Когда друг не друг

Нарцисса ввалилась в дом на площади Гриммо с единственным желанием: рухнуть прямо сейчас, прямо здесь, прямо на пороге на пол и уснуть. Уснуть, отключиться, уйти от реальности — называйте это как угодно. Она сегодня могла потерять обоих сыновей и закончившаяся, наконец-то закончившаяся битва не прошла для неё даром. Цисса тоже получила пару не самых приятных боевых ранений и на руке у неё красуются свежие порезы, наспех обработанные в больнице Святого Мунго. Пообещали, что если она будет пользоваться одной мазью, то через три-четыре дня не останется даже шрамов. Но нужно идти. Прошло примерно полтора часа с тех пор, как в главный зал министерства ввалились мракоборцы и стали помогать студентам Хогвартса и орденовцам справляться с пожирателями. Мракоборцы поставили антиаппарационные барьеры, конечно. Только части из пожирателей всё равно удалось улизнуть и среди тех, кому удалось уйти, были многие. Кого успели поймать, Нарцисса не знала. Как только прозвучали первые хлопки аппарации, она бросилась к сыну и стала помогать ему проверять ребят, участвовавших в битве. Цисса смотрела в молодые лица, полные решимости и усталости, и понимала, что в этот раз ругать мальчишек будет уже бессмысленно. Да и вообще бороться с их тягой к так называемым приключениям бессмысленно. Всё, что ей остаётся после произошедшего — это радоваться, когда парни возвращаются живыми. Нарцисса поднимается на второй этаж, заходит в комнату, куда левитировали отключившегося Поттера. Она лично просила, чтобы на мальчишку наложили заклинание сна. Чтобы он отдохнул. Остальные ребята, принимавшие участие в битве, тоже уже здесь. Разбрелись по комнатам, зализывать раны и спать. С ними позже должно было разобраться министерство. Возможно, вызвать для дачи свидетельских показаний, возможно — просто отправить обратно в школу и взять с них что-нибудь вроде маграсписки о неразглашении. Наверняка будет решаться вопрос о восстановлении Дамблдора в должности. Тогда всё будет вообще хорошо и Нарцисса будет хотя бы спокойна за мальчиков. Относительно, но всё же. Они будут с директором в большей безопасности, чем с женщиной из министерства. Нарцисса разговаривала с Грейнджер, пока ей осматривали руки. Гермионе тоже прилетело каким-то заклинанием и девочка сидела в соседнем кресле. Она сказала, что Долорес придётся ещё поискать. Что конкретно произошло, Малфой расспрашивать не стала, чтобы не скомпрометировать подругу мальчишек. Понимала только, что наверняка что-то не слишком приятное. В конце концов, если будет нужно, Цисса спросит об этом завтра. Завтра. А сейчас она, наконец, перешагивает через порог комнаты и неслышно входит в помещение. Ступает по деревянному полу и опускается рядом с Драко, сидевшим на кровати своего друга. — У меня нет сил даже ругаться. — Нарцисса устало улыбается, сын поднимает на неё серые глаза. Ухмыляется. Тоже устало. — Потом покричишь. Мне будет непривычно без твоих нотаций, Нарцисса. Женщина обнимает сына за плечи, прижимает его к себе и упирается подбородком в светлый затылок. Драко не сопротивляется и прислоняется к матери. Кладёт ладонь ей на плечо, понимая, что ей сейчас это нужно. Да и ему тоже. — Он в порядке? — Я не знаю. Я не видел, что происходило в зале. Надеюсь, что да. Хочу последить за ним сегодня. — Тебе следовало бы отдохнуть, Драко. — мягко проговаривает Цисса, запуская пальцы в волосы сына и ласково ероша светлые пряди. — Завтра отдохну. Сегодня произошло слишком много всего. Не хочу упустить что-нибудь важное. — Уверен? Нарцисса отстраняется от юноши и заглядывает в серые глаза. Как у неё самой. И даже крапинки те же. Драко решительно кивает. Нарцисса снимает руку сына с своего плеча, мягко сжимает его ладонь в пальцах, осознавая вдруг, что руки Драко давно потеряли детскую пухлость и размер. Руки не мальчишки — почти мужчины. Просто сын ещё слегка худощав. Необычайно бледен, высок. Красив. Нарцисса горда своими детьми. Она доверяет Драко. Поднимается, идёт к двери. — И всё же, если получится — попробуй хотя бы немного поспать. Драко кивает. Когда мать выходит, он переводит взгляд на лицо Поттера и думает. Думает о том, что ему всё-таки удалось вспомнить, поймать за хвост теперь, хоть и не тогда. Он хотел поцеловать Поттера. Он так сильно переживал? Что, что проснулось в его душе тогда такого, что возникло такое желание? Малфой чувствует смятение. Малфой чувствует, что это неправильно, но Малфой не чувствует стыда. Он думает, что, быть может, правда, слишком сильно переволновался? Быть может, правда, просто Поттер — самый близкий ему человек наравне с матерью. Но часто ли у других возникает желание поцеловать своего друга? Ведь вряд ли та же Гермиона захотела бы чего-то подобного, если бы ей пришлось спасать, например, Полумну? Малфой трёт пальцами переносицу. Потом протягивает руку и аккуратно стаскивает с носа Поттера его очки. Разбились. Блондин чинит их Репаро и кладёт на тумбочку. Хочет убрать с лица Поттера волосы, но думает, что это точно будет совсем по-гейски. Будет, блядь, совсем пиздецово. Поэтому он просто посидит и убедится, что Поттеру не снятся очередные кошмары и он не проснётся посреди ночи с воплями о том, что в отместку за случившееся в Министерстве Волан-де-Морт нашёл кого-то ещё из чьих-нибудь близких и сейчас изощрённо пытает. Просто посидит. Нарцисса спускается в общую гостиную вместо того, чтобы пойти в спальню. Гостиная пуста. Почти пуста. В ней только Сириус и никого больше. Нарцисса смотрит на мужчину и думает, что за него она сегодня тоже невероятно сильно испугалась. У неё за него сегодня тоже болело сердце. Это же сердце почти разорвалось в тот миг, когда Цисса думала, что вот сейчас потеряет Блэка. Что больше не заглянет в добродушно смеющиеся синие глаза, в которых отражается лукавство, что больше не увидит улыбки или не услышит часто успокаивающего её в последнее время голоса. Нарциссе вдруг хочется обнять Блэка и она не находит в себе сил сопротивляться. Можно же ей в кои-то веки проявить слабость? Ещё один только раз? Нарцисса вошла неслышно. Неслышно же она подкрадывается к Сириусу со спины и смыкает руки на его пояснице, сцепляя их в замок спереди. Утыкается лбом между лопаток. — Как ты себя чувствуешь? — Нарцисса усмехается, выдыхая слова едва слышным шёпотом и согревая дыханием его спину. Война многих сподвигает на странные поступки. Война — это не только сплошная стена горя, зла, обиды, предательств и крови. По большей части это, конечно, так, но. Война помогает принимать решения. Война толкает на поступки, способные изменить жизни людей. Война заставляет переосмысливать все происходящее. Сириусу уже за тридцать, хотя с отметкой в сорок он еще не познакомился. Так или иначе — половину из этих тридцати лет он сидел в тюрьме, вторую половину — учился в школе, ну и еще пару лет можно отвести под бессознательное младенчество. Он хотел каких-то перемен. Он хотел чувствовать себя живым. Хотел быть — живым, быть счастливым, хотел любить, хотел. Сделать хоть чью-то жизнь терпимой, раз уж он не в состоянии защитить собственного крестника, которого Джеймс и Лили ему доверили. Всё дело в Нарциссе. Конечно, всё дело в ней. Но Сириус... Когда-то бабник, нахал, беспринципный тип, улыбкой сводящий с ума всех девчонок в радиусе двадцати метров, с возрастом обрёл мудрость и такт. Миссис Малфой — вдова. Он может дарить ей подарки на Рождество, держать за руку, когда это требуется в качестве моральной поддержки, быть опорой, надёжным плечом, но. Но имеет ли он право претендовать на большее? Имеет ли право нарушать её личное пространство своими каким-то... инициативами..? Звучит совсем бредово. Он просто устал. Бой вымотал его. Беспокойство за крестника вымотало его. Спасение от смерти приложило руку к его состоянию. В момент, когда Нарцисса появилась в комнате, он стоял посреди неё и бессмысленно пялился в камин. У него даже на то, чтобы рухнуть на ближайший диван и уснуть, не хватало сил. Когда знакомые руки сцепляются вокруг него, что-то утыкается в лопатки и знакомый голос спрашивает — а как ты себя чувствуешь, Сириус? И он задаёт себе тот же вопрос: как ты себя — чувствуешь, Блэк? — Я жив. Благодаря тебе. Думаю, это уже неплохо. Голос никогда не выдавал его настроения. Насмешливый, лукавый, тёплый. Может — немного уставший. Сириус разворачивается, не позволяя Нарциссе расцеплять руки, и обнимает её. Оборачивает горячие руки вокруг её плеч, укладывает подбородок на плечо. Он не уверен, что знает о природе настроений Нарциссы Малфой. Она редко обнимала кого бы то ни было, и, помнится, тогда, на кладбище, её пришлось просить о том, чтобы она хотя бы приобняла впервые стоящего у могилы своей матери четырнадцатилетнего мальчишку. А тут. — Ты спасла мне жизнь, Нарцисса. Ты. Спасла. Мне. Жизнь. Я так благодарен тебе за это. Он отстраняется, оставляя руки на её плечах. Вглядывается в серые глаза. Пристально, внимательно. Их окружает плотная завеса тишины. Нарцисса смотрит в синие глаза Блэка и чувствует, как у неё сжимается сердце. Война толкает людей на странные поступки. Война сближает, война помогает понять: кто друг, кто враг, кто так. Нарцисса считала Сириуса другом всю свою жизнь. У Нарциссы была Лили, которую она любила, но с которой не могла быть. У Нарциссы был Люциус, с которым она могла быть, но которого не любила так, как должна была. Которого любила совсем иначе — любила через благодарность, если можно так выразиться. Благодарность за уверенность в будущем, благодарность за защиту, благодарность за заботу, благодарность за терпение, благодарность за любовь, которая не таяла с годами несмотря на то, что она свою — даже такую, — ни разу не проявила в полной мере. Сейчас у Нарциссы нет ничего. Нет уверенности в завтрашнем дне и в абсолютной своей безопасности. Пожиратели напали на министерство — где гарантия, что завтра или через неделю не завяжется бой прямо здесь? Прямо в этой комнате? Где гарантия, что оплот нынешней надёжности не рухнет и не обратится в ничто, когда даже в Министерство пожирателям удалось проникнуть без особого труда. Пожиратели отняли у неё дом, пожиратели покушаются на жизнь её близких. Нарцисса смотрит в глаза Сириуса и думает, что она стала вдовой примерно год назад. Имеет ли она право на новые чувства сейчас? Имеет ли она право позволить быть себе в этом слабой и поддаться наваждениям, поддаться сиюминутным порывам, чтобы ощутить хоть что-то светлое? Нарцисса смотрит в синие глаза Сириуса, выдыхает. Неизвестно, что будет завтра. Неизвестно, что будет через час. Нарцисса смотрит в глаза Сириуса и хочет жить сейчас. Хочет получать от жизни свой максимум теми способами, которые ей доступны. Нарцисса смотрит в глаза Сириуса. Мгновение. Малфой поднимает выше руки, скользя по лопаткам Блэка и зарываясь в длинные чёрные пряди тонкими пальцами. Нарцисса чуть приподнимается на цыпочки, Нарцисса склоняется к его лицу. Нарцисса накрывает губы Сириуса своими, тонко, нервно выдыхает и целует его горячо. Закрывая глаза и отдаваясь во власть чувств. И чёрт с ним совсем. Нужно жить сейчас. Потому что не факт, что ты будешь жить завтра. Облегчённый выдох замирает где-то внутри, когда Сириус чувствует на своих губы этой невероятной женщины. Он тоже хочет жить прямо сейчас, потому что завтра — слишком страшная и слишком непостоянная субстанция. Его могут убить. Её могут убить. Может случиться что угодно. Так почему бы, чёрт возьми, не позволить себе забыть о том, на что он там имеет право, на что не имеет, и вообще. Сириус обнимает её крепче, прижимает к себе, целует. На губах оседает горечь. Им всем страшно. Страшно от неизвестности, страшно от того, что приходится радоваться каждый день тому, что все близкие живы и возвращаются домой. Но внутри Блэка растёт какое-то большое, трепетное, мягкое чувство. Любовь. Испытывал ли он её когда-то по-настоящему? То есть, да, у Нарциссы была Лили, был Люциус, а он... Он любил своих друзей. Но это ведь — совсем, совсем не то, верно? Шероховатые, обветренные губы прихватывают другие, ухоженные, мягкие и удивительно вкусные. Проскальзывает откровенно чернушная мысль — понятно, что некогда_Эванс нашла в этой леди. Она целуется просто божественно. Блэк на вкус — как тмин, алкоголь и что-то удивительно терпкое. Горячий язык обводит ряд зубов, ласкает нёбо. Он буквально задыхается, плавится прямо сейчас. Это болезненные чувства, родившиеся от восхищения, желания защитить, помочь, спасти. Чувства, произошедшие от желания быть живым и ощущать себя настоящим. Она — прекрасна. И у него колотится сердце, как у пятнадцатилетнего мальчишки. Он отстраняется, упираясь лбом в её лоб, часто и неглубоко дышит, широко улыбается и смотрит в её глаза. — Теперь мои дела однозначно гораздо лучше. Когда вокруг — смерть, отчаяние, боль и страх, очень хочется позволить себе, наконец, быть привязанным к кому-то. В то же самое время где-то наверху Поттер снова начинает метаться по постели, но это длится совсем недолго. Он ворочается, как будто бы нервничает. Ему снова снится эта проклятая комната с аркой, только вместо Блэка — Драко, отражающий удары пожирателя и отступающий, теряющий равновесие и проваливающийся в этот филиал небытия. А Поттер не успевает его спасти. Не справляется с ситуацией, наблюдает за тем, как проклятая арка стирает с лица земли Драко Малфоя, и это вкупе со всем произошедшим давит на нервы так сильно, что сквозь сон он тихо, но отчетливо скулит: — Малфой. Нет. Нет, нет, нет, Драко. А потом всё снова прекращается. Это был простой человеческий кошмар от стресса, усталости и общего хренового состояния души и тела. Что-то идёт не так. Но, несмотря на это, нужно продолжать жить. Малфой наутро ничего не сказал Поттеру. Даже не стал его будить. Просто сжал руку друга в своей и молча ждал, пока у Поттера прекратится кошмар. А когда дождался, всё же ушёл в свою кровать. Это лето поменяло, наверное, многое. Малфой заметил, что что-то происходит между Нарциссой и Сириусом. Ему сперва было немного обидно за отца, но после он решил, что мать достойна того, чтобы к ней чувствовали... Любовь? Он не знал, что чувствует Нарцисса и ничего не говорил ей по поводу своих наблюдений. А Нарцисса старалась быть осторожной, но иногда срывала тормоза и снова проводила время с Сириусом. Не было больше горячих поцелуев, не было жарких объятий в ночь, но Нарцисса знала, что если ей и есть ради чего жить и бороться в эту войну, то это мальчики и Сириус. Малфой же тщетно пытался разобраться со своими чувствами к Поттеру. Присматривался к нему, примерялся. Пытался найти в друге отголосок того, что ощущает он. Сам не заметил, как стал стараться чаще прикасаться к Поттеру. В такие моменты что-то щекотало в груди и Малфой чувствовал волнение. Он успешно маскировал свои чувства и эмоции под привычной маской лукавства и насмешливости, самовлюблённости и самоуверенности. Он не был уверен, что друг его поймёт и не желал выглядеть абсолютным извращенцем в его глазах. А потом лето закончилось и наступила учебная пора. Малфой разглядывал лица возвращающихся учеников на платформе и думал, что родители всех их — удивительно отчаянные люди. Отпускать своего ребёнка в школу после того, как каждый год там случается какое-то дерьмо? Хотя. О чём он. Даже берегущая их, аки зеницу ока, Нарцисса, и та осмеливалась каждый раз отпускать мальчишек в Хогвартс. Даже теперь. Они узнали о крестражах. Однажды Поттеру удалось отменно сварить одно из зелий и Слизнорт, заменяющий теперь Снейпа, подарил ему пузырёк драгоценного Фелициса. Сам Северус, к слову, теперь преподавал ЗОТИ. Долгожданная должность для декана, правда? Дамблдор намекнул тогда Поттеру про вечеринки и сказал ему выпросить у Слизнорта это воспоминание. Молодой Волан-де-Морт, на тот момент — Том Марволо Риддл, узнал о жутком заклинании от доверчивого Горация и... Что же ты, Слизнорт, за языком-то не следишь? Обо всём было рассказано Дамблдору. Малфой чувствовал, что он заёбывается. Малфой чувствовал, что он устаёт. Малфой предложил Грейнджер и Поттеру просто собраться в Выручай-комнате как в старые добрые времена и обсудить происходящее за парой бутылочек сливочного пива или чего-нибудь покрепче. Так хоть будет немного легче. Друзья как раз должны были ждать его уже в выручайке, но Малфой слегка опаздывал. Он подходит к двери, бесшумно нажимает на ручку и перешагивает порог комнаты, так же тихо закрывая дверь, и уже собирается сообщить о своём присутствии, как вдруг слышит: — Просто... Малфой. Он... И это говорит Поттер. И что-то заставляет блондина замереть и почти не дышать. И не подавать признаки жизни. Не показывать, что "Малфой. Он...." — уже здесь. — Просто я не знаю, что происходит. Поттер устало взмахивает рукой, хватается за стоящую на столе бутылку пива — обычного, не сливочного, солодового и крепкого. Ну и что, что ему — шестнадцать? Он так устал и заебался в этой жизни, что ему можно. Тем более, пиво не маггловское, а усовершенствованное магами. Прекрасный рецепт, и вообще. Бедняга Грейнджер вынуждена выслушивать излияния друга. Поттер всё же всегда был душой чуть более чувствительной и склонной к подобным глупостям, особенно от большой усталости. Поняв, что Драко, сам организовавший встречу, безбожно опаздывает, он решил устроить сеанс исповедания в грехах перед Мерлином в лице Гермионы. В ней же он нашёл благодарного слушателя. Благодарный слушатель сидела, сжавшись в комок на диване, и ничерта не видела из-за спины Гарри. Сам же шрамоголовый вообще был спиной ко входу, так что присутствие друга никто из них не заметил. — ...Когда он спас меня там, в Министерстве, оттолкнул с линии авады от Долохова... У меня всё внутри перевернулось. Я чувствую себя так глупо, Гермиона, когда сижу тут с тобой и пытаюсь это всё сформулировать... — Так не формулируй. Делов-то... — Нет уж, у тебя нет выбора, я, на минуточку, твой друг. Так вот... Тебе знакомы эти неловкие моменты, когда должно произойти... Что-то, и просто всё замирает, и хочется провалиться на месте или сделать наконец это самое что-то? — Гарри, я чувствую себя как на девичнике в женской спальне. Ты ещё расскажи про бабочек в животе. Или нет. Нет, не рассказывай. Этого я точно не хочу знать. — Я чувствую к нему что-то странное. Неправильное. Если бы он был девушкой, я бы сказал, что я в него влюбился. И этих моментов — слишком много, или просто я — псих с маниакальным синдромом, который во всём видит знаки. Ты же знаешь Малфоя. И меня знаешь. Он никогда... Да и я. Я запутался, Гермиона. Поттер роняет голову на сцепление рук, отставив в сторону отчасти опустошённую бутылку. А потом и вовсе ничком рушится на диван и зарывается лицом в подушки, глухо рычит. Он просто действительно не знал, что с собой делать. Мало того, что Дамблдор еженедельно трахает его в мозг по поводу необходимости поиска крестражей, мало того, что, наконец ему поверившее, общество жаждет пообщаться с героем, мало того, что помимо всего ему надо учиться, а где-то по Магическому Лондону шарахается не к месту оживший Волан-де-Морт — так он ещё и думает о лучшем друге больше положенного и совершенно в ином ключе, попутно поёбывая лучшую подругу в мозг по этому поводу. К тому же... Он видел Сириуса и Нарциссу. И по-простому, немного завистливо — тоже хотел любить. — Мне снятся кошмары. Каждый раз они заканчиваются тем, что он гибнет, а я ничего не могу с этим сделать. И я каждый раз просыпаюсь с такой огромной дырой в груди. Я просто хочу, чтобы это прекратилось, потому что. Ну. Это же Драко. Пошлёт куда подальше со всякими этими... извращениями. — Выпей, Поттер. Драко появится с минуты на минуту, а ты тут раскис. Гермиона снова суёт ему под нос бутылку. Знал бы Поттер, что этими извращениями Малфой забивает себе голову ещё с лета, он бы не смущался. Малфой стоит там, около двери и понятия, блядь, не имеет, как ему реагировать и что он чувствует. С одной стороны его обуревает радость. Ага! Он не один долбанный извращенец, чувствующий рядом с Поттером что-то такое, чего лучшим друзьям чувствовать нельзя! С другой стороны... С другой стороны, эти, блядь, лучшие друзья — два парня. И Поттер как нельзя лучше сформулировал для Грейндджер то, что мусолил в себе Малфой. Если бы Поттер был девушкой, блондин бы сказал, что он в него влюбился. Но. ЕСЛИ БЫ ПОТТЕР БЫЛ ДЕВУШКОЙ, БЛЯДЬ! А Поттер, сука такая, парень! И хоть на мордашку он очень даже ничего, Малфоя по-прежнему смущает, что между ног у друга болтается такая же игрушка, как у Малфоя. Ну или похожая. Волшебная, блядь, палочка. Не сказать, что у блондина совсем не было половых связей помимо как с рукой. Личную жизнь друзьям он устраивать не давал, но сам периодически утолял собственный сексуальный голод, не посвящая в это кого-то из близких и вообще не афишируя, а даже скрывая от них этот факт. И как бы. Ну он с девушками спал! Но ни одна, ни одна девушка, не вызывала у Малфоя таких чувств, как Поттер. И теперь вернёмся к истоку. Это здорово, что не он один долбанный извращенец, но это ненормально! И Малфой честно, не знает, что теперь делать. С одной стороны можно объявить своё присутствие и не скрываться, прямо сказав, что он всё слышал. Потом перетереть всё услышанное с Поттером наедине и что-то уже решить. С другой. С другой стороны Поттер наверняка сгорит со стыда и воспользуется таки однажды данным ему Малфоем разрешением дать себе в морду. Да и... Нет. Малфой чувствует, что всё ещё морально сам не готов прыгать с места в карьер. Вокруг война, вокруг дерьмо, вокруг всё ещё творится чёрт знает что и сейчас всё ещё не тот момент. Не тот момент, чтобы разбираться в странном водовороте чувств, засосавшем их с Поттером. Малфой приоткрывает неслышно дверь, делает усталое и заебавшееся лицо — ему даже притворяться особенно не надо — и слышно хлопает створкой, проходит к дивану, дав Поттеру время выпить и взять себя в руки за пять секунд. Рушится на сиденье между Грейнджер и Поттером. — Итак. Мы в очередной раз собрались здесь ради одного заключения. Мы в дерьме! Теперь предлагаю разобраться, как из этого выбраться. Малфой берёт со стола бутылку тёмного пива и откупоривает её. Он тоже заебался, ему тоже можно. В конце концов, он только что услышал информацию, от которой попросту охренел и неплохо было бы переварить её с чем-нибудь алкогольным. Так, глядишь, и переваривать легче будет.