Вокруг меня сплошные муки,
А сердце сковано тоской.
И лишь твои живые руки
Вернут желанный мной покой.
Эмма постоянно проверяла телефон, беспокоясь, что пропустит звонок от дочери. Все выходные она буквально не отходила от девочки ни на шаг, потакала всем её прихотям, коих было не много, даже начала немного раздражать своей чрезмерной опекой. Хоуп постоянно повторяла, что с ней всё в порядке, шутила, что это, возможно, не последний перелом в жизни и что журналистке не стоит так уж сильно переживать, но… Блондинка была матерью, которая подвела свою дочь, во всяком случае, она таковой себя считала. После разгромной статьи про Голда жизнь Свон переменилась: она боялась появляться в школе, чтобы не наткнуться на Руперта, хотя тот сам почти не выходил из дома, отсиживаясь в своей крепости и наверняка обдумывая план дальнейших действий; по максимуму загружала себя работой, поскольку единственный способ, который помогал Эмме уснуть по ночам и не думать о полных гнева и разочарования карих глазах, было изнурение, которое валило журналистку с ног; да и взаимодействие с Реджиной… Отсутствие этой женщины рядом, её отстранённая холодность и заслуженная беспощадность каждый день ломали блондинку изнутри: косточка за косточкой. Свон никогда не чувствовала такой боли прежде, хотя могла похвастаться богатым опытом. От неё отказались биологические родители, почти десяток приёмных семей, отказались названные братья и сёстры, которые обещали писать Эмме и отвечать на её письма после выхода из детдома, но и это было пустыми словами. Но мысль, что брюнетка отказалась от неё была просто невообразима… Журналистка легко научилась отказываться от людей, всегда готовая их потерять, она толком и не привязывалась ни к кому, за исключением Руби и её Бабули, ведь они были её семьёй, которую она сама и выбрала. А потом появилась девочка — криптонит для материнского сердца, самое главное, что у неё есть и ради кого блондинка пойдёт на всё. Свон легко знакомилась с людьми, находила общий язык, если ей это было нужно, но не подпускала к себе и Хоуп, чтобы потом было легко отпустить. Даже все «романы» Эммы были непродолжительными по этой причине. Влюблённость быстро проходила, при намёке на что-то серьёзное или глубокое, журналистка тут же обрывала все связи. Но почему с Миллс не так? Почему Реджину она не может отпустить? С этой женщиной у блондинки всё вышло из-под контроля, и Свон даже не могла понять, когда именно она позволила себе подпустить женщину достаточно близко? Настолько, чтобы самоотверженно и порой не думая защищать брюнетку, забыв о чувстве самосохранения. Настолько, чтобы делиться своими переживаниями и страхами, зная, что Миллс выслушает и поймёт. Настолько, чтобы слишком сильно привязаться к сыну Реджины и позволить дочери полюбить женщину, как близкую подругу, о которой она втайне мечтала. Настолько, чтобы сейчас испытывать острую необходимость быть рядом с брюнеткой, слышать её голос, видеть, чувствовать… Эмма не могла разгадать Миллс. Реджина активно сторонилась журналистку при любой возможности, всем видом показывала, что ненавидит блондинку, но в то же время, не спрашивая ничего, кинулась на помощь, когда никто другой помочь не мог. У Свон до сих пор перед глазами стоял образ Реджины в белом платье, это была слишком прекрасная картина, чтобы оказаться не плодом больного воображения Эммы, и всё же… Она своими глазами видела умопомрачительную женщину, которая одним своим видом загипнотизировала журналистку. Блондинка не могла не смотреть на то, как элегантно брюнетка выглядела, каким восхитительным был покрой её платья, как оно облегало её стройное тело, подобно второй коже. И то, как были уложены её чёрные распущенные волосы, открывая всю длину шеи и спины, вплоть до маленькой впадинки у основания позвоночника. Свон хотела коснуться этой удивительной кожи без единого изъяна, потеряться во тьме чёрных прядей, вдохнуть аромат её духов, который Эмма узнала бы из тысячи… А Миллс просто лежала рядом с дочерью журналистки, задумчиво глядя в окно, и мягко поглаживая девочку по волосам, оберегая и защищая, как самое хрупкое сокровище. Реджина могла злиться на блондинку, могла прожигать её взглядом каждый раз, как только видела её, могла ненавидеть само существование Свон, но с Хоуп она оставалась прежней: мягкой, заботливой, невероятной. Эмма уважала это качество в женщине, восхищалась этой способностью. Журналистка могла бы бесконечно смотреть на брюнетку, любоваться, пока та не видит, но Миллс, услышав блондинку, повернулась. Всего секунда, и удивительные карие глаза Реджины смотрели прямо на неё, пронизывая насквозь, проникая под кожу. Это лишило Свон дара речи. Она всем телом чувствовала на себе пристальный взгляд женщины, его тяжесть, жар. Невысказанные слова повисли между ними, заполняя собой всё пространство. А Эмма всё смотрела и смотрела в эти бездонные чёрные глаза, словно в бездну, из которой нет пути назад. Брюнетка была немногословна в тот день, но она всё равно дала журналистке больше, чем та заслуживала — поддержку. Её хрипловатый тихий шёпот успокоил блондинку, вернул способность дышать. Свон было необходимо услышать то, что сказала ей тогда Миллс, необходимо было почувствовать её рядом, увидеть, что, несмотря на обстоятельства, Реджине не плевать на неё. Женщина ничего не спросила, ничего не ждала, а просто поцеловала дочь Эммы в лоб и покинула палату, словно видение, сон в летнюю ночь… Журналистку вырвал из мыслей громкий хлопок дверями кабинета главного редактора. Хоппер был в ярости, а таким блондинка его никогда не видела, он буквально за шиворот красной рубашки выволок Кэссиди из своего офиса, что-то шепча себе под нос. Лицо Арчи было багровым от злости на уже бывшего сотрудника, которого редактор погнал из «Hearttorner» с позором. Обычно бледная кожа Хоппера теперь не уступала по цвету его волосам. Сам Нил, которого, как котёнка, вышвырнули за дверь, вырвался из хватки Арчи, принявшись расправлять на себе рубашку. Одной пуговицы не хватало — вероятно, это уже заслуга начальника. Смотрелся Кэссиди не важно: помятые штаны и испорченная красная рубашка были лучшей частью его внешнего вида. Он выглядел потерянно, на лице следы попойки, которые отлично сочетались с утренней щетиной, и взъерошенные чёрные волосы. Нил растерянно бегал взглядом от одного бывшего коллеги к другому, словно ища поддержку. Свон сжала челюсти, едва сдерживаясь, чтобы не накинуться на Кэссиди и не выбить из него всю дурь, из которой он и состоял. Эмма никогда не была агрессивной, но именно из-за Нила та сказка, к которой стала привыкать журналистка, разрушилась. Блондинка стояла за его спиной в нескольких метрах, чувствовала исходящий от него аромат дешёвого дезодоранта, но Кэссиди не видел её. Она не могла поверить, что после всего случившегося Нил осмелел настолько, чтобы явиться в редакцию и чего-то требовать от Хоппера. Кэссиди часто дышал, сконцентрировав своё внимание на Арчи, вытирая потные ладони о штаны. Что вообще происходило в голове такого человека? Начальник встряхнул руками, ровняя рукава своего жёлтого клетчатого пиджака, и поправил очки. Обычно мягкий и лояльный редактор был страшен в гневе, когда ставили под удар «Hearttorner» и преданных делу сотрудников, каким Нил никогда не являлся. — Это несправедливо! — выкрикнул Кэссиди в лицо Хопперу. — Вы не можете уволить меня! — По-моему, только что я именно это и сделал, — прищурился Арчи. — Я увольняю тебя по статье, Нил. Ты без спроса копался в вещах своей коллеги, что есть на записи с камер видеонаблюдения. Кэссиди, ты припёрся на работу в состоянии алкогольного опьянения, нахамил администратору… Уже за это тебя можно уволить! — Арчи бросил быстрый взгляд за спину Нила, встретившись глазами со Свон. — Да и Эмма имеет все права подать на тебя заявление в полицию за домогательства на работе. Если она это сделает, я дам показания, чтобы подтвердить её слова. Все мы помним ту сцену, которую ты устроил. — Что? — воскликнул Кэссиди, словно действительно не понимая, о чём говорит начальник. — Не было никакого домогательства! — Печально, что для тебя это что-то настолько естественное, что ты не видишь серьёзности своего проступка, — покачал головой начальник. — Но это ещё не всё, Нил. Ты присвоил себе статью другого журналиста, а это воровство интеллектуальной собственности. И не смей говорить мне, что это ты её написал! Уже наслушался этой чуши. Я уже пятнадцать лет работаю в этом деле и точно могу понять, какой слог и стиль написания какому автору принадлежит. Написанная статья — не твой уровень, не дорос. Коллеги зашептались, не сводя серьёзных взглядов с Кэссиди. Нил поёжился, стал крутить головой в разные стороны. Он так надеялся на помощь и поддержку тех, с кем работал не один год, кому, как он считал, успел оказать услугу много раз. Все они смотрели на него, как на чужого, будто он пустое место. — Да как вы смеете! — закричал Кэссиди, обращаясь уже ко всем. — Все вы! Я подам жалобу! Обращусь в суд! — Давай, — пожал плечами редактор. — Ко всему вышеперечисленному в суде я добавлю, что эту самую сворованную статью, ты разместил в средствах массовой информации без одобрения своего руководителя. Нил вздрогнул. Он истерично рассмеялся, потирая руками лицо. Кэссиди оглянулся на собравшихся журналистов, надеясь, что хоть кто-нибудь заступится за него, но все молчали. Его стеклянные глаза встретились с холодным взглядом блондинки, и Нил застыл, как вкопанный. Его лицо перекосило от злости, брезгливости и отвращения, но Свон лишь сильнее сжала челюсти, сложив руки на груди. Она его не боялась, наоборот: её руки чесались разодрать Кэссиди лицо. Дыхание Эммы стало глубоким и тяжёлым от сдерживаемых эмоций. Журналистка итак была ужасно вспыльчива в последнее время, ей тяжело давалось держать себя в руках: она хотела спать, её желудок ныл от недостатка пищи (ведь всё, что бы она не съела на нервной почве просилось обратно), сердце болело по дочери, а мысли… Мысли её крутились вокруг брюнетки, как рой пчёл вокруг самого красивого цветка. Жизнь блондинки пошатнулась, и, если её ещё арестуют за нападение на Нила, будет только хуже. Ей приходилось держаться. Кэссиди вспыхнул от пристального и прямого взгляда Свон, но понимал, что не может ничего сделать, так как находится в невыгодном положении. — Повторяю ещё раз, — громко произнёс Хоппер, чтобы услышали все. — Ты уволен, Нил. Рекомендации ты от меня не получишь. Я напишу официальное письмо в ассоциацию журналистов штата Калифорнии. Думаю, новое место работы тебе придётся поискать в Неваде или Аризоне. Кэссиди, не веря своим ушам, бессильно всплеснул руками. Он отшатнулся от Арчи, словно тот нанёс несколько точных ударов своими словами, но на деле было задето лишь его самолюбие. Нил шумно выдохнул. Он одним движением смёл все листы и письменные принадлежности с ближайшего стола с низким рыком, но ни начальник, ни Эмма не дрогнули. Редактор махнул рукой, и в проходе показались два сотрудника охраны, которые были выше и крепче Кэссиди в разы, и Нил тут же стушевался, кинув на них опасливый взгляд. Кэссиди вскинул руки, показывая, что безоружен. Хоппер никогда раньше не прибегал к помощи охраны, и, пожалуй, это был первый раз, когда журналистка вообще видела их воочию. — Я ухожу! — Вон, — тихо произнёс Арчи, но в его голосе чувствовалась неприкрытая угроза. — Да пожалуйста! Всё равно работать в этой вшивой газетёнке противно! — огрызнулся Нил. — Давно нужно было слинять с этого тонущего корабля! Блондинка фыркнула. Все сказанные слова Кэссиди были ложью, «Hearttorner» с каждым выпуском набирает всё больше оборотов, поскольку статьи обхватывают большую целевую аудиторию. Его попытки набить себе цену такие ужасно жалкие. Свон брезгливо поморщилась и отошла в сторону, когда Нил почти пробежал мимо неё в сторону выхода. Эмма кинула ему в спину холодный взгляд, резко выдыхая. Она перевела взгляд на начальника, который всё ещё о чём-то мрачно думал. Главный редактор был расстроенным, и журналистка догадывалась почему: Хоппер винил себя за некомпетентность сотрудника, когда решился нанять Кэссиди, за мягкосердечность, когда намеренно не замечал ошибки своего сотрудника. Для него было важно быть хорошим руководителем, и в случае с Нилом он не справился. — Вы в порядке? — спросила блондинка, и Арчи удивлённо посмотрел на неё. — Да, спасибо, мисс Свон, — начальник едва заметно улыбнулся. — Но на самом деле это мне нужно у вас это спрашивать. Эмма отстранённо улыбнулась. Она не хотела выдавать своих истинных эмоций редактору, у него, итак, из-за Кэссиди большие проблемы с управлением. Ведь именно Хопперу влетело за несанкционированную и несогласованную статью, которую Нил разместил на сайте журнала. — У вас найдётся сейчас минутка? — спросил Арчи. — Я рад, что вы нашли время приехать сегодня. — Да, — отстранённо ответила журналистка, подозревая о чём пойдёт разговор. — Конечно. Блондинка медленно прошла мимо начальника, нервно потирая ладони, редактор тихо закрыл за ними дверь. Мыслями она вернулась к дочери, за которой сейчас присматривает Руби, и постаралась сконцентрироваться на спокойствии и уверенности по поводу того, что собиралась сделать. — Я приготовил все документы, — Хоппер подошёл к своему столу и взял в руки необходимые бумаги. — Мисс Свон, вот ваш Договор на переход в штат редакции. Поздравляю! Арчи протянул Эмме документы, и та тут же приняла их, пробежавшись взглядом по первой странице. Журналистка почувствовала лёгкий укол волнения, а не прилив радости, который явно ожидал от неё начальник. Блондинка пыталась для себя понять: действительно ли она готова осесть в Сан-Франциско? Не к этому ли Свон так стремилась, чтобы однажды найти место, которая сможет назвать домом? Раньше, вероятно, это было правдой, но не сейчас. Она тяжело сглотнула, стараясь унять дрожь в пальцах. Но сейчас всё было не так: Эмма не чувствовала себя в безопасности на работе после проступка Нила, не чувствовала себя в безопасности в школе из-за Голда, и из-за Миллс… не чувствовала себя целой. Журналистка никогда не была настолько растерянной, неуверенной и чужой самой себе. Редактор по-своему воспринял смятение на лице блондинки и мягко улыбнулся. Он достал из внешнего кармана пиджака шариковую ручку и протянул её Свон, словно бы подбадривая её. Хоппер действительно хотел видеть Эмму в штате, поскольку она была прекрасным специалистом, он ценил каждую её статью, её рвение работать, да и в целом журналистка ему нравилась, как человек. Арчи смотрел на блондинку по-доброму, почти по-отцовски, и от этого ей было только тяжелее собраться с мыслями. Свон посмотрела на начальника, затем перевела взгляд на ручку, но не приняла её, тяжело сглотнув. — Мисс Свон? — обеспокоился редактор. — Всё хорошо? Эмма отрывисто кивнула, но не смогла посмотреть в глаза Хопперу. — Я могу подумать ещё немного? — выпалила журналистка. — Понимаете, сейчас не лучшее время. Хоуп находится на домашнем обучении, да и вся ситуация с Кэссиди меня подкосила. — Вы передумали? — Нет, — неуверенно ответила блондинка. — Не знаю. Просто я пока не представляю, что делать дальше. Я бы хотела больше времени посвятить дочери в ближайший месяц. У меня не получится её поддержать, если я окажусь в штате. Арчи поджал губы. Он всё ещё улыбался, но беспокойство не исчезло из его взгляда. Начальник кивнул, взвешивая слова Свон. У него не было семьи, насколько знала Эмма, но редактор всегда обожал девочку и потому с пониманием относился к решениям журналистки ставить Хоуп на первое место. Хоппер бы никогда не встал на пути матери. — Я понимаю, — Арчи неохотно убрал ручку обратно в карман. — Конечно, вы можете подумать над этим предложением ещё. — Спасибо, — тихо ответила блондинка. — Как ваша дочь? — поинтересовался начальник. — Мне жаль, что с ней такое приключилось. — Ей уже лучше, — Свон было легче, когда она думала о девочке. — Довольно неплохо передвигается с костылями. Правда, устаёт с непривычки. — Хоуп — боец, мисс Свон. Поэтому она всем так нравится. — Вы правы, — Эмма слабо улыбнулась. — Если вам нужна будет помощь с дочерью, я всегда готов, — кивнул редактор. — Я слышал, что сейчас пользуется популярностью терапия с домашними питомцами. Так что Понго будет только рад протянуть девочке лапу помощи, если вдруг ей нужна будет компания. Журналистка благодарно улыбнулась, слова Хоппера и ненавязчивость его предложения согрели блондинку. Свон прижала Договор к груди, немного смяв края страниц, но не предала этому значения. — Спасибо. — Тогда не смею вас задерживать, — произнёс Арчи. — Возвращайтесь к Хоуп. Эмма кивнула и медленно поплелась к двери, в ней бушевала странная смесь из беспокойства и грусти, и это сочетание ей не понравилось. Она испытывала похожие чувства каждый раз, когда собиралась сбежать… От опасности, новой ответственности, всего, что могло пошатнуть её маленькую семью. Журналистка не думала, что снова придётся… Блондинка взялась дрожащей рукой за ручку двери, когда начальник окликнул её. — Эмма, — мягко произнёс редактор, и Свон обернулась. — Нил вас больше не побеспокоит, в стенах редакции уж точно. Я вам гарантирую, что сделаю всё возможное, чтобы Кэссиди уехал из города, и не навредил вам, вашей дочери, любому другому моему сотруднику. Я надеюсь, что вы сможете двигаться дальше. — Я тоже, — честно ответила Эмма. — Обращайтесь ко мне по любому вопросу, мисс Свон. Журналистка на это ничего не ответила. Она тоже надеялась, что больше никогда не увидит Нила. Его жизнь в этом городе закончилась, и блондинка должна была сделать всё возможное, чтобы с ней такого не произошло. Но не всё вокруг зависело от неё. Поэтому Свон не могла обещать ничего Хопперу, хотя была ему очень благодарна. Эмма хотела сейчас только поскорее оказаться рядом с девочкой, чтобы снова почувствовать себя в безопасности. — Хорошего вам дня, Арчи. Начальник улыбнулся. Пожалуй, это был первый раз, когда журналистка назвала его по имени в лицо. Редактор кивнул на прощание, и блондинка покинула его кабинет. На её душе скребли кошки, а сердце гулко билось в ушах. Она не понимала, что делать со своей жизнью, но и плыть по течению больше не могла.***
Пасмурное затянутое серыми густыми тучами небо было под стать внутреннему состоянию Свон. Эмма хмуро посмотрела наверх, поёжившись от сильного ветра и моросящего дождя. Она повыше подняла воротник свитера, зарываясь в него носом, но её всё равно бил жуткий озноб. Журналистка догадывалось, что это непрекращающееся ощущение холода идёт от неё, просачивается из костей в кожу, морозит вены: словно ничто внутри блондинки больше не могло согревать. Сейчас ей, как никогда, хотелось вернуться в те заснеженные горы, на месяц назад. Оказаться в том деревянном шале, у камина, в компании детей и Реджины. Свон понимала, что только ребята и эта женщина могли бы успокоить бьющиеся в панике сердце. Как же она скучала по совместному времяпрепровождению, по тому, что было раньше. Эмма больше не чувствовала себя собой, не было присущей ей уверенности, ребячливости, смеха. Словно с прощанием с брюнеткой какая-то часть журналистки исчезла без возможности восстановления. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, она с трудом узнавала человека в отражении: выцветший портрет, нарисованный блеклыми красками. Блондинка глубоко вдохнула холодный воздух через нос и медленно выдохнула через рот, согревая воротник свитера своим дыханием. Её глаза зацепились за тёмный силуэт на другой стороне дороги. Свон сразу узнала его по взлохмаченной чёрной шевелюре и потрёпанной кожаной куртке. Джонс вернулся к своей излюбленной привычке — караулить Эмму у дверей редакции? В принципе, на большее он не был способен. Киллиан несколько дней пытался дозвониться до журналистки, писал ей и умолял объяснить, что происходит, словно он совсем не при делах. Словно, не он должен был всего один раз в жизни поступить неэгоистично. Джонс вёл себя так, будто бы ничего не произошло. Блондинка резко выдохнула, сильно сжимая кулаки. Киллиан нервно обтягивал рукава зелёного свитера, которые виднелись из-под куртки. Он дышал на руки, пытаясь согреть покрасневшие пальцы, пританцовывая на месте, выдавая свою нервозность. Джонс нашёл взглядом Свон и замер, его брови поползли вверх, и он активно замахал ей руками, словно сигнализируя пролетающему в небе самолёту. Эмма выругалась себе под нос и довольно красноречиво повернулась в противоположную от него сторону. Она не могла его видеть, не должна была подпускать к дочери с самого начала, не хотела даже слышать его дешёвые объяснения сейчас. Журналистка ускорила шаг, но Киллиан не отставал. Он перебежал дорогу, едва не попав под колёса проезжающего автомобиля, услышав в след череду ругательств и возмущённый гудок. Киллиан даже не оглянулся, нагоняя блондинку. — Свон! Подожди! Эмма остановилась, чувствуя, как ярость внутри неё достигла предела. Она обернулась на Джонса именно в тот момент, когда тот с дружелюбной улыбкой раскинул руки в стороны и попытался буднично обнять журналистку в знак приветствия, словно они старые друзья. И эта его небрежность послужила спусковым крючком. Блондинка даже не успела подумать, что делает: она грубо и со всей силы пихнула мужчину в грудь обеими руками, отчего тот хрипло выдохнул и подавился кашлем, попятившись на пару шагов. Музыкант удивлённо посмотрел на Свон, потирая грудную клетку. — Ты должен был забрать её, Джонс! — огрызнулась Эмма. — Ты же обещал! — Прости, окей? — Киллиан вскинул руки, осторожно делая шаг к журналистке. — Я бы всё объяснил, но ты не отвечаешь на мои звонки! Блондинка громко фыркнула, качая головой. С Джонсом просто невозможно разговаривать. Он законченный эгоист, для которого обещания не имеют совершенно никакой ценности. Киллиан так и не изменился, как Свон считала. Эмма не хотела смотреть на Джонса, она боялась, что в порыве ярости придушит его, а потому резко развернулась, уходя прочь. Но Киллиан так просто не сдавался. Мужчина схватил журналистку за руку, чтобы заставить её остановиться, но блондинка резко выдернула своё запястье из его ладони, снова разворачиваясь лицом к Джонсу. В этот раз она с большей силой пихнула его в грудь, отчего тот, оторопев, налетел на мусорный бак, едва не свалившись. Несколько прохожих осуждающе уставились на Свон, но той было плевать. Киллиан испугался такой реакции со стороны Эммы, поскольку никогда не видел настолько дикий огонь в её глазах. Он опять поднял руки, но больше не пытался приблизиться, глядя на журналистку, как на разъярённого быка. — Воу-воу! Полегче. Что происходит-то? — А ты не в курсе? Ну конечно! Ты ответил на звонок, когда мне это было нужно, чёрт возьми?! — блондинка смотрела прямо в голубые глаза Джонса, пытаясь найти в них намёк на сожаление, раскаяние, хоть что-нибудь… Но Киллиан просто поражённо изучал её осунувшееся лицо. — Погоди, так ты на это злишься что ли? — удивился Джонс. — Ты что школьница, чтобы обижаться на парня, за то, что он не перезвонил? Свон, это даже не смешно. — Что? — Эмма не поверила, что слышит небрежно шутливый тон в голосе Киллиана. — Ты издеваешься? Журналистка едва сдержалась, чтобы не впечатать свой кулак в его смазливую физиономию. Злость и накопившийся гнев внутри блондинки бурлил и искал возможность вырваться. Она злилась на всех вокруг, но особенно сильно на себя саму. Она хотела швырять, пинать, кричать! Бить, пока собственные костяшки не покроются ссадинами. Но Свон никогда не была такой. Что-то тёмное внутри неё пустило корни, требовало выхода, и Эмма держалась из последних сил. — Я просто пошутил, — Джонс постарался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то ненастоящей и нервной. — Прости! — Иди к чёрту, — покачала головой журналистка, отходя от Киллиана. — Погоди-погоди! — Джонс хотел бы снова коснуться блондинки, но передумал. — Расскажи, что случилось-то? Почему ты отдалилась? Я думал, что мы с тобой пришли к какому-то пониманию в прошлый раз. Свон выразительно вскинула брови и громко фыркнула. Понимание? Размечтался! — Почему наши встречи с Хоуп прекратились? — обеспокоенно спросил Джонс, его голос немного потускнел. Козлина! Невинность была Киллиану не к лицу. Эмма гневно уставилась на Киллиана, она нахмурилась, прищурив уставшие глаза. Он хочет вывести её прямо посреди улицы? Вдох и выдох, спокойно… — Где ты был в пятницу вечером? — В прошлую пятницу? — уточнил Джонс. — У меня была работа. Выступал с группой на одном вечере у мэра, представляешь? Спонсора найти не получилось, конечно, но обзавёлся приятными связями и полезными контактами. Киллиан игриво ухмыльнулся, но журналистка стала ещё мрачнее, и он поник. Джонс проглотил ком в горле и почесал щетину на щеке, оглядываясь на прохожих. Казалось, будто он не знал, что ещё сказать и куда себя деть. — Ты должен был забрать дочь со школы, — тихо произнесла блондинка, но её голос был полон холода. — Ты забыл? — Со школы? А, точно! — протянул Киллиан и щёлкнул пальцами. — Так ты поэтому звонила мне трижды в тот вечер? Прости, Свон. Я всё думал, что не так… — Джонс! — Скажу честно, поначалу я забыл. Правда, мы с друзьями пошли на репетицию и я потерял счёт времени, а когда вспомнил, нужно было уже ехать на ужин, — сбивчиво стал прояснять Киллиан. — Вот я и подумал, что девочка вполне справится и без меня. Позвонит той старушке, что привела её в школу. Я бы и сам позвонил, но у меня не было телефона Хоуп… — Она тебе звонила, — оборвала его Эмма. — Ты бы узнал её номер, если бы поднял чёртову трубку. — В тот вечер мне много, кто звонил, — вздохнул Джонс. — Я редко отвечаю на звонки с незнакомых номеров на работе. А этот ужин был очень важным для развития «Весёлого Роджера». Я должен был ухватиться за эту возможность и… — Хоуп звонила тебе, потому что не смогла дозвониться до Грейс, — журналистика посмотрела Киллиану прямо в глаза. — Она пошла домой одна, Киллиан. Ты не забрал её, хотя обещал! И как после этого тебе доверять?! Мужчина растерянно моргнул. Его тёмные брови сдвинулись к переносице, он по привычке достал из кармана пачку сигарет, но так и не достал никотиновую палочку. Джонс занервничал, закусив нижнюю губу. Мрачная догадка отразилась в его голубых глазах. — Она… — Попала в больницу, — голос блондинки дрогнул. — Потому что не смогла дозвониться ни до кого из нас. Она осталась одна, Киллиан, хотя я обещала дочери, что она никогда не будет одна! Чёрт возьми! Свон резко выдохнула и отшатнулась от Джонс на шаг, почувствовав очередной укол желания его ударить. Её слова били не только Киллиана, они терзали саму Эмму. Что не так с её эмоциями? Киллиан невольно сжал пачку сигарет в кулак, смяв её края. Он прижал свободную руку ко рту и опустил взгляд. — Что произошло? — Она провела ночь в больнице, попала туда одна. Только Реджина с ней была рядом, — журналистка заставила себя не думать о женщине и не пояснять Джонсу о ком говорит, хотя Киллиан и смутился, услышав незнакомое имя. — У девочки трещина в кости, она лежит сейчас дома. Я приехала к ней так быстро, как только смогла, но… Сейчас она дома, старается прийти в себя, хоть и не показывает, насколько её задела вся эта ситуация. Я знаю, чувствую, что Хоуп была напугана. Я её мать! — Тише, Эмма, подожди. Она… Как она? Я могу что-нибудь сделать? — Ей лучше, — блондинка старалась проглотить горечь, пытаясь понять насколько искренно беспокоится сейчас Джонс. — Но я не позволю тебе или кому-либо снова навредить ей. Даже себе. Киллиан покачал головой, дёрнувшись, как от удара. Он швырнул помятую пачку сигарет в мусорку и взъерошил себе волосы. — Свон, я не знал… Твою ж…! Я понятия не имел! Как же это теперь не важно… — Не приближайся к Хоуп, — выдохнула Эмма. — Просто сделай то, что ты умеешь лучше всего, Киллиан, не вмешивайся. Я полнейшая идиотка, раз решила доверить её тебе. Я сама должна нести за дочь ответственность. Не нужно было соглашаться на эту чёртову командировку. — Но мне нужно её увидеть! — воскликнул Джонс. — Прошу! — Для чего? — Киллиан вздрогнул от силы взгляда журналистки. Джонс вздохнул. Он зажмурился, словно пытаясь заставить себя сказать блондинке правду, а не по привычке выдать какую-нибудь нейтральную фразочку. Сейчас ему тоже было не до шуток и небрежности. Киллиан боялся гнева Свон, но врать ей не хотел, ведь на кону стояло его общение с девочкой. От его привычной беззаботности и заигрывающей улыбки ничего не осталось. Джонс стал походить на обычного человека, и таким Эмма его не видела и пару раз. — Я уезжаю, — признался Киллиан. — Нас пригласили на прослушивание в Бостоне. Какой-то лейбл заинтересовался «Весёлым Роджером». Самолёт завтра вечером. Журналистка резко выдохнула. В ней боролись радость и разочарование. Блондинка была счастлива, что Джонс не будет больше путаться под ногами, и она наконец сможет расслабиться и не ожидать никакого подвоха с его стороны, но с другой стороны произошло именно то, что Свон в глубине души не хотела: Киллиан бросал Хоуп после того, как подвёл, в угоду своим интересам. Эта мысль заставила Эмму сильнее сжать кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. — Тогда уезжай, — отмахнулась журналистка. — Но я хочу её увидеть, извиниться! Эмма, если бы я знал, что такое произойдёт… — Никто не знал, Джонс, в этом и суть ответственности. Ты делаешь то, что должен, потому что это правильно, а не потому, что что-то может закончиться плохо. — Я должен извиниться! — воскликнул Киллиан. — Я знаю, что мне далеко до того, чтобы считать себя кем-то большим, чем просто мимолётным прохожим, но наша дочь… Она особенная. Блондинка поджала губы. Да, её девочка особенная. И она должна быть рядом с ней, когда той это нужно. И она будет. В то же время, Джонс казался искренним, и это заставило Свон засомневаться в своей категоричности. Она напомнила себе об обещании: всегда говорить Хоуп правду и не лишать её выбора. Попрощаться с Киллианом или нет — это решение дочери, не Эммы. Журналистка ценила тот уровень отношений, который был между ней и девочкой, и он требует регулярной работы. Даже там, где блондинке приходится переступать через себя. — Я лучше всех знаю, какая Хоуп, — вздохнула Свон, пытаясь успокоиться. — Я передам дочери твои слова. Если она захочет с тобой увидеться, я тебе позвоню. И тебе придётся поднять трубку. Джонс открыл рот, чтобы что-то добавить, но благоразумно промолчал. Он спрятал руки в карманы, чтобы скрыть от Эммы дрожь в руках, но журналистка видела, насколько подкосила Киллиана новость о девочке. Было видно, что Джонс хочет узнать о Хоуп побольше, но понимал, что не имеет права спрашивать. Особенно после своего проступка. Киллиан никогда не был плохим человеком, во всяком случае блондинка его таковым не считала. Он просто был эгоистом, который неспособен был ценить кого-то больше, чем самого себя. Однако бесчувственным Джонса нельзя было назвать. — Хорошо. Да, конечно, — Киллиан опустил взгляд. — Я понимаю. — Ладно, — Свон не считала нужным прощаться с ним. Она обернулась, чтобы продолжить свой путь к машине, как услышала его тихий, но серьёзный вопрос. — Ты винишь меня, Эмма? — журналистка оглянулась на Киллиана. Он стоял, сжав челюсти, но с раскаянием смотрел прямо на блондинку. — Я понимаю. Я знаю, что я не самый надёжный человек, но я правда никогда бы сознательно не навредил девочке. Если бы не я… Чёрт, я подвёл Хоуп. И тебя тоже, как самый последний ублюдок. — Нет, — Свон смерила Джонса взглядом. — Я виню себя, Киллиан, за то, что доверила дочь не тому человеку. Да и в целом… Я должна была быть с ней в тот день. Я должна была отвезти Хоуп домой, включить какой-нибудь мультфильм и заказать ужин, а не мотаться в другом городе за скандальным актёришкой, чтобы… Не важно. Поверь, я подвела дочь не меньше тебя. — Эмма. — Я должна быть хорошей матерью, — журналистка кивнула в подтверждение своих слов. — А ты, Джонс, можешь быть кем угодно, но не её отцом. Давай на этом и остановимся. Если дочь не захочет с тобой увидеться — ты уедешь, исчезнешь, как тогда, — взгляд блондинки стал жёстче. — И никогда больше не появишься в её жизни. Киллиан кивнул. На большее он не мог рассчитывать. — Спасибо. Я не подведу. Свон ещё несколько секунд изучала его поникшее лицо, а затем развернулась и, не сбавляя шага, пошла к машине. День уже был не из лёгких, а ещё этот чёртов школьный бал и концерт, на который девочка хотела явиться даже на костылях. Эмме нужно было собраться, чем быстрее, тем лучше. Хоуп нужна её поддержка, и журналистка будет сильной ради неё, даже, если внутри неё всё сжимается и болит.***
Блондинка с сомнением смотрела на двери школы, куда рекой стекались родители и дети, облачённые в вечерние платья, дорогие наряды и костюмы. Свон сжимала руками руль, не решаясь выйти из машины и присоединиться к ним. Она чувствовала, что произойдёт что-то плохое, стоит ей переступить порог Сторибрука. Интуиция её никогда не подводила. Поэтому прийти в школу добровольно — всё равно что согласиться на собственную казнь, но Эмма не могла иначе: её дочь так старалась ради зимнего концерта, даже гипс на ноге не стал веской причиной отказаться от этой затеи. Девочка не могла подвести сына брюнетки, не могла допустить, чтобы старания классной руководительницы с их репетициями тоже пошли насмарку, хотя журналистка была уверена, что они бы вошли в положение Хоуп. Её дочь хотела быть здесь, хотела участия в жизни Сторибрука, хотела увидеть своих друзей, хотела побыть таким же ребёнком, как и её одноклассники. — Как ты себя чувствуешь? — спросила блондинка, посмотрев на девочку через зеркало заднего вида. — Отлично! — улыбнулась Хоуп, переглянувшись с Руби, которая сидела на переднем пассажирском сидении, и подруга пожала плечами. — Ты уже третий раз это спрашиваешь, мам. Всё правда хорошо. — Ладно, — выдохнула Свон. — А вот что с тобой — большой вопрос, — обеспокоенно протянула фотограф. — Ты выглядишь побледневшей. Эмма подняла на Лукас взгляд. Перед отъездом она поведала Руби о том, что Кэссиди с позором выгнали из редакции, что подруга восприняла с энтузиазмом и радостью, но также рассказала фотографу о своих сомнениях по поводу предложения Хоппера присоседиться к штату на постоянной основе. Лукас насторожилась, ведь журналистка не могла прямо смотреть ей в глаза, когда пыталась объяснить Руби, почему не подписала Договор, к которому, казалось, была готова. Подруга внимательно наблюдала за блондинкой, потому как могла только предположить, что творится у неё на душе. Фотограф всегда переживала за Свон, как за себя, и понимала, что той нужна поддержка сейчас, как никогда. — Со мной всё в порядке, — Эмма постаралась улыбнуться. — Свонни, — Лукас положила ладонь на плечо журналистки. — Всё будет хорошо. Журналистка кивнула, хотя не поверила в заверения Руби. Она обернулась на дочь, встречаясь взглядом с небесно-голубыми глазами. Девочка сидела ровно, одной рукой придерживая костыль на сидении рядом с собой, нетерпеливо барабаня пальцами по его ручке. Хоуп не терпелось выйти из машины и присоединиться к веселью, но она тоже чувствовала настороженный настрой матери и потому давала той необходимое время собраться с мыслями. — Если будет что-то не так, сразу скажи мне, — блондинка взглядом указала на гипс, виднеющийся из-под пышной юбки платья. — Звони мне или Руби, мы здесь чтобы поддержать тебя и помочь, если будет нужно. — Конечно, мамочка, — терпеливо и мягко ответила дочь. — Но, прежде чем ты войдёшь туда, — Свон поёрзала на сидении. — Есть кое-что, что я хотела бы тебе сказать… — Эмма посмотрела на подругу, и та кивнула, догадавшись о ком пойдёт речь. Про Джонса журналистка тоже рассказала фотографу. — Я виделась с Киллианом сегодня. — Оу, — девочка поджала губы, будто ей было неловко говорить о Киллиане. — Да, — блондинка прочистила горло. — Киллиан не знал, что ты попала в больницу. Он хочет с тобой увидеться. Я пообещала спросить у тебя, хочешь ли ты этого. Хоуп опустила взгляд, свободной рукой разглаживая складки на юбке. Она едва заметно хмурилась, что выдавало её задумчивость. Обычно дочь быстро принимала решения, но сейчас что-то её останавливало. Свон знала, что девочка не обижается на Джонса, но Хоуп однозначно была в нём не уверена. Эмма примерно понимала, какого это: разочароваться в человеке, который мог бы быть её родителем, и от этого журналистка расстраивалась ещё сильнее. — Всё в порядке, если ты не хочешь, солнышко, — озвучила мысли блондинки Лукас. — У Киллиана был шанс, который он упустил. Дочь встретилась взглядом с Руби, а потом снова посмотрела на мать. Она сильнее нахмурилась, не понимая своих эмоций. Свон глубоко в душе надеялась, что девочка откажется от идеи выслушать Киллиана, но Хоуп была сильнее и смелее, чем была Эмма в её возрасте. Сердце журналистки сжалось. — Прежде, чем ты ответишь, — блондинка обречённо вздохнула. — Ты должна знать, что Джонс покидает город. Не думаю, что вы потом скоро увидитесь, если вообще увидитесь, понимаешь? — Да, — кивнула дочь с абсолютно серьёзным выражением на лице. — Спасибо, что сказала, мам. Свон быстро переглянулась с подругой, фотограф тоже ждала решения девочки. Эмма понимала, что будь воля Лукас, Киллиан бы и рта раскрыть не успел, и до сих пор сейчас собирал бы выбитые зубы по асфальту. — Зачем он хочет увидеться? — наконец спросила Хоуп. — Сказал, что хочет извиниться, — честно ответила журналистка. — И попрощаться. Но ты не обязана соглашаться, помни, что никто тебя заставлять не будет. — Хорошо, — протянула дочь, ненадолго замолчав. — Пусть приезжает завтра. — Ты уверена? — нахмурилась Руби. — Да, — тише добавила девочка. — Я думаю, что каждый заслуживает возможность извиниться. Даже, если извинения не будут приняты. — Я сказала, что это его последний шанс увидеться с тобой, — почти прошептала блондинка. — Если он подведёт тебя ещё раз, то больше никогда не появится в твоей жизни. Хоуп кивнула. Она внимательно всматривалась в бледное лицо матери, а затем наклонилась вперёд и коснулась своей маленькой ладошкой щеки Свон. Эмма прильнула к прикосновению дочери, судорожно вздохнув. — Мам, я не злюсь ни на него, ни на тебя, — напомнила девочка. — Ты не виновата. Со мной всё будет хорошо. — Я люблю тебя, — сказала журналистка, глядя в глаза Хоуп. — Я знаю, — девочка улыбнулась. — И я тебя. И тётю Руби. У меня есть вы обе. — Всегда, — кивнула блондинка. Подруга Свон тоже кивнула, подтверждая слова журналистки. Фотограф сжала плечо Эммы в знак поддержки, и тепло улыбнулась журналистке и Хоуп, часто заморгав, прогоняя выступившие на глаза слёзы. — Пригласи Киллиана завтра, — повторила дочь. — Посмотрим, что из этого выйдет. — Я позвоню ему, — согласилась блондинка. — После концерта. — Хорошо! — девочка многозначительно кивнула головой в сторону Сторибрука. — Теперь мы можем идти? — Да, конечно, — Свон нервно сглотнула. — Давай, я помогу тебе вылезти из машины. Лукас и Эмма первыми вылезли из жучка. Руби открыла Хоп дверцу машины, а журналистка позволила дочери обхватить себя за шею, мягко приподнимая её с сидения и помогая девочке твёрдо встать на землю. Блондинка накинула на плечи Хоуп голубую куртку, чтобы не дать дочери замёрзнуть по пути к школе в платье. Девочка встала на костыли и кивнула матери, словно бы говоря той, что всё в порядке, и посмотрела в сторону входа в школу, высматривая там знакомые лица. — Пошли, — подруга первая двинулась вперёд, неся на плече детский рюкзак Хоуп. — Принцессе не пристало опаздывать на собственный бал. Дочь улыбнулась. Она посмотрела на Свон и, получив согласный кивок, медленно последовала за фотографом. Эмма неторопливо шла рядом с девочкой, готовая в любой момент подхватить девочку, если та споткнётся. Для новичка Хоуп прекрасно справлялась с костылями: она крепко держалась за деревянные ручки и уверенно передвигалась вперёд. Журналистка гордилась упорством своей дочери, казалось, будто девочка вообще никогда не унывала. На крыльце у входа по традиции стояла Белль, отмечая пришедших учащихся и их сопровождающих взрослых. На ней был белый брючный приталенный костюм из «мокрой» ткани, её волосы были распущены, и сама она выглядела под стать зимнему празднику: светлый макияж, французский маникюр, никаких кричащих цветов. Белль широко улыбнулась троице, задержав взгляд на Лукас. Её улыбка стала чуть кокетливей, когда Руби встретилась с ней взглядом. Блондинка насмешливо вскинула брови, заметив перемену в поведении учительницы. Серьёзно? До сих пор? — Добрый вечер! — Свон едва удержалась, чтобы не закатить глаза от сладкого тона Белль. Эмма слышала, что у Голда не всё хорошо с женой в последнее время из-за вышедшей статьи, но то, как Белль теперь смотрит на подругу журналистки — открыто и заинтересовано — лишь доказывало подозрения блондинки, что та была с Рупертом только ради денег. Но надо отдать фотографу должное, Лукас отделалась лишь дружелюбным кивком на многозначительный взгляд учительницы. — Руби, рада вас видеть в качестве сопровождающего. — Привет, — отозвалась подруга, покосившись на Свон. Фотограф тоже слышала кокетливость в голосе Белль, но не была более в этом заинтересована. — Как я могла бросить этих двоих в такой важный день? — И правда, — Белль улыбнулась дочери Эммы. — Как ты, Хоуп? — Неплохо, — кивнула девочка. — Правда, танцевать сегодня буду поменьше обычного. Журналистка улыбнулась на шутку Хоуп. Она положила ладонь на плечо дочери, глядя в синие глаза Белль. Блондинка начала понимать пренебрежительное отношение Миллс к Белль. Ей по-своему стало жаль Руперта. Она почувствовала укол вины за тот бардак, что происходил в его жизни по вине её статьи. — Во сколько начало, миссис Голд? Белль поджала губы, когда Свон напомнила ей о статусе «жены директора». Она кинула ещё один быстрый взгляд на Лукас, словно чего-то ожидая от неё, но, так и не получив желаемого знака внимания или ответной заинтересованности, посмотрела на аккуратные часы на запястье. — Через полчаса учителя начнут собирать детей, поэтому сейчас вы можете двигаться в сторону актового зала, — Белль вздохнула. — Верхнюю одежду можете оставить в гардеробе. — Спасибо, — Эмма кивнула, рукой направляя девочку ко входу в школьный коридор. Журналистка и Хоуп прошли мимо шатенки, которая продолжала изучать Руби взглядом. Было очевидно, что Белль с самого начала заинтересовалась подругой блондинки, но до последних событий старалась открыто не показывать своего любопытства, но теперь фотографу это было не нужно. Лукас теперь абсолютно спокойно смотрела на Белль, как на любого малознакомого человека, без привычной заигрывающей улыбки и блеска в глазах. Когда сердце Руби было занято, она никогда не смотрела на других. Подруга Свон перестала даже шутливо оценивать симпатичных парней или девушек после знакомства с Новой. Эмма ею очень гордилась. Фотограф прошла мимо Белль, и та проводила её разочарованным взглядом. Шатенка вынужденно переключилась на следующих родителей, но Лукас было всё равно, она даже не оценила изменения в поведении Белль, хотя ранее бы обрадовалась её вниманию. Вместо этого Руби всматривалась в коридор, выискивая глазами Астрид, и это вызвало у журналистки понимающую улыбку. Блондинка была рада, что её подруга нашла человека, который положительно влиял на неё, делал фотографа счастливой, мягкой, влюблённой. Лукас забрала их куртки и передала гардеробщице, получая в обмен номерки. Она расправила свои тёмные локоны, достала из сумочки зеркальце, чтобы проверить макияж на лице, и поправила красную помаду в уголке губ мизинцем, блеснув красным лаком для ногтей. Свон заметила приятное воздушное волнение на лице Руби и постаралась скрыть улыбку. — Как я выгляжу? — спросила подруга, убирая обратно зеркальце и серьёзно глядя на Эмму и её дочь. Ей действительно важно было узнать их мнение. — Мисс Нове понравится, Руби, — захихикала девочка. Фотограф выгнула бровь, растерянно моргнув. — Я настолько очевидна? — Нет, что ты, — протянула журналистка. — Разве что совсем чуть-чуть, — пожала плечами Хоуп. Щёки Лукас залились румянцем. Она неловко закусила губу и снова подняла взгляд на коридор. Она замерла, затаив дыхание, и блондинка сразу поняла, что Руби нашла кого искала. Глаза подруги были широко распахнуты, взгляд стал мягче и мечтательнее, а губы слегка приоткрыты в глуповатой улыбке. Свон посмотрела на дочь, услышав её смешок, и проследила за взглядом фотографа. Классная руководительница разговаривала с Нолан, дружелюбно улыбаясь. И даже Эмма готова была признать, что учительница выглядела лучше, чем она могла ожидать: не было привычно целомудренного наряда, состоявшего из тёплых колготок, юбки и нейтральной рубашки. На Нове было длинное серебристое платье на греческий манер, которое оголяло лишь длинную шею и тонкие руки. Оно скрывало фигуру Астрид, но придавало чуть больше утончённости и нежности её образу. Волосы классной руководительницы были собраны в аккуратный пучок, в каштановые пряди были вплетены тонкие цепочки, добавляя свое особое сияние, естественный макияж подчёркивал выразительность тёплых глаз, нежно-розовый блеск на губах… Эта скромность и невинность, о которой постоянно твердит Лукас? Этим, помимо всего прочего, учительница завоевала сердце Руби? Нова кивнула на слова Кэтрин, задумчиво отводя взгляд в сторону, встречаясь глазами с журналисткой, затем с её подругой и девочкой. Астрид вежливо кивнула блондинке, помахала рукой Хоуп, получив весёлую улыбку дочери Свон в ответ, а затем снова посмотрела на фотографа. Классная руководительница окинула Лукас изучающим взглядом, а затем подарила Руби смущённую улыбку с оттенком лукавости, который раньше Эмма за ней не замечала. Глаза учительницы сияли сильными эмоциями, но именно улыбка, едва заметная, но ласковая и нежная, особенная улыбка, была предназначена только подруге журналистки. Блондинка видела, что чувства фотографа нашли отклик в сердце Новы, и была безумно рада за Лукас. Руби заслуживала счастливых отношений с хорошим человеком. Свон перевела взгляд на Нолан, почувствовав странное облегчение и привычное смущение перед Кэтрин. Эмма была рада, что у неё получилось встретиться и объясниться со светловолосой, поскольку журналистка чувствовала, что должна была так поступить. Это было правильно, не только по отношению к Нолан, но и по отношению к Миллс. Нолан, на удивление блондинки (потому что та ожидала очередной пощёчины, только увесистее той, что она получила от Реджины), не прогнала Свон сразу, а дала возможность объясниться, и без комментариев и скандалов выслушала её. Правда, сделала она это почти вообще без эмоций: профессиональный навык человека, вынужденного держать лицо перед камерами каждый день. Эмма так и не поняла, приняла ли Кэтрин её извинения, и вообще, можно ли её прощать, но журналистке однозначно стало чуть проще воспринимать саму себя. Теперь блондинка могла не притворяться перед светловолосой, не чувствовать себя двуличной в общении с ней, если вообще когда-либо снова дойдёт до общения. Миры журналистики и телевидения были слишком тесно переплетены, и на самом деле это был лишь вопрос времени, когда Нолан узнает про Свон. Эмма просто не ожидала как именно это всё произойдёт. На Кэтрин было дорогое узкое платье чёрного цвета: в меру строгое, но достаточно официальное. Светлые волосы были собраны в высокий хвост, в ушах большие кольца-серьги, на шее золотой кулон, и тёмная дамская сумочка на плече. Рядом с Нолан журналистка заметила Дэвида в классическом смокинге, ошивающегося рядом с близнецами на расстоянии от бывшей жены. Астрид извинилась перед Кэтрин и тут же двинулась к семье блондинки. Чем ближе подходила классная руководительница, тем шире становилась её улыбка. Свон снова обратила на учительницу своё внимание, с трудом оторвав взгляд от светловолосой. — Хоуп! Я безумно рада тебя видеть! — Нова остановилась перед девочкой, внимательно её разглядывая. — Я не была уверена, что ты придёшь. — Наш с Генри номер не убрали из программы? — обеспокоилась Хоуп. — Нет, конечно, нет, — Астрид усмехнулась. — Но я думала тебе полагается покой с твоей-то ногой. — Он подразумевался, — согласилась Эмма. — Но в случае с моей дочерью он просто невозможен. — Я бы возмутилась, но мама права, — кивнула девочка. — Я не могла пропустить сегодняшний день. — Я рада, что ты пришла, — искренне ответила классная руководительница. — Без твоей улыбки на уроках как-то мрачновато. Хоуп тут же признательно улыбнулась на слова учительницы, благодарно кивнув. Журналистка уважала Нову за то, как по-человечески она относилась к своим подопечным. — Ты просто красавица, — подмигнула Астрид дочери блондинки. — А вы похожи на фею, — восхищённо произнесла девочка. — Всё дело в блёстках, — заговорщицки произнесла классная руководительница. — Но спасибо, мне очень приятно, — учительница посмотрела на Свон. — Я помогу Хоуп подняться на сцену и спуститься, мисс Свон. Присмотрю за ней за кулисами, но в случае непредвиденных обстоятельств, предлагаю держаться на связи. — Конечно, — Эмма по достоинству оценила предложение Новы. — Большое вам спасибо. И отдельно хотела бы искренне поблагодарить вас за то, что вы занимаетесь с дочерью онлайн во внеурочное время. — Не хочу, чтобы девочка отставала от программы, — пожала плечами Астрид, будто слова благодарности были ей вовсе не нужны. — Это моя работа — помогать своим ученикам. — Я узнавала, в Сторибруке не практикуют дистанционное обучение, — улыбнулась журналистка. — А значит, вы делаете это в ущерб своему личному времени… — Мисс Свон, — классная руководительница мягко остановила блондинку, покачав головой. — Мне только в радость обучать Хоуп. Ваша дочь способная девочка, и учебный процесс с ней идёт легко. Мне достаточно просто видеть старания Хоуп в качестве благодарности. Большего мне не нужно. Свон невольно улыбнулась и кивнула, внезапно осознав один важный факт: в учительнице был свой стержень и настойчивость, который невозможно заметить с первого взгляда. Нова могла быть мягкой, ранимой и нежной, как росток тепличного растения, такой же хрупкой, но то, как говорила Астрид о своём любимом деле, как спокойно она отстаивала свою позицию — вселяло трепет и дарило ощущение твёрдой уверенности. Эмма перевела взгляд на свою подругу и прикусила щёки с внутренней стороны, чтобы не рассмеяться. Фотограф жадно рассматривала классную руководительницу перед собой, кончики её пальцев слегка подрагивали, словно Лукас пыталась себя сдержать от порыва прикоснуться к учительнице и притянуть её к себе. — Привет, — голос Руби немного охрип. — Чудесное платье. Взгляд Новы тут же устремился к подруге журналистки, и Астрид снова смутилась как по щелчку пальцев. Классная руководительница будто бы плавилась под горящим взглядом фотографа. Казалось, будто Лукас даже не моргает, когда смотрит на учительницу. — Спасибо, — Нова закусила нижнюю губу. — Ты тоже невероятно выглядишь. В смысле, я… Прости, что-то я не очень разъясняюсь… Да, у тебя тоже чудесный наряд. Блондинка удивлённо выгнула бровь, когда Астрид обратилась к Руби на «ты». Вероятно, Свон придётся попытать подругу на тему развития их с классной руководительницей отношений, потому что прогресс между ними явно чувствовался. А это напряжение… Эмме казалось, что стоит протянуть руку, и она сможет потрогать заряженный воздух между этими двумя. Фотограф словно и не замечала на себе пристальных любопытных взглядов журналистки и Хоуп, сконцентрировавшись только на учительнице. Лукас ухмыльнулась, залюбовавшись ею. — Как добралась вчера до дома? — Нормально, — Нова опустила взгляд. — Спасибо, что составила мне компанию, Руби. Не думала, что ты интересуешься волонтёрством. Блондинка растерянно моргнула. Минуточку! Чтобы её подруга интересовалась чем-то подобным? Впервые слышит об этом. — Кормить котиков и собачек — это же здорово, — фотограф прикусила нижнюю губу, не в силах сдержать хитрую улыбку. — Вы были в приюте для животных? — удивилась дочь Свон. — Да, — Астрид с трудом перевела взгляд с Лукас на девочку. — Почти каждое воскресенье провожу там. Но в прошлое нам не хватало человек, и я пригласила Руби помочь. — Так вот где ты была вчера, — хохотнула Эмма, на что подруга лишь повела плечом, избегая взгляда журналистки. Блондинка посмотрела на классную руководительницу, которая искренне не понимала веселья Свон. — Простите. Немного удивлена, что Руби проявляет такой интерес к волонтёрству. — Теперь проявляю! — фотограф пихнула Эмму локтем в бок, стараясь это сделать максимально незаметно для учительницы. — Вот как, — протянула девочка, задумчиво склонив голову. — А можно будет помочь вам в следующий раз? Как только моя нога заживёт? Я очень люблю животных, мисс Нова! — Конечно! — Астрид широко улыбнулась. — Я буду только рада помощи. — Круто! — хлопнула в ладоши Хоуп. — Теперь, Свонни, — ухмыльнулась Лукас. — Тебе придётся к нам присоединиться. Журналистка промолчала. Как только заживёт нога? Весёлое настроение как рукой сняло. Блондинка не знала, что её ждёт завтра, учитывая её шаткое положение в жизни, она не могла загадывать на месяц вперёд. Свон невольно посмотрела в сторону Нолан, заметив, что та что-то говорит своему бывшему мужу, параллельно ровняя близнецам узлы галстуков. Её лицо снова почти ничего не выражало, но нервозность и податливость Дэвида подсказала Эмме, что Кэтрин не в настроении. Со светловолосой когда-то всё и началось. С близкой подруги женщины, которая не покидала мысли буйной головы журналистки. Интересно, если бы блондинка никогда не писала статью о Нолан, как бы изменилась её жизнь? Смотрела бы сейчас брюнетка на Свон или продолжала бы ненавидеть сам факт её профессии? Кэтрин, почувствовав на себе взгляд, вскинула голову и обвела глазами коридор, пока не заметила Эмму. Журналистка застыла, когда светловолосая выразительно вскинула брови и посмотрела ей прямо в глаза, словно спрашивая, почему блондинка смотрит на неё. Но Свон и сама не понимала, она просто не могла пошевелиться, не могла отвести глаза. Взгляд Кэтрин был спокойным и изучающим, отнюдь не враждебным, каким стоило бы его ожидать. Несмотря на это, Эмма почувствовала, как каждая клеточка её тела окаменела. Она не могла пошевелиться или вздохнуть, пока светловолосая так пристально смотрит на неё своими синими глазами. Журналистка ждала от Нолан вердикта. Блондинка тяжело сглотнула, стараясь сконцентрироваться на дыхании: глубокий вдох, пауза, выдох. Она не понимала, почему, но она ждала от Нолан какого-то сигнала, что-то, что дало бы ей надежду. Надежду на то, что Миллс тоже сможет простить Свон, хотя бы выслушать, раз уж это смогла сделать Кэтрин. Кэтрин перевела взгляд на классную руководительницу, затем на Руби, потом на дочь Эммы… Когда Нолан заметила гипс, виднеющийся из-под юбки девочки, светлые брови удивлённо взметнулись вверх. Реджина не рассказала ей? Журналистка знала, что эти женщины близкие подруги настолько, что у них нет секретов друг от друга, но почему же Кэтрин так удивлена сейчас? Светловолосая выпрямилась, расправила плечи, и снова перевела внимание на блондинку. Она ещё какое-то время задумчиво всматривалась в её лицо, а затем… кивнула. Просто кивнула, словно в знак запоздалого приветствия, показывая своё… расположение? Прощение? Как Свон это воспринимать? — Мисс Свон, — раздался вкрадчивый голос, от которого Эмму буквально передёрнуло. — Вы пришли всё-таки. Журналистка посмотрела в бок, натыкаясь на ледяную улыбку директора, которая должна была быть нейтральной и светской. Голд стоял в малиновой рубашке и чёрных брюках, устало опираясь на трость. Было видно, что Руперт приложил достаточно усилий, чтобы прекрасно выглядеть сегодня, но его уставшие глаза, под которыми залегли объёмные мешки от бессонных ночей, и потухший взгляд говорили блондинке о тех переживаниях, через которые Руперту пришлось пройти по её вине. На секунду Свон увидела в нём отражением себя самой. Как забавно, что они оба — жертвы обстоятельств. — Директор Голд, — Эмма удивилась насколько спокойным звучал её голос. — Добрый вечер. Журналистка не сразу заметила, что подруга и учительница больше не болтали друг с другом, а Хоуп перестала хихикать. Несколько пар глаз озадаченно смотрели то на Руперта, то на блондинку, но у каждого были свои причины для беспокойства. — Добрый вечер, — невесело хмыкнул директор. Он посмотрел на «зрителей», смерив нейтральным взглядом Нову и фотографа, а затем посмотрел на дочь Свон. В его глазах мелькнуло сочувствие, когда Голд отметил костыли и гипс, но Руперт умело спрятал свои эмоции. — Мисс Свон, могу я попросить уделить мне несколько минут вашего времени? Они посмотрели друг на друга, и Эмма почувствовала себя виноватой. Она не должна чувствовать вину за свою работу, но почему-то стала её стыдиться. Она смотрела на директора, который старался держать осанку и выглядеть высокомерно, как всегда, но видела лишь пустой сосуд, поглощённый собственной тьмой. Журналистка понимала, что задолжала Голду хотя бы разговор. И, в глубине души, она знала, что Руперт найдёт её сегодня. Знала, но не была к этому готова. Блондинка посмотрела на Лукас, и та кивнула, опустив ладонь на плечо девочки. Руби и Астрид присмотрят за Хоуп, всё будет хорошо, должно быть. Свон улыбнулась дочери, увидев её встревоженный взгляд. — Я отойду ненадолго поговорить с мистером Голдом, солнышко, — Эмма старалась, чтобы её голос не дрожал от сдерживаемых эмоций. — Я найду тебя сразу, как освобожусь. — Всё хорошо, мам? — девочка всегда чувствовала мать на подсознательном уровне. Журналистка улыбнулась, промолчав. Она не могла соврать Хоуп даже в этом. — Мы будем у актового зала, — классная руководительница тоже почувствовала, что дочери блондинки не стоит быть свидетельницей беседы Руперта и Свон. Учительница взяла под руку подругу Эммы, когда заметила, что та хотела начать спорить. Но, стоило Нове бросить на фотографа короткий взгляд, и та послушно закрыла рот. — Спасибо, — признательно кивнула журналистка. Она ещё раз виновато посмотрела на девочку, а затем последовала за директором. Голд прихрамывал на одну ногу, но всё равно шёл, высоко вскинув подбородок. Он не обращал внимание на шепчущихся за его спиной родителей, но точно слышал их слова. Блондинка понимала, что для Руперта прийти в собственную школу было так же морально тяжело, как и Свон. Директор остановился возле пустой аудитории и жестом пригласил Эмму войти, пропуская её вперёд. Журналистка не стала ничего спрашивать или сопротивляться. Она медленно вошла и остановилась, когда услышала, как за ней закрылась дверь. Блондинка осталась наедине с Голдом во мраке кабинета. — Мисс Свон, учитывая обстоятельства, я буду краток, — Эмма обернулась на Руперта, тот больше не улыбался. Его взгляд был мрачным и безжизненным. — Не знаю, хорошо ли это, но пока никто не в курсе того, что именно вы написали статью обо мне. Возможно, так и стоит оставить. Трудно представить, как изменится жизнь Хоуп, как только одноклассники, дети ваших потенциальных «жертв», узнают о вашем роде деятельности. Ваша дочь станет изгоем, а такого никому не пожелаешь. Журналистка сглотнула комок в горле. Она понимала вес и важность слов директора. — Уверяю вас, учителя и родители учащихся Сторибрука ненавидят жёлтую прессу, — Голд отошёл от двери, обходя блондинку по небольшой дуге, и остановился перед учительским столом. Его глаза блестели в полутьме. — Журналистов здесь бояться больше, чем полицейских, я могу вас в этом заверить. Так было и будет всегда. Высшее общество обладает властью и статусом, к нему стремятся, хотят быть его частью, но это общество слишком хрупкое, раз какие-то чернила на бумаге могут погубить и раздавить его. От угроз местный контингент не умеет абстрагироваться, лишь уничтожать. Поэтому вам с самого начала не было места здесь, я же вас предупреждал. — Мистер Голд, — Свон покачала головой. — Мне очень жаль, что статья вышла в свет. Но, клянусь, я не имею к её публикации никакого отношения… Смех Руперта прервал объяснения Эммы. Хриплый на грани рычания звук разрывал горло директора изнутри. Голд покачал головой. — Ох, мисс Свон, вы имеете самое прямое отношение к её публикации, — Руперт присел за учительский стол, прислонив трость к стене. — Она же вышла из-под вашего пера, как-никак. — Да, но… — И это вы виноваты в том, что произошла «утечка». Вам стоило бы получше следить за тем, чем вы шантажируете людей, — директор поджал губы. — Вы допустили, чтобы статья попала в руки не тому человеку. Как именно это произошло для меня не имеет никакого значения. Журналистка понимала, что Голд прав. Она и сама несколько раз думала о произошедшем. Блондинка просто в какой-то момент расслабилась, стала больше доверять людям, перестала думать о работе так, как следовала бы, погрузившись в общение с брюнеткой. — Вы правы, — Свон осталась стоять на месте, не шелохнувшись. — Но мне правда жаль, что это произошло. — К несчастью, мне нет дела до вашей жалости, — Руперт стал лениво просматривать забытые записи на столе. — Думаю, вы понимаете, что ваша статья испортила мне не только карьеру, но и брак. Моя собственная жена не даёт мне возможности общаться с сыном. Эмма тяжело сглотнула. Её извинения звучали жалко даже для неё самой. — Думаю, что вы понимаете, мисс Свон, — директор звучал отстранённо и безэмоционально. — Нашей сделке конец. Вам больше нечего мне предложить, соответственно, мне больше незачем оказывать вам свои услуги. Журналистка прикрыла глаза, всеми силами желая, чтобы это всё оказалось дурным сном. Пожалуйста! Она не хочет больше находиться в этом кошмаре, её психика больше не может этого выносить. — Вам следует подыскать для дочери новое образовательное учреждение. Нет… — Но, учитывая состояние девочки, я пойду на встречу, из-за родительской солидарности, — Голд посмотрел на блондинку. — Дети не должны платить за ошибки родителей. Поэтому Хоуп будет числиться в школе до конца её восстановления. Однако, к концу февраля ваша дочь будет исключена из Сторибрука. Нет! — Мистер Голд, прошу вас… — Я считаю, что вы не имеете права о чём-либо просить меня, — Руперт выглядел уставшим, истощённым, будто некогда ярость смела всё светлое, что было у него в сердце, оставив директора в разбитом состоянии. — Советую уже сейчас озаботиться этим вопросом, мисс Свон. Сердце Эммы билось так быстро, что она боялась, что оно сломает одно или два ребра, чтобы вырваться на свободу. Журналистка выглядела так, будто хотела сказать что-то в ответ, как-то защитить дочь, но передумала. Блондинка выровняла спину, сжав руки в кулаки, но глаза Свон предали её: полные и мокрые от непролитых слёз. Эмма осознала, что допустила слишком много ошибок: облажалась на работе и более не получала от неё удовольствия, облажалась с вопросом образования девочки (Хоуп сильно полюбила Сторибрук, нашла друзей среди людей, которые бы никогда даже не посмотрели в её сторону, стала любимицей учителей, прониклась школьной жизнью), ведь Сторибрук — это не просто образовательное учреждение, это мир внутри мира, в который журналистке только чудом удалось устроить дочери «экскурсию». Теперь девочке придётся от всего этого отказаться, и всё из-за блондинки, ужасной матери. А Миллс… Свон зарылась обеими руками в свои волосы, совершенно не думая о том, что рушит собственную причёску, над которой кропотливо трудилась её подруга. Она вздохнула, когда ногти начали впиваться в нежную плоть её ладоней, в абсолютно глупой потребности заглушить моральную боль физической. Эмме хотелось кричать. Эта потребность последовательно поднималась вверх по её груди, используя рёбра, как ступеньки лестницы, пока не застряла в горле, царапая и разрывая его когтями. Журналистка прижала одну руку к дрожащим губам, приглушив первый всхлип, и этот звук напомнил скулёж избитой собаки, хотя блондинка примерно так себя и ощущала. Директор молчал, пустыми глазами глядя на Свон. Он не чувствовал к ней жалости, не был способен на пощаду, да и в целом, казалось, что ему больше ничего и не было нужно вообще. Сказанные слова и месть не принесли Голду никакого удовольствия, не пришло никакого морального удовлетворения. Да он его и не ждал. Руперт сделал то, что сделал только потому, что мог так поступить. Хоть что-то директор всё ещё мог контролировать. — Вы можете идти, — произнёс Голд, не сводя с Эммы холодного взгляда. — Постарайтесь насладиться праздником. Дети, всё-таки, очень старались. Журналистка попятилась к двери, тяжело дыша. Она быстро вытерла ладонями одинокие слезинки, вырвавшиеся из плена её глаз. Блондинка чувствовала ненависть к себе за всех: за Реджину, за свою девочку, за Кэтрин… Все они в итоге пострадали по вине Свон. И это нужно было остановить. Постоянно вращающийся круг отчаяния, в который Эмма загнала саму себя, был полон до краёв. Журналистка чувствовала себя бессильной, вышедшей из-под контроля, а бежать блондинке было некуда. Свон рывком открыла дверь, влетая в коридор, и её лёгкие предприняли попытку вдохнуть кислород, чтобы заставить мозг работать. Эмма уже думала, что хуже быть не может, но как же глупо было так думать. Журналистка налетела на мужчину, который рефлекторно обхватил её за плечи и удержал, чтобы блондинка не упала. Ноги Свон были ватными, а тело казалось тряпичным. Эмма медленно подняла глаза, встречаясь с любопытными голубыми глазами шатена. Хамберт. Он станет её палачом сегодня? Во взгляде Грэма промелькнуло удивление, которое тут же сменилось самодовольством и злорадством. Мужчина упивался разбитым и сломленным состоянием Эммы, словно праздновал выигрыш в лотерее. Шатен отстранил от себя журналистку и отдёрнул от неё руки, словно блондинка была прокажённой. А у Свон не было сил сопротивляться. На Хамберте была дорогая тёмно-фиолетовая рубашка, почти чёрная, дорогой бархат которой обтягивал спортивную фигуру Грэма, подчёркивая ширину его плеч, и светлые брюки. Его вьющиеся волосы были аккуратно уложены, а на лице играла очаровательная хорошо поставленная улыбка. — Эмма! — мужчина ухмыльнулся. — Давно не виделись! Не ожидал вас увидеть. Признаться честно, я даже не успел соскучиться. Голос шатена звучал отдалённо, словно журналистка слышала его слова, находясь под водой. Пульс блондинки бился на шее так сильно, что она чувствовала его через собственную кожу. Она старалась прислушиваться к ударам своего сердца, считая пустые секунды. Свон подумала, что даже, если бы Хамберт переехал её сейчас на машине, она бы не заметила этого. — Вы перестали наведываться в гости к Генри, — Грэм изобразил озадаченность, говоря так, чтобы только Эмма могла его слышать. — Между вами и моей женой произошёл разлад? Неудивительно. Я всегда считал её сложной женщиной, но, оказалось, что у неё достойный конкурент в вашем лице. Или же она просто одумалась и поняла, что ваше общество только вредит ей? Журналистка отпрянула назад, когда она попыталась собраться и восстановить дыхание. Этот мужчина был прав. Она вредит всем вокруг. Она уже навредила брюнетке. Блондинка сломалась… Её лёгкие сердито работали в своей ребристой клетке, пока Свон жадно хватала ртом воздух. Она чувствовала, как к ней подкрадывается приступ паники. Всё вокруг причиняло боль. Всего было слишком много, чтобы переварить, признать и принять. — Ай-ай-ай, — цокнул языком шатен, рассматривая отстранённое лицо Эммы. — Вы снова налегли на алкоголь? Выглядите просто ужасно. — Хватит, — выдавила журналистка. — Что? — усмехнулся Хамберт. — Не нравится? А ведь я поступаю с тобой так же, как делала ты, Эмма. Теперь ты знаешь, какого это, когда люди лезут в твои дела. Блондинка подняла взгляд на Грэма, сжав челюсти. Она не могла ему ничего сказать. — Не мотайся под ногами, держись подальше от моей жены и нашего мальчика, — предупредил мужчина. — Наш с Миллс брак — не твоё дело, наша семья — тоже не твоё дело. Всё, что касается Генри и Реджины — НЕ ТВОЁ ДЕЛО. Усекла? Я успел кое-что разузнать о тебе. Впервые вижу настолько закрытого человека в наше время. Но я знаю, в каких условиях ты живёшь, какую зарплату ты получаешь, сколько ты тратишь в месяц на одежду и питание, — шатен промолчал, когда мимо прошла пара родителей. — Ты дешёвка, просто мусор, Свон. И всегда им была. Ты не достойна ошиваться рядом с нашей семьёй. С моей жены хватило благотворительной акции. Эмма промолчала, проглотив комок иголок в горле. Слова шатена проникли до костей журналистки, оставляя порезы повсюду. Это «не достойна» застряло в затылке блондинки, заревело в её ушах. Она невольно сделала шаг назад, но поняла, что застряла в ловушке: за её спиной Руперт, который буквально заявил о своих намерениях избавиться от Свон и Хоуп, перед ней Хамберт, который желает того же. Ей здесь не место. — Эй! — Эмма ощутила знакомый аромат цветочного парфюма прежде, чем почувствовала заботливое прикосновение Лукас к своему запястью. — Мистер Хамберт, попрошу сделать шаг назад, если не хотите, чтобы люди подумали, что вы стремитесь разделить судьбу Дэвида Нолана. Руби встала между журналисткой и Грэмом, загородив её собой. Подруга выглядела ошеломительно и пугающе в ярко-красном узком платье в тон помаде, и тёмными вьющимися волосами, которые волной спадали на плечи и спину. Фотограф была похожа на дьяволицу с этой опасной усмешкой-оскалом и прямым хищным взглядом. Лукас смотрела на мужчину, как волк на оленя, готовая напасть в любой момент. Шатен вскинул брови, его глаза заблестели первобытным любопытством, когда он окинул взглядом Руби, задержав внимание на длинных и стройных ногах. Хамберт ухмыльнулся. — Я вас помню с соревнований, — Грэма спрятал руки в карманы. — Мисс Лукас, если не ошибаюсь. — Память у вас хорошая, — подруга продолжала холодно смотреть на мужчину. — Как и у меня. Думаю, вы не хотите устраивать сцен, уж точно не сегодня и не перед лицами ваших знакомых. Просто идите куда шли. — Мы с мисс Свон просто разговаривали, — шатен ослепительно улыбнулся. — Неужели? — фотограф покосилась на блондинку. — А мне это напомнило травлю. Просто так, на всякий случай. Как вы думаете, заинтересуются ли органы власти человеком, которого в моральном насилии могут обвинить сразу две женщины? Одна из которых его жена? Улыбка на лице Хамберта окаменела. Он прищурился, от его голубых глаз веяло холодом. — Вы меня в чём-то обвиняете? Или угрожаете? — Что вы? — Лукас скопировала небрежно будничный тон Грэма. — Мы же с вами просто разговаривали. Мужчина фыркнул, деланно рассмеявшись. Вся его поза и скованность в мышцах выдавали напряжение. Шатен кивнул, ещё раз окинув Руби взглядом, а затем посмотрел на Свон. При виде подавленности последней его настроение снова улучшилось. — Пришло время откланяться, — Хамберт подмигнул Эмме и её подруге. — Простите, нужно найти супругу и сына. Хорошего вечера, мисс Лукас. Был рад поболтать, мисс Свон. Возможно, ещё увидимся. Грэм не стал ждать ответа. Мужчина кивнул на прощание, расправил плечи и прошествовал дальше, здороваясь с родителями и учителями, источая свою лживое очарование. Фотограф тут же обернулась к журналистке, которая сейчас часто дышала, пытаясь подавить приступ паники. Глаза блондинки были устремлены в пол, а в голове пылал пожар мыслей: нужно бежать, ей здесь не место, она подвела всех… — Свонни, — Лукас встряхнула Свон. — Эмма! — Я… Я не… — журналистка положила дрожащую ладонь на горло. Она хватала ртом воздух, но не могла наполнить им лёгкие. — Чёрт! — выругалась Руби. Она оглянулась, чтобы удостовериться, что на них никто не смотрит, и, схватив блондинку за плечи, запихнула её в ближайшую уборную, которая, к счастью обеих, пустовала. Свон на дрожащих ногах подошла к раковине и оперлась о неё руками. Она зажмурилась, не желая смотреть на себя в зеркало. Она виновата. Подруга тут же оказалась рядом, заботливо приобнимая Эмму за плечи, её ласковый шёпот коснулся ушей журналистки, но не достиг сознания. Блондинка не могла разобрать ни слова. Ей просто становилось чуть лучше, чувствуя поддержку фотографа. Лукас, осознав потерянное состояние Свон, включила холодную воду, смочила в ней ладони и развернула к себе Эмму. Руби обхватила влажными и прохладными руками лицо журналистки, заставляя ту посмотреть на себя. Блондинка вглядывалась в заботливые глаза подруги, вцепившись руками в плечи фотографа, пытаясь сконцентрировать взгляд на ней. Свон понимала, что ей очень повезло, что рядом есть такой человек. Она встречала многих людей, но все они часто не понимали Эмму, но не Лукас. Руби не нужны были слова, чтобы понять журналистку, достаточно было простого зрительного контакта. — Тише-тише, — шептала подруга. — Дыши вместе со мной, Свонни. Вдох-выдох. Фотограф сама стала имитировать необходимый ритм дыхания, и блондинка, опустив взгляд на губы Лукас, стала повторять за ней. Когда Свон делала вдох, её лёгкие горели, а когда делала выдох, горло сжималось в тиски. Но Эмма заставляла себя продолжать. С каждым вдохом, журналистке становилось чуточку лучше. Ей хотелось на это надеяться. — Вот так, умница, — шептала Руби, не обращая внимания на то, как сильно пальцы блондинки впиваются в её плечи. — Всё хорошо. — Мне больно. — Я знаю, не останавливайся, — подруга убрала с лица Свон спутанные пряди. — Всё хорошо. — Я совершила столько глупых ошибок! Если бы только была возможность вернуться назад и всё исправить… — шептала Эмма, чувствуя, как горячие слёзы обжигают щёки. — Я бы всё сделала иначе. — Ты человек, люди учатся на своих ошибках, — мягко произнесла фотограф. — К тому же, Бабуля как-то сказала мне, что люди в целом состоят из промахов, и я думаю, что она права. Если бы у тебя была возможность вернуться назад и исправить свои ошибки, ты бы стёрла ту, кем стала сейчас. Журналистка всхлипнула, позволив себе заплакать, и Лукас тут же притянула её к себе, заключая в объятия. Блондинка уткнулась носом в шею Руби, пока подруга, обвив тёплыми руками Свон, принялась укачивать её, как ребёнка. Фотограф мягко гладила Эмму по голове, поцеловала её в лоб, и снова сжала в объятиях. — Ты хороший человек. — Я всё испортила, — шептала журналистка в волосы Лукас. — Я подвела всех. — Нет ничего, что нельзя было бы исправить, — в голосе Руби чувствовалась уверенность. — Постарайся успокоиться. Ты продолжишь двигаться дальше, как делала всегда, потому что лучше всех знаешь, что значит «не сдаваться». Нельзя позволить, чтобы дочь видела тебя такой сейчас. Ты для неё пример и главная поддержка. Скоро начнётся концерт, ты должна быть в форме. — Но я не могу. — Можешь, — подруга сильнее сжала блондинку. — Ты всё можешь ради нашей девочки. Глаза Свон распахнулись. Хоуп. При мысли о дочери в жилах Эммы закипела кровь. Она постаралась думать о светлых любящих глазах девочки, об её широкой улыбке и чудных ямочках на щеках… Журналистка живёт ради Хоуп, фотограф права. Блондинка сделает всё возможное и невозможное ради своей дочери, как делала это каждый день уже восемь лет. Если девочка не будет счастлива, Свон уничтожит и разрушит каждого, кто украл улыбку Хоуп, даже, если придётся ради этого сломать себя. — Я постараюсь. — Именно, — Лукас мягко отстранилась от Эммы, встречая её заплаканные, но серьёзные зелёные глаза. — Вместе мы справимся, как всегда. — Как всегда, — повторила журналистка. — Умница, — Руби едва заметно улыбнулась. — Потом расскажешь, что случилось. Потому что, если я начну спрашивать сейчас, ты снова вернёшься в это состояние. Я же тебя знаю. Блондинка понимала, что подруга права. Она судорожно выдохнула, выпуская фотографа из своей цепкой хватки. Свон всё ещё быстро дышала, но иглы, которые до этого словно пронзали всё тело Эммы, отступали. Журналистку стала бить мелкая дрожь, но это было даже хорошо, так она стала чувствовать своё тело. — Спасибо. — Мы же семья, — пожала плечами Лукас. — Мы поддерживаем и помогаем друг другу. — Я знаю. Руби запустила руки в волосы блондинки, ровняя её причёску, умело расчёсывая пальцами золотистые волосы. — Давай сегодня за руль сяду я? — подруга ухмыльнулась. — На всякий случай. Могу даже на ночь остаться. Зависнем за просмотром какого-нибудь фильма, выпьем по баночке пива, и ты расскажешь последовательно, что произошло. — Хорошо, — израненное сердце Свон защемило. — Звучит, как план. — А сейчас я не позволю тебе выйти отсюда, пока не приведу твою мордашку в прежний вид, — фотограф стала копаться в сумочке в поисках косметички. — Поправлю тебе макияж, и мы двинемся в бой. Хоуп сейчас с Астрид, но я видела, что твоя дочь волновалась, когда Голд увёл тебя в сторону. Её волнение, кстати, заразительно. Поэтому я тоже пошла тебя искать, Эмма. — Ты пришла вовремя, — голос журналистки охрип от слёз. — Ещё бы чуть-чуть и я бы рухнула в коридоре на глазах у всех и на радость Хамберту. — Это мой природный талант, — Лукас разложила набор теней, тушь и блеск для губ на раковине. — Профессиональная деформация. Блондинка невесело усмехнулась. Руби приподняла кончиками пальцев подбородок Свон, подставляя её лицо под свет одинокой бледной лампы. Подруга недовольно цокнула языком, выуживая из сумочки ещё и влажные салфетки. Эмма постаралась не думать о Ниле, который разрушил многое в её жизни, о Киллиане, который подкосил доверие девочки, о Руперте с его Сторибруком, даже о шатене, который так нелестно высказывался о журналистке и её дурном влиянии на жизнь женщины, образ которой часто крадёт сны блондинки. Свон должна была заставить себя подавить переживания и притвориться, что всех этих проблем не существует, хотя бы сегодня, ради Хоуп. Эмма шумно выдохнула. — Значит, ты и Астрид, да? — журналистка слабо улыбнулась, когда фотограф принялась стирать разводы слёз и туши со щёк блондинки влажной салфеткой. — Насколько это официально? — Между нами пока ничего нет, — ответила Лукас, но Свон с удивлением осознала, что в голосе Руби отсутствует сожаление. — Но я впервые не переживаю об этом. Мне нравится узнавать её постепенно. — Никогда не думала, что ты западёшь на классную руководительницу моей дочери, — тихо произнесла Эмма. — Но я рада, что это произошло. Подруга подняла взгляд на журналистку и признательно улыбнулась. — Я тоже. Оказывается, у меня слабость к милым учительницам. — Только к одной, — поправила блондинка. — Да, ты права, — фотограф открыла набор с тенями. — Нова делает меня лучше. Чёрт возьми, я всё воскресенье вычищала клетки и вольеры бездомных животных, носила мешки с кормом, помогала мыть хвостатых… Хотя на самом деле я рассчитывала, что мы просто выпьем кофе. Но с Астрид мне безумно нравится заниматься буквально всем. Она так мило общается с животными, гладит кошек, играет с собаками. Я не могла оторвать от неё глаз. В ней столько света… Свон невольно улыбнулась от того, с какой нежностью Лукас говорит о классной руководительнице Хоуп. Руби была влюблена в учительницу сильнее, чем когда-либо раньше, и больше не боялась этого. Подруга просто позволяла себе быть счастливой. Фотограф принялась обновлять тени на веках Эммы, и для этого ей пришлось прикрыть глаза, но она всё равно чувствовала лёгкую улыбку Лукас в голосе. — Мы вместе мыли одного пса, когда я испачкала её в пене, — хохотнула Руби. — Я хотела пошутить, как-то привлечь к себе её внимание. Нова рассмеялась и в отместку окатила меня из шланга ледяной водой так естественно, будто делала это всегда. Я до сих пор помню, как колотилось моё сердце. Мне было холодно, смешно, весело. И я никогда не хотела поцеловать кого-либо так же сильно, как хотела поцеловать тогда Астрид. — Что тебя остановило? — Я не знаю, — честно ответила подруга. — Хочу понять, что она готова видеть во мне кого-то большего… Чем есть сейчас. — Но ты ведь мне расскажешь, когда решишься позвать классную руководительницу моей дочери на свидание? Я хочу быть первой, кто об этом узнает, учитывая обстоятельства. — Конечно, — фотограф рассмеялась. — Для начала мне придётся взять ваше с девочкой «благословение». — Я запомню.***
После того, как Лукас вернула журналистке человеческий вид, Руби потащила блондинку к актовому залу, минуя толпы ряженных родителей и детей в пёстрых нарядах. Свон заметила учительницу у дверей в актовый зал, болтающую с Хоуп и… Генри. Сын брюнетки был одет в оранжевый камзол с золотыми вставками, на рукавах блестели запонки, и светлые штаны. В руках мальчик держал цилиндрическую шляпу, которую обычно носят фокусники, чтобы туда мог поместиться кролик. Его наряд сильно притягивал внимание, но зелёные глаза Эммы тут же обвели взглядом коридор в поисках Миллс, однако журналистка сразу же себя одёрнула. Она не будет искать Реджину. Сейчас она сконцентрируется на дочери. Теперь понятно, почему девочка настояла на золотисто-жёлтом платье, чтобы гармонировать с нарядом Генри. Пышная юбка Хоуп переливалась золотистыми вкраплениями, словно её усыпали волшебной пыльцой, а на тоненьких бретельках платья поблёскивали золотые бусинки. Дочь блондинки и сын женщины — были самой яркой парой в этой палитре красок. Нова широко улыбнулась Свон, когда та подошла к девочке. Эмма искренне поблагодарила Астрид за то, что та присмотрела за Хоуп за время отсутствия её и Лукас, а затем посмотрела на сына брюнетки, встречаясь взглядом с его большими глазами. Журналистка ласково изучила созвездия веснушек на его лице и живую настоящую улыбку. — Эмма! — воскликнул мальчик и кинулся к блондинке, совсем позабыв о правилах поведения. Свон, не отдавая себе отчёта, наклонилась к Генри и крепко обняла сына Миллс, которая явно находится где-то совсем неподалёку. Потому что Реджина была неотделима от мальчика, и сердце Эммы пропустило удар от мысли, что она сможет увидеть женщину, пусть даже издалека. Но журналистка не позволила себе задержаться на этой мысли. Блондинка от наслаждения прикрыла глаза, чувствуя, как сердце Генри бьётся напротив её собственного. Свон и забыла, насколько родное это чувство. — Привет, пацан. — Я так рад вас видеть! Вы выглядите просто невероятно! — щебетал сын брюнетки, отстранившись от Эммы, чтобы рассмотреть её. — Я так скучал по вам! — Я тоже, — журналистка хотела по привычке потрепать волосы мальчика, но, заметив его идеальную укладку, передумала. Миллс, вероятно, не оценит. Поэтому блондинка просто опустила ладонь на плечо Генри. — Как ты? — Сейчас замечательно! Правда, немного волнуюсь. — От выступления? — Нет, его мы отточили до совершенства! — похвастался сын Реджины. — Дело в танцах. Я ужасно танцую. — Это даже лучше, — пошутила дочь Свон. — Значит, мы с тобой сегодня будем лучшей парой. У меня одна нога, у тебя две левые. Мальчик рассмеялся. Он снова посмотрел на ногу девочки и поджал губы, словно коря себя за неуместное веселье. — Ты точно в порядке? — Конечно! — Хоуп кивнула. — Во всём есть свои плюсы. — Какие плюсы в гипсе? — не понял Генри. — Ну кроме того, что ты освобождена от нормативов по физкультуре. — Пф! Смотри, — дочь Эммы немного приподняла юбку, открывая взору сыну женщины лучший обзор на свою травму: толстый слой гипса заканчивался у колена девочки в то время, как вторая нога Хоуп была в жёлтом кроссовке. Журналистка ухмыльнулась, глядя на выбор обуви дочери. По настоянию врача, девочка должна была носить удобную обувь, чтобы не сильно напрягать рабочую ногу Хоуп, на которую приходится большая часть веса дочери. — Что ты видишь? — Гипс. — А я вижу холст для рисования, — подмигнула девочка, и глаза мальчика тут же загорелись. — Не хочешь нарисовать что-нибудь? — Хочу! — Генри посмотрел на журналистку. — Можно? — Конечно, — блондинка мягко улыбнулась. — Предлагаю вместо танцев взять у вашей классной руководительницы маркеры или краски и укрыться в кабинете, если… — Свон замерла. — Если твоя мама не против, пацан. — Я спрошу у неё. — А мне можно тоже нарисовать что-нибудь? — спросила Руби, покосившись на учительницу. — Может, и мисс Нова к нам присоединиться. — С удовольствием, — кивнула Астрид. — Но ненадолго. Мне нужно будет присматривать за учащимися в бальном зале. — Круто! — воскликнул сын брюнетки. — У меня уже столько идей! — Это хорошо, — Хоуп придирчиво осмотрела свой гипс. — А то выглядит эта штуковина как-то скучновато. Хочу больше цветов. Вот здесь можно нарисовать замок, здесь какого-нибудь рыцаря, а тут… Дальше Свон уже не слышала. Она рассмеялась, слушая рассуждения дочери, отвела глаза в сторону, когда вдруг всего одна пара карих глаз похитила дыхание Эммы. Улыбка медленно покинула губы журналистки, когда тёмный взгляд встретился с её взглядом. Блондинке пришлось проглотить комок в горле. Во рту у неё пересохло, лицо горело, там, где взгляд глаз Миллс касался кожи, оставляя за собой онемение. Реджина была прекрасна. Как бы Свон не старалась и не подбирала платье, ей казалось, что она никогда и близко не подберётся к тому эффекту, который оставляла после себя женщина. Она никогда не будет на одном уровне с брюнеткой. Миллс нежно посмотрела на детей рядом с Эммой, но какая-то неведанная сила снова вернула внимание Реджины журналистке, притягивая магнитом. Яркий свет освещал женщину, его оранжеватое сияние разливало тепло по упругой смуглой коже, линии лица брюнетки были более заметными, но всё такими же мягкими и утончёнными. И её глаза. Глаза Миллс были как шоколад, в них плясали золотистые и карамельные искорки странного ожидания и немого вопроса, ответ на который блондинка не знала. Внешне Реджина казалась невозмутимой, далекой от того, чтобы беспокоиться об окружающих её людях и игнорировать их взгляды. Но Свон знала, что это маска. Карие глаза скользнули вниз по телу Эммы, облачённому в вечернее изумрудного цвета платье. Уголок пухлых губ женщины едва заметно дрогнул, и это движение пустило разряд электричества по телу журналистки. Это было платье, которое брюнетка выбрала блондинке, когда они ходили по магазинам в её День рождения. Свон купила его вместе с тем красным, которое произвело на Миллс не меньший эффект. Зелёное платье было менее откровенным, но более дорогим и эффектным. Оно открывало длинную шею и руки Эммы. Блестящая зелёная ткань сбегала по телу журналистки, оттеняя цвет её глаз, придавая им насыщенность, и идеально гармонируя с золотистыми локонами, спадающими на плечи блондинки. Благодаря стараниям подруги, волосам Свон вернулось их природное свечение, а синяки под глазами и болезненную бледность удалось замаскировать слоем косметики. Поэтому Эмма выглядела довольно неплохо, на свой придирчивый и скептический взгляд, но всё равно недостаточно. Журналистка оторвала взгляд от глаз Реджины и медленно и размеренно осмотрела женщину. Всю, от чёрных туфель на высоком каблуке до её мягких чёрных прядей. Брюнетка была одета в тёмно-синее платье с полупрозрачной вуалью на аккуратных плечах. Смесь синих оттенков дорогой ткани сплеталась в изысканно сшитый приталенный фасон, обнажая хрупкие ключицы, тонкую шею, плечи… Блондинка была загипнотизирована пульсом на смуглой шее Миллс. Чёрные волосы Реджины отражали свет, впитывая и концентрируя в себе его тёплое свечение. На бездонных глазах тёмный дымчатый макияж, на пухлых губах бордовая помада, и этот очаровательный шрам на верхней губе… У Свон перехватило дыхание. Она не могла перестать смотреть на женщину, которая задумчиво вращала в руках телефон, длинные пальцы изучали его металлические грани, но глаза брюнетки не отрывались от Эммы. Смотреть в глаза Миллс было просто изумительной пыткой: жар тёмных глаз Реджины обжигал, но журналистка хотела быть сожжённой. Блондинка перестала дышать, когда тёмные глаза женщины ещё раз опустились ниже уровня глаз, открыто оценивая, скользя по искусанным губам, шее, ткани платья, тонкой талии… Было что-то первобытное и хищное в том, как брюнетка на неё смотрела, и Свон сдавленно сглотнула. — Всем родителям просьба пройти в актовый зал! — громко объявила Белль, лишая Эмму приятного наваждения. Миллс резко выдохнула и тут же оторвала взгляд от журналистки, словно одумавшись. Её черты лица немного ожесточились, когда классная руководительница поманила Хоуп и Генри за собой. Реджина проводила своего сына взглядом, а когда перевела внимание на дочь блондинки, обеспокоенно нахмурившись. Она дёрнулась, когда девочка пошатнулась на костылях, словно тело реагировало броситься на помощь быстрее, чем разум. И эта всепоглощающая забота в глазах женщины убивала Свон, потому что она испытывала схожие чувства по отношению к сыну брюнетки. Ей хотелось оберегать его, защищать, учить справляться с трудностями. Эмма поняла, что стала воспринимать Миллс и мальчика по-особому, как часть чего-то вроде… семьи. — Эмма, — позвала подруга, мягко коснувшись плеча журналистки, она проследила за взглядом блондинки, но женщина в синем платье скрылась в толпе родителей, заплывающих в двери актового зала. — Всё хорошо? Нет. — Да, — тихо ответила Свон. Она всё ещё чувствовала прикосновение взгляда брюнетки на своём теле. — Нам пора, — фотограф с сомнением восприняла ответ Эммы. — Нам нужно занять свои места. Журналистка кивнула, всё ещё пытаясь выцепить взглядом Миллс, но безрезультатно. Она ускользнула от неё, снова. Лукас взяла блондинку за руку и потащила к специально забронированным для них местам. Учительница сама предложила разместить Свон и её подругу поближе к сцене, чтобы было удобнее фотографировать дочь на камеру. Фотограф уже достала свой рабочий инструмент из сумки, кивком головы приказывая Эмме сесть. Журналистка послушно опустилась в кресло, впиваясь пальцами в подлокотники. Она не могла перестать оглядываться, чувствуя себя не в своей тарелке. Блондинка больше не узнавала эти лица под слоем косметики и грима, новые причёски, яркие платья, которые размывались в одну палитру дорогих красок высшего общества. Театр масок, а она — одна из немногих зрителей. Ей здесь не место. На сцену вышла Белль, чтобы произнести приветственную речь, но Свон не могла сконцентрироваться на словах жены директора. Она слишком остро ощущала всех вокруг: чьи-то дорогие духи, резкий одеколон, наигранный смех, ослепляющий блеск вставных зубов… Эмма покосилась на Лукас, которая продолжала настраивать камеру, не замечая всю эту какофонию звуков и цвета. Журналистка постаралась успокоиться, и не думать, что Голд где-то рядом, хочет, но не может явиться на выступление собственного сына, чтобы не опозорить его. Старалась не думать, что в зале сидит Кэтрин Нолан и терпит общество бывшего мужа, слыша, как некоторые всё ещё комментируют их семейную жизнь. Старалась не думать про Хамберта, который сидит сейчас рядом с Реджиной, самодовольный и уверенный в себе в то время, как женщина рядом вся на иголках и пытается смотреть только на сцену. Старалась не думать, что, возможно, весной уже не увидит брюнетку и не почувствует этот удивительный и незнакомый трепет в груди от мягкой улыбки на алых губах. Но самое главное, блондинка старалась не думать, что ей придётся сказать дочери, что её дни в Сторибруке окончены по вине её матери. Свон смотрела на сцену. Она видела выступления незнакомых ребят и одноклассников своей девочки, это были танцы, пение хора, гуманистические трюки… Не всё Эмма могла запомнить или понять. Журналистке запомнились близнецы Нолан, которые разыграли сценку из Шекспировской пьесы, немного переборщив с театральностью, но довольно комично. Блондинка сидела, вытянувшись по струнке ровно, забыв, как дышать, когда на сцену вышел Генри, по-джентельменски придерживая Хоуп за талию, которая, не унывая, старательно перебирала костылями. Дочь Свон широко улыбалась, её золотистые волосы сияли в свете софитов, и сама она выглядела так, будто сошла со страницы книги сказок. Девочка воодушевлённо осмотрела зал, пока вспышка от фотоаппарата Руби не привлекла внимание Хоуп и не обозначила для неё места расположения Эммы и её подруги. Дочь встретилась взглядом с журналисткой, и голубые глаза девочки радостно заблестели. Она зажала один костыль подмышкой и помахала матери, вызывая у блондинки трепетную улыбку. Девочка была просто сказочно красива. Сын Миллс тоже улыбнулся Свон, театрально снимая шляпу в поклоне. Зал взорвался аплодисментами, и мальчик посмотрел в противоположную от Эммы сторону, чем журналистка тут же воспользовалась. Она проследила взглядом за направлением глаз Генри, потому что знала, что только так поймёт, где сидит Реджина. Блондинка нашла женщину взглядом и сразу почувствовала прилив облегчения, будто давление стен актового зала испарилось, стоило только увидеть эту красивую исключительную улыбку брюнетки. Миллс смотрела на сына, не отрываясь, была расслабленной, даже счастливой, думая, что только мальчик сейчас на неё смотрит. Свон бы отдала многое, чтобы Реджина посмотрела на неё так же, но сейчас ей было достаточно и этого. Эмма вернула внимание на сцену, где Генри и Хоуп приготовили «магическое представление». Как журналистка и подозревала, сын женщины был фокусником, а дочь блондинки ему ассистировала. Нова выкатила на сцену стол юного волшебника со всем реквизитом и, вопреки ожиданиям Свон, осталась с учащимися. Астрид находилась рядом с девочкой, помогала Хоуп передавать мальчику мячики, карты, цветные платки… Всё выступление длилось не дольше пятнадцати минут. Фотограф продолжала снимать, Эмма уже перестала считать сколько раз она услышала звук затвора камеры. Журналистка с большим удовольствием потом изучит получившиеся фотографии, с трепетом вспоминая это событие. В какой-то момент блондинка осознала, что смеётся, со слезами на глазах глядя на по-настоящему счастливую Хоуп. Дочь звонко смеялась, наслаждаясь компанией Генри и вниманием зрителей, она держалась невероятно просто и уверенно на сцене, совершенно не стесняясь костылей. Сын брюнетки снял свою шляпу, поместив её на стол, а девочка накрыла цилиндр красным шёлковым платком. Мальчик взмахнул палочкой, развёл руками и торжественно сорвал платок со шляпы. Он важно кивнул Хоуп, и та выудила из шляпы плюшевого зайца. Классная руководительница помогла детям с карточными фокусами, и все сделали вид, что не заметили, что у сына Реджины из рукава выпал пиковый туз, когда дочь Свон выбирала карту из колоды. Зрители аплодировали, смеялись, когда у мальчика и девочки что-то получалось, и просто хлопали в ладоши, когда что-то шло не по плану. Когда номер Генри и Хоуп подошёл к концу, сын женщины низко поклонился под всеобщие овации, а дочь Эммы кинула в зал охапку цветов, сделанных вручную из цветной бумаги. Один цветок девочка бросила прямо журналистке, и та тут же встала со своего места, чтобы поймать свой подарок в воздухе. Блондинка прижала цветок к груди, глядя на дочь, чувствуя сухую шероховатую поверхность цветной бумаги под пальцами. Она старалась сконцентрироваться на веселье Хоуп, и горечь от реальности отодвинуть подальше, чтобы не портить дочери праздник. «Люблю тебя» — одними губами произнесла Хоуп, обращаясь только к Свон, а затем постаралась изобразить реверанс, но учительница не позволила дочери Эммы слишком сильно себя утруждать. Нова повела ребят за кулисы, по пути широко улыбнувшись родителям на прощание. Журналистка так и осталась стоять, провожая девочку взглядом, а затем, повинуясь внутреннему порыву, обернулась на брюнетку, присутствие которой так сильно влияло на неё. Блондинка без труда нашла взглядом Миллс, и с трепетом в груди заметила, что Реджина тоже не сводит со Свон взгляда. Эти тёмные, но такие тёплые глаза, озадаченно следили за каждым движением Эммы, словно пытаясь проанализировать и понять, почему журналистка тоже смотрит на неё, игнорируя других людей. Но блондинке и правда было сейчас плевать на них, ведь эта женщина в умопомрачительном синем платье — это всё, о чём могла думать Свон, как только дочь покинула сцену. Эмма слабо улыбнулась брюнетке, чувствуя смятение и удивление Миллс, которые по странной причине согревали сердце журналистки. Реджина смотрела на неё без враждебности, словно не до конца понимая, что она чувствует по отношению к блондинке. Сердце Свон остановилось, когда женщина, окинув взглядом Эмму с ног до головы, вдруг ответила лёгкой ухмылкой на своеобразный вызов в зелёных глазах, брошенный ей, от которой у журналистки побежали мурашки. Этот лёгкий изгиб пухлых губ невольно вернул блондинку в те дни, когда брюнетка спокойно могла называть Свон своей подругой. Эмма не могла упустить этого момента, почувствовав странный и необъяснимый прилив счастья. Некоторые родители стали шептать журналистке, чтобы она вернулась на своё место, даже Лукас озадаченно посмотрела на блондинку, оторвавшись от своего занятия, но Свон не двигалась. — Эмма? — Руби нахмурилась. — Что ты делаешь? Журналистка не ответила, непрерывная зрительного контакта с Миллс. Блондинка лёгким кивком головы указала на дверь, как бы предлагая Реджине выйти поговорить, на что женщина лишь озадаченно нахмурилась, закусив нижнюю губу. По лицу брюнетки пробежала тень, от которой всё внутри Свон на мгновение упало, но она быстро испарилась. Эмма видела, как Грэм наклонился к Миллс и стал что-то шептать ей, кидая холодные взгляды на журналистку, но Реджина вскинула руку, призывая к молчанию, глядя блондинке в глаза. Мужчина гневно выдохнул, резко отстраняясь от женщины, нервно потирая пальцами лицо. Свон с достоинством проигнорировала шатена, ожидая решения брюнетки, каждая клеточка тела Эммы молила и взывала к Миллс. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем Реджина едва заметно кивнула, соглашаясь выйти с журналисткой в коридор. — Я отлучусь, — сказала блондинка подруге. — Позвони мне, если Хоуп понадобиться помощь. Фотограф вскинула брови, оглянувшись туда, куда до этого смотрела Свон. Заметив, как женщина тоже грациозно поднялась со своего места, Лукас понимающе улыбнулась, кинув на Эмму многозначительный взгляд. — Удачи, — Руби приподнялась, давая журналистке пройти к проходу. Блондинка признательно кивнула подруге, продолжая жадно следить за каждым движением брюнетки. Миллс, не оглядываясь, направилась к выходу, поскольку знала, что Свон пойдёт за ней, проверять было без надобности. И снова эта уверенная походка, гордо поднятый подбородок, королевская осанка… Когда-то это ужасно раздражало Эмму, но сейчас… Она осознала, насколько скучала по этой привычке Реджины. Женщина остановилась у двери, на мгновение обернувшись на журналистку, пронзая её своим нечитаемым взглядом, а затем исчезла во мраке коридора как раз в тот момент, когда Белль объявила о следующем номере. Блондинка ускорила шаг, почти переходя на бег, желая нагнать брюнетку как можно быстрее. Она схватила дверную ручку, чувствуя на себе вопросительные и любопытные взгляды, и рывком открыла дверь, её сердце — было единственное, что по-настоящему имело значение сейчас. Свон выскочила в коридор, встречаясь лицом к лицу с Миллс, дверь за её спиной с гулким звуком закрылась, а эхо разнеслось по безлюдному коридору. Реджина стояла напротив, скрестив руки на груди в знакомом Эмме оборонительном жесте, и просто ждала… Женщина неловко и отстранённо смотрела на журналистку, но всё же… Она стояла здесь и давала возможность сказать блондинке всё то, что она хочет. Свон не могла не подойти ближе к брюнетке, её тело притягивала невидимая нить, которая словно соединила между собой Эмму и Миллс. Журналистка остановилась в шаге от Реджины, бегая взглядом по идеальному лицу, кончики пальцев блондинки едва заметно подрагивали от желания прикоснуться к женщине, ощутить мягкость её кожи… — Эмма, — брюнетка просто назвала Свон по имени, но в животе последней взорвался фейерверк. Эмма всегда считала своё имя довольно заурядным, но то, как Миллс произносила его, то, как оно слетало с пухлых изящных губ, заставляло журналистку чувствовать себя особенной. — Спасибо, что согласилась выйти, — выдавила блондинка первое, что пришло в голову. — Реджина. — Я не уверена, что понимаю, зачем я так поступила, — честно ответила женщина, смутившись от того, как Свон выделила её имя. — Скажи, зачем я здесь, Эмма? — Я… Реджина, я… — голос журналистки дрогнул, а горло сжалось в тиски. — Мне было необходимо поговорить с тобой. Есть кое-что важное и я не знаю, как это объяснить. Я просто чувствую, что у меня больше не представится возможности сказать тебе это… Кстати, выглядишь ты просто чудесно сегодня! — С тобой всё хорошо? — нахмурилась брюнетка, заметив проблески слёз в зелёных глазах, пока блондинка пыталась собраться и упорядочить свои мысли. — Да, всё… — Свон не смогла продолжить. — Я справлюсь. Миллс нахмурилась ещё сильнее, просканировав взглядом Эмму. Журналистка едва заметно задрожала, когда Реджина в очередной раз оценила насыщенное зелёное платье на ней, скользнула взглядом по тонкой шее, обнажённым рукам, а потом снова вернулась к лицу. Чёрные глаза женщины встретились с её, и на мгновение мир вокруг блондинки закрутился, от яркого блеска в их насыщенной тьме. — Тебе очень идёт это платье, — наконец произнесла брюнетка, будто пытаясь успокоить Свон и отвлечь её от сбивчивого бормотания. — Куда лучше, чем эта ужасная красная куртка. — Она в гардеробе, — рефлекторно ответила Эмма, невольно улыбнувшись. Как Миллс это делает? — Ну конечно, она там, — закатила глаза Реджина в напряжённо шутливой манере. Журналистка почувствовала, как головокружительное чувство ошеломляющего восторга поднимается внутри неё, заполняя грудную клетку, готовая взорваться от него. Женщина, со своей стороны, продолжала оценивать блондинку, её подбородок был высоко поднят и горд, но Свон почти слышала, как бешено бьётся сердце в груди брюнетки. Миллс была настороженной и взволнованной, Эмма кожей чувствовала это. И всё же, Реджина ждала, давая время журналистке и себе. Блондинка оказалась пойманной в ловушку горячего взгляда женщины, ей бы следовало сконцентрироваться на своих извинениях, подойти к этому вопросу серьёзно, но Свон просто рассмеялась от осознания очевидного. Волна восторга взлетела вверх в груди Эммы и расцвела на тонких губах улыбкой, заставив брюнетку удивлённо заморгать. — Ты нужна мне, Реджина.