all my lovin'

Этельстан чувствует себя как рыба выкинутая на берег после шторма. Так же беспомощно. Так же страшно. Так же опустошающе. Теперь ему хочется смеяться над своим желанием вернуться «домой». Только это не дом. Дом остался там, далеко за Великим Морем, в прохладных руслах рек, бескрайней зелени лесов, в гулком эхе гор, в шуме каттегатского рынка. Здесь и сейчас — в Уэссексе — Этельстан совершенно один. Сломлен. Разбит. Травмирован. Раны физические сносить было бы куда проще не будь он тут в полном одиночестве, в тихой ненависти окружающих к нему. Его единственное утешение — торк из черненного серебра, что отдал ему Рагнар, кажется, что целую жизнь назад. На кресте — это было его единственное утешение. Слабое, но хоть какое-то. Сейчас, сквозь боль в заживающих ранах, Этельстан слепо обводит витое «тело» торка пальцами. Торк — старый, ещё с тех времён, когда Каттегатом правил Харальдсон, а Рагнар ходил на его лодках в восточные земли. Маленькая комнатка, отжалованая ему уэссекским королём, давит, душит, пытает дух куда сильнее, чем любое физическое насилие, которое ему пришлось пережить. Пустота, словно чернильное пятно на пергаменте, растекается по душе Этельстана, комкая, сминая её, калеча. «Рагнар», — незнание того, что случилось дома только добавляет страданий. Всё ли хорошо? Спас ли семью? Как дети? Жив ли?.. Ответов нет и не будет. Этельстан не уверен в том что норманны сюда вернутся. Вряд ли, конунг Хорик захочет и позволит это. Здесь в тёмной тушине, разъедаемый болью и сомнениями, Этельстан видит кристально чётко и ясно — всё это хитроумный план конунга. Всё это хитрая паутина, которую вокруг Рагнара сплел Хорик. «Я не должен был…» — отчаянье сменяется ненавистью к самому себе. Возможно, он и в самом деле должен был уехать с Рагнаром, домой, нет ничего важнее дома и семьи. И всё же, окрыленный тем что стал равным и свободным, Этельстан сам захотел остаться. И каков итог?.. Узкое окно-бойница. Жесткая кровать с прелым соломенным матрасом. Этельстан не спит на нём, он слишком долго прожил среди северян, он знает чем опасна прелая солома для открытых ран. Но сон сидя — это не сон, это каторга, наказание, которое ещё сильнее ослабляет дух. И веру. Не в бога, в — Рагнара. «Что расскажет Хорик?» — эта мысль не даёт покоя ни днём, ни ночью. Пустота захватывает сердце Этельстана, сковывает его душу. Он опускает голову всё ниже. Ходит всё тише, становясь всё больше и больше похожим на призрака, а не на живого человека. Некому оградить от пустоты. Некому её заполнить, а сам Этельстан не может — слишком сломлен. Слишком устал. Лишь на границе забытья между сном и не-сном, он слышит крики чаек, слышит как волны бьются о борта лодок. «Северяне вернутся», — слышится раскатом грома во сне.