all my lovin'

Честно говоря, Джордж всё ещё считает это плохой идеей, однако, покорно соглашается с тем, что: «не стоит ставить на чём-то крест не попробовав». Устоять против чужого азарта он не мог в далеком в две тысячи тринадцатом и кто сказал, что сможет устоять — в две тысячи двадцать третьем? Шансов не было изначально, потому что Трэв применяет запрещенный приём под названием: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Половина мира видела эту в «Чёрном снеге» и умилилась ей, а Джордж постоянно жил с этим. С лошадьми у Благдена не ладится ещё со съёмок в «Викингах». Благо, там ему практически не надо было ездить верхом (жаль что избежать этой скорбной участи в «Версале» — не вышло). И по доброй воле и собственному желанию, он бы никогда снова не залез на это красивое, грациозное и очень пугающее животное. Но: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста» и умение Трэвиса в свои сорок три делать щенячьи глазки — и вот он, закусив губу, едет по побережью на коне. Положение не устойчивое, шаткое — это Трэв в седле, как родился. Всё-таки есть разница между городским ребёнком и тем кого воспитал австралийский буш. Утром пляжи в Калифорнии пустые, а уж тот что ближе всего к ранчо Фиммела — и подавно. Тут до ближайших соседей миль двадцать, если не больше. Поэтому шансы того что конь («Да, он самый спокойны, Джорджи, самый спокойный!») чего-то или кого-то напугается и сделает что-то невообразимое — малы. «Но не исключены», — ехидно шепчет внутренний голос. И Джордж вместо того чтобы наслаждаться поездкой — нервничает. Широкая спина Трэва, в белой футболке, маячит чуть впереди. Он кажется единым целым с чёрным конём. На ранчо, кстати, не так много лошадей, больше — скота. Но, оно и понятно, Трэвис скучал по старой семейной ферме в Австралии, поэтому приволок немного своей родины в Штаты. Они выехали с ранчо задолго до рассвета. И сейчас можно вполне спокойно можно было наблюдать за ним, пытаясь успокоиться и лишний раз не нервировать животное под собой. — Расслабься, — Трэв оборачивается, машет рукой и конь под ним замедляется, а потом и вовсе останавливается. Джорджу с трудом удается остановить своего. — И сделай лицо попроще. — Я не люблю верховую езду. — Это потому что у тебя мало практики. — Это потому что меня пару раз скинули на съемках, — «Версаль» по многим причинам, особенно в первом сезоне, можно было назвать… не совсем удачным. — Ты не на съемках, — и всё же черты лица Трэва смягчаются. Он довольно легко спрыгивает с коня (и Джордж ему завидует, потому что у него почти всегда — вне камер — выходит падение мешка картошки) и останавливается рядом с Благденом, протягивая руки к нему. — Нет, — Джордж чуть вертит головой, оглядываясь по сторонам. Пусто. С океана дует прохладный ветер. — Пожалуйста?.. — и англичанин вздыхает. У него никогда не было никаких сил против этой улыбки-ухмылки или щенячьего взгляда. Поэтому со вздохом, он позволяет помочь себе спуститься. Ноги моментом промокли от набежавшей волны, а Трэвис лишь усмехается, показывая крепкие белые зубы. Он-то, по старой привычке, без обуви. — А я говорил. — Ты много чего говоришь, — ворчит Джордж, стягивая с ног промокшие кеды и носки. Вода ещё прохладная. Они стоят рядом. Волны накатывают на ноги. Над головами разгорается, в буквально смысле этого слова, новый день. Тихо фыркают кони, переступая с ноги на ногу, поводя мягкими бархатными ушами. Джордж чуть косится на Трэвиса, но тот стоит и задумчиво смотрит куда-то вдаль, на линию горизонта, где небо и вода сливаются воедино. Фиммелу уже сорок три года, скоро будет сорок четыре. В сети есть ужасное, на взгляд Джорджа, мнение, что выглядит он очень плохо. На скромный взгляд Благдена же — австралиец стал только лучше с годами. Ушла… приторная сладость, оставляя после себя красивого и зрелого мужчину. Его зачатки были видны десять лет назад, а сейчас он стоит рядом во всей красе. — Все глаза опять просмотришь, — мягкий, чуть напевный австралийский акцент никуда не делся. И Джордж этому рад. Трэв тянет его за руку — глубже в воду. И Благден послушно идёт следом. — Мои глаза. На что хочу — на то и гляжу. — Ну, гляди, гляди… Вода всё равно холодновата, на скромный вкус Джорджа. — Десять лет, — Трэвис начинает говорить внезапно. И от этого резкого начала разговора Благден вздрагивает. — прошло. И ты больше не похож на школьника. — Ну, спасибо, — возмущения хватает, чтобы несильно плеснуть водой прямо в насмешливое лицо. Но это была старая шутка, еще со времени кастинга на роль Этельстана. Тогда Трэвис и сказал это сакраментальное: «Кто потерял — школьника?!». Даже обидно не было. — Десять лет. — Десять лет, — эхом повторяет Джордж. Сейчас они стоят совсем близко друг к другу, по колено в соленой воде. Волны мерно накатывают на них. Не самые простые десять лет были, если уж честно. Но это жизнь — и она редко когда бывает простой. — Ты надолго? — Ты каждый год будешь спрашивать? — Не исключено. — Навсегда. Но с перерывом. — Это как? — Мне надо съездить на студию звукозаписи. — Что-то интересное? — Игру озвучиваю. — Даже так… — ветер начинает поднимать лёгкие волны, которые бьют их по ногам, а песок — заметает стопы, словно пытается удержать на месте. Они стоят совсем рядом, совсем близко. Сейчас разница в росте в десять сантиметров кажется довольно романтичной. — Мама сказала что уши тебе оторвет. — Я всегда боялся миссис Эф, — Благден утыкается носом в горячее плечо. Трэвис всегда горячий (во всех смыслах), может по этому постоянно лезет в воду?.. — Сами виноват. — Мог бы прикрыть меня, — Фиммел ничего не отвечает, только тихо смеётся. — Завтрак? — Завтрак. Под мягкий шелест волн — целоваться приятнее всего.