный? Приемлимый? — Вы сами все знаете, Грегори, — вздохнула Грейс. — Когда полтора года назад умер мой дядя Эдвард, Китти примчалась в Принстон будто бы даже быстрее, чем мог бы приехать ее поезд. Она все сделала, всех обзвонила, нам даже не понадобился распорядитель похорон. Она словно... взбодрилась впервые за все эти годы. Летала туда-сюда в своем черном платье, всеми командовала. И я даже подумала, что может быть эти, как ни отвратительно звучит, активные дни, пойдут ей на пользу. Заставят как-то жить. Но нет. Мы похоронили дядю Эда, и она вернулась к себе, сидеть дома и заниматься только бог знает чем. Словно с ураганами она справляется, а с обычной жизнью совсем нет. Хорошо, что появились вы, и Китти все же сумела вернуться к жизни. Кажется, она счастлива так, как не была после смерти сестры. За это я вам благодарна, — в голосе миссис Лукас мелькнуло что-то человеческое, и Хаусу показалось, что Грейс в действительности любит дочь, вот только загнала это куда-то совсем далеко. — И после этого ваши сыновья удивлялись тому, что вы глотаете антидепрессанты? — спросил Хаус, но Грейс лишь презрительно усмехнулась: — Мы — стойкие люди. Кроме Китти, конечно. — Ей просто очень больно, — сказал он. — А вы даже не попытались сделать ее счастливее. Я уверен, что она знает то, что вы вините ее в смерти второй дочери. — Даже вы справляетесь с болью, Грегори, — возразила Грейс. — Но, как говорят, не очень успешно. И я никогда ни в чем не винила Китти. Как вы можете такое говорить! — Ну да, — он усмехнулся, но получилось невесело. Когда Хаус вышел из дома Лукасов, нога болела просто нестерпимо, и он закинул в себя сразу три таблетки викодина. Было совсем темно, но, не выждав и минуты, он залез на мотоцикл и погнал в сторону Нью-Йорка. Он знал, что в тот раз не был достаточно внимателен. В квартире ничего не изменилось, лишь стало меньше вещей, и на мебели скопилась пыль. Хаус обыскал все, проверил ее книги, поискал двойное дно у ящиков. Он не был деликатен, как в первый раз, и обрывки жизни Китти Лукас разлетелись по всей квартире. Окончательно устав от этого дня, Хаус решил передохнуть и подумать. Одна из досок пола у кровати Китти, в которой он никогда не спал, скрипнула как-то не так. Он опустился на колени, отодвинул угол коврика — бинго! Школьница могла бы сделать заначку с ответами на домашку и сигаретами, взрослая Кэтрин прятала секреты, которые хранила от него и, видимо, хотела забыть сама. Типичная детская заначка. Почему он не нашел ее в тот раз? Потому что на самом деле не искал? Перед ним раскинулся ворох фотографий. 1986 год, шестилетняя Китти с гордостью держит свой кулек. Восьмидесятые, и Джейн потихоньку расстается с младенчеством, а рядом с ней всегда сестра. 1991 год, и Бэби идет в школу, ее туда приводит повзрослевшая Китти, которая небось со своих-то уроков ради этого сбежала. Фото листались, года меняли друг друга, и девочки Лукас вытягивались и взрослели на его глазах. А вот и Рождество 97-го года: Кэтрин вот-вот исполнится восемнадцать, а выглядит она на четырнадцать, а Джейн скоро будет двенадцать, но она как будто взрослее, и взгляд у нее более циничный, чем у старшей сестры. Выглядят девочки почти ровесницами, или Хаусу это кажется после того, как он узнал историю их жизни? До Нового года неделя, и одна из сестер вот-вот полетит навстречу своей смерти. Фотографий с их последнего праздника было особенно много. Как часто Китти смотрела их? Как часто думала о том, что после того Рождества ей стоило уговорить или заставить сестру остаться дома? Хаус вспомнил первый день этого года. Он играл на рояле, а Китти лежала в спальне, смотрела праздничные комедии на его мини-телевизоре, но каждый раз, когда они пересекались, ее печаль лишь росла. Он спросил, в чем дело, и Китти ответила, что у нее вот-вот начнутся месячные, и вообще она уже устала от празднований и хочет просто полежать и попялиться в ящик. Потом он услышал, как она плачет, но она сказала, что ее всегда до глубины души трогает концовка «Реальной любви», только и всего, и он ее вышутил. Да и в целом Китти любила праздники. Украсила квартиру, несмотря на его возражения («Не становись между женщиной и ее Рождеством!»), отметила и его семьей, и со своей. Подумав еще, Хаус понял, что вообще-то перед месячными она всегда вела себя как обычно, затем вспомнил еще, как несколько дней в середине марта она еле таскала ноги. Спрашивал ли он у нее, в чем дело? Да. Удовлетворялся ли, когда слышал ее нелепые отмазки? Тоже да. Один раз обманешь — тебе стыдно. Китти обманула не один раз, но и он не стремился разоблачать эту ложь. Кроме фотографий в тайнике было еще несколько мелочей — заколок, наклеек с героями сериалов, журналов про звезд, датированных мартом 98-го года — то, что развлекало умирающую Джейн в больнице? Кроме всей этой ерунды оставалась еще одна вещь. Он лихорадочно листал толстый дневник, ведущийся еще с 80-х., но в нем не было ничего особенного. Дети есть дети, и пишут они чушь — мелкая Китти много восхищалась собаками друзей и всерьез думала отправиться в путешествие на Луну. Но подросток Китти действительно отличалась от других — она не страдала, не чувствовала себя одной во всем мире, не вымещала на себе свою злость. В школе у нее были подруги, хорошие оценки, похвалы учителей, развлечения. Дома — иногда снисходительные родители, которые возили ее с собой в Европу, а чаще слуги, которые души в ней не чаяли. И Бэби, за которую она беспокоилась больше, чем за себя, но которой верила. Она обладала веселым нравом и любила посмеяться, со временем начала хорошо и связно писать, и Хаус зачитался. Китти была остроумной и в общем-то такой же, как сейчас (если бы не одно большое «но»). Единственная трагичная запись в дневнике была сделана крупным неровным почерком за полгода до смерти сестры: «Господи Боже, принцесса Диана умерла!», там же была прикреплена фотография совсем еще маленькой Китти на фоне Букингемского дворца. Далее, в последние дни девяносто седьмого, Китти размышляла, стоит ли отпускать сестру на отдых с ее друзьями, и решила, что да. С легкой печалью девушка, которой чуть не хватало до восемнадцати лет, писала, что Бэби скоро станет подростком и вообще перестанет ее слушать. И что они в первый раз проведут первое января не вместе. Последняя запись была самой прозаической — про бойфренда, которого Китти очень любила, и про то, что скоро в колледж. Кажется, это было за несколько дней до того, как Бэби заболела. Дальше наивный девчачий дневник обрывался, умолчав о своей трагедии. С чего началась история Кэмерон, которая вышла за умирающего, а потом гонялась за ним самим, Хаус так и не выяснил. В жизни Китти же виднелась трагическая трещина размером с Большой Каньон. Он знал, что если бы Бэби Лукас сейчас сидела бы в соседней комнате за учебниками и перекрикивалась с сестрой через стенку, жизнь Китти пошла бы совершенно по-иному, и сам Хаус тут бы уже не сидел. За целый год у них с Китти выдалась лишь одна по-настоящему крупная ссора, и то это был скорее поток оскорблений с одной стороны, и не со стороны Хауса. Сцепившись с излишне верующим пациентом, он решил проверить свою теорию о загробной жизни, воткнул в розетку нож и чуть не умер. Китти узнала об этом, лишь когда он уже пришел в себя, прибежала в его палату вся всклокоченная, в слезах-соплях и вылила на Хауса такой поток оскорблений, обвинений и трехэтажного мата, что медбрат попросил ее удалиться, а сидевший рядом и незамеченный ей Уилсон выпал в осадок. «Что ж, — правда потом сказал друг, — ты это и вправду заслужил». С ее точки зрения так и есть, заключил Хаус. Мог бы и догадаться, что это не было ее первым разом. Вернувшись в свою квартиру уже под утро, Хаус услышал бормотание телевизора. Китти сидела на диване, обнимая подушку, уставившись пустыми глазами в ночной телемагазин. Испуганно вздрогнула, когда услышала его. Сказала, что знает все, о чем он говорил с ее матерью. — Чем дольше тянешь, тем тяжелее сказать, верно? — фотографии он оставил на месте, а дневник взял с собой и бросил на ее накрытые одеялом колени. — Нет! К черту! — лицо Китти сморщилось, дневник полетел куда-то вглубь комнаты. — Никто не открывал его уже много лет. — Больно вспоминать о том, какими вы были? Она кивнула: — И кого потеряли. Каждое слово в этом дневнике пропитано воспоминаниями. Я начну читать, и меня буквально засосет в это утраченное время, и не знаю, когда я вернусь. Уверяю, я прятала его не от тебя. — Я это знаю. — Странно, кстати, что ты не нашел его в первый раз, — из груди Китти рвались всхлипы, но она тоже хотела что-то доказать. — Я надеялась, что ты найдешь и облегчишь мне работу, заначка-то детская, когда-то давно я прятала туда от Бэби всякие противозачаточные средства. Зря прятала. Никогда не лгала ей, но вот тут постеснялась. Я знаю, почему ты не нашел — какая-то твоя часть не хотела раскрывать, что со мной на самом деле что-то не так. — Мы вели этот разговор год назад. — И не закончили. Ты не угадал, а я никогда не знала, как сказать кому-то что моя сестра, которая была почти моим ребенком, умерла из-за меня. И чем дольше я с этим тянула, тем сложнее мне было хотя бы попытаться об этом заикнуться. — Джейн не была твоим ребенком. Ты была подростком, за тобой самой должны были присматривать. Китти грустно улыбнулась, покачала головой: — Она была моей даже когда мне было шесть, и я должна была проследить за тем, чтобы с ней все было хорошо. Беременность. Как я могла подумать об этом? У нее начались месячные в десять, раньше, чем у меня, и я рассказала уже после их начала, когда она несколько дней думала, что умирает. Но я не думала, что ей уже пора рассказать про чертовы презервативы! — ее голос сорвался в рыдания. — Во второй-то раз могла бы быть умнее! В школе нам такое не рассказывали, но куда же я смотрела? Я думала о колледже, о платье на выпускной, о своем парне. Бэби любила, когда я целовала ее перед сном, мама с папой еще дарили ей медвежат, и я понятия не имела, что с ней пора поговорить про секс и последствия! — Кэтрин! — голос Хауса тоже сорвался на крик, и он схватил ее за руки. Это миссис Лукас хотела свалить ответственность, но ее дочь-то куда несло! — Ты слышишь себя? Совсем с ума сошла? Тебе только исполнилось восемнадцать лет! Ты и должна была думать о парнях и школе! Это твои родители или хотя бы няньки должны были рассказывать про месячные и все такое! — Нет! — взвизгнула она и отшатнулась. — Это я, Грег! Прошло уже почти десять лет, а я иногда просыпаюсь с утра и заново пытаюсь осознать, что, наверное, никогда ее больше не увижу, и мне становится просто невыносимо еще и от мысли, что это я помогла Бэби умереть! — Твои родители должны были следить за вами, а не оставлять двух малолеток жить, как им придет в голову. — Мои родители хотели, чтобы мы ходили в хорошую школу в центре города, и за нами всегда присматривали! К тому времени, когда Бэби поехала в те горы, я привыкла, что родители заняты. И они мне доверяли. Думали, что я справлюсь. А я подвела их во всем и перестала подводить лишь в этом году! Хаус не знал, знает ли она, но он все же решил не рассказывать Китти свою догадку о том, что ее мать придерживается такого же мнения. — Это врачи не помогли Бэби. После всей этой истории ты должна их ненавидеть. — Они бились до последнего! Бэби была еще слишком маленькой. С чего бы им было такое предполагать? С чего бы нам всем было такое предполагать? Ты бы предположил, но ты — всегда исключение. — Поэтому ты выбрала меня, а не Уилсона? Китти покачала головой. Она была вся бледная, растрепанная и сама уже походила на труп. — Уилсон, снова Уилсон, будто подложить меня под него — мечта твоей жизни. Хочешь наконец-то узнать правду про то, как я отношусь к Уилсону? Его я бы не выбрала ни за что. Даже если бы я влюбилась в него или почувствовала бы какую-то искру, я бы постаралась держаться от него подальше. Я достаточно узнала Джеймса, и он безумно дорог мне как друг, и он хороший человек, но ужасно ветреный. Три жены, десятки любовниц; порхает с цветка на цветок, и возвращается только к тебе. Сколько продлилась бы эта мечта? Месяц или год. А ты, как мне показалось, способен остаться с кем-то надолго. И да, если ты об этом думаешь, конечно я думала о том, что только ты бы мог ее спасти. И меня к тебе потянуло. В общем, я просто подумала, чего я хочу, и выбрала своего бойца. И это был не Уилсон. Он не сдавался. Сказал, что, раз не Уилсона, то она могла бы выбрать Чейза (красавчика), Формана (представительного) или Кэмерон (добренькую). — Сдурел? Я в вашу больницу пришла не как на брачный рынок, чтобы хоть кого-то выбрать. Просто когда у тебя, у нас, получилось с мамой, я почувствовала то, чего никогда не чувствовала ранее. Мир будто бы расцвел для меня. Снова. — Почему ты все же не сказала? — Я пыталась... я хотела тебе сказать, но чем больше я тянула, тем было тяжелее... Прошел почти год. Я не знала, как завести разговор о Бэби уже через месяц. Я почти призналась в ночь Гарри Поттера... О, Грег, прости меня, — она потерла виски, словно страдала от невыносимой боли. — Давай просто ляжем, а завтра продолжим этот разговор, и... я не знаю, я расскажу тебе вообще все, что ты хочешь услышать. На первом курсе я встречалась со стереотипным ботаником — очкастым и невероятно страшным, хуже Тауба. Можешь использовать это как пожелаешь. Но Грегу уже все это надоело. — Ты не отшутишься, и твои рассказы мне уже не нужны. Ты обманула меня. Нет, не так. Ты мне не доверилась и похерила весь этот год своей ложью. Поэтому я скажу тебе, что сейчас, дорогая, ты соберешь свои манатки и свалишь отсюда обратно к своей одинокой вымышленной жизни. Я вернусь через час и надеюсь, что к тому времени тебя уже здесь не будет, — отрезал он. — И знаешь, Кэтрин, я никогда не думал, что скажу такое, но обратись за помощью. Я тебе ничем помочь не могу, — не обращая внимание на ее громкие возражения, он вышел на холодную промозглую октябрьскую улицу. Уже было почти светло. Хауса трясло от сочетания викодина, недосыпа, переполняющих эмоций и энергетика, который он выпил на заправке. Хэллоуиновские тыквы, которые Китти расставила на крыльце неделю назад, противно оскалились на него, и Хаус разнес одну из этих голов тростью. Уже через несколько часов подчиненные, привыкшие к подобревшему Хаусу, были неприятно изумлены: из-за адской боли в ноге босс срывался на каждом из них, попасть могло за любое неосторожное слово или действие. То, что это был не просто плохой день, стало понятно, после того, как Уилсон, к которому команда побежала за ответами, просто отвел взгляд. Когда же назавтра с двери одного небольшого кабинета сняли буквы «Кэтрин Лукас, член совета директоров», причина стала очевидна. Ладно, решили все, немного можно и подождать, перебесится. Если они и проявили сочувствие к Хаусу, то тщательно это скрыли. Кадди пришла к Хаусу поговорить в первый же день, после того, как Китти позвонила ей, сказала, что не вернется, и попросила кого-нибудь отправить в Нью-Йорк вещи из ее кабинета. Кадди не злилась, но, как думал Хаус, лишь потому, что Китти не лишила Принстон Плейнсборо привычного финансирования, не собиралась мстить отделу диагностики и обещала прислать вместо себя какого-нибудь управляющего. — Сказала, что больные ни в чем не виноваты и никак не замешаны в наших личных или рабочих конфликтах, — говорила Кадди. — Хаус, мне вправду очень жаль. Кэтрин была странноватой, но мне нравилась, и вам явно было хорошо вместе. Хаус был не в настроении это выслушивать: — Мне тоже жаль, милочка. Жаль, что Лукасы теперь не будут обеспечивать все твои амбиции. Думаю, половину команды вскоре придется уволить, и не видать тебе еще одного крыла Лукаса. — Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, — мягко ответила Кадди. — Хотелось бы мне, чтобы Кэтрин осталась? Ну, конечно, да, но... — Что но? — взорвался Хаус, прекрасно понимая, что Кадди не собиралась говорить ничего такого и даже не знает, что именно произошло. — Жаль, что я не остался с ней, не продолжил ублажать ее во всех смыслах и терпеть ее вымученное вранье и дурацкие выходки? Прости пожалуйста, но я заказываю девочек, а не собираюсь становиться одной из них, чтобы мисс Лукас на радостях от хорошего траха отгрохала тебе новые пол-больницы! А насчет ежемесячных чеков тоже забудь. Скоро Кэтрин захочет забыться, найдет себе свежую развлекуху и забудет о тебе. Но Китти не забыла, и деньги Лукасов продолжали обеспечивать и ватные палочки с резиновыми перчатками, и ремонт МРТ-сканера, который периодически ломали врачи или пациенты Хауса. Вот только разговоры о постройке нового отделения под руководством ее нового управляющего вскоре зачахли, а вскоре и сам управляющий растворился за горизонтом. Остались только чеки. Время шло, но просвета не было видно: на первый взгляд Хаус успокоился, но он стал еще более желчным, чем в те времена, когда Чейз, Форман и Кэмерон с ним только познакомились. Он чувствовал себя почти как после Стейси — обманутым, преданным, а потому униженным (жаль, его команда не знала, что после Стейси все было намного хуже, ведь Китти хотя бы не лишала Хауса ноги, только мужского достоинства). Боли усилились, увеличились дозы викодина. Нужно было время или большая встряска или что-либо еще. Форман, винивший в своем расчеловечивании и ошибках Хауса, распсиховался и ушел из больницы, а потом вернулся, переполненный горечью и злобой, потому что работа с Хаусом стала его своеобразной черной меткой. От злости Хаус уволил Чейза, за ним убежала и Кэмерон, и команда осталась почти в таком же количестве, как и во времена до Лукасов — только теперь это были Тауб, Катнер, Тринадцать и Форман, у которого лидерства осталось с гулькин нос, но которому было больше некуда идти. Количество пациентов снова сократилось до одного, только это и радовало. Полгода спустя пришла и встряска. Однажды Хаус напился в баре, и бармен отобрал у него ключи от мотоцикла. Хаус позвонил домой Уилсону, трубку взяла его девушка. Он уже почти протрезвел, когда их автобус с громким треском столкнулся с мусоровозом. Но убило Эмбер не это, а всего лишь лекарство от гриппа, которое не смогли вывести ее умершие при аварии почки.