Я был по жизни альтруистом
И всем старался помогать.
Но на пути своём скалистом
Я пнул котёнка… Твою мать!
Они снова были в кафе. Свон наблюдала за Киллианом и дочерью, но совершенно не вникала в их разговор, словно смотрела немое кино. Эмме не нужно было слушать байки брюнета, которые наверняка были полной выдумкой, ей важно было лишь то, как девочка на них реагирует. Она знала Хоуп лучше всех, поэтому сразу разгадала эту широкую натянутую улыбку и чересчур активные кивки головой на все слова Джонса. Дочь всегда так делала, чтобы её собеседник чувствовал себя комфортно. Она внимательно слушала, даже, если ей было не интересно, но активного участия не проявляла. Девочка была искренней, когда смеялась, когда её глаза сияли, когда она сама первой обращалась к человеку с вопросом. Хорошим примером тому было общение Хоуп с брюнеткой, Генри, классной руководительницей. Она всегда была активным участником, а не пассивным слушателем, как с Киллианом. Журналистка перевела взгляд на Руби, которая тоже старалась проанализировать брюнета и прочесть мотивы его желания пообщаться с дочерью. Блондинка попросила подругу присоединиться, чтобы позже узнать её мнение о том, что стоит ожидать от Джонса, и вообще, стоит ли? Фотограф перекинула через плечо длинные тёмные локоны, склонила голову на бок, вслушиваясь, но не прерывая. Она всегда старалась быть непредвзятой, однако её пронзительный взгляд прожигал Киллиана. В Лукас чувствовалась решимость, которая исходила из каждой её поры. Руби невзлюбила брюнета ещё с самого знакомства. Она часто повторяла Свон, что Джонс дурно на неё влияет, что его компания — путь к саморазрушению, и была права. Потом, правда, подруга постаралась примириться с Киллианом, когда выяснились обстоятельства беременности Эммы, но и это холодное перемирие продлилось не долго. Брюнет проявлял себя крайне безответственно: шумел, когда девочка засыпала, забывал заскочить в магазин за подгузниками, не закрывал окно в комнату Хоуп, когда выходил на балкон покурить… Фотограф готова была кастрировать его абсолютно за любой промах. Последней чертой для Лукас стал момент, когда Джонс даже не пришёл в больницу в день родов, выпивая с друзьями и празднуя своё отцовство. Только Руби была рядом с журналисткой, именно она передала Хоуп из рук акушерки в руки блондинки, а позже каждый день приходила навещать Свон и свою племянницу в больницу, пока их с дочерью не выписали. Подруга настояла, чтобы Эмма жила с ней и Бабулей, поскольку у Киллиана не было своего собственного жилья, а трейлер на колёсах — не место для новорождённой малышки, сменяла ночные «дежурства» у кроватки девочки, когда мать уже валилась с ног от бессонных ночей… Фотограф делала всё то, что требовалось от брюнета. Поэтому она не удивилась, когда Джонс слинял, осознав, что не потянет груз ответственности за воспитание Хоуп на плечах. Но с того момента Лукас оберегала дочь журналистки, как свою собственную. По этой причине блондинка никогда не шутила, когда называла Руби частью семьи. Ведь она таковой и являлась. Фотограф души не чаяла в девочке, она всегда была для Хоуп больше, чем просто тётя, больше, чем просто подруга для дочери Свон… Семья — это не кровные узы, это что-то более глубокое и важное, это выбор. Эмма до сих пор помнит, как Лукас гордилась собой, когда журналистка предложила ей быть крёстной матерью девочки. Руби почувствовала взгляд блондинки и посмотрела на неё в ответ. Свон вскинула брови, кивком головы указав на Киллиана, и подруга раздражённо закатила глаза. Фотограф откинулась на спинку стула, немного придвинувшись к Эмме и склонив к ней голову. — Он меня раздражает. — Я знаю, — сказала журналистка. — Мне жаль, что я тебя втянула в это. — Нет-нет-нет, — покачала головой Лукас. — Справились с Кэссиди, справимся и с Джонсом. Он же в городе ненадолго? — Надеюсь, — едва слышно ответила блондинка. — Во всяком случае, подобное не в его стиле. Руби согласно кивнула. Она задумчиво накрутила вьющийся локон на палец, снова придирчиво рассматривая Киллиана. Брюнет мягко улыбался Хоуп, со своей стороны будучи полностью увлечённым беседой и уверенностью, что его словам внимают. Ему нравилось быть в центре внимания, Джонс обожал, когда его слушали, это была его физиологическая потребность. Он сразу становился таким очаровательным, дружелюбным и весёлым, невероятно обаятельным человеком. — Значит, ты учишься в Сторибруке, — протянул Киллиан, название школы заставило Свон прислушаться к словам брюнета. — Да, — кивнула дочь. — И как тебе? — казалось, брюнету и правда интересно. — Ты же часто переезжала, есть с чем сравнить. — Лучшая школа из всех, в которых я училась, — честно ответила девочка. — Сначала я так не думала, но мне потребовалась всего неделя, чтобы изменить своё мнение. Я завела хорошего друга, мама тоже завела себе подругу, — Хоуп посмотрела на Эмму, хитро улыбнувшись, заставив ту залиться румянцем. — Всё прекрасно. Джонс выразительно вскинул брови, игриво посмотрев на журналистку, подмечая её сконфуженное состояние. Этот блеск в голубых глазах блондинка узнает из тысячи. Свон сложила руки на груди, приготовившись к обороне. — Вот как? Подруга из сливок общества? — Киллиан улыбнулся Эмме. — Обрастаешь связями, Эмма? Умница! Я всегда считал, что нужно выбирать друзей, которые могут быть полезны. — Я бы это не так назвала, — покачала головой журналистка, в её сознании возник образ Миллс: её горящих карих глаз и широкой искренней улыбки. Ей стало противно от мысли, что Реджину кто-то мог использовать только ради статуса и денег. Кровь в венах закипела, у блондинки пробежали мурашки по коже. — Я думал, что тебе тяжело общаться с толстосумами, а, учитывая, что основной контингент родителей в Сторибруке, именно они, — брюнет пожал плечами. — Я удивлён, что ты смогла с кем-то подружиться. — Не всё крутиться вокруг денег и выгоды, Джонс, — предупредила Свон, ответив резко и поспешно, словно бы защищая свои намерения по поводу кареглазой женщины. Хотя, о каких намерениях идёт речь? Они стали хорошими подругами, и Эмма испытывала необъяснимую потребность находиться в компании брюнетки просто так, но никаких «намерений» у журналистки не было. — И всё-таки, — Киллиан словно не услышал угрозы в голосе блондинки, или же намеренно его проигнорировала. — Как ты смогла определить её в частную школу? Я пробил Сторибрук через своих знакомых. Это очень дорогое удовольствие — отправлять туда детей. Ты выиграла в лотерее? Ограбила банк? Или получила наследство? Свон поджала губы, покосившись на дочь. Девочка нахмурилась, будучи явно недовольной от тона, с которым брюнет обращался к Эмме, а уж тем более от его непрозрачных намёков. Если бы журналистка видела себя и Хоуп со стороны, то поразилась бы насколько у них сейчас одинаково нахмуренные выражения лиц. Поразительная схожесть. — Любопытство оставь при себе, — встряла подруга блондинки, и голубые глаза Джонса тут же метнулись к ней. — Главное, что об оплате счетов тебе переживать не стоит. Впрочем, как и об алиментах. Киллиан вздрогнул под её пронзительным взглядом. Он замер, поджав губы, и понимающе кивнул. Брюнет всегда знал, когда стоит прикусить язык в обществе фотографа. Лукас не стеснялась в выражениях, применении силы и категоричных поступках. Он снова взъерошил себе волосы, как делал каждый раз, когда начинал нервничать. Свон мысленно зааплодировала Руби. — Я просто поинтересовался, — пробормотал Джонс, встретив прямой взгляд Эммы. — Без обид? Журналистка промолчала, просто пожав плечами. Она знала, что Киллиана снедает любопытство, но больше он не станет поднимать вопрос о Сторибруке, если это означает, что подруга блондинки поднимет вопрос об алиментах, но уже не в устной форме. Брюнет опустил голову, слегка прищурившись, и медленно провёл языком по нижней губе, неспеша расплываясь в хитрой улыбке. Свон была знакома и с этим выражением лица: Джонс что-то задумал. — Ладно, оставим Сторибрук в стороне. Хоуп, у меня кое-что для тебя есть. Киллиан не заставил себя долго ждать, он наклонился под стол, выуживая оттуда небольшой футляр с жёлтым бантиком, и протянул свой «подарок» дочери, при этом не прерывая зрительного контакта с Эммой. Девочка осторожно и недоверчиво покосилась на брюнета, но не смогла отказать в себе любопытстве, и приняла футляр. — Можешь считать это запоздалым подарком на Рождество, — пожал плечами Джонс. — Я не знал, что мог бы тебе подарить, долго думал, и вот, кажется, нашёл. Хоуп эти сладкие речи не впечатлили. В принципе, как и журналистку с фотографом. Лукас придирчиво хмыкнула. Со стороны она казалась невозмутимой, далёкой от того, чтобы беспокоиться о дискомфорте Киллиана от своих реакций на его слова. Дочь потянула за жёлтую ленточку, развязывая бант, и отложила её на стол. Девочка замерла, всё ещё не понимая, что делать дальше. Киллиан откровенно подкупал расположение девочки? — Давай-давай, — брюнет очаровательно улыбнулся. — Открывай. Хоуп взяла бегунок молнии в свои маленькие пальчики, и аккуратно потянула собачку вниз. В футляре оказалась абсолютно новенькая укулеле апельсинового цвета, которая всё ещё сохранила свой древесный аромат. Дочь не смогла скрыть приятного удивления. Она вскинула брови, провела ладонью по лакированной поверхности и пробежалась пальцами по струнам. Блондинке было неприятно это признавать, но Джонс угодил девочке с подарком. Зелёные глаза сканировали беззащитный музыкальный инструмент, словно в нём было взрывное устройство, которое может навредить всем, но в первую очередь Хоуп. — Красивая, правда? — Киллиан самодовольно ухмыльнулся. — Как только увидел её — подумал о тебе, малышка. Хотел, чтобы у тебя осталось что-то на память от… меня. Хитро. — Но я не умею играть, — Хоуп взяла укулеле в руки. — Это не сложно, — заверил брюнет. — Я покажу, если позволишь. Смотри. Джонс, вопреки своему вопросу, не дождался ответа дочери и мягко забрал у неё музыкальный инструмент. Он расположил пальцы одной руки на грифе укулеле, а второй рукой провёл по струнам, демонстрируя первый аккорд. Укулеле издало весёлые и лёгкие ноты. Девочка улыбнулась. Киллиан сменил аккорд, начиная наигрывать хорошо знакомую мелодию, только Свон не могла точно вспомнить, откуда она. Брюнет был искусным музыкантом. Хоуп не отрывала глаз от музыкального инструмента, её маленькие пальчики слегка подрагивали от желания самой попробовать добиться такого же звука от укулеле. Дочь всегда любила пробовать новое. Джонс вернул девочке гитару, аккуратно вложив их в руки Хоуп, словно остерегаясь как-то неправильно её коснуться. Он взял в ладони кисть дочери, поставив её пальцы на струны для первого аккорда, и девочка послушно сжала гриф гитары. Эмма застыла, как коршун глядя на Киллиана. Она медленно выдохнула. — Постарайся посильнее зажать струны вот здесь и здесь, — доверительно проговорил брюнет, и Хоуп послушно выполнила его указания. — Умница. — Неудобно, — задумчиво произнесла дочь. — Понимаю, — рассмеялся Джонс. — У меня были страшные мозоли, когда я только начинал учиться. Но, если ты продолжишь играть, привыкнешь. Струны не металлические, не будут сильно резать пальцы. — Поняла. — У тебя руки настоящего музыканта, — с толикой гордостью произнёс Киллиан. — Спасибо, — кивнула девочка, не придав значения словам брюнета. В отличии от своей матери. Джонс криво усмехнулся, кинув беглый взгляд на журналистку и Руби. Он отстранился от Хоуп, вальяжно расположившись на стуле, словно напоказ блондинке и её подруге, что было интерпретировано верно. Киллиан не хотел напрягать Свон и фотографа лишний раз, он осознавал, что с обеими сразу ему не справиться. — Попробуй сыграть, — подстегнул брюнет Хоуп. — Давай-давай, малышка. Дочь тут же провела по струнам свободной рукой, по очереди перебирая их пальцами, словно пощипывая. Звук вышел не такой идеальный, как в исполнении Джонса, но достаточно мелодичный. Новичкам везёт? Или всё-таки гены? Лицо девочки озарилось широкой улыбкой. Она с восторгом посмотрела на мать, и сердце Эммы растаяло. Хоуп повторила аккорд, от старания высунув кончик языка. Она рассмеялась, выпрямилась на стуле, а затем самостоятельно попробовала поменять расположение пальцев. Дочь без всяких знаний разместила пальцы на струнах, а затем снова заиграла. Девочка довольно и гордо заулыбалась, с удовольствием отметив, что звук изменился. Казалось, Хоуп это занятие понравилось. А журналистка просто не могла оторвать взгляд от её улыбки. Киллиан тоже заметил реакцию дочери. Он кивнул, хлопнув в ладоши, будто на прослушивании нового члена своей рок-группы. — Молодец! Если ты вдруг заинтересовалась, — протянул брюнет. — Я могу дать тебе пару уроков, — он тут же посмотрел на блондинку, словно спрашивая. — Если твоя мама не будет против. Дочь тут же посмотрела на мать. Она не спешила отвечать согласием, поскольку ей была важна реакция блондинки на предложение Джонса. Девочка ясно понимала, насколько матери дискомфортно, и её спокойствие было для неё ценнее каких-то уроков игры на музыкальном инструменте. Да, Хоуп было интересно попробовать себя в музыкальной сфере, но не более того. Однако Свон не могла отрицать блеск любопытства и абсолютного восторга в глазах дочери. Кто она такая, чтобы лишать девочку простых и безобидных развлечений? Эмма слабо улыбнулась Хоуп, а затем обратила внимание на Киллиана, который переводил заинтересованный взгляд с неё на дочь, и обратно. Журналистка выпрямила спину, откинула непослушные волосы с лица, и кивнула. Слишком резко, чтобы не дать себе передумать. — Мы можем это обсудить, — блондинка говорила медленно и осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям. Свон не могла отделаться от неприятного волнения. Шестое чувство? — Думаю, Хоуп понравятся твои уроки. — Класс! — обрадовался брюнет. — Ты не представляешь, Эмма, как много это для меня значит. Журналистка поджала губы. Она согласилась не ради него, и Джонс это должен был понимать. — Спасибо, мам, — благодарно улыбнулась Хоуп. Блондинка потянулась к дочери, нуждаясь в тёплом заверительном прикосновении, и рука девочки встретила её на пол пути. Как только маленькое и хрупкое запястье оказалось в ладони Свон, из груди последней вырвался вздох облегчения. Хоуп была для Эммы всем, и никто не мог забрать это чувство любви и обожания у журналистки по отношению к своей дочери. Блондинка мягко улыбнулась девочке, и та задорно подмигнула. — У тебя красивая улыбка, Свон, — с ноткой кокетства обронил Джонс. — Я всегда так считал. Малышка, ты знала, что твоя мама была первой красавицей на курсе? — Киллиан! — прищурилась Лукас, постукивая пальцами в опасной близости от вилки, раздумывая над тем, в какую часть тела Джонса воткнуть столовый прибор. Эмма удивлённо вскинула брови, поворачиваясь к Киллиану. Он серьёзно? Пытается умаслить и её? Или этот флирт обусловлен неуместным желанием подкатить к журналистке на глазах у Хоуп? Блондинка поражённо хмыкнула, недовольно качая головой. Ей нужно было поставить Джонса на место, пока он не зашёл в своих словах слишком далеко. Свон посмотрела на Руби, многозначительно перевела взгляд на дочь, а потом снова на подругу. Фотограф кивнула, понимая намёк Эммы без слов, и нехотя выпустила вилку из руки. Девочка молча не сводила взгляд с брюнета, прожигая его своими голубыми глазами. Она чувствовала странное напряжение между ним и журналисткой, и ей оно не нравилось. — Что ж, — протянула Лукас, вставая из-за стола. — Хоуп, я видела в том углу игровые автоматы. Помниться мне, в прошлый раз ты меня размазала. Требую реванш. Дочь блондинки вскинула голову на Руби, часто заморгав. Она не хотела уходить, потому что чувствовала, что матери может понадобиться её поддержка, но также она понимала, что разговор Свон с Джонсом будет не для её ушей, во всяком случае пока. Эмма всё равно ей всё расскажет без утайки, если она спросит. Девочка никогда не сомневалась в матери. — Мы будем неподалёку, — на этих словах подруга уколола Киллиана взглядом. — Если вдруг вы нас потеряете из виду. Брюнет вскинул руки, словно показывая, что безоружен и не представляет угрозы для журналистки. Он молчал, но на его губах читалась едва заметная ухмылка. Джонс невинно пожал плечами. — Хорошо, — сдалась Хоуп. — Мы пойдём, мам. — Спасибо, — благодарно кивнула блондинка. — Заставь Руби попотеть. Фотограф усмехнулась на слова Свон, подмигнув её дочери. Девочка соскочила со стула, порывисто обняла Эмму, уткнувшись носом в шею матери, и поцеловала её в бледную щёку. Журналистка прижала Хоуп к себе, на секунду запутавшись пальцами в золотистых прядях. В объятиях дочери блондинка всегда чувствовала себя, как дома. Девочка отстранилась от мамы, преследуемая любящими зелёными глазами, и обернулась на Лукас. Руби протянула руку девочке, приглашая ту проводить к автоматам, и Хоуп тут же ухватилась за её тёплую ладонь. Подруга потянула дочь Свон за собой и, прежде чем исчезнуть за колонной, девочка ещё раз обернулась на мать, подарив тёплую улыбку. — Не делай так больше, Киллиан, — предупредила Эмма, оставшись с брюнетом наедине. — Не делать что? — Не делай мне комплименты таким тоном, — повторила журналистка, откинувшись на спинку стула и холодно глядя на Джонса. — Хоуп может не так понять. Это лишнее. Киллиан улыбнулся своей излюбленной улыбкой Чеширского кота. Он смерил блондинку оценивающим взглядом, облокотившись на край стола. Льдисто-голубые глаза встретили зелёные. — Я просто проявил внимание. Ты отлично выглядишь. Стала краситься, даже волосы слегка завиваешь, — брюнет склонил голову на бок. — Сразу видно, что для кого-то стараешься. Раньше ты так не делала, когда мы с тобой встречались, Свон. — Мы не встречались, — покачала головой Эмма. — Ты же сам говорил, что тебе не нужны были отношения, как и мне. Мы просто вместе проводили время. — Ты права, — признал Джонс. — Но нам же было весело, правда? — Что ты хочешь, Киллиан? — вздохнула журналистка. — Мне польстить твоё эго? — Просто ностальгирую, — усмехнулся брюнет. — Ты не хочешь об этом поговорить? — Нет, — отрезала блондинка. — Между нами никогда по-настоящему ничего не было и не будет, если ты на это намекаешь, Джонс. То, что было между нами, в прошлом. Там и останется. Киллиан помедлил, но понимающе кивнул. Свон могла сколько угодно считать брюнета своенравным лентяем и балбесом, но он знал значение слова «нет». Джонс никогда не приставал к девушкам, если они говорили, что он им неинтересен. — Прости, если ввёл тебя в заблуждение, — сказал Киллиан. — Никаких приставаний, обещаю. Просто хочу поддерживать с тобой дружеские отношения, общаться с дочерью, проводить вместе время. — Она не твоя дочь, — слова вырвались сами собой. — Ты говоришь так из-за того, что я ушёл тогда? — брюнет довольно спокойно воспринял выпад Эммы. — Мне жаль, что я так поступил. Я не могу изменить события прошлого, Эмма. Журналистка устало вздохнула, изучая лицо Джонса. Киллиан смело и упрямо смотрел на неё в ответ. Его брови были слегка приподняты в немом вопросе, взгляд спокойный и располагающий, едва заметная дружелюбная ухмылка. Но блондинка слабо верила в любую из тех напускных эмоций, которые брюнет пытался изобразить. — Я не вписала тебя в свидетельство о рождении девочки. Ты это знал с самого начала, но никогда не спрашивал почему, — сказала Свон. — Но вот ответ: уже тогда я не была уверена в тебе, Джонс. И, если честно, не рассчитывала на твоё участие в воспитании Хоуп. И я скажу это всего один раз: дочь — моя, не твоя, я вложила в неё всю свою жизнь и продолжу это делать. У девочки уже есть семья. Ты её отец лишь номинально. Я ясно выразилась? Киллиан сдержанно выдохнул, растерянно потирая колючую щетину. Он знал, что в графе отцовства у дочери стоял прочерк, в своё время брюнет был даже рад этому. Поэтому сейчас Эмма удивилась, заметив, как Джонс поник. Очевидно, ему было неприятно слышать всё это из уст журналистки, но возражать он не мог. — Да, я тебя услышал. Я не претендую на роль родителя, но… — Никаких «но», Киллиан! — фыркнула блондинка. — Я позволяю тебе видеться с дочерью только потому, что она сама соглашается на это. Но я не позволю тебе приучить её к себе, а затем снова испариться. Девочка не заслуживает такого отношения. Она — самый лучший и чистый ребёнок, она лучше тебя и меня вместе взятых. Поэтому не порти ей жизнь. Тебе всё это не нужно. — Почему ты так решила? — нахмурился брюнет. — Вдруг «неожиданно» решил остепениться? Не смеши, — Свон нагнулась над столом, понизив голос. — Ответь честно, хотя бы самому себе, Джонс. Даже, если бы ты вернулся в прошлое, ничего бы не изменилось, ведь так? Ты бы всё равно не выдержал и ушёл. Возможно, ты продержался бы дольше, да, но, поверь, в итоге всё закончилось бы одинаково. Киллиан опустил взгляд. Эмма знала, что была права, и брюнет тоже это знал. К его чести, Джонс не стал отрицать слов журналистки и пытаться переубедить её. Он бы попытался, если бы речь не шла о дочери, поэтому лишь рассеянно кивнул. Киллиан потёр лицо ладонями, тяжёлые перстни блеснули от света ламп, отражая серебристое свечение. — Чёрт возьми, — брюнет грустно усмехнулся. — Ты права. Ненавижу, когда ты права. Блондинка ухмыльнулась, радуясь, что Джонс не стал настаивать на обратном. Киллиан посерьёзнел, ненадолго избавившись от расслабленной и ехидной ухмылочки. Прямота взгляда голубых глаз поразила Свон, иногда девочка смотрела на неё так же, когда хотела, чтобы мать услышала и поняла каждое слово правильно. — Прости. Зря я так. Последнее, чего я хотел бы: навредить тебе и Хоуп. Я не полезу к тебе, встречи с дочерью только на твоих условиях. Никакого давления, обещаю, — Киллиан облизнул губы. — На самом деле, я поражён. Мне девчушка очень понравилась, я сам не ожидал этого. По началу мне было просто любопытно, я не был настроен серьёзно, но как только увидел голубые глаза Хоуп, что-то во мне щёлкнуло. В подтверждение своих слов брюнет щёлкнул пальцами. — Что? — нахмурилась Эмма, поразившись искренности во взгляде Джонса. — Свон, малышка просто удивительная! Умная, весёлая, очаровательная… Ты вообще видела её ямочки! Тебе придётся вилами отгонять от неё ухажёров и очень скоро. Но самое главное, ты смогла сделать то, что никогда не смог бы сделать я, как не смогли бы и подавляющее большинство родителей: она — чудесный ребёнок, а ты не только родитель, но и друг! Это удивительно, — вздохнул Киллиан. — Ты молодец, Эмма. Хорошая мать, правда. Ты так смотришь на Хоуп… Чёрт возьми, я никогда не видел такого взгляда. Журналистка усмехнулась, признательно кивнув. Она знала, о чём говорит брюнет, потому что видела, как Миллс смотрит на Генри: с нежностью и трепетом, огнём и готовностью в любой момент защитить любой ценой. — Она очень похожа на тебя, вы так держитесь друг за друга, — Джонс улыбнулся. — Думаю, что даже хорошо, что я исчез из её жизни. Дочь выросла без моего дурного влияния, а? — Это уж точно, — согласилась блондинка. — Ты прав. Киллиан тихо рассмеялся. Свон изменилась, повзрослела, и он должен был с этим считаться. Сейчас перед ним не было той легкомысленной студентки, с которой он познакомился на парах в университете. Джонс видел взрослую и уверенную в себе мать, которая оторвёт ему голову голыми руками, если сочтёт угрозой своей девочке. — Давай просто постараемся быть друзьями? — брюнет неопределённо кивнул головой в том направлении, где исчезла Хоуп и фотограф. — Хотя бы у девчули на глазах. Да и до того момента, пока я не уеду. — Можно попробовать, — ответила Эмма. — Отлично! — Джонс довольно кивнул. — И столовые приборы подальше от Лукас убери, пожалуйста. Даже ложку. Иначе это плохо для меня кончится. Журналистка рассмеялась, в этот раз искренне. Она понимающе кивнула, вызывая обворожительную белозубую улыбку Киллиана. Брюнет склонил голову на бок, скользнув взглядом по вьющимся волосам блондинки, задумчиво прищурившись. — Но мне всё-таки любопытно, — он помахал ладонью перед своим лицом. — Мы уже выяснили, что весь этот макияж не для того, чтобы произвести на меня впечатление. Однако, я чую, что ты для кого-то стараешься. Ты с кем-то встречаешься, Свон? Она встречается? Смешно! Эмма давненько не была даже на простом и ни к чему не обязывающем свидании: слишком много работы, да и Сторибрук и все эти внеклассные активности занимали достаточно много свободного времени. Хотя, журналистке бы не повредило немного попрактиковаться в обольщении прекрасного пола, чтобы не забыть свои навыки, ведь Руби же предлагала такой вариант. Правда, пока блондинка им так и не воспользовалась. Но то, что говорит сейчас Джонс — полный бред! Свон хотела рассмеяться в лицо Киллиану, но горло сжало в тиски, а сердце вдруг забилось в ускоренном ритме. И так случалось каждый раз, когда Эмма позволяла себе задуматься о Реджине (а это происходило часто и неожиданно), вспоминая её весёлый смех или недовольно нахмуренные брови, пухлые губы, изогнутые в саркастичной усмешке, или длинные пальцы, играющие с шариковой ручкой. Журналистка ведь старалась соответствовать её компании, хотела, чтобы женщине было комфортнее, чтобы она оценила внешний вид, посмотрела на неё своими тёмными глазами, восхищаясь. Взгляд брюнетки пробирал насквозь, крал каждый стук сердца, заставлял забывать, как дышать и как мыслить трезво. Миллс… Сердце блондинки отказывается внимать разуму. Оно настойчиво что-то шептало Свон, но та упорствовала и не хотела слушать. Она не могла позволить себе слушать его. — Нет, — Эмма натянула на себя улыбку, проглотив комок в горле. — У меня никого нет. — Ой, да ладно, Свон! — хохотнул Киллиан. — Я не слепой. Ты ведь подумала о ком-то. Кто он? Какой-нибудь папаша из Сторибрука? Или симпатичный учитель? Признавайся, я угадал? — Не говори ерунды, — закатила глаза журналистка. — Я правда одна. — Печально, — нахмурился брюнет, но всё ещё не до конца доверяя словам блондинки. — Я уверен, что много мужиков на тебя слюни пускают. Свон цокнула языком. Она протяжно вздохнула и посмотрела Джонсу прямо в глаза. — Меня не интересуют мужчины, Киллиан, — Эмма поджала губы, когда лицо брюнета удивлённо вытянулось. — И уже довольно давно. Джонс присвистнул, немного смущённо потупив взгляд. Он не казался разочарованным, злым или агрессивно настроенным. Просто поражённым. Теперь Киллиан смотрел на журналистку чуть мягче, словно извиняясь за что-то, что блондинка не могла понять. — Что ж, это многое объясняет, — признал брюнет. — Рад за тебя! Правда, рад! Цыпочки намного горячее таких, как я. Я бы тоже стал лесбиянкой, если бы родился женщиной. Свон издала тихий смешок, потом поджала губы и кивнула. Джонс понял, что флиртовать и кокетничать больше не стоит. Да он и не станет после такого. Киллиан никогда не осуждал. Джонс снова оглянулся по сторонам, словно проверяя, есть ли рядом подруга Эммы и девочка. Он покрутил своей взъерошенной головой в разные стороны, а затем наклонился над столом чуть ближе. — А вы с Руби… типа вместе? Она так оберегает девочку, будто… — Что? — растерялась журналистка. — Нет! Она моя близкая подруга и член семьи. Мы не… Нет! — Не брыкайся! Я просто спросил, — пожал плечами брюнет. — Она ведь горячая штучка, никто бы не стал тебя винить. — Ты ужасен, Джонс! — Мне говорили.***
Фотограф забежала в редакцию, неся под мышкой конверт со свежими фотографиями. Она проводила блондинку и Хоуп до школы, по дороге дочь Свон поделилась с ней, что всё дело в репетиции. У них с Генри совместный номер для школьного концерта, поэтому классная руководительница вызвалась помочь им на каникулах. Лукас, конечно же, воспользовалась возможностью повидаться с очаровательно смущённой учительницей, которая всегда так мило краснеет. Нова… Она творит с сердцем Руби невообразимые вещи. Было так приятно умыкнуть Астрид на пару минут, чтобы просто поболтать и договориться выпить вместе кофе чуть позже вечером. Фотограф не могла предложить классной руководительнице пропустить по стаканчику в баре или сходить в клуб, ведь учительница была настолько невинна и чиста, что это казалось ужасно порочной затеей. Да и Лукас на удивление боялась её испортить… Но самое несвойственное для Руби: она не могла прямо пригласить Нову на свидание, из страха услышать отказ. Вдруг Астрид всё воспринимала иначе? Фотограф могла сколько угодно строить из себя нахальную и самоуверенную обольстительницу, но она так терялась рядом с ней. Классная руководительница была не такой, как все. Особенной и необыкновенной. Сердце Лукас угрожало разбить рёбра изнутри, если она только попытается взять учительницу за руку. Но это было так волнительно! Возможно ли, что Руби со стороны выглядит так же, как и Эмма в компании Реджины? Неужели её чувства так же легко читаются, как и у журналистки, которая провожает женщину в дорогих лабутенах щенячьим взглядом и не замечает, как глупо улыбается той вслед? Блондинка сильно изменилась после знакомства с брюнеткой: стала осмотрительнее, внимательнее, начала больше читать и беспокоиться о своём внешнем виде. Она ни разу не посмотрела на других симпатичных девушек, с которыми бы ранее Свон не упустила шанса пофлиртовать. Журналистка просто смотрела вслед Миллс, словно на горизонте была только она. И это могло стать огромной проблемой! Бедняга Свонни. Она ведь не понимает, верно? Не хочет понимать, потому ей страшно так же сильно, как фотографу. Лукас прекрасно знала это состояние. Да, после того как признаёшься самой себе в том, что испытываешь к кому-то чувства, становится легче, но и в десять раз страшнее. Страшно разбить своё сердце собственными руками. Руби вежливо улыбнулась коллеге на ресепшене и вошла в офис. Она тут же заметила, что людей здесь меньше обычного, но каждый занят своим делом. Фотограф обвела взглядом рабочие места, ненадолго удержав внимание на столе, за которым обычно просиживал штаны Кэссиди. Лукас медленно двинулась вперёд, по пути кивая коллегам, но не испытывая потребности остановиться и выслушать какую-нибудь мелкую сплетню. Руби считали общительной, и она многим нравилась, но сама фотограф не любила лишний раз сближаться с людьми, с коллегами она держала уместную дистанцию. Правда, краем уха Лукас услышала нелестные высказывания в адрес Нила и его поведения на корпоративе. Кэссиди для многих стал изгоем, и его сторонились. Почти месяц он старался быть тише воды и ниже травы, но Руби всё равно часто наблюдала за ним. Нил в целом не вызывал доверия. Фотограф остановилась у стола Кэссиди. На удивление, его рабочее место не было завалено его излюбленным набором, состоящим из пачек чипсов и крекеров, стаканчиков из-под кофе и кипы бумаг с записями. Сейчас стол Нила был относительно прибран. Кэссиди отсутствовал, что Лукас восприняла с энтузиазмом, но наличие его рюкзака и слегка потрёпанной серой шапки говорила о том, что Нил всё ещё в редакции. Руби не удивилась бы узнав, что он где-то прячется, чтобы не чувствовать на себе осуждающих взглядов. Руби двинулась дальше, остановившись уже возле стола Эммы, тут же широко улыбнувшись. Официально журналистка ещё не была зачислена в штат, но для этого оставалось подписать всего один документ, и блондинка до последнего оттягивала этот момент. Фотограф догадывалась, что Свон было тяжело отказываться от привычного «свободного» образа жизни и привязываться к одному определённому месту. Эмме было необходимо оставить для себя пути отступления? Однако, главный редактор не поскупился и сразу выделил журналистке стол (ближе к своему кабинету) с хорошим освещением. Блондинка даже начала немного обустраиваться: принесла несколько блокнотов и шариковых ручек, небольшое кашпо с миниатюрным искусственным растением (настоящее бы Свон загубила), свой рабочий ноутбук и планнер. Но венцом её письменного стола была фотография в зелёной рамочке с динозавриком, которую притащила девочка, чтобы поднимать матери настроения. На снимке была Эмма, сама Хоуп и фотограф. Лукас знала, что этому снимку около двух лет: их первый поход в аквапарк. На снимке был их совместный поход в аквапарк, как способ отпраздновать первый выпавший молочный зуб дочери журналистки, отсутствие которого чётко было видно на фотографии — девочка широко улыбалась, гордо демонстрируя дыру, вместо переднего резца. Блондинка обнимала Хоуп за плечи, мягко улыбаясь, а сама Руби стояла на переднем плане, высоко подняв руку, в которой и держала камеру, чтобы сделать селфи-снимок… Фотограф знала одно: из всех снимков, сделанных ею когда-либо, этот — самая лучшая её работа. Лукас подошла к двери Хоппера, когда вдруг увидела Нила. Он выходил из кухни, опустив голову и глядя себе под ноги. Шёл он поспешно, спрятав руки глубоко в карманы, пряча глаза. Кэссиди словно пытался скукожиться, оградиться от основного мира, спрятаться в своей скорлупе. Руби на мгновение стало даже жаль его, но лишь до того момента, пока он не поднял на неё взгляд, словно почувствовав её внимание. Его лицо перекосило. Нил смерил фотографа холодным взглядом с ног до головы, но не сбавил шага. Он подошёл к своему столу, быстро запихал в рюкзак ноутбук и записи, а затем поспешил на выход. У двери Кэссиди обернулся, кинул последний злобный взгляд и исчез из виду. Фотограф уже собиралась двинуться к своему столу, но дверь в кабинет Арчи распахнулась, заставив Лукас вздрогнуть от неожиданности и обернуться на начальника. — Добрый день, мисс Лукас! — поприветствовал главный редактор Руби. — Вы пунктуальны, как всегда. — Добрый день, мистер Хоппер, — дружелюбно поприветствовала фотограф. — Это для меня? — Арчи указал на толстый конверт с фотографиями, и Лукас кивнула. — Отлично, прошу, проходите в кабинет. Нам есть, что обсудить. Руби встряхнула головой, скидывая напряжённое наваждение от встречи с Нилом. Хоть коллега и стал избегать её всеми возможными способами, менее раздражающим он быть не перестал. Фотограф не выносила ярых гомофобов, которые видели не людей с нетрадиционной ориентацией, а грязь под ногами.***
У дверей в аудиторию собралась небольшая толпа родителей, но лично Свон знала только Кэтрин и Реджину, а больше было и не нужно. Эмма инстинктивно нашла женщину чуть в стороне от основного скопления матерей и отцов, болтающую со светловолосой подругой. Журналистка с трудом подавила абсолютно неуместный порыв сразу подойти к брюнетке, чтобы поздороваться вместо того, чтобы уделить внимание учительнице, которая сейчас собирала всех детей в классе. Нова уже дружелюбно улыбалась блондинке, выжидающе глядя на её дочь. Интересно, Астрид заметила смятение Свон? Оказывается, держать своё тело под контролем было сложнее, чем Эмма ожидала, особенно, когда речь шла о Миллс. Журналистка совсем терялась, рядом с Реджиной, чувствуя себе незрелым подростком. И с чего бы это? Классная руководительница мягко объяснила, что репетиция может занять около часа, поэтому родители могут быть свободны на это время, а тем, кто решится подождать своих детей в стенах школы, придётся задержаться снаружи, вне кабинета, чтобы не смущать ребят и не портить сюрприз от предстоящего выступления. «Секретные» номера должна были оставаться в тайне. Блондинке нужно было с этим считаться. Поэтому она просто поцеловала девочку в макушку и отпустила её к учительнице, приветливо помахав Генри со своего расстояния. Мальчик уже был в кабинете, он ответил широкой улыбкой, затем сразу почти приклеился к Хоуп, что-то шёпотом той рассказывая, при этом активно жестикулируя. Хоуп и Генри были, как одно целое, что не могло не умилять. Свон почувствовала, что широко улыбается. Она смиренно выдохнула, когда Нова с извиняющейся улыбкой закрыла перед носом Эммы дверь, и обернулась, смерив других родителей осторожным взглядом. Все эти люди держались так пафосно и высокомерно, что журналистка не удержалась и закатила глаза, но никто этого не увидел. Да и зачем смотреть на кого-то в старых джинсах и синей рубашке в клетку, поверх которой была красная кожаная куртка не какого-нибудь именитого дизайнера? Не важно, как выглядела блондинка. Она для них лишь заурядность. Смотреть на Свон было ниже их достоинства. Эмму это вполне устраивало. Чем она незаметнее, тем ближе она могла подобраться к их тайнам. Легко писать статьи о таких людях, ведь для них ты не более чем предмет мебели, узор на обоях, невидимка, спрятанная прямо под носом. Да и журналистку никогда не волновало, что о ней подумают другие люди. До того момента, как она получше узнала женщину с умопомрачительной улыбкой на кроваво красных губах. Блондинка снова нашла взглядом брюнетку, которая даже по манере поведения и осанке выделялась из всего этого элитного сборища. Даже Нолан в своём классическом белом комбинезоне с глубокими карманами из блестящей ткани, белый цвет которого подчёркивал насыщенность почти синих глаз Кэтрин, казалась обычной на фоне Миллс. Не важно, в чём была Реджина — она всегда выглядела бесподобно. На женщине сейчас был светло-серый костюм-тройка в мелкую вертикальную полоску, которая была лишь на оттенок светлее основной ткани, белая рубашка и чёрные туфли на тонком каблуке. Волосы брюнетки были распущены, обрамляя идеальное лицо слегка вьющимися на концах чёрными, как смоль, прядями. Миллс вежливо разговаривала с Нолан, держа в руках подставку с… двумя стаканчиками кофе из полюбившейся кофейни. В руках у Кэтрин так же находился подобный стаканчик. Свон бесконтрольно улыбнулась. Ноги сами понесли Эмму к Реджине и Кэтрин, которые заметили появление журналистки лишь тогда, когда она остановилась в метре от них. Тёмные глаза тут же метнулись к зелёным, а на алых губах заиграла мягкая улыбка. Женщина всегда улыбалась, когда смотрела на блондинку. — Привет, — слово дыханием слетело с губ Свон. — Привет, — брюнетка ослепительно улыбнулась. — А мы как раз о тебе говорили. — Правда? — Эмма осторожно покосилась на Нолан. — И о чём же? — Мне поведали о твоей эффектной схватке с пьяными мужланами из бара, — ответила Кэтрин, подмигнув Миллс. — Жаль меня там не было. Ты боевая девчонка, оказывается. — Это всё самооборона. Не думала, что обо мне уже слагают легенды, да? — журналистка весело посмотрела на Реджину. — Опубликуешь мою автобиографию, если я решусь её написать? — Интересное предложение, — подыграла женщина, напустив на себя деловой вид. — Талантлива в писательстве, Эмма? Учти, я придирчива к новичкам, когда дело доходит до публикации их книги. — Не сказала бы, но кое-что могу сообразить, — блондинка подмигнула. — Есть рабочее название? — брюнетка склонила голову на бок, её глаза весело заблестели. Свон сделала вид, что задумалась, но на самом деле в голове было пусто, когда Миллс вот так смотрела на неё. Озорные карамельные искорки в тёмных глазах околдовали Эмму. Журналистка заставила себя дышать. — Рабочее название «Доблесть в баре и фисташковая расплата». — Звучит впечатляюще, — хохотнула Нолан. Реджина тихо рассмеялась, не сводя с блондинки озорного взгляда. Этот смех протёк по венам Свон, достигая глупого сердца, воспламеняя его. Лицо женщины смягчилось, как часто происходило в последнее время. Брюнетка всё чаще спокойно улыбалась Эмме, смеялась над шутками, прикасалась к журналистке, чтобы привлечь внимание, хотя на самом деле оно всегда было приковано к ней. Миллс раскрывалась перед блондинкой всё больше и больше, и Свон становилась зависимой от настоящей Реджины, как от воздуха. — Полагаю, над ним нужно ещё поработать, — женщина закусила губу, сдерживая смех, медленно пропуская её между губами. — Оно ужасно, Эмма. — Подумаю ещё, — согласилась журналистка, невольно опустив взгляд на губы брюнетки. — Ты права. Нолан тихо усмехнулась, насмешливо переводя взгляд с блондинки на Миллс, а затем поджала губы, чтобы не смущать их своим сдерживаемым смехом. Синие глаза смотрели многозначительно и выжидающе, хотя в них так же читалась лёгкая ошарашенность. Она выразительно прокашлялась, и Свон, встрепенувшись, тут же перевела на неё смущённый взгляд. Почему Кэтрин так её изучает? Примерно так же дочь смотрит на неё, как и её близкая подруга. Правда, фотограф ещё несёт всякую ересь про какие-то «чувства», но Эмма старается не слушать её. — Ты забыла про кофе, — напомнила Нолан Реджине, заставив женщину тут же опустить взгляд на подставку в руках. — Точно, спасибо, — брюнетка, ничуть не смутившись, взяла один из стаканчиков и, прежде чем отдать его журналистке, посмотрела той в глаза. — Малиновый латте. Блондинка ухмыльнулась. Миллс запомнила, что пьёт Свон, хотя слышала от неё эту информацию всего один раз, да и то упомянутую вскользь. Это правда был одним из любимых напитков Эммы, и чертовски мило, что Реджина обратила на это внимание. — Спасибо, — журналистка взяла из рук женщины свой напиток, позволив себе утолить необъяснимую потребность физического контакта с брюнеткой, коснувшись пальцами её теплой гладкой кожи. Прикосновение длилось не более пары мгновений, но блондинка постаралась убедить себя в том, что этого достаточно. — Очень мило с твоей стороны. Миллс кивнула, выкидывая картонную подставку в ближайшую урну, и аккуратно обхватила свой стакан тонкими пальцами с аккуратным маникюром. Реджина сделала осторожный глоток своего капучино, на мгновение прикрыв глаза от удовольствия, и удовлетворённо вздохнула. Свон решила последовать её примеру. — Значит, репетиция будет длиться около часа? — спросила Эмма, сконцентрировавшись на своём латте. — Нас обещали позвать, когда они закончат, — пожала плечами Нолан, наблюдая, как остальные родители покидают коридор, отправляясь по своим делам. — Не вижу смысла караулить под дверями. — Мы можем пройти дальше по коридору и присоединиться к общей массе, — предложила женщина, изящно взмахнув рукой, тёмные глаза весело заблестели. — Или подняться на балкон. Там отличный вид. Журналистка сразу догадалась о каком месте говорит брюнетка, вспомнив их первый настоящий диалог и клятву на мизинчиках, с которой и начался их путь к дружбе. Блондинка сделала щедрый глоток согревающего напитка, опустив взгляд. Выбор был очевиден. — Звучит отлично, — согласилась Свон. Миллс кивнула и царственно пошла вперёд, Эмма и Кэтрин послушно пошли следом. Журналистка старалась откровенно не пялиться в спину Реджины, потому что чувствовала, что Нолан не сводит с неё любопытного взгляда. Этот весёлый интерес и загадочная полуулыбка немного волновали блондинку, но она не хотела прямо спрашивать Кэтрин об этом. — Как Хоуп отнеслась к твоему аресту? — спросила женщина, на секунду оглянувшись через плечо на Свон, снова поражая её сердце улыбкой. — Ты мне так и не рассказала об этом. Эмма невесело усмехнулась, вспомнив выражение лица дочери и Лукас, которые не поверили своим ушам, когда журналистке пришлось рассказать подробности своего дня. — Сначала она на меня разозлилась, конечно, ведь все их с Руби старания пошли бы насмарку. — Старания? — переспросила Кэтрин. — Да, — блондинка дружелюбно улыбнулась. — Они купили мне торт и приготовили ужин в честь праздника. А перспектива забирать меня из полицейского участка, вместо семейного ужина в честь Дня рождения, девочке не понравилась. Слава Богу всё обошлось. — Ты была арестована в свой День рождения?! — рассмеялась Нолан, покосившись на брюнетку, которая едва заметно улыбнулась. — Ты об этом умолчала. — Я не была уверена, что имею право говорить о таком, — пожала плечами Миллс. — Но всё обошлось без лишней суматохи благодаря моему адвокату. — Вот как, — протянула Кэтрин, смерив женщину взглядом. — А к праздничном ужину ты присоединилась, Реджина? Брюнетка посмотрела светловолосой подруге в глаза и кивнула, словно это было обычное дело. Но у Свон сложилось впечатление, что у этих двоих была интересная беседа, о содержании которой Эмме узнать не суждено. Нолан подмигнула Миллс, и та закатила глаза, фыркнув. Реджина держалась естественно, она могла перестать держать свою оборону в кругу друзей, которым доверяет. — Хоуп сильно беспокоилась? — уточнила женщина, снова посмотрев на журналистку. — Типа того. Но дочь быстро отошла, визуализировав рассказанную мной историю. Она успокоилась, когда узнала, что ты была со мной, — блондинка хмыкнула, и брюнетка удивлённо вскинула брови. — Мне кажется, что ты для неё авторитет, которому можно доверить надзор надо мной. — Разумно, — хмыкнула Миллс, и Свон улыбнулась, потупив взгляд. — Прислушивайся к своей дочери почаще, Эмма. Журналистка всегда таяла, когда Реджина растягивала имя блондинки, как мёд по языку. Казалось бы, что в этом может быть такого? Всего два слога и четыре буквы, но Свон никогда не реагировала так на остальных, когда те называли её по имени. Только на эту женщину, чёрт возьми! Брюнетка переключилась на Кэтрин, заметив лёгкий румянец на щеках Эммы. Она не хотела смущать журналистку ещё сильнее. — Как дела на работе, Кэт? — непринуждённо поинтересовалась Миллс. — Ты упоминала, что твой новый коллега, Филипп, в последнее время сам не свой. Светловолосая ухмыльнулась, понимая мотив Реджины, но решила подыграть. Она в последний раз окинула журналистку заинтересованным взглядом, но всё же обратила на женщину всё своё внимание: — Уже меньше путается в словах. Однако, прямой эфир — вещь опасная, любая оговорка может стоить тебе работы, — несмотря на всю серьёзность своих слов, Нолан выглядела невозмутимо. — Наверное, придёт с опытом, как говорится. Правда, я не очень слежу за оговорками своего соведущего в последнее время, устала контролировать ещё и его слова. Мои мысли больше заняты Дэвидом и его общением с мальчиками. — Какую дурость выкинул Дэвид на этот раз? — поинтересовалась брюнетка, поднимаясь по лестнице. — Я думаю, что ты помнишь о том, что я недавно устроила бывшему мужу разнос, я тогда не успела тебе всё объяснить, — Кэтрин помрачнела. — Всё было относительно неплохо поначалу, но недавно Дэвид выразил желание пообедать с мальчиками, пригласив Мэри-Маргарет, представляешь? Хочет наладить общение между детьми и своей… — светловолосая запнулась, подбирая корректное слово. — Новоиспечённой любовью. Блондинка встрепенулась, почувствовав себя неловко. Было бы лучше ей не слышать всего этого разговора, но Свон не могла ничего с этим поделать. Раньше Эмма всегда была осторожнее, она не смешивала личное и работу, почему же сейчас всё вышло из-под контроля? Журналистка нахмурилась. — Дэвид решил пригласить на обед свою любовницу? — в голосе Миллс зазвенела сталь. — Он в своём уме? — Трудно сказать, — признала Нолан. — Я думаю, что у них с Мэри-Маргарет всё серьёзно. Во всяком случае, они всё ещё живут вместе. Меня не задевает, что он повсюду таскает её за собой. Мне плевать, что происходит в его личной жизни до тех пор, пока она не влияет на мою. Но он продолжает настаивать на том, что ему не хватает общения с Марком и Терри и, что он бы хотел видеть их чаще. — Он головой думает? — возмутилась Реджина, остановившись и обернувшись на светловолосую подругу. — Я сильно сомневаюсь, что мальчики готовы принять женщину, которая увела мужчину у их матери. Это низко со стороны Дэвида. — Я не знаю, что и думать, — Кэтрин кинула взгляд на притихшую блондинку, и Свон тут же опустила глаза в пол. — Разумеется, я высказала Дэвиду всё, что о нём думаю. Какое-то время ему придётся видеться с близнецами в моём присутствии. Марк и Терри выглядят нормально, но я чувствую, что они не разделяют стремление отца впустить Мэри-Маргарет в семью. Но, если честно, я не хочу сейчас портить себе настроение этой темой. Брюнетка сжала челюсти, сдерживая комментарий, но кивнула. Но Эмма узнала это выражение лица Миллс: если бы Дэвид был сейчас рядом, он бы сильно пожалел об этом. Реджина всегда оберегала всё, что было ей дорого. А Нолан была близкой подругой, и потому женщина готова была защищать её любыми способами. — Прости, Кэт. — Всё нормально, — отмахнулась Кэтрин. — Наши адвокаты уже привыкли неожиданным звонкам и новым дискуссиями на счёт детей. — Понимаю, — брюнетка опустила взгляд. — Я тоже недавно встречалась с Грэмом в присутствии наших защитников. Мы установили временное расписание, которому придётся следовать. — Какое расписание? — вырвалось у журналистки. Миллс удостоила блондинку долгим взглядом, заставив Свон почувствовать, как что-то внутри разрывает её по швам. Реджине было тяжело говорить о разводе, о нападках мужчины и о том, как всё это влияет на сына. Эмма сочувствовала женщине, прекрасно понимая, что брюнетка боится, что история с разводом вобьёт клин между ней и её мальчиком. Журналистка понимала, насколько страшно потерять доверие собственного ребёнка, и сама не представляла, что бы делала на месте Миллс. — Мы назначили по каким дням Генри проводит время с отцом, а по каким со мной, — безэмоционально произнесла Реджина, но в её тёмных глазах бурлило столько сдерживаемых чувств, которые грозились прорваться и утопить не только саму женщину, но и всех рядом с ней. — Поэтому через неделю Генри будет с отцом за городом. — Ты сказала пацану об этом? — нахмурилась блондинка, она лучше многих знала, насколько чувствительным был сын брюнетки, когда дело доходило до вопросов семьи. А, учитывая последнее поведение шатена, Свон не могла не волноваться за мальчика. — Да, — Миллс отрывисто кивнула, слегка поджав губы. — Генри стал задавать вопросы. Он всё больше и больше интересуется, почему мы не проводим время вместе, как раньше, но как только я начинаю намекать на то, что некоторые родители разводятся, сын… Я даже не могу описать его лицо в этот момент. Мне становится так страшно причинить ему боль, в такие моменты рот закрывается сам по себе. Я чувствую себя такой бессильной. Эмма видела, что Реджине тяжело даётся развод, и даже могла представить насколько, но не понимала, как помочь, и от этого лишь злилась на собственное бессилие. Журналистка испытывала странную потребность защитить женщину, потому что та не заслуживала находиться в постоянном напряжении и стрессе. Она прекрасно видела, какой счастливой и расслабленной могла быть брюнетка, когда на неё нет давления со стороны. — Хей, — блондинка коснулась предплечья Миллс, чувствуя под пальцами дорогую ткань пиджака. Она не была уверена, кого успокаивает: Реджину или себя. — Ты сама не готова к этом разговору. У тебя пока есть время всё обдумать. Всё будет хорошо, Реджина. Женщина слабо улыбнулась, благодарно кивнув Свон, опустив взгляд на запястье Эммы на своей руке. Журналистка чувствовала, что отношение брюнетки к ней не изменилось после того, как блондинка раскрыла свою ориентацию, и Свон была за это безмерно благодарна. Миллс продолжала с ней общаться, иногда подкалывать, но никогда не стеснялась Эммы и не зажималась в её присутствии, и это было волшебно. Кэтрин в очередной раз окинула Реджину и журналистку взглядом, задержав внимание на их физическом контакте. — Но сказать стоит, — возразила Нолан, и две пары глаз тут же метнулись к ней. — И как можно скорее. — Знаю, Кэт, — женщина мягко отстранилась от блондинки, словно нехотя. — Я обязательно скажу, но не сейчас. Пойдём дальше. В этой школе у стен есть уши. — Ты права, — скривилась Нолан. Свон проглотила ком в горле, смочив губы своим кофе. Она помедлила, позволив Кэтрин и брюнетке слегка пройти вперёд, а затем последовала за ними. По странной причине она чувствовала себя неловко, слушая настолько личные разговоры. Одно дело, когда Миллс делится своими переживаниями наедине с Эммой, и совсем другое, когда Реджина открыто доверяет журналистке свои секреты и переживания на глазах у Нолан. Она не стеснялась показывать своё расположение к блондинке и новообретённую привязанность. Миновав несколько лестничных пролётов и пройдя по тёмному коридору, троица подошла к тяжёлой двери, ведущей на лоджию. Свон не удивилась, когда женщина выудила из кармана свою персональную связку ключей, открывая замок и пропуская подруг на балкон. Привилегии главы родительского комитета? Брюнетка всегда чувствовала себя довольно свободно в Сторибруке, словно сама владела этим местом. Миллс и Кэтрин подошли к каменным перилам, а Эмма неловко пристроилась рядом, подставляя лицо лучам солнца. Было прохладно (всего тринадцать градусов), и без куртки Эмма наверняка бы быстро замёрзла, яркое зимнее солнце не давало ничего, кроме иллюзии тепла. Сейчас бодрящая свежесть была кстати. Журналистка облокотилась на перила, осматривая территорию школы невидящим взглядом. Её мысли роились вокруг Генри и Реджины, возвращались к Хоуп и Киллиану, а потом перескакивали к взаимоотношениям между детьми и их отцами. Всё это было слишком сложным: трудно быть хорошим и счастливым родителем одновременно. — Ты притихла, Эмма, — обратилась женщина к блондинке, и Свон неловко отпила уже прохладный кофе, шумно отставив стаканчик на каменную поверхность перил. — Всё хорошо? — Да, — Эмма не могла смотреть в тёмные глаза брюнетки. — Всё отлично. Просто… — она покосилась на Кэтрин, словно раздумывая насколько уместно раскрываться при светловолосой. Но ведь Нолан говорила о себе, верно? Значит и журналистка тоже может рискнуть. — Думала о Джонсе. Миллс нахмурилась, ближе пододвигаясь к блондинке, почти соприкасаясь с ней плечами. Она точно распознала сдавленный тон Свон, немного обеспокоившись её состоянием. — Эмма, — как же мягко Реджина произносит её имя. –Ты упоминала, что должна была встретиться с ним сегодня. Что-то пошло не так? — С ним всё нормально, — заверила журналистка. — Он всё тот же раздолбай, но, кажется, безобидный. Мы сегодня с ним поговорили и обозначили границы. Хоуп пока не успела привязаться к нему. Дочь, скорее, воспринимает Джонса как далёкого родственника. Надеюсь, что так и будет продолжаться. Просто не могу отделаться от чувства собственничества в отношении дочери. Когда он рядом, всё во мне кричит: «моя»! Нолан с любопытством покосилась на блондинку, вопросительно вскинув брови. Свон пронзило горячее чувство осознания, что женщина не поделилась с Кэтрин новостью о биологическом отце девочки, уважая личную жизнь Эммы и предоставляя той возможность решать, что и кому стоит говорить. Брюнетка скрыла эту любопытную тему даже от близкой подруги ради журналистки. — Кто такой Джонс? — поинтересовалась Нолан. — Отец Хоуп, — бесстрастно ответила блондинка. Кэтрин искренне удивилась. Она смерила Свон поражённым взглядом, часто заморгав, словно Эмма, как оказалось, не соответствовала какому-то ожиданию в сознании Нолан. Каким же стереотипам, по её мнению, журналистка противоречила? — Отец? А я думала, что ты… — Кэтрин откашлялась, встретив прямой взгляд Реджины. — В прочем, не важно. Ты была замужем? — Мы не были женаты, — покачала головой Эмма. — Между нами ничего нет сейчас. В какой-то момент я даже забыла о его существовании. Он никогда не участвовал в воспитании дочери. Но теперь Джонс в городе и изъявляет желание общаться с девочкой, как можно чаще. — Ауч, — скривилась Нолан. — Должно быть неприятно. — Это так. — Расскажи о нём подробнее, — Кэтрин склонила голову на бок и улыбнулась каким-то своим мыслям. — У нас образовался клуб «Хреновых отцов своих детей». На этой фразе Миллс удивлённо посмотрела на светловолосую, невольно улыбнувшись. Даже журналистка усмехнулась этому небрежному комментарию. — Ты видела наших мужей, Эмма, и примерно понимаешь, какие типы мужчин нам нравятся, или нравились, но мы не знаем ничего о тебе, — продолжила Нолан, не скрывая любопытства. — Любишь накаченных или стройных? Блондины? Брюнеты? Рыжие? Блондинка медленно перевела взгляд на Реджину, встретив её весёлую усмешку. Только эта женщина знала, что Свон не подходит ничего из вышеперечисленного. Эмма подавила улыбку, когда брюнетка подмигнула ей, чего Кэтрин не заметила. — Джонс брюнет, среднего телосложения. У него голубые глаза, как у Хоуп, и длинные ресницы, — журналистке было немного неуютно описывать Киллиана. — Он довольно типичный рокер, обожает подводку для глаз и готические аксессуары… Я не знаю, что ещё сказать. Он беззаботный, весёлый, общительный. Типичный дамский угодник. Кэтрин удивилась отсутствию энтузиазма у блондинки, когда та говорила об отце своей дочери так, будто о случайном прохожем. Нолан поджала губы. — То есть, тебе нравятся музыканты? Слышала, что они шикарные любовники, поскольку прекрасно владеют руками и пальцами, — в доказательство своих слов Кэтрин вскинула обе руки и пошевелила пальцами. — Это правда? — Я не уверена, — протянула Свон, кинув беспомощный взгляд на почти смеющуюся Миллс за спиной Нолан. — Это было очень давно. — Да брось! — закатила глаза Кэтрин. — На чём этот Джонс играет? — На гитаре, — тут же ответила Эмма. — Сегодня он подарил Хоуп укулеле, даже показал пару аккордов. — У Хоуп есть склонность к музыке? — тут же спросила Реджина, пытаясь помочь журналистке отвести внимание светловолосой от щекотливой темы. — Не было возможности это узнать, — признала блондинка. — Но я мешать не буду, если она захочет научиться играть на гитаре. — Гитарист, — хмыкнула Нолан. — Уже кое-что. Свон натянуто улыбнулась, схватила свой стаканчик с кофе и в пару глотков осушила его. Всё что угодно, лишь бы не отвечать на вопросы Кэтрин. — Какие же у нас всех разные вкусовые предпочтения, — протянула Нолан. — Это точно, — тихо рассмеялась женщина, и зелёные глаза тут же метнулись к ней. Эмма всегда считала брюнетку поразительно красивой женщиной. В ней чувствовалась сила и элегантность, которые Миллс привыкла проявлять на публике. Но была и тайная сторона: лёгкость и нежность, которые она проявляла, когда чувствовала себя комфортно. Взгляд смягчался, улыбка становилась шире, а вес проблем, которые она держала на своих плечах, казалось, просто исчезал. Журналистка всегда поражалась, как Реджина все ещё могла заставить замолчать кого угодно, подчёркивая своё превосходство, а через секунду превращаться в любящую мать и надёжную подругу. У Кэтрин зазвонил телефон, и блондинка едва заметно дёрнулась, прерывая своё любование женщиной. Нолан достала мобильное устройство из кармана комбинезона, бросила взгляд на экран, и тут же нахмурилась. — Прошу прощения, это по работе. Я отойду? — Конечно, — брюнетка кивнула светловолосой подруге. — Мы будем тут. Кэтрин благодарно улыбнулась Миллс, бросила Свон извиняющийся взгляд и поспешила удалиться в коридор, оставив Эмму наедине с Реджиной. Женщина всё ещё мягко улыбалась, радуясь тому, что их небольшой секрет об ориентации журналистки остался между ними. — Так, значит, тебе нравятся музыканты, Эмма? — и снова этот игривый тон, от которого блондинка теряет связь с реальностью. — Возможно, — Свон улыбнулась. — Хм, теперь я понимаю, почему ты была в таком шоке, когда я пошутила, что ты можешь увести у меня Хамберта, — вдруг припомнила брюнетка. — Трудно представить, что ты тогда подумала. — В этом вопросе стоило бы переживать Грэму, а не тебе, Реджина, — Эмма до боли прикусила губу, ругая себя за то, что не смогла вовремя заткнуть себе рот. Миллс вопросительно выгнула бровь, посмотрев журналистке в глаза. — Прости, в моей голове это прозвучало лучше. Блондинка шумно выдохнула, отводя глаза в сторону. Что она творит? Свон услышала тёплый смех, но не ответила и не посмотрела на Реджину. Она почувствовала, как кончики ушей становятся красными. — Ничего, — женщина довольно спокойно отнеслась к словам Эммы. — Я тебя поняла. Журналистка смотрела на голубое безоблачное небо, остро ощущая присутствие брюнетки рядом. Миллс тоже задумчиво смотрела перед собой, всем своим видом показывая, насколько ей комфортно рядом с блондинкой: не нужно было поддерживать пустую беседу и заставлять себя улыбаться. В их случае молчание было красноречивее любых слов. — На этих выходных Генри ещё у меня, — первой нарушила молчание Реджина. — И я подумала, не хочешь ли ты с Хоуп присоединиться к нам? Свон посмотрела на женщину, отметив, что брюнетка не сводит с неё выжидающего взгляда. Телефон в кармане Эммы завибрировал. Руби? Недолго думая, журналистка сбросила звонок. — На выходные — значит на ночь? — уточнила блондинка. — Конечно, — кивнула Миллс. — Гостевая спальня в вашем распоряжении. Мы могли бы сходить вместе в город, я бы приготовила свою фирменную лазанью, и мы бы вместе сыграли в «Подземелье и Драконы». Генри недавно закончил свой первый сценарий и с таким энтузиазмом говорил мне о нём, что я поняла, что у нас нет выбора — придётся его разыграть. — И как можно скорее, — понимающе кивнула Свон. — Знаю. — Что скажешь, Эмма? — казалось, Реджина немного волновалась. — Мне стоит ждать вас с дочерью на выходных? — Я была согласна ещё когда ты упомянула лазанью, Миллс, — журналистка кивнула. — С удовольствием присоединимся к вам на выходных. Женщина широко улыбнулась, подарив улыбку, которая, как хотелось бы верить блондинке, предназначалась исключительно ей. Это была улыбка, которая могла осчастливить Свон или же погубить навсегда, но Эмма готова была принять любой исход. Кэтрин вернулась на балкон, и журналистка сразу поняла, что что-то случилось. Светловолосая сосредоточенно смотрела в экран телефона, шевеля губами, что-то старательно вычитывая. Брюнетка тоже немного напряглась, когда Нолан подошла к ней и, не говоря ни слова, протянула Миллс экран телефона. Улыбка медленно покинула пухлые губы, пока карие глаза бегали по экрану. — Что? — выдохнула Реджина. — Ты знаешь что-нибудь об этом? — Кэтрин внимательно вглядывалась в лицо женщины. — Нет, — брюнетка забрала из рук светловолосой телефон. — Как давно это в сети? — Около часа, количество просмотров зашкаливает, — серьёзно ответила Нолан. — Это очень серьёзный скандал, Миллс. Что ты планируешь делать? Реджина помрачнела. Чем больше она читала, тем непроницаемее становилась маска на её лице. Блондинка тревожно сглотнула. Она понимала, что стоит узнать, что так встревожило женщину, но была же причина, по которой Кэтрин показала новость только ей? Свон подняла взгляд на Нолан, но та была погружена в свои мысли, устало потирая переносицу. Телефон Эммы снова завибрировал. Она, не в силах справиться со странным и давящим чувством волнения, тут же опустила глаза на экран. Подруга снова пыталась связаться с ней. И в этот раз она обязана была ответить. «Позвони мне сейчас же. Это срочно, Эмма!» — гласило сообщение от фотографа. Журналистка, бросив взгляд на Кэтрин и брюнетку, решила не прерывать их серьёзную беседу и взволнованный шёпот. Она быстро выскочила в коридор, притворив за собой дверь, и отбежала подальше, свернув за угол. Сторибрук был пуст, и звук шагов блондинки отражался от стен гулким эхом. От неприятного предчувствия заложило уши. Свон торопливо набрала номер Лукас, чувствуя лёгкую дрожь в пальцах, молясь всем Богам подряд, чтобы её переживания оказались напрасными. Руби ответила после первого же гудка. — Ты почему мне не отвечала? — зашипела подруга, будучи явно на взводе. На заднем фоне были слышны хаотичные указания Хоппера, которые разбавляла резкая трель стационарных телефонов, и беспорядочное клацанье по клавиатуре. Фотограф всё ещё в редакции? Она же собиралась только отвезти снимки и уйти домой. — Была с Миллс, — Эмма сочла компанию Реджины достойным оправданием. — Что случилось? — Ты сейчас рядом с ней? — Нет, я отошла. — Хорошо, — по напряжённому голосу Лукас журналистка поняла, что та пытается успокоиться. — У нас небольшое ЧП. Чёрт, кого я обманываю? У нас катастрофа! Хоппер рвёт и мечет, его телефон разрывается от количества звонков. В «Hearttorner» сейчас Апокалипсис. — Руби, что случилось? — голос блондинки дрогнул. — Открой сайт редакции, Свон, — подруга протяжно вздохнула. — Я подожду. Эмма свернула звонок и открыла поисковик. Секунда загрузки страницы казалась журналистке вечностью. Блондинка всего один раз провела пальцем по экрану, и зелёные глаза в шоке распахнулись, а из груди вырвался сдавленных вздох. Её взгляд спотыкался о такие слова, как: Сторибрук, Голд, коррупция, взятки… Свон пошатнулась, прижав руку к колотящемуся сердцу. Она знала написанный текст наизусть. — Нет-нет-нет! Этого не может быть, — голос Эммы дрожал, она вернулась к звонку с фотографом. — Что это такое? — Я хотела у тебя спросить, — ответила Лукас. — Это та статья, о которой ты говорила? Её ты написала, чтобы обеспечить дочери место в школе? Журналистка чувствовала себя совершенно неподготовленной к такому вопросу, всё ещё не оправившись от прочитанного обрывка статьи. Происходящее казалось ей не реальным. — Да. Эта та самая статья, — осознание всей ситуации сразу нахлынуло на блондинку, стоило только произнести эти слова вслух, ноги подкосились и Свон пришлось прижаться спиной к стене, чтобы не упасть. Она успела прочесть только название и пару первых абзацев, но свою работу Эмма узнает сразу. — Но… Но почему? Как моя статья оказалась опубликованной? Я не передавала её Арчи, Руби! Что, чёрт возьми, происходит?! — Руперту после неё точно грозит увольнение, это в лучшем случае, — подруга старалась говорить медленно, чтобы журналистка услышала и поняла каждое её слово. — Повтори ещё раз. Ты просила кого-нибудь опубликовать статью за тебя? — Я не публиковала статью и никого не просила об этом, клянусь! Никому её не передавала, даже не показывала, — блондинка зажмурилась, она не могла связать слова в нормальные предложения. Её дыхание сбилось, весь воздух покинул лёгкие. — Чёрт возьми, Голд наверняка её уже видел. Боже, — Свон прижала к губам ладонь, чувствуя, как невидимые тиски сжимают горло. — Что же мне делать? — Где ты хранила статью? — требовательно спросила фотограф, чувствуя, как Эмма теряет связь с реальностью. — Соберись, Эмма! — На рабочем компьютере, — сдавленно ответила журналистка, ей нечем было дышать. — Он на столе в офисе. — Где у каждого есть к нему доступ? — удивилась Лукас. — А пароль — дата рождения дочери? Блондинка закусила губу. Она покачала головой, отказываясь верить в ситуацию. Это дурной сон! Кошмар! Этого просто не может быть! Боль давила на виски, а грудь тяжело вздымалась. Руперт захочет отыграться на Хоуп. От этой мысли у Свон скрутило живот, волна тошноты угрожала поглотить её целиком. Она сама во всём виновата! Ей следовало быть осторожнее, осмотрительнее, а не расслабляться и витать в облаках, грезя о стабильной жизни в Сан-Франциско с дочерью и… При мысли о женщине с доброй улыбкой на глаза навернулись слёзы. — Клянусь, я не публиковала её, и не планировала. Это был мой страховочный вариант, рычаг давления и не более, — прохрипела Эмма. Её горло пересохло. — Мне сейчас же нужно к нему! Я постараюсь всё объяснить! — Подожди, Эмма! Успокойся и послушай меня. Мы знаем, кто опубликовал статью. Это был Кэссиди, ты меня слышишь? Это Нил присвоил себе твою статью, — голос Руби был лишён эмоций. — Присвоил? — журналистка, казалось, не понимала значения этого слова. — Нил украл её с твоего компьютера и разместил её на сайте в обход одобрения Хоппера. Под статьёй написана его фамилия. Для всех, кто прочёл статью, автором являешься не ты, а он. Ты меня понимаешь, Свон? Пока что это нам на руку. — Нил присвоил мою статью, — повторила блондинка и сделала глубокий вдох, чувствуя, как воздух горит в её лёгких, прежде чем со стоном выпустить его через дрожащие губы. — Руперт знает, кто на самом деле написал её. Я лично показывала ему первый экземпляр, он не поверит, что Кэссиди выпустил статью, — Свон истерично рассмеялась, всхлипнув. — Это меня не спасёт. Вот же ублюдок! Я лично придушу его. — Арчи работает над тем, чтобы убрать статью с сайта, но директору журнала статья понравилась, и тот упрямится. Конечно, она произвела фурор! Я сейчас пыталась найти Кэссиди, но он не отвечает на звонки. Чёрт! Я ведь чувствовала, что он что-то задумал. Мне нужно было пойти за ним и остановить его! — зарычала подруга. — Сейчас мы ничего не можем сделать. Просто забирай Хоуп со школы и дуй в редакцию, мы постараемся что-нибудь придумать. — Что придумать? — горечь резала горло. — Как заставить людей забыть прочитанное? Чёрт возьми, Нолан именно её показывала… — Эмма старалась сдержать слёзы, вспомнив лицо брюнетки, когда та стала вчитываться в статью. — Кэтрин показала статью Миллс! — Успокойся! Реджина пока не знает, что именно ты её написала, — фотограф запнулась. — Она этого не оставит. Она точно сможет выяснить. Журналистка чувствовала себя в ловушке: в ловушке ситуации, написанной статьи, в ловушке коридора, в котором она была, в ловушке мыслей и собственных чувств. Что женщина подумает о ней? У брюнетки был опасный ум, острый, проницательный… Она догадается? Слёзы, боль и растущая паника терзали блондинку изнутри. Что, если Миллс догадается? Особенно, если Голд тут же исключит девочку из школы после выхода статьи? Реджина же может спросить у Руперта, и тому уже не будет никакого смысла скрывать… Свон злилась. Злилась на Голда, потому что знала, что тот не станет слушать её объяснений. Злилась на Нила за подставу, которая уничтожит многое в жизни Эммы. Но больше всего журналистка злилась на себя за то, что поставила дочь под угрозу, за то, что не рассказала женщине, когда могла. — Мы что-нибудь придумаем, — наконец сказала Руби. — Только держись и постарайся не попадаться Голду. Не отвечай на его звонки, ты меня поняла? — Да, — блондинка испустила тихий вздох неохотного согласия и съёжилась. — Я поняла тебя. — Всё обойдётся, — уже мягче произнесла подруга. — Я сделаю всё возможное. Я помогу, дай мне время, мы что-нибудь придумаем. Только успокойся. Твоя паника делу не поможет. Дыши. Свон не смогла ничего на это ответить и просто зажмурилась, стараясь с достоинством принять горькую дозу реальности. Она поспешно вытерла с лица влажные дорожки слёз, сдавленно выдохнула и вышла из-за угла. Её сердце сжалось, заставив Эмму споткнуться о воздух, из груди вырвался сдавленный вздох. — Реджина? Брюнетка стояла как статуя: её спина напряжена, челюсти плотно сжаты, а чернильные глаза смотрят прямо, но ничего не видят. Миллс сжимала в руке мобильный телефон с такой силой, что костяшки пальцев побелели, а сама кисть нервно подрагивала. Она слышала… Как много Реджина слышала? Женщина подняла на журналистку взгляд, и сердце блондинки разлетелось в дребезги. Неважно, насколько безразличной казалась маска на лице брюнетки, её глаза выдавали всю правду. В тёмных омутах было столько разочарования и бессильной боли, что Свон всего за секунду возненавидела себя так, как никогда до этого. — Эмма? — фотограф была всё ещё на связи, а журналистка до сих пор держала телефон у уха. — Что происходит? Миллс, услышав голос Лукас в этой оглушающей тишине через динамики в телефоне блондинки, словно бы очнулась, выйдя из оцепенения. Реджина посмотрела Свон прямо в глаза, разрывая Эмму на части всего одним взглядом. В чёрных глазах пылал адский огонь, гарантируя журналистке самые изощрённые типы боли, которые только существуют на этой планете. Взгляд был холодным, полным ненависти и презрения. Но на блондинку будто наложили заклятие: она не могла пошевелиться, не могла ничего сказать, даже вздохнуть. Казалось, будто всё вокруг Свон и Миллс застыло. Сердце Эммы болезненно сжалось, выдавливая из себя остатки крови, все органы скрутило, а кости словно ломались изнутри, когда страх иглами колол её разум не давая сосредоточиться. Хлёсткая пощёчина обожгла лицо, но всё, что видела перед собой журналистка — это одинокая слеза, скатившаяся по смуглой щеке, а затем и удаляющийся силуэт Реджины, которому вторил громкий стук каблуков, отражающийся от стен.