Тридцать одна октябрьская история

Коснувшись виска кончиком волшебной палочки, я подцепила нужное воспоминание и опустила его на чуть светящуюся точку на карте, подписанную «Кастельброхо». Точка на мгновение вспыхнула чуть ярче. Я усмехнулась, вспомнив, чего мне стоило получить разрешение директора волшебной школы Южной Америки нанести не наносимое здание на свою личную карту. Главным аргументом стал тот факт, что никто, кроме меня самой и Оминиса, не мог увидеть ничего на этом клочке пергамента. Заклинанию тайного взора нас обучили в итальянской Инкантории. Соседство с огромным религиозным центром ещё со Средних веков принуждало итальянских магов прятать свои записи от чужих глаз, поэтому во всевозможных чарах скрытности они были мастерами. За почти полтора года наших странствий мы с Оминисом посетили десятки городов в Европе и Америке, с дружественной миссией обмена опытом навестили пять волшебных школ, но нигде не задерживались так долго. Джунгли Южной Америки заворожили и покорили меня. Думала ли воспитанная в английской строгости и аристократичной роскоши девочка, что через несколько лет она будет в брюках пробираться сквозь заросли лиан и вопить от радости при виде очередной непонятной штуковины? Думаю, она бы презрительно фыркнула уже от одной мысли про брюки. Пожалуй, носить это вопиющее неприличие я могла только благодаря слепоте Оминиса. Всё же через его «волшебное зрение» брюки выглядели не столь безумными. А уж с их практичностью спорить было невозможно: в юбке я бы не прошла и пары шагов, не зацепившись за что-нибудь. Здесь, в Кастельброхо, мы были уже почти полгода и скоро планировали отправиться обратно на север. Оминис, конечно, удивлялся моему желанию ехать в холодные страны ближе к зиме, но безоговорочно следовал за мной повсюду. К тому же ему тоже понравились ледяные катки и огромные снежные горы, с которых мы катались в России. А теперь мы хотели встретить Рождество в Америке. Несмотря на то, что вообще-то целью нашего путешествия было увидеть, узнать и попробовать как можно больше, в моей личной копилке лучших воспоминаний были вовсе не странная новомодная Парижская башня или замки Австрии, не итальянские улочки или золотые шпили Петербургских соборов. И даже не бескрайний океан или первый взгляд на далёкий берег нового континента. В моей памяти бережно хранились и то и дело всплывали яркими пятнами эмоции Оминиса. Вот он задумчиво гладит древние стены Колизея, вот мягко улыбаясь, вслушивается в плеск Сены и хруст булочки в моих руках, а вот изумлённо вскрикивает, по пояс проваливаясь в русский сугроб. Если я была его глазами, то он был моими чувствами. Франция — это нежный вздох у Кафедрального собора. Италия — солёный от Средиземного моря поцелуй с привкусом вина. Россия — обжигающее прикосновение губ к замёрзшим ладоням. Сложнее всего оказался путь по морю. Каждый вечер я проводила на верхней палубе, не в силах оторваться от закатов ослепительной красоты. Но понимание того, что я никак не могу поделиться этой красотой с мужем, подавляло меня. Оминис всегда был рядом, держал за руку, а мне было до слез обидно, что невероятные переливы солнца в облаках находятся так далеко от нас, что никакое «волшебное зрение» не поможет. И тогда я придумала другой способ. — Вот здесь, внизу, у самой холодной воды ярко алая полоска кислого клюквенного джема, — чертила я узоры по ладони Оминиса, — а сразу за ней сочный апельсиновый, но уже не кислый, а такой, знаешь, ближе к тыквенному соку. Муж усмехался моим объяснениям, но кивал. — А потом много-много легчайших безе, ванильных и пожалуй немного лимонных. И сверху черничное суфле, воздушное, но густое. Это очень красиво. — Ты права, красиво. Странствуя по Европе, мы останавливались в гостиницах, арендовали квартиры или даже маленькие домики, жили при волшебных школах, обмениваясь опытом. Но каждое из этих мест было в сто раз теплее и уютнее особняка Блэков, где я провела детство. На чужом континенте, в чужой стране, в чужом жилище я чувствовала себя дома. Потому что моим домом было не место, а человек. Оминис. Мой лучший друг. Мой нежный возлюбленный. Мой надёжный муж. Сколько бы не длились наши странствия, меня не тянуло обратно в Англию. Где бы мы ни были, мой новый дом рядом с ним.