all my lovin'

— Что это?.. — Рагнар подходит ближе, намеренно почти не поднимая ног, чтобы создавать как можно больше шума. Ранней весной Этельстан всегда скверно спит, не высыпается, пугает людей вокруг себя — глубокими синими тенями, что моментально залегают вокруг его глаз, гася их свет. Не нужно быть мудрецом или конунгом, чтобы понять причины ночного беспокойства. Каждую раннюю весну Этельстана мучают воспоминания о том как его распяли. Почему именно весной? Не было никогда у Рагнара ответа на этот вопрос. Само распятие случилось самым мрачным летом в их жизнях. — Передали из поселения в Уэссексе, — бывший монах поднимает голову, улыбается, пусть и немного утомлённо, продолжая стоять на одном колене. Руки его испачканы землёй, а возле его крохотного, стоящего подальше от Каттегата, домика наливается свежая зелень. — Это цветы. — Пока что больше похоже на капусту, — честно признаётся Рагнар, а Этельстан начинает смеяться, очевидно раздумывая стоит ему кинуть в своего конунга комом земляным или нет. — Капуста — дальше. Или старость настолько тебя одолела, что ты начал терять зоркость глаз? — прошло достаточно лет прежде чем бывший монах научился столько изящно и кокетливо дразниться. Видеть — такой его рост — Рагнару было особенно приятно. — Разве что когда смотрю на тебя. — Тогда ты просто слепой, — Этельстан всё же встаёт с земли, отряхивая ладони. — Ты пришел спросить у меня про цветы? — И это тоже. Расскажи мне о них? — Эти, — испачканные землёй пальцы указали на бледно-зеленые листики, которые больше походили на крапивные. Хотя Рагнару большинство зелени было похоже на крапиву, — называются адзисай. В Уэссекс их привезли купцы, говорят, что они из земель далеко-далеко на Востоке, а вот эти… — тут улыбка на губах этельстановых становится несколько печальной, — лозинка. Такие росли одно время в Линдисфарне. Правда, потом отец-настоятель приказал избавиться от них. Когда ты побывал в обители — их уже давно не было. — Красивые когда расцветут? — Да, должны быть очень красивыми. Когда расцветут я сорву и засушу для тебя несколько цветков. — Зачем? — Рагнар удивлённо вскидывает брови. — Адзисай, как говорили купцы, что привезли эти цветы, означает на родине: «вспоминай обо мне», а лозинка издавна считалась символом защищённости и безопасности, — выражение лица Этельстана совершенно бесхитростное и честное, не смотря на то что по краю, у самых висков, в тёмных волосах начинает уже показываться седина. Рагнар тянет к нему руки, не обращая внимания на тихое: «Я же грязный», целует в лоб, в висок, в щёку, а потом, вдохнув чуть глубже, словно кит перед нырком, накрывает этельстановы губы своими. Мягкий, сладкий поцелуй — без яростной страсти, её уже успели выплеснуть и излить с самого утра. Такие поцелуи долгие, неторопливые — словно за плечами целая вечность. Впрочем, так ведь оно и было. Этельстан всегда после таких поцелуев краснеет, с его лица сходит усталость скверных ночных видений от которых и спасали разве что только крепкие объятия. — Ты ведь… что-то хотел? — Корабли Бьорна вошли в бухту. Тебе было бы интересно послушать о его путешествии на Восток, в Миклагард. — О! — глаза Этельстана моментально загораются и он — молодеет. Рагнар лишь тихо смеётся, он слишком хорошо знает своего сакса. — Тогда я отмою руки и может отправиться в путь. — Почту за честь сопроводить тебя, Этельстан.