Больше Антон с Завулоном не общался.
Не в принципе, к сожалению. Лишь одну недельку — Темнейший встречи не искал, так как был занят, вероятно, делами, а Антону это было в радость: ему нужно было время всё обдумать.
Благо, это можно было сделать спокойно: Гесер решил взять дело с оборотнями под личную опеку и Городецкого, почему-то, больше не привлекал. Впрочем, Антон не был против — он всё ещё числился как оперативник, а не как сотрудник аналитического отдела (Этот аргумент Пресветлый очень частно ни во что не ставил, говоря, мол ты, Антон, не оперативник или аналитик, ты, Антон, Высший! А это значит, что ты и швец, и жнец, и на х… дуде игрец. Спорить с этим утверждением было глупо и бессмысленно).
Были в этом и другие плюсы: оборотни после своих заявлений слегка присмирели с одной и слегка обнаглели с другой стороны. Только потом Ольга нашептала Городецкому, что мол Главная Волчица недвусмысленно намекнула, что у Светлых нет проблем с оборотнями лишь потому что на то её воля. Антон тогда не сдержал ухмылки — как хорошо, что этим занимается не он!
Нет, конечно ему, как Светлому, было не по себе от мысли, что оборотни получат чересчур много лицензий или ещё чего хуже — решат прийти к этому более… радикальными методами. Рассказы про продразверстку Семена не слишком-то обнадеживали.
Успокаивало лишь достаточно неплохое впечатление о Лизавете: она не выглядела как та, что начнёт совсем уж грязные игры если вдруг что. Хотя женщин не стоит недооценивать. Никогда. Они по природе своей коварны, и блажен тот, кто этого не знает (от того, что не выводил на это самое коварство).
В дежурке между тем шутили о том, что мир летит в тартарары. Исконно русская традиция: под чай и кофе с конфетами и сигаретами обсуждать политику. Осеннее встающее солнце подозрительно подглядывало за ними в окно, будто доносчик.
С политики перешли на войну, с войны — на другую, с другой — на оборотней, с оборотней — на вампиров. Солнце совсем поднялось, будто всё, что ему надо, уже услышало. Чай кончился, конфеты тоже, опера хрустели засохшими баранками и костями.
Антон слушал в полуха: во многом потому что ещё был слишком маленьким. Равнодушия к людской политике в нём, конечно, было много, но и были пределы этого равнодушия. А у старших коллег — не было. Ну или они были чуть более размытые. Хмурые выражения лиц сменились на ухмылки лишь когда заговорили о Низших.
Антон не улыбался — думал, хрустя бетонными баранками.
Это ведь совершенно ненормально — то, что решив выступить против Завулона (по сути-то), они, Низшие, не решили объединиться. А почему? Как ни глянь — было бы выгоднее. Даже вражда не помеха великим целям — это-то все Иные знали, которые в Дозорах работали. А эти, решив действовать совершенно обособленно, уменьшали свои шансы на победу в невероятной степени. Или нет…?
Мысли прыгали, совершенно одинаковые и беспорядочные — Антон хмурился, будто сведенные брови могли прогнать лишнее и ненужное из сознания.
Низшие — Завулон — Макиавелли — многоходовка? — баранки — бухгалтера — совершенно случайным образом думал Антон, пытаясь уцепиться хоть за что-то. Но сознание раз за разом выдавало жирным капсом «Недостаточно данных».
Тогда Антон ввёл ещё несколько переменных: Истоки и Дану.
Процесс думанья запустился с самого начала, и Антон стащил со стола ещё несколько баранок. Мозг подпитать.
— Говорят, кстати, профсоюз Завулону какие-то претензии предъявил. Что-то там с охраной труда…
— Брешут, — отмахнулся Семён. — Предъявили бы вампиры Завулону — никакого труда у них вообще не было бы. Все в Сумраке бы уже куковали. И мы с вами, может, тоже, так, за компанию.
— Ага, а потом и Завулон к нам присоединился бы, — хмыкнул Илья.
— Не надо нам Завулона, — буркнул Игнат. — Тем более в таком смысле.
— А в каком надо? — философски заметил Семён.
— В обнажённом, да, Игнат? — заржал Толик. Инкуб возмущённо вытаращился на коллегу, пока остальные тоже утонули в хохоте.
Антон моргнул.
Отвлекшись на смех, а потом, по инерции, и на голого Завулона, Городецкий растерялся, отчего все настройки слетели, а процесс анализа был бессовестно сброшен в нулину.
Только вот если обвинять в этом Завулона без одежды, получится как-то совсем… не по-дозорному.
— Может и надо, — вздернул голову Игнат. — Но я не полезу. Я ещё жить хочу.
Антон улыбнулся вместе с остальными только для вида.
Сам-то он, видимо, не хотел…
***
После съеденных титановых баранок и перетекшего в любовное русло диалога телефон требовательно пиликнул.
«Ждать от тебя приглашения также бессмысленно, как от Гесера — уступок, это я понял. Поэтому с твоего позволения, дорогой Доминант, возьму на себя смелость пригласить тебя куда-нибудь самому.»
Антон крякнул, прочитав сообщение.
— Что у тебя там? — заинтересованно спросил Толик, отвлекаясь от допроса Игната.
— Новости или обнаженные женщины, — со знанием дела сообщил Семен, сминая в руках пустой пакет из-под баранок.
— Или обнажённые новости.
— Или новостные женщины.
— Или женственное обнажение.
— Или обнажённые женщины-новости.
— Это ещё что за мутант?
— Ну как же… что не женщина — то новость!
Пока Дозорные развлекались, Антон долго смотрел в телефон, испытывая смесь ужаса, раздражения и странного волнения.
«Не паясничай. Мог бы просто написать, что хочешь встретиться.» — написал он наконец номеру, что определился лаконичным «Завулон».
Меньше, чем через десять секунд, пришёл ответ.
«Ты так долго думал, что мне ответить. Может быть, доминация все-таки не твоё?»
«Конечно-конечно, доминант в Дозорах должен быть только один, и на эту роль подходишь только ты.»
«Я не думал долго. Я, вообще-то, на работе.»
«Как хорошо, что ты понимаешь своё зависимое положение, Антоша.»
«Хороша работа — обо мне думать. Мне даже лестно. А Гесер знает?»
«Прекрати называть меня так.»
«Так если доминант тут ты, может ты и пригласишь?»
«Так уж получается, что ни херня — то твоих рук дело. Вот и приходится думать. Нелестным образом. Вряд ли и Гесер думает иначе.»
«Я позволю сделать это тебе — ты был таким хорошим мальчиком.»
«Ага, ага, я так и понял, что нелестным. Хотя ты бы был аккуратнее — а то я могу подумать, что это личное оскорбление — нелестно думать обо мне в обнажённом виде.»
«С чего ты взял, что это я думал? Не переоценивай себя.»
«Большая Дмитровка 9с1»
«Время тоже за тебя выбрать?»
«А я и не думаю — я в себе уверен. Другой вопрос — уверен ли в себе ты? Работай уж, дозорный. Сегодня в шесть посмотрим, что за ресторан ты выбрал. До встречи.»
— Кто-нибудь сходит в магазин? Даже мармелад уже закончился… — грустно протянул Игнат, заглядывая вдаль всех возможных полок в дежурке. Из съедобного там были только пауки.
— Я схожу. Диктуйте, что надо, — отозвался Антон сконфуженно. Ему надо было подышать свежим воздухом…
***
— У вас есть какое-то определенное приветствие для «своих»? — сходу спрашивает Завулон, язвительно стреляя глазами.
Антон зависает лишь на секунду — так легко забыть о том, как с Завулоном бывает сложно… И непонятно. Сложно, непонятно, странно, волнующе — неправильно.
Темнейший снова в своем красном пальто — точно как тогда, когда они впервые пересеклись в Истоках. Антон ловит странное дежа-вю, смотря на Завулона, зависает.
По-хорошему ему не надо находиться тут, ему не надо общаться с Завулоном, не надо вестись на его провокации, но… не получается. Как ни крути — не получается, и Антон предпочитает считать, что у него просто нет выбора.
И лучше держать врага близко, чем далеко. За неделю никакой новой информации по Валенсии не было — ну или она была, а Антон просто не знал. В любом случае, близость к Завулону давала небольшие преимущества.
Кто сказал, что Светлые не могут пользоваться своим положением?
Антон давно перерос эти предрассудки.
Другой вопрос — ну и как вести себя тогда с Завулоном? Пытаться держать лицо, как дозорный, пытаться ставить на место, коль уж Завулон считает его Доминантом, или быть адекватным и терпеливым Тематиком, который объясняет новичку все тонкости этого искусства?
Последний вариант так или иначе подкидывает другой — там, где Антон скидывает Завулона на другого, более опытного Тематика, потому что сам Городецкий в педагогическом деле… несовершенен. От того, что ни разу с новичками и не занимался. Это любят делать другие люди в Истоках…
Хочется спихнуть Завулона на кого-нибудь другого, только это было не только невероятно рискованно, но и совершенно бессовестно. Спихнуть на человека обучение тысячелетнего мага? Да он сбежит…
Хотя Антон не уверен, что не сбежит и он сам.
— Если ты будешь хорошим мальчиком, так и быть, расскажу, — вздыхает Антон устало, совершенно не в тон Завулону, теряя всю спесь. На что он только подписался? А делать вид, что ему нравится все происходящее и поведение Темнейшего, он не собирается. Ровно как и разговаривать о Теме раньше десерта — он сумасшедше уставший.
Сумасшедше уставший переживать и анализировать — а поэтому совершенно сумасшедше бросившийся в бездну.
Завулон хмыкает невесело, и Городецкий не успевает заметить выражение его лица — Темнейший заботливо придерживает дверь здания, пропуская Светлого вперед. И больше Завулон не издает ни звука — только смотрит задумчиво и грустно. Будто это только одному Антону и надо.
Городецкий рад тишине: ему хотелось поесть в спокойствии. Даже если с ядовитой змеёй по соседству. Если она уже около тебя — ничего не сделаешь. Остается только успокоиться и ждать своей участи.
Вот Антон и ждет. Ест, пьет и ждет, совершенно не обращая внимания на мелочи сгущающегося пиздеца: то вокруг них люди поспешно рассчитаются и уйдут, то тени встанут с углов, накрывая невидимым и мягким пологом, то музыка затихнет, уступая место тревожной мелодии.
Завулон сидит с совершенно ровным и скучающим лицом, даже не обращает на Антона внимание, чуть ли не занимаясь собственными делами: вряд ли в телефоне Темнейший ленту новостей листает.
Антон отпивает глоток белого вина, лопатками ощущая, как атмосфера ресторана медленно начинает давить на него, будто каждое место, в которое приходит Завулон, пропитывается его мраком и начинает проецировать его вовне. Даже лампы стали сиять тусклее, только вот никакого магического вмешательства он с начала вечера не чувствовал.
«В город приезжает цирк, и с округи молодцы
Набежали, чтоб унять свои печали, вот глупцы»
Городецкий поворачивает голову и задумчиво смотрит в сторону колонок. Интересно. В итальянском ресторане — русская музыка? Да ещё и какая… Антон вслушивается в текст, совершенно не замечая направленного на него взгляда.
«Ожидается аншлаг из болванов и зевак
Их сегодня растерзают под истошный лай собак»
— Полагаю, теперь можно и поговорить? — Антон поворачивает голову на голос, натыкается взглядом на два язвительных омута. Телефон Завулона со стола исчез, а его обладатель сидит, замерев и положив подбородок на сцепленные худые пальцы.
— Можно, — кивает Городецкий, прислушиваясь к себе. То ли хорошая еда убила раздражительность, то ли он успокоился — в любом случае, на диалог он был настроен. Первую минуту он даже был готов не язвить… а там уж как пойдет. Состояние стабильности рядом с Завулоном было околомифическим существом.
Хотя стабильность Антона в принципе стабильность кладбища — холодно, печально и держится на трупах.
— Спасибо за разрешение, — скалится Завулон. Антон натянуто улыбается в ответ. Он уже не тот мальчик, которого можно напугать большими и острыми зубами.
Только возбудить.
— Первое: мы тут не как Светлый и Темный, ясно? Мы просто два… человека с пристрастиями. И я просто оказываю информационную и другую всевозможную помощь в рамках Темы, — подбирается Антон, как только уносят тарелки, и смотрит на Завулона пристально и требовательно.
Темнейший фыркает. Кивает.
— Итак, ты решил войти в Тему, — вздыхает Антон, пытаясь собрать мысли воедино. Он пытался подготовиться к разговору, но у него решительно ничего не вышло, после чего он решил действовать так, как пойдет. Как, в принципе, и всегда. — Меня не волнует, почему и зачем ты решил это сделать, но обязан сказать, это большое сообщество со своими правилами. Иногда непонятными, иногда просто безумными для тех, кто не в Теме. Но они есть. И если ты хочешь… познать Тему по-настоящему — тебе придется им следовать. Мы очень не любим притворство, потому что оно может привести к плохим последствиям. И либо ты максимально открыт, — и добавил, видя, как начинают странным блеском гореть чужие глаза. — И если не со мной, то с собой и своими партнерами, либо ты не смеешь говорить, что ты в «Теме». Это такая сфера, где… — Антон останавливается, понимая, что если начнет — не заткнется до конца дня, слишком уж эта тема огромна.
«Это финал»
Он вздыхает, тяжело протирает лоб. Он согласен с девушкой.
— Ладно. Давай так, что ты вообще знаешь? — Городецкий поднимает глаза в сторону бокала вина, но не притрагивается, хоть и хочется… Не по правилам. Ему алкоголь нельзя, у него тут… Завулон.
«Сколько мне еще осталось в костюме злого шута,
Раны от обид прятать под одеждой?»
— По теме или в принципе? — поднимает бровь Завулон, и это единственное движение, которое выдало в нем живого человека. До этого он был похож на статую. Казалось он даже не дышал, замерев на месте, змеей смотря на Антона.
— По теме, — спокойно отвечает Светлый, не ведясь на провокацию.
«Но толпа скупа на жалость.
Я для нее навсегда — бесполезный вид,
Клоун на манеже»
— Я читал самые проверенные источники, — без тени иронии тянет Завулон. — Википедию, Де Сада и Леопольда Захер-Мазоха.
Антон хлопает глазами. Действительно — захер..? Мазоха, твою мать…
— Впечатляюще, — выдыхает Светлый: никто не говорил, что будет легко. — А если серьезно? Ты знаешь, что такое «БДР», концепцию стоп-слов, психологическую составляющую, остальное?
— В общих чертах помню, — пожимает плечами Завулон. Хмыкает: — За этим я и приходил к Дане. Ведь так в Тему входят?
— Нет единственно верного способа войти в Тему, — качает головой Антон. — Можно самому, можно с помощью Тематика, можно сначала кучу времени изучать психологию и теорию, можно сразу нырять в практику, изучив основы.
— Основы, БДР, концепции… у меня ощущение, что я снова в университете. Мне кажется стремление человечества сделать из искусства науку и подчинить её определенным правилам более, чем губительно, — Завулон наклоняется ближе к Антону, говорит ехидно: — Скажи мне,
зачем в Теме столько правил? Это ведь искусство. Ограничение — и искусство больше не является собой.
Антон хмурится, позволяя грузной тени залечь у себя на лице. Это были философские вопросы, но совершенно не такие, которые надо было задавать. Как если бы в ситуации, когда вам позволили навредить или не навредить человеку, вы бы стали рассуждать о том, что все происходящее — искусство, и убийство человека в этой парадигме тоже будет истинным искусством.
— Ты можешь погубить человека, Завулон, — ровно сказал Городецкий железным тоном. — В этом и состоит суть ограничений. Но если тебе нужны философские мысли и ты здесь только за ними, то считай, что Тема — искусство любви и наслаждения. Общей, а не только твоей. Нет ограничений в том, чтобы делать друг другу хорошо, — Антон запинается, обрабатывая информацию. — Зачастую. Но есть ограничения, когда вы делаете друг другу хорошо через плохо. И только попробуй сейчас затянуть шарманку о том, что «хорошо», а что — «плохо».
Если говорить честно: у Завулона были невероятные вводные для Доминанта. Антону определённо нравится уверенность Темнейшего, его ехидная надменность и вместе с тем властность, практически отчётливо ощущающаяся, даже если была она только на дне его глаз, легкая небрежность и адски привлекательная хищность.
Это может не нравится, но оно не может не восхищать. Завулон совершенно точно не типаж Антона в Теме, но отрицать того, что многие будут на него вешаться — не только из-за притягательности Иного, но и из-за его собственной харизмы, — нельзя.
Однако только харизмы недостаточно. Как много Сабов на это ведется, потом получая совершенно ужасное отношение? Так что если непонимание Завулоном основ сулит Антону свернутой шеей (В одном варианте самим Завулоном, в другом — братьями Тематиками), то он был готов не допускать появления Темнейшего в Истоках впредь.
Легко любить грубый секс, не делая из этого «Тематические отношения».
«Смятение в партере,
Бросали тени звери на арене,
Вас очевидно удивит их аппетит.»
— Антош, я погубил столько людей, что десяток таких клубов и не вместят, — снисходительно фыркает Темнейший, наверное и
правда не понимая,
что сказал
здесь и сейчас. Точнее, понимая, но совершенно не придавая тому значения.
Антон очень тяжело вздыхает, закрывая глаза. Это практически невозможно. Так же невозможно, как когда пытаться объяснить первокласснику ядерную физику — ты пытаешься вталдычить основы маленькому существу, что не может усидеть на месте и двух секунд. Ему плевать на эти основы — их можно и пропустить — ведь ему хочется ядерный взрыв просто потому что хочется. Только вот Тема так не работает.
Как объяснить Тёмному, что ему нужно оставить свои привычные взгляды на жизнь за стеной, потому что в его руках — жизнь и психика человека, о которой он должен… заботиться. Это даже звучит смешно. А ещё смешнее звучит то, что это надо объяснять
Темнейшему. На его руках кровь такого числа людей, что, возможно, наберется на новую Москву. И вот ему объяснять, что он обязан быть аккуратным и обязан не навредить человеку?
— Ты хочешь Тематить, Завулон? — задает Антон прямой вопрос.
На который есть только два ответа. Но не для Темнейшего — он бархатно смеется, обнажая зубы, и притворно-заискивающе смотрит:
— Это вы мне скажите, господин Доминант.
Антон сглатывает. И оглядывается в сторону выхода: зря он это затеял. Дана, по рассказам Иры, неплохой Тематик — дай Свет у неё хватит терпения объяснить Темнейшему всё. Может быть хотя бы к ней он прислушается…
— Первое — я не позволю тебе делать вид, что это надо мне, а не тебе, Завулон. Потому что это то, о чем я говорил — надо быть честным. Тем более с тем, кто наставляет тебя на этот путь. Второе, если ты не готов ограничивать себя и принимать чужие ограничения — тебе нечего делать в Теме. Я сейчас встану и уйду, — говорит Антон. — А ты больше никогда не приходишь в Истоки или другие Тематические клубы. Считай, что это так же пошло, как лезть одним искусством в другое. Ты же пошлость в искусстве не любишь? Вот и не порть его своим присутствием, — резко отрезает Светлый. Говорить такое главе Дневного Дозора — чуть ли не то же самое, что и подписывать себе приговор. Но он говорил это совсем не ему.
— Тебе нечего тут делать, если ты не собираешься принимать правила, по которым живёт это сообщество, а чтобы по ним жить, тебе придется хотя бы на ночь забыть о том, что ты сволочь редкостная, — холодно продолжил Антон, поднимаясь. Он не собирается наставлять Завулона на пусть истинный — это невозможно было сделать по определению, и не собирался с ним возиться, раз тот того не хочет.
Первое правило Темы: добровольность. Второе: разумность. Поэтому пока он не услышит «Да» на свой вопрос — он не будет делать совершенно ничего.
Городецкий поднимается, тянется за бумажником, думая о том, что надо взять в ближайшем магазине колы, чтобы поднять давление и настроение, а потом подойти к тому черноволосому мальчику, что вторую неделю кидает на него заинтересованные и заискивающие взгляды в Истоках — благо, Антон туда сегодня собирается.
Городецкий кидает несколько купюр на стол, тянется в сторону пальто.
— Стой, — веско доносится с дивана, и Антон останавливается. Просто потому что интересно, что ему ещё скажут. Совершенно точно из-за этого.
Ехидность с чела Темнейшего исчезла, но сожаление там увидеть в принципе невозможно.
— Тебе говорили, что ты херовый ученик? — интересуется Антон, выпрямляясь, ловя непонятный взгляд Завулона.
— Тебе говорили, что ты хороший учитель? — фыркают в ответ тут же. — Сядь, Городецкий. Мы не договорили.
— Ты не услышал меня, Завулон? — вздыхает Антон, практически сдаваясь, но всё ещё держась. Он же Светлый — благо других он ставил чуть выше, чем своё, поэтому всё ещё продолжал упрямо стоять, даже если самому ему этого совершенно не хотелось.
— А ты меня? — говорит Темнейший, ощутимо, но как-то необычайно мягко давя, не приказывая даже, а так, ставя перед фактом, что Антон сядет, будто ничего другого ему и не остается. Городецкий поджимает губы и смотрит хмуро. И только после этого Завулон сдается, закатывая глаза, но как-то незаметно подбираясь и смотря уже без былого издевательства: — Я тебя услышал с первого раза, а теперь, будь добр, услышь и ты меня. Признаюсь, издевался. Каюсь, но обещать, что больше так не буду, не могу.
Антон постоял ещё несколько секунд.
— Хорошо-хорошо, — выдыхает с тихим рычанием Завулон, закатывая глаза. — Обещаю. До конца вечера ёрничать в теме Темы не буду. Легче тебе? — и взглядом пожирает — хищно, с насмешкой.
Городецкий молча смотрит Завулону в глаза ещё несколько секунд — просто так, нервы ему попортить! И медленно садится обратно.
— Мне следует хвалить Саба после того, как он выполнил моё указание? — поднимает бровь Тёмный с таким выражением, будто его это действительно интересует.
Антон давится воздухом и собственными словами, закашливается. После чего кидает разгневанный взгляд на Завулона, но тот, почему-то, только улыбается в ответ.
— Смотря, какая ситуация… — говорит Антон. — Но прекрати делать вид, будто не знаешь этого. Или по психологии у тебя знания такие себе? — и щурится.
— Хорошие знания, — дергает головой Темнейший.
— Ну хоть какие-то плюсы в тебе есть, — не удерживает себя от язвительного комментария Антон.
— Их гораздо больше, чем ты думаешь, Городецкий, — понизив голос, томно и с легкой хрипотцой говорит Завулон.
Антона передергивает.
А Завулон фыркает и выглядит оскорбленной невинностью.
— То проявляй инициативу, то нет, как у вас тут всё сложно.
— Сложно, — теряя всю язвительность, говорит Антон.
Завулон вздыхает.
— Я понял, юмор посреди серьезного разговора это не ваше.
— Правильно понял. Юмор и другое иное притворство имеет место быть в любом другом случае, но не сейчас, когда ты, видимо, не осведомлён о системе стоп-слов и не умеешь отличать «Нет» от «Нет, но да», — Антон рукой подзывает официанта. Ему нужно немного воды.
— Ты правда так думаешь? — хищно ухмыляется Завулон, укладывая подбородок на ладонь. И смотрит так — как глазея.
— Я сейчас уйду, — тихо говорит Антон, принимая стакан холодной воды.
Темнейший вздыхает, кривится.
— Я понял. Никакого веселья без знаний правил поведения.
— Если бы ты слушал меня внимательнее, ты бы усвоил это сразу же, — Завулон открывает было рот, явно намереваясь выразить всё то ехидство, что думает об этом, но Антон его тяжело перебивает: — Завулон.
— Артур, — поправляет его Темный.
— Что?
— Артур. Коль уж в Тему под настоящим именем ты меня не пускаешь, — он фыркает, а потом поспешно закатывает глаза: — Да-да, я помню, что обещал. Все. Молчу. Хотя нет, не молчу. Спрашиваю — ты правда думаешь, что я не в состоянии запомнить правила и следовать им?
— Я такого не говорил, — мотает Антон головой, пытаясь незаметно глубоко вздохнуть. Объяснять что-то Темнейшему, как играть в сапера в первый раз — нихера не понятно, куда не нажмешь — ошибка. И успешные ходы получаются только по случайности. — Но твоё поведение выражает практически ощутимое неуважение не только мне, но и всему сообществу. У нас
очень не принято шутить, когда мы обсуждаем Тему. По крайней мере, обучаясь или пробуя что-то впервые.
Завулон вздыхает, как бы показывая, что он уже устал это слушать, и кивает.
— Для людей Тема интимнее, чем секс. Да и некоторые его аспекты люди познают впервые в Теме… Артур. А не как ты. Им все в новинку и это может вызвать сильные эмоции, и не всегда — радостные. Если ты знаешь психологию, — позволяет себе Антон вольность. — Ты и сам должен это знать. Некоторые из нас любят приемы из реверсивной психологии, а для некоторых это ещё бо́льший триггер. И поэтому даже формат общения нужно обсуждать. Обычно обсуждение перед первой сессией может занимать около пяти часов, если обсуждать с нуля, — лицо Завулона удивленно вытягивается, и Антон невольно хмыкает. — Ну у тебя же много времени, — невинно добавляет он. — Целая вечность.
— Звучит очень… скучно.
— Эти часы пролетают незаметно. Когда у тебя будет первая сессия с Доминантом — узнаешь.
— Извини? — поднимает брови Завулон.
— Я уже говорил. Сразу в роли Доминанта тематить нельзя. Точнее, можно, но нежелательно… но тебе — точно нет.
— Это ещё почему? — чуть ли не обиженно спрашивает Темнейший.
— Теория лучше познается на практике. Побудешь немного в роли Саба, попробуешь, посмотришь, как ведут себя Доминанты, какие приемы используют… — вздыхает Антон, начиная рассуждать с практической точки зрения. Потому что о высокой морали и философии, понимает Городецкий, говорить нет смысла. И добавляет устало: — Может ты хоть так успокоишься хоть на пару дней…
— Я успокоюсь только в Сумраке.
— Жду не дождусь. — фыркает Антон. Стакан воды опустел. — Ты должен посмотреть, как играют Доминанты, что они делают, какими принципами руководствуются. При чем каждый из них может играть по-своему — это тоже искусство. Кто-то более жесток, кто-то более лоялен, смотря, что тебе нужно.
— Можно пошутить про бордель?
— Нельзя.
— А если я попрошу?
— Нет. Потому что я понимаю, что тебе нужно это только в качестве издевательства, а не в качестве защитного механизма.
— А если нет? — улыбается Завулон насмешливо.
— Тогда скажи мне об этом. И я разрешу, — холодно говорит Антон и смотрит на Темного в упор. Тот молчит. Облизывает тонкие губы. — Я жду.
Завулон закатывает глаза:
— Нет, господин Доминант, я просто издеваюсь.
— Как хорошо, что я не твой Доминант, — нервно хмыкает Городецкий.
— А если я попрошу? — заинтересовано тянет Завулон, и Антон думает, что он шутит. Смотрит в глаза и понимает — не шутит.
— Э-э-эм… — теряется Антон, хлопая глазами. Чего? — Не думаю… В смысле, нет.
— И почему на этот раз?
— Потому что я, кхм, не хочу, — охреневше отвечает Городецкий. Не зло, не раздраженно — просто… охреневше, да. — Давай не будем об этом. Я уверен, моя динамика тебе не близка, а мне не близка твоя, — и видя, что Завулон собирается что-то сказать, Антон перебивает, чтобы выйти из этой ситуации сухим: — Нет, мы не будем об этом говорить. Я готов консультировать, помогать в Теме, но не больше. Мы все ещё… ладно, просто нет, — Антон теряется, глубоко вздыхает, надавливает пальцами на глазные яблоки до кругов перед глазами.
И почему его это так сбило..?
— В общем, — запинаясь, продолжает Антон. — Есть множество разных динамик. Однако, есть черты, которые обязательно должны быть у Доминанта. Например, Дом должен примерно понимать, что чувствует Саб. И ты не сможешь сделать это, не побывав на его месте, в зависимом положении.
— Например?
— Например, как ощущается подчинение, зависимость. Добровольная, полная, с отдачей просто так, — Антон выдыхает, думая, что эти определения Темному не совсем понятны. — Доминант должен примерно понимать, где границы у его действий и слов — стоп-слова в Теме обязательная вещь, но лучше сделать так, чтобы не было повода их сказать. Для этого Доминанту нужно уметь уступать, даже если изначально он не планировал, изменять свое поведение, четко…
—
Уступать? — с легким удивлением интересуется Завулон, перебивая. — То, что я слышал, как будто было совершенно о другом. Доминация вроде как тоже состоит в другом.
— Отнюдь, — пожимает Антон плечами. Жестом просит официанта повторить. — Вокруг Темы много неправды и клеветы, многие вообще приравнивают БДСМ к насилию, — начинает издалека Антон, качая головой. — А на самом деле, Тема это… — Городецкий зависает, пытаясь подобрать слова.
Завулон терпеливо ждет, на дне его глаз — огонёк интереса.
— Про чувства, что ли? Про доверие. И мы тут ради него. Если Саб чувствует, что он подходит к краю, ему нужно чувство безопасности, а не продолжение игры. Так что уступить ради комфорта важнее, чем довести до конца свою роль. Тем более, можно и уступить, не выходя из образа. Тебе-то это известно, — хмыкает Антон, посылая в сторону Завулона неоднозначный взгляд. — В Теме безусловно надо уметь проживать свою роль и тем, кто здесь просто ради «попробовать» в конце концов не нравится.
Антон кивает сам себе и своим мыслям, удовлетворившись объяснением и словам, которые он подобрал. Говорит, пытаясь объяснить чуть более понятным для Завулона языком:
— Я могу сколько угодно кастовать заклинания, что доступны лишь Высшим, но это совершенно не значит, что я Высший по своей сути, понимаешь? Я не был рожден с этим и не моим призванием было им стать, поэтому я чувствую… в общем, не так, как чувствуете это вы с Гесером, — Антон смотрит на Завулона, ловит его задумчивый взгляд. — Для вас это
природа, а для меня
вынужденное поведение из-за ситуации, — и улыбается немного грустно. — Точно так же и с Темой. Мыслить как Саб или Дом легко, в самом его поведении тоже нет ничего сложного, но только если ты родился с этим. А если нет — ты сразу же почувствуешь притворство. У тебя не будет ни тяги, ни желания. И это абсолютно нормально. Многие уходят после нескольких сессий, потому что подчинение или доминация не для них, отдавая предпочтение просто грубому сексу. И это славно. В смысле, важно быть честным со своими желаниями.
— Это наверняка можно преодолеть, — говорит Завулон, не то спрашивая, не то утверждая.
— Можно, — не стал спорить Антон, кивая. — Но нужно ли? Мы за добровольность, Артур, во всём. Если тебе это не нравится, удовлетворяй свои потребности по-другому, в других формах, а не насилуй ни себя, ни своего партнёра в Теме. Мы быстро понимаем, когда человек не в Теме.
Антон выпивает половину воды из нового бокала. Завулон смотрит задумчиво. Склоняет голову, мажет по Антону странным взглядом:
— И как? По-твоему, я могу быть… в Теме?
Антон ставит стакан, обводит глазами фигуру Тёмного. И совершенно искренне растягивает губы в улыбке:
— Пока что у меня слишком мало данных для вывода. Обычно это понятно из более длительного разговора или сессии, иногда нескольких.
Завулон молчит, обдумывая ответ.
— Хорошо, я понял, — кивает он медленно наконец. — В общих чертах. Тема и правда… глубже, чем я предполагал изначально, — Завулон выглядел достаточно задумчивым. — Я думал, разговоры Даны — разговоры фанатика. Но, видимо… это не так.
— Я не разговаривал с Даной, не могу судить о её словах, — аккуратно уточняет Антон. — Но скорее всего, она права, раз уж даже знакомые мне Доминанты упоминали о ней исключительно в хорошем свете, — и улыбается устало: — Я знаю, что от этого может кипеть голова. Принципы, концепции, как ты и сказал. Психология в конце концов. В невероятно большой степени. Потому что сессия, по сути, одно большое психологическое воздействие… от которого тоже может стать плохо.
— В самом деле?
— Конечно. Поэтому надо давить аккуратно. Люди совершенно хрупки. Это красиво и прекрасно, равно как для Темных — жалко, наверное…
— Иногда, — не стал спорить Завулон.
— Поэтому, сначала надо быть Сабом, — в который раз повторяет Антон. — Даже разговоры — часть сессий. Они могут с лёгкостью вызвать панику, подавленность и другие… негативные эмоции, что могут привести к плачевному результату, — Антон не хочет ни на что намекать, но уточняет. — Образ, который ты проецируешь, для некоторых Сабов может быть невероятно привлекательным, но сможешь ли ты дать им безопасность, если вдруг они подойдут к краю? Сможешь ли ты остановится, если что-то пойдет не так? Это краеугольные вопросы Темы. Особенно для Иных…
Антон не намекает. Но Завулон понимает.
— Ты правда думаешь, что я не смогу удержаться и подпитаюсь? — то ли со злостью, то ли с удивлением спрашивает Завулон, опасно щурясь. — Ты же не подпитываешься после каждого оргазма. Или я ошибаюсь?
Последняя фраза прозвучала чересчур по-дозорному.
— Не подпитываюсь, — проскрипел зубами Антон. — Но я Светл…
— А я — Тёмный, — тут же перебивает его Завулон непонятным тоном. — Но кажется полчаса назад ты уверял меня, что тут мы не Иные, а люди с пристрастиями.
— Только пока ты не начнёшь причинять кому-то вред.
— Пока?
Антон сжимает зубы.
— Кажется, мы зашли не туда, — Завулон впервые за вечер выглядит… усталым и нагруженным. Он протирает лоб рукой, прикрывая глаза, и на лице его Антон видит неестественную тень. — Оставим этот разговор до востребования.
— Пожалуй, — кивает Антон, тоже умеряя собственный пыл. Все-таки, не он один тут после работы, уставший и совершенно не настроенный на серьезные ссоры. — Мы продолжаем?
Завулон тихо хмыкает — это выдают лишь дрогнувшие в смешке плечи.
— Вот бы все Светлые и на работе такими были, — Завулон поднимает темный взгляд на Антона. — Продолжай. У меня ещё есть время.
— И у меня, — кивает Антон. — Тогда только основы. Если ты хочешь, я могу отправить тебе ещё список литературы на почитать. За рубежом много толковых книг по Теме.
— Конечно. Уверен, у Де Сада будет достойная компания, — с легкой иронией замечает Завулон. Но без язвительности и злобы.
Антон выдыхает. Кажется, этот раунд за ним.
«Но фарсу нет финала,
Раскрыв объятия зрительному залу,
Он нажимает на курок,
Выполнив долг…»
***
После разговора Антон чувствует себя вымотанным и уставшим. Он прощается с Завулоном на пороге ресторана — и ещё стоит с десяток минут, наслаждаясь холодом вечера и терпкими сигаретами, пока не начинает кружить голову.
Слишком уж это большая моральная проблема. И думать о соотношении Темный-Светлый в Теме практически невозможно. Ровно как и о соотношении глава Дневного Дозора/Встемнейший-Тема. Ощущение, что в слове Тема — ошибка, и вместо «е» должен стоять мягкий знак.
Пока ноги несут его к метро, он раздумывает, куда уезжать — в сторону дома или все-таки в сторону Истоков.
Середина октября осыпает его мозги трудными задачами, будто алкоголем, как рощу в сентябрь.
