Решил я прыгнуть прямо в бездну,
Чтобы хоть что-то испытать.
И прежде чем в ней исчезну,
Забыл верёвку привязать…
Лукас крепче обхватила пальцами стаканчик горячего чёрного чая, лукаво глядя на учительницу по правую руку от себя. Руби было плевать на погоду: серое небо, затянутое густыми тучами, и мелкий моросящий дождь оказались напрочь проигнорированы фотографом из-за Новы, которая неторопливо шла рядом, бережно обхватив свой стаканчик с горячим мятным чаем обеими руками. Лукас вызвалась проводить Астрид до дома и не стала слушать слабые возражения, ведь, как она и рассчитывала, учительница быстро сдалась. Забирать Нову после работы — было любимой частью дня Руби. Подобные прогулки для фотографа и Астрид стали чем-то вроде традиции, еженедельным ритуалом, от которого обе не собирались отказываться. Лукас не стала заострять внимание на том, что, чем ближе они были к дому Новы, тем медленнее становился их шаг, будто на подсознательном уровне они оттягивали момент расставания. Руби нравились разговоры с Астрид. Казалось именно с ней фотограф впервые заговорила о музыке, литературе и окружающей их природе. Даже обыденные разговоры о погоде казались неимоверно увлекательными. Речь учительницы была хорошо поставлена, грамотна, но так удивительна проста, что Лукас с удовольствием поглощала и впитывала в себя каждое сказанное учительницей слово. Руби нравилось то, как Нова спокойно скользит от одной темы к другой, нравилась её живая и настоящая мимика, эти магические карие глаза, инкрустированные живым блеском. Она приходила в полный восторг от того, как Астрид умеет слушать, будто каждая нелепая шутливая фразочка фотографа имеет настоящий вес. Лукас гадала, понимает ли Нова, что делает с ней? И есть ли шанс, что когда-нибудь она станет также влиять и на саму Астрид? Смешок, мило сморщенный нос, взмах длинных ресниц и прямой проникновенный взгляд — всё, что нужно, чтобы пустить сердце Руби вскачь, без возможности остановить. Учительница охотно отвечала на вопросы фотографа по поводу своей работы поскольку преподавание было её страстью и панацеей от житейских проблем. Нова действительно обожала работать с детьми, и это поражало Лукас. Астрид не забыла также упомянуть, что ей не хватает Хоуп на своих занятиях, и что она очень ждёт выздоровления дочери журналистки, как ни странно, Руби знала, что та искренне беспокоится за девочку. Неудивительно, что и сама Хоуп обожала занятия в школе. Фотограф не обратила внимание, как разговор плавно ушёл от работы, перетекая в весёлые рассказы о детстве и семье. Лукас довольно спокойно рассказала Нове, что выросла на попечении своей Бабушки (Грейс Астрид понравилась). Нова поделилась, что долго обучалась при церкви, поскольку выросла в семье священника, и лишь в старших классах её перевели в обычную общеобразовательную школу. Лукас никогда так спокойно не рассказывала о своей семье и никогда не слушала рассказы о детстве другого человека с таким искренним интересом… — Значит, — протянула Руби, удивлённо вскинув брови. — Ты выросла в религиозной семье. — Да, — кивнула Нова, но тут же поспешила уточнить. — Мой отчим нашёл себя в церковной службе. — Ты падчерица священника католической церкви, — фотограф изо всех сил старалась не шутить на эту тему. — А все эти песнопения во время молитв, воскресные службы, цитировании священником библейских заветов, которые тот выучил наизусть, — правда? Или это только красивая картинка из кино? — От случая к случаю, — Астрид широко улыбнулась, немного смутившись. — Ты не посещала церковных служб? — Нет, ни одной, — Лукас на секунду даже стало стыдно. — Прости. Меня сложно назвать верующей. — Всё в порядке, — заверила учительница. — Нельзя заставлять людей верить во что-то, это будет неправильно. — А ты веришь? — Руби многозначительно подняла брови, взглядом указав на небо. — Ну… в Него? — Верю, — терпеливо ответила Астрид. Карие глаза на секунду пленили фотографа, и та чуть не споткнулась о бордюр, но вовремя обрела равновесие. — Тебя это напрягает? — Ни капли, — покачала головой Лукас. Учительница словно бы немного расслабилась. Она отвела глаза в сторону, перехватив стаканчик одной рукой, а второй взяв Руби под локоть, притянув к себе как раз в тот момент, когда фотографу вот-вот грозило столкновение с очередным прохожим. Лукас нравилось, как Нова трепетно и внимательно относится ко всему, что их окружает. Она буквально замечает всё вокруг. Руби закусила губу, почувствовав тёплое и стройное тело Астрид, прижатое к её боку. Её лицо залил румянец от непрошенных и слишком порочных, в случае учительницы, мыслей. Нет-нет-нет. Сначала соберись с силами, чтобы пригласить её куда-нибудь. Пригласи Нову на свидания, трусиха! — Руби, — Астрид усмехнулась. — Ты потерялась в своих мыслях. О чём ты задумалась? — Да так… Не важно. В эти выходные всё в силе? — откашлялась фотограф, весело посмотрев на учительницу (она всегда скрывалась за кокетливостью и игривостью, когда начинала волноваться). — Ты, я и десяток четвероногих голодных ртов. — Ты про волонтёрство? — уточнила Нова, посмеиваясь. — Да. — Конечно. И спасибо тебе, Руби, за помощь. Но ты не обязана составлять мне компанию каждую неделю, — Астрид улыбнулась, опустив взгляд под ноги. — Я не хочу, чтобы ты думала, будто обязана делать это. Лукас вскинула брови. Её бы стоило заставить не так откровенно любоваться учительницей, но кто бы посмел? Руби понимала, что не даст ни одной живой душе косо посмотреть на то тёплое нечто, что происходит между ней и Новой, и ей было абсолютно всё равно, как это называется. Волонтёрство — это просто очередной повод для фотографа быть ближе к Астрид. Нелепо, глупо, но Лукас иначе не могла. — Я хочу, — просто пожала плечами Руби. Её ухмылка стала шире, когда классная руководительница Хоуп сильнее вцепилась в рукав на её локте. — И я редко отказываю себе в своих желаниях. — Что ж, тогда я не имею намерения тебя отговаривать. Мне нравится твоя компания. Учительница посмотрела на фотографа из-под густых ресниц, подарив смущённую ответную улыбку. Её каштановые волосы немного растрепались на ветру и сейчас беспорядочными немного вьющимися прядями падали на лоб и щёки. Лукас всеми силами одёргивала себя, чтобы не потянуться к лицу Новы и не убрать волосы той за ухо. Руби не была уверена, что это было бы правильно, и что Астрид бы этого хотела. — Я заеду за тобой, — пообещала фотограф, спрятав свободную руку в карман от греха подальше. — Спасибо. Классная руководительница девочки немного замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась напротив большого кирпичного дома, где, собственно, и снимала квартиру. Лукас расстроенно вздохнула, проклиная строителей этого здания, и смерила крыльцо убийственным взглядом. Неужели они не могли воздвигнуть сие архитектурное творение чуть дальше? Через пару кварталов, хотя бы? — Я напишу, — пообещала учительница, и это звучало как своеобразное прощание, но Нова так и не отошла от Руби. — Спасибо, что проводила меня. — Мне было приятно, — фотограф была очарована этой неловкой улыбкой. Взгляд Астрид скользил по лицу Лукас, будто бы пёрышко, оставляя после себя приятное щекочущее чувство. Классная руководительница Хоуп оглянулась на дом, её уши покраснели, а голос немного дрогнул, когда она задала следующий вопрос: — Не хочешь зайти? Крик восторга застрял у Руби в горле. Как эта учительница, воплощение невинности и чистоты, это делает с ней? Как она может одновременно украсть дыхание фотографа и, в то же время, вдохнуть в её лёгкие жизнь? Лукас сжала руку в кулак в кармане куртки. Она хотела, чертовски сильно хотела зайти, но… — Прости, — голос Руби едва ли отличался от стона разочарования. — Но я обещала Свон, что заеду к ней. Обещала присмотреть за нашей малышкой какое-то время. Нова поджала губы, ничем не выдав своего разочарования, и, смирившись, кивнула. Она аккуратно выпустила локоть фотографа, немного дольше необходимого задержав на рукаве ладонь. Лукас глубоко вздохнула, стараясь не думать о том, как тепло Астрид покидает её. — Что ж, тогда в следующий раз? — Да, — выдохнула Руби. — В следующий раз. Классная руководительница девочки неловко убрала свои непослушные волосы за ухо и поспешила к крыльцу, провожаемая внимательными глазами фотографа. Учительнице так шло это яркое и жизнерадостное жёлтое пальто… Ангел во плоти. Чёрт возьми, Нова оказалась полной противоположностью того, к чему тянулась Лукас до встречи с ней. Руби выбирала себе раскрепощённых партнёров, наглых, открытых, даже распутных, но ни один из них не заставлял фотографа испытывать те же чувства, что и Астрид. Возможно, это потому, что Лукас хотела видеть в классной руководительнице Хоуп не очередную партнёршу на ночных рандеву, а ту, кто станет ей намного ближе и важнее этого. Ту, чьи объятия и лёгкие прикосновения она будет ценить больше, чем грубоватый секс на заднем сидении своего автомобиля. Учительница вдруг остановилась, не ступив даже на первую ступеньку, и Руби на секунду испугалась, что Нова смогла услышать её мысли. По тому, как поднялись и опустились плечи Астрид, фотограф поняла, что учительница глубоко вздохнула, накапливая смелость. Нова обернулась на Лукас, на мгновение зажмурившись, собираясь с мыслями, но, когда она посмотрела на Руби, в добрых больших глазах Астрид плясали огни. — Ты свободна в среду? Фотограф готова была поклясться, что её сердце перестало биться. Среда… Это же День Святого Валентина. Во рту резко пересохло, а бабочки в животе снова напомнили о себе. — Не было никаких планов, — как можно более расслаблено попыталась ответить Лукас. — У тебя есть идея? — Я бы могла пригласить тебя к себе, — взгляд учительницы был прикован к лицу Руби. — Я хочу угостить тебя ужином, что скажешь? — С удовольствием, — фотографу даже не нужно было обдумывать предложение Новы. Она сделает всё возможное, чтобы вечер среды был свободен для Астрид. Ничто ей не помешает. И никто. — Я приду. Учительница облегчённо выдохнула, закусив нижнюю губу зубами, сопротивляясь улыбке. Она снова сократила расстояние, разделяющее её от Лукас, и, обхватив шею Руби свободной от чая рукой, заставила ту немного податься вперёд. Фотограф чуть не сжала свой стаканчик чая в ладони, когда мягкие и такие тёплые губы Новы коснулись её щеки. От этого лёгкого прикосновения волна жара пробежала по телу Лукас, а дыхание участилось. Руби от удовольствия прикрыла глаза, глупо улыбаясь, погружаясь в приятный сладковатый аромат цветочных духов Новы. — Тогда, — прошептала Астрид, отстранившись от фотографа, и подняла на Лукас глаза, чтобы видеть реакцию на следующие её слова. — Это свидание.***
Эмма нервно жевала нижнюю губу, глядя на свой мобильный телефон, будто бы видя его впервые и не зная, как с ним обращаться. Какого чёрта Голд звонил ей, когда всё и так уже предрешено? Позлорадствовать? Первый порыв был вообще не отвечать на звонок, но телефон всё звонил и звонил, а это не могло не раздражать журналистку. К тому же… Это чёртово любопытство, от которого блондинка никогда не могла избавиться заставило поддаться. Хотя, по голосу Руперта было понятно, что отказ он даже не рассматривал. Директор назначил встречу, и это было отнюдь не гостеприимное приглашение на светскую беседу. Уж точно не от него. Свон старалась лихорадочно понять, где ещё она могла насолить Голду? Больше никаких статей про Руперта Эмма не писала, как и про его семью. Может Нил успел выкинуть ещё какой-нибудь фокус напоследок, чтобы отомстить журналистке? Или директор Стрибрука решил-таки подать на блондинку в суд за клевету? Или потребовать оплату за всё то время, пока её дочь была в школе? Столько неприятных вопросов и никаких ответов. Свон посмотрела на девочку, которая сидела сейчас рядом с ней на диване, читая учебник по биологии, что-то конспектируя в свою тетрадь. Любый бы ребёнок давно забил на уроки, особенно в пятницу вечером, но не Хоуп. Дочь Эммы старательно выводила каждую буковку, немного хмурясь, пока голубые глаза бегали от строчки к строчке. Девочка была в зелёной ночной рубашке и пижамных штанах. Она была настолько погружена в учёбу, что даже не заметила, как изменилось настроение журналистки. Последней это было даже на руку. Блондинке следовало успокоиться. Ведь именно сегодня, максимум через пару дней (Свон не первый раз себе это повторяла), она собиралась сказать Хоуп о переводе в другую школу. Всю неделю, пока Руби оставалась присматривать за дочерью Эммы, журналистка посещала ближайшие школы, чтобы обсудить возможность зачисления своей девочки в какой-нибудь класс с начала марта. На удивление, школ, готовых принять Хоуп хоть со следующей недели, было достаточно, однако, блондинке всё равно что-то да не нравилось. По уровню все они не дотягивали до Сторибрука, что неудивительно, но Свон хотела всё равно найти для дочери место, хотя бы отчасти уютное. Уезжать из города Эмма больше не планировала. Не после примирения с брюнеткой, ведь та явно дала понять, что такое решение её совсем не устраивает. Миллс была разочарована, зла, раздражена, её карие пронзительные глаза проникали в самое сердце и разрушали уверенность журналистки в том, что переезд — единственный вариант решения проблемы. Реджина же снова была рядом, снова улыбалась ей, как раньше, снова была той, с кем блондинка переписывалась каждый день перед сном. Женщина не хотела, чтобы Свон исчезла. Она волновалась за Эмму, и речь уже шла не только о полюбившейся ей девочке. Брюнетку волновала журналистка не в меньшей степени, блондинка это чувствовала, и каждая клеточка её тела трепетала от восторга. Забавно, но Свон будто только этого и ждала… Причину остаться. Причину, которую бы ей дала Миллс. Сегодня в планах Эммы была ещё одна встреча с администрацией школы, которая располагалась ближе к центру города и выглядела довольно современно. Не самый удобный для журналистки маршрут, но жаловаться не приходилось. Подруга должна была прийти с минуты на минуту, чтобы подменить блондинку и присмотреть за Хоуп в её отсутствие, но звонок Голда внёс свои корректировки в планы Свон. В дверь торопливо постучали, и Эмма тут же вскочила со своего места, достаточно поспешно и резко, чтобы даже дочь дёрнулась от неожиданности, оторвавшись от своего занятия. Девочка удивлённо проследила за матерью взглядом, и журналистка виновато улыбнулась ей, словно бы извиняясь. Блондинка быстро подошла к двери и, открыв её, увидела на пороге фотографа. Лукас была в ярко-синем свитере и джинсах, в руках она держала серое пальто. Волосы Руби были распущены, а на лице бушевал румянец, словно подруга торопилась на уходящий поезд и запрыгнула в последний вагон. Сине-зелёные глаза фотографа сияли, а на алых губах играла широкая улыбка, которую, казалось, Лукас не в силах контролировать. — Привет! — Руби крепко обняла Свон за шею, та удивлённо вскинула брови, когда подруга чуть ли не задушила её в своих объятиях. — Привет, — прохрипела Эмма. — Полегче, задушишь. — Прости, — фотограф тут же отстранилась и, не ожидая со стороны журналистки какого-либо приглашения, вошла в квартиру. Лукас повесила пальто на крючок рядом с дверью, активно помахав Хоуп в знак приветствия. — Принцесса, и тебе привет! — Руби! — радостно воскликнула дочь блондинки, откладывая учебник в сторону. Девочка окинула взглядом подругу Свон. — Ты классно выглядишь. Фотограф была настолько поглощена своими эмоциями, что комплимент пролетел мимо её ушей. Лукас словно витала в облаках, была под кайфом, пребывала в опьяняющей эйфории, и такой Эмма её не видела ещё ни разу. — Что с тобой? — нахмурилась журналистка, она обхватила лицо фотографа в ладони, внимательно вглядываясь в её глаза. Зрачки не расширены, но этот дикий блеск в глазах сбивал блондинку с толку. — Что-то не так. — Не понимаю о чём ты, — пропела Лукас, мягко отнимая от лица руки блондинки. Она подмигнула Свон, а затем подошла к Хоуп и плюхнулась на диван рядом с ней, секунду спустя обнимая дочь Эммы, звонка чмокая ту в макушку. — Я так соскучилась. — Мы же виделись вчера, — улыбнулась девочка. Поведение Руби её явно забавляло. — Но мама права, ты изменилась. Ты постриглась? — Нет, — лукаво улыбнулась подруга журналистки, поудобнее устраиваясь на диване. Фотограф заботливо провела рукой по золотистым волосам Хоуп. — Ничего не изменилось. — Тогда перестань улыбаться, — дочь блондинки пожала плечами. Лукас, так же, как и Свон, услышала в голосе девочки нотки насмешливого вызова. Она постаралась сжать губы, но улыбка никуда не исчезла, вызвав у Хоуп победный смешок. Эмма закрыла дверь и прошла в гостиную, остановившись перед Руби, скрестив руки на груди. Подруга беспомощно переводила взгляд с журналистки на её дочь и обратно, пока вдруг глупо не рассмеялась. — Не могу! — Ты выпила? — выгнула бровь блондинка. — Нет, конечно! — Выиграла в лотерею? — попытала удачу девочка. — Лучше! — фотограф закусила губу. — Для такой новости нужна барабанная дробь! — Хватит выдерживать драматическую паузу, Лукас! — фыркнула Свон. Руби закатила глаза, снова хихикнув. От широкой и довольной кошачьей улыбки у подруги Эммы стало сводить щёки и челюсть. — Астрид, — выдохнула фотограф, будто это был самый логичный ответ на все вопросы. Журналистка протяжно выдохнула. От Лукас и раньше веяло влюблённостью в классную руководительницу Хоуп, но сейчас это чувство словно совершило разительный скачок и увеличилось в своей силе. Блондинка склонила голову на бок, нахмурившись. — Ты с ней была сегодня? — понимающе протянула дочь Свон. — Провожала до дома после работы, — поделилась Руби. — Забавно, что ты в школу ходишь чаще меня, — рассмеялась девочка. — Как и общаешься с моей учительницей. — М-м-м, — кивнула подруга Эммы. — Только, я бы не сказала, что мы просто общаемся. — Руби, я сейчас в тебя чем-нибудь кину, обещаю, — предупредила журналистка. — Ты и раньше проводила время с Новой, но такой довольной ты выглядишь впервые. — Никакой интриги с вами двумя, — фотограф сдалась, но совсем не выглядела расстроенной своим поражением. — Если вкратце, на День Святого Валентина у меня есть планы. У нас с Астрид свидание! — Наконец-то! — одновременно выдали блондинка и Хоуп, от чего Лукас лишь громко рассмеялась. — Поздравляю! — дочь Свон взяла Руби за руку. — Мы думали, что до этого никогда не дойдёт. Эмма была искренне рада за Руби, потому что подруга заслуживала только самого лучшего в этой жизни. Фотограф была одной из самых живых, преданных и добрых людей, которых знала журналистка, она была её семьёй, поддержкой и партнёром по преступлениям. Ни одно хорошее воспоминание блондинки без участия Лукас не всплывало в памяти. Свон помнила, как всегда скептически относилась к ухажёрам Руби, потому что ей казалось, что они не заслуживают её, но подруга никогда не слушала. Фотограф была уверенной в себе, пылкой, глубокой… Но никто из предыдущих увлечений Лукас не замечал этого. Все довольствовались только внешней обёрткой: секс-бомбой с ногами от ушей. И, какое-то время Руби это устраивало, потому что она не знала, что может быть иначе, достаточно просто выбрать того или ту, кто захочет узнать тебя. Эмма всегда точно знала, сколько продлится очередной роман подруги, ведь фотограф всегда куда-то спешила в отношениях, она не умела быть одной долгое время. Поэтому журналистка всегда оказывалась рядом в те моменты, когда сердце Лукас было разбито, помогала той встать на ноги, двигаться дальше, и начинать сначала. Но теперь, в случае с классной руководительницей девочки, блондинка не знала, что и думать. Учительница была другой, влияла на Руби совсем иначе, учила её беречь каждую встречу и мгновение, проведённые вместе. Свон смотрела на фотографа и видела искреннее, неподдельное чувство, которое сама ранее не испытывала. Это было что-то глубже простого понятия влюблённости, напоминало собой необходимость, выраженную в привязанности к определённому человеку. Преданность нового уровня. Нова казалась Эмме хорошей, способной уберечь Лукас от болезненного падения, а потому она надеялась, что в этот раз Руби повезёт. Журналистка хотела, чтобы подруга, очень дорогой для неё человек, нашла то, что так долго искала. — Я так счастлива, — сияла фотограф. — Всё-таки, Эмма, они существуют. Эти бабочки в животе, они реально существуют, когда рядом с тобой тот самый человек. Мне кажется, я до сих пор их чувствую внутри себя. Светлые брови блондинки взметнулись вверх, она хохотнула, мягко глядя на Лукас. Такого она определённо не ожидала. Непривычно слышать настолько банальные вещи, особенно от такой сердцеедки, коей являлась Руби. Свон ухмыльнулась и хотела выдать остроумный комментарий, но тот просто застрял в горле, словно когтями впиваясь в его стенки изнутри. С губ Эммы слетел только едва слышный вздох. Бабочки в животе существуют. Это же им приписали странное трепещущее чувства внутри, когда рядом находится кто-то, кто тебе небезразличен? Калейдоскоп рандомных картинок ворвался в сознание журналистки: недовольная морщинка, хриплый смех, опасный хищный блеск в карих глаза. Реджина. Нечто подобное блондинка испытывала именно к этой брюнетке, хотя это и могло показаться абсурдом. Самая невыносимая, упрямая и сложная женщина, как раньше думала о ней блондинка, ныне казалась ей совсем другой: хрупкой, мягкой и невесомой. Такой же, как крылья бабочек, о которых сейчас сказала подруга. И именно такая Миллс жила где-то внутри грудной клетки Свон, царствовала в её мыслях, даже, когда Эмма была уверена, что не думает о ней. Это что-то значит? Журналистка давно перестала понимать значения собственных эмоций, или же отказывалась дать себе шанс их пояснить. Она знала только, что к ответу не готова. Потому что блондинка слишком сильно чувствовала всё, что являла собой Реджина. Эта женщина медленно впитывалась в кожу Свон, разъедая её защиту и все мыслимые барьеры. — Колись, — девочка боднула фотографа лбом в плечо. — Кто пригласил на свидание? Ты или мисс Нова? — А есть разница? — удивилась Лукас. Точно. Эмма и забыла о пари с дочерью. Лучше сконцентрироваться на нём, а не погружаться в анализ своих отношений с брюнеткой, которую она… Хотела видеть буквально каждый день. Журналистка прокашлялась, только сейчас заметив, как сильно впивается пальцами в рукава белого худи, что было сейчас на ней в дополнение к бордовым штанам. Блондинка откинула с лица непослушные золотистые пряди, закусив губу. — Просто скажи, что ты и всё, Руби, — ухмыльнулась Свон, на что дочь с вызовом вскинула подбородок. Совсем, как Миллс. — Не подведи меня. — Вообще-то, — подруга немного смутилась. — Это была Астрид. Она пригласила меня на ужин и обозначила эту встречу, как свидание. — Что? — удивилась Эмма. Классная руководительница девочки сделала первый шаг? Этот хрупкий одуванчик? — Я говорила! — восторжествовала Хоуп и протянула журналистке ладонь. — Где мои пять баксов? Я тебя очень люблю, мам, но спор — есть спор. Блондинка вздохнула, послушно доставая из заднего кармана штанов кошелёк. Фотограф удивлённо усмехнулась, не веря своим глазам, когда Свон передала дочери нужную купюру и та, довольно кивнув, аккуратно вложила её в учебник на время, чтобы не помять. — Вы действительно делали на меня ставки? — Прости, — девочка очаровательно улыбнулась Лукас. — Я не злюсь, просто удивлена, что ты поставила не на меня. — И правильно сделала, — цокнула Эмма. — А вот я слишком положилась на твою самоуверенность, за что и поплатилась. — Мне не стыдно, — пожала плечами Руби. Глядя на счастливую подругу, журналистка не могла не улыбнуться в ответ. — Первый День Святого Валентина, который я действительно хочу отпраздновать. — Твоя влюблённость на лице написана, — блондинка помахала рукой в воздухе перед лицом подруги. — Ты слишком сильно палишься. Фотограф насмешливо фыркнула, смерив Свон взглядом. — Кто бы говорил, Эмма. — Что? — прохрипела журналистка, удивлённая странной контрастностью серьёзного взгляда Лукас и игривого тона. — Не важно. — То есть ты теперь встречаешься с моей учительницей? — уточнила Хоуп, разряжая атмосферу между Руби и блондинкой. — Хороший выбор. Мисс Нова мне нравится. — Пока мы не встречаемся, — покачала головой подруга Свон. — Но я на это рассчитываю. — Ты же мне расскажешь, как всё пройдёт? — поиграла бровями дочь Эммы, протянув руку, словно предлагая сделку. — Без пикантных подробностей, конечно. А я подскажу, какие цветы любит Астрид. — Идёт! — оживилась фотограф, охотно пожимая протянутую ладонь. — Так, маленькая сводница, — усмехнулась журналистка, подойдя к девочке. — Заканчивай с домашним заданием и отдыхай. — Ладно, — Хоуп без возражений вернула учебник себе на колени, открывая на нужной странице. — Умница, — блондинка наклонилась, чтобы поцеловать дочь в лоб, и девочка довольно подалась навстречу. — Люблю тебя, — шепнула Свон Хоуп, а затем выпрямилась, кинув взгляд на Лукас, которая с умилением наблюдала за ними со стороны. — А ты, Дон Жуан, пойдём со мной. Руби немного нахмурилась, только сейчас заметив лёгкую нервозность Эммы и едва заметную скованность в движениях. Журналистка изо всех сил старалась скрыть напряжение в теле, но это оказалось почти невозможным, поскольку подруга слишком хорошо читала блондинку. Фотограф послушно поднялась с дивана и последовала за Свон на кухню. Эмма остановилась у столешницы, нервно почесав бровь, когда Лукас подошла к ней достаточно близко, чтобы журналистка могла общаться с Руби на уровне шёпота. Подруга опустила ладони на плечи блондинки, глядя той прямо в глаза со спокойствием и заботой, а потом утянула ту в бережные объятия, которые Свон сейчас были очень необходимы. Эмма вдохнула аромат шампуня фотографа, на секунду уткнувшись носом в шею Лукас, позволив заботе поглотить себя. — Что такое? Передумала идти в ту школу? — Нет, — вздохнула журналистка. — Планы изменились. Звонил Голд, он хочет меня видеть. — Зачем? — теперь уже напряглась и Руби, мягко отстранившись. — Не знаю, он был не многословен. Поэтому, вероятно, я могу отсутствовать дольше, чем планировала. — Не переживай, на сегодня у меня больше планов не было, твоя дочь в надёжных и изящных руках, — отмахнулась подруга. — Ты точно уверена, что хочешь идти к Руперту? — Не хочу, — честно ответила блондинка. — Но всё равно пойду. Выслушаю, что он хочет мне сказать, а потом отправлюсь на встречу с директором потенциальной школы нашей девочки. На счастье, у Хоуп прекрасные оценки и нет выговоров, её легко определить в любое образовательное учреждение, если захотеть. — Ты ей не сказала ещё, — фотограф поджала губы. — Скажу после сегодняшней встречи, — сердце Свон гулко ударило о рёбра. — Но, если я вдруг начну упрямиться, заставь меня. — Хорошо. Хей, — теперь пришла очередь Лукас взять лицо Эммы в ладони. Она мягко улыбнулась, словив немного испуганный взгляд журналистки. — Позвони мне, как только закончишь с Рупертом. Не бойся, он, конечно, мудак, но не глупый, чтобы развязывать с тобой войну. — Спасибо, — тихо ответила блондинка. — Надеюсь, ты права. — Я рада, что ты решила остаться в Сан-Франциско не смотря на все эти трудности. Не хотелось бы, чтобы вы с Хоуп снова уезжали, я привыкла, когда вы под боком, — подмигнула Лукас. — Полагаю, за это мне нужно благодарить Миллс? Свон закусила губу при упоминании Реджины. Эта удивительная женщина правда не желала, чтобы Эмма переезжала? Понимание, что брюнетка хочет держать журналистку рядом с собой творило невероятные вещи с потерянным сердцем блондинки: то ускоряло его ритм, то заставляло замирать в сладкой истоме. Она снова и снова производила в голове момент, когда чёрные глаза Миллс вспыхнули гневом, пригвоздив Свон к полу одним собственническим взглядом. Эмма не ответила на вопрос Руби, молча выдержав её прямой и мягкий взгляд. Подруга усмехнулась, будто прекрасно понимала, что журналистка чувствует. — Мы с девочкой посмотрим какой-нибудь фильм, пока тебя не будет. К твоему приезду могу заказать ужин, что хочешь? — Лапшу, — блондинка была признательна за смену темы. — Китайская кухня, замётано, — подмигнула фотограф. — Попрошу побольше морепродуктов для тебя, чтобы поднять настроение. — Ты лучшая, — Свон слабо улыбнулась. — У меня много достоинств, — кивнула Лукас нарочито серьёзным тоном. Эмма ухмыльнулась, покачав головой. Куда же пропадает эта хвалёная самоуверенность Руби, когда дело доходит до классной руководительницы Хоуп? Подруга журналистки становилась максимально покладистой рядом с учительницей, мягкой, почти невинной… — Я рада за тебя и Нову, правда. Я же говорила, что ты ей нравишься. — Спасибо, — при упоминании Астрид фотограф расцвела. — Я чертовски влюблена в неё, Эмма. Как никогда прежде. — Чем она тебя так зацепила? — блондинка невольно вспомнила длинные смуглые пальцы, играющие с ножкой хрустального бокала, и россыпь снежной пыли на блестящих чёрных волосах. Свон сглотнула ком в горле. — Почему именно она? Лукас растерянно моргнула, задумавшись над вопросом Эммы, словно никогда сама об этом не задумывалась. Она опустила взгляд, губы дрогнули в улыбке. Журналистка задала этот вопрос не столько Руби, сколько самой себе. — Любовь — это не то, что можно контролировать, Свонни, — прошептала подруга, вновь встречаясь глазами с блондинкой. — Это то, что происходит. И ты не можешь объяснить, почему из всех людей в этом грёбанном мире, твоё сердце само приняло решение биться в ритме одного конкретного человека, — в подтверждение своих слов, фотограф прижала руку к груди, глубоко вдохнув. — Глупо прозвучит, но я чувствую, как сердце каждую ночь, каждое утро, и каждый раз, когда я вижу Астрид, отзывается её именем. Свон невольно повторила жест Лукас, чувствуя, как сердце ритмично отзывается на это прикосновение. Руби опустила взгляд на руку Эммы, прижатую к собственной груди, едва заметно кивнув. — Постарайся и ты прислушиваться к нему почаще, Эмма, — на этих словах подруга отошла от журналистки, возвращаясь обратно к дивану. — Захвати на обратной дороге нам пива, хорошо? В твоём холодильнике пусто ещё с прошлых выходных. Блондинка наблюдала, как фотограф присела рядом с Хоуп, с любопытством рассматривая страницы учебника, вовлекаясь в приятную беседу с дочерью Свон. Девочка указывала на иллюстрацию, увлечённо объясняя, что изображено на картинке (хотя Лукас и так прекрасно всё знала). Руби сидела, склонившись к Хоуп, а дочь Эмма хихикала, что-то полушёпотом объясняя своей крёстной. Постояв так ещё пару мгновений, журналистка не сразу отняла руку от сердца. Блондинка накинула на себя красную куртку, схватила рюкзак и, обернувшись на девочку и подругу, помахала им на прощения.***
Свон медленно шла по пустым и мрачным коридорам Сторибрука, радуясь тому, что уроки у учащихся уже давно закончились. Это было отличным шансом остаться незамеченной для любопытных глаз. Только иногда Эмма слышала за дверями кабинетов слабое шуршание или одинокие шаги в другом конце коридора, подсказывая журналистке, что в стенах школы всё ещё находились живые души: учителя, завершающие свой рабочий день, уборщики, охранники, делающие обход. Такие же невидимки, как и она. Блондинка не торопилась подняться в кабинет директора, давая себе время подготовиться, немного поностальгировать. Она, по-своему, очень скучала по Сторибруку. С этой школой у Свон было связано много воспоминаний, как приятных, так и душераздирающих, но Эмма, тем не менее берегла каждое из них. Журналистка помнила, как впервые пришла сюда со статьёй наперевес, чтобы предложить Голду сделку, помнила, как впервые привела Хоуп, и как светились её голубые глаза от восторга. Сторибрук был для её дочери маленьким королевством, миром внутри мира, современной интерпретацией сказки. Девочка нашла здесь преданных друзей, в лице одноклассников и учителей, а блондинка нашла себе… Реджину. Кем эта женщина на самом деле была для Свон? Эмма помнила каждую их стычку, каждое замечание и саркастичный ответ, помнила, как менялся взгляд брюнетки и её собственное восприятие Миллс, как сама журналистка стала проникаться уважением, заботой и желанием узнать Реджину получше. Блондинка зажмурилась, вспомнив надменно приподнятую бровь, холодный укол улыбки, кроваво-красное яблоко, предложенное ей, как угощение, хлёсткую пощёчину и ненависть к себе, но тут же таяла, вырывая из вороха воспоминаний клятву на мизинцах поздней ночью, веточку омелы в аккуратных руках и мягкую улыбку, которая также отражалась в тёмных глазах женщины. Бабочки в животе. Свон готова была сделать всё, если бы только брюнетка попросила её об этом. Даже, если это будет означать остаться в городе и встретиться лицом к лицу с трудностями, от которых пробегали мурашки по коже, даже, если это будет означать признаться Хоуп в том, что она во всём виновата. Виновата, что оказалась слабее, чем дочь могла о ней думать. Эмма уверенно взялась за поручень дорого-украшенной лестницы, испустив последний тяжёлый вздох на грани стона, а затем быстро взбежала вверх по ступеням. Она быстро настигла кабинет Голда, решительно, но кратко постучала и, получив сухое приглашение войти, схватилась за ручку двери. Журналистка нашла Руперта стоящим у окна, его тёмные глаза без единой эмоции сканировали хмурое вечернее небо. Директор однозначно выглядел намного лучше, чем в последнюю их встречу. На нём был дорогой серый костюм-тройка поверх чёрной рубашки и малинового шёлкового галстука. Седеющие волосы были аккуратно уложены назад, лицо гладко выбрито, лицу вернулся нормальный цвет, будто Голд оправился от тяжёлой болезни. Руперт не пошевелился, даже когда блондинка прикрыла за собой входную дверь и прошла вглубь кабинета, неловко спрятав руки в карманы куртки. — Я рад, что Вы нашли время для встречи, — наконец произнёс директор немного натянуто, будто слова давались ему с трудом. Свон не стала огрызаться, что выбора у неё всё равно не было. — Знаю, что некрасиво так неожиданно назначать встречу, прошу меня простить. — Всё в порядке, — ответила Эмма. Голд соизволил посмотреть на журналистку, небрежно окинув её взглядом. Руперт встретился с глазами блондинки и холодно улыбнулся, жестом предлагая своей гостье присесть, но Свон осталась стоять на месте. Улыбка директора стала шире, в ней появилась прежняя нотка ехидства. — Что ж, как я посмотрю, Вам стало лучше. В прошлую нашу встречу мне показалось, что вам не хорошо, — Голд, прихрамывая, вернулся к своему столу, опираясь на трость. — Тоже самое могу сказать и о Вас, — отразила Эмма. — Признаться, я была удивлена вашему звонку. Руперт поджал уголки губ, выдавая своё недовольство. Словно он говорил с журналисткой не по своей воле, и это она заставила его сегодня явиться на встречу, а не наоборот. Однако, по странной причине, это поведение директора немного успокаивало блондинку. Им обоим некомфортно находиться в компании друг друга. Во всяком случае, Голд ещё не натравил на неё охрану или адвокатов, по крайней мере, пока что. — Мне нужно уже забирать документы? Хоуп отчислена раньше времени? — выдавила из себя Свон. — Потому что других причин для Вашего неожиданного и настойчивого приглашения я не вижу. — Мисс Свон, мне кажется, что прошлая наша встреча закончилась на неправильной ноте, — казалось, будто Руперт намеренно проигнорировал вопрос Эммы. — Это было трудное время для нас обоих, Вы так не считаете? — Мягко сказано, — пробормотала журналистка. — Поэтому я хотел бы принести свои… — директор кашлянул. — Извинения. Я был резок с Вами. — Я так не считаю, — нахмурилась блондинка. — Вы были правы, я нарушила наше соглашение. И, если честно, я понимаю, что действительно виновата в том, что произошла утечка. — Тем не менее, — терпеливо продолжил Голд, его чрезмерная вежливость начинала действовать Свон на нервы. — Я не должен был… — Мистер Голд, — прервала Руперта Эмма. Она тяжело вздохнула, под пристальным и холодным взглядом директора, который никак не вязался с теми учтивыми словами, которые он пытался из себя выдавить. — Это всё, конечно, очень интересно, но у меня на сегодня уже были планы. Думаю, Вы понимаете меня, я хотела посетить очередную школу, чтобы определиться с новым учреждением для дочери. Голд сжал челюсти, шумно выдохнув через нос. Его пальцы вцепилась в красивую резную рукоять трости, но внешне Руперт остался невозмутим. Он склонил голову на бок, как дикий зверь, оценивая журналистку мрачным взглядом. Директор натянуто улыбнулся, откинувшись на спинку кресла. Блондинка поняла, что Голд терпеливо ждёт чего-то… — Давайте опустим все эти нелепые формальности и неискренние извинения, мы оба знаем, что Вам не жаль. Будет не хорошо, если вы ими подавитесь, ведь так? — в глазах Руперта блеснул опасный огонёк, но Свон лишь усмехнулась. — Я не хочу отнимать Ваше время, и предпочла бы сберечь своё. Скажите мне, зачем я здесь? Директор плотно сжал челюсти, его глаза сощурились, а взгляд стал неприятно пронзительным, но Голд из последних сил сдерживал свои гнев и раздражение. Он опустил глаза в стол, пробежался взглядом по бумагам и личным записям, пока его внимание не остановилась на семейном снимки в рамочке из натурального дерева. На фотографии были запечатлены его сын Бэй и супруга Белль, этот снимок заставил Руперта задержать дыхание. Плечи директора немного опустились, а глаза чуть больше стали напоминать человеческие, когда он, смиренно выдохнув смешок, снова посмотрел на Эмму. — Тогда буду краток, — Голд немного запнулся. — Исключение Вашей дочери из Сторибрука более не актуально. Девочка может продолжить ходить на занятия на прежних условиях, как только снимут гипс, а это значит, что Вам, мисс Свон, больше нет смысла посещать другие образовательные учреждения. Если только Вы, конечно, сами не захотите озадачиться вопросом перевода Хоуп в другую школу по каким-то иным причинам. Журналистка застыла, она не была уверена, что правильно расслышала слова Руперта. Блондинка вглядывалась в лицо директора в попытках найти насмешку, обман, злую шутку, но Голд оставался серьёзен. Даже более того, откровенная неохота и раздражение, с которыми были сказаны слова Руперта подтверждали его честность. — Почему? — Свон озадаченно отступила на шаг от письменного слова директора. — Что значит на прежних условиях? — Ваша дочь учится в Сторибруке и все мы притворяемся, что инцидента со статьёй не было. — Но он же был, — Эмма растерялась. — Вы не очень похожи на Мать Терезу, мистер Голд, а потому я Вас настоятельно попрошу честно мне ответить: зачем Вам это? Зачем устраивать девочку из семьи среднего класса в свою школу, куда именитые отпрыски сливок общества выстаивают очередь годами, чтобы быть зачисленными? Вы… Вы хотите, чтобы я написала опровержение вышедшей статьи? Я угадала? — Я ничего не жду от Вас, — прервал Руперт, ехидно ухмыльнувшись. — Сомневаюсь, что у Вас осталось что-то ценное для меня. И Вы правы, я не благодетель и не филантроп, чтобы оказывать такие услуги просто так. Однако, — директор кивнул. — Ваш долг уплачен. Я не собираюсь вдаваться в подробности, поскольку таковы были условия моей сделки. Просто примите факт, что Вы мне ничего не должны. Кровь вскипела в жилах журналистки. Она ничем ему не обязана? Долг уплачен? Да что вообще Голд несёт. Блондинка решительно двинулась к столу, заставив Руперта заинтересованно вскинуть брови от напора Свон. Эмма упёрлась ладонями в стол, нависая над директором, её тень упала на насмехающееся лицо Руперта. Старый змей. — Где подвох? В этой жизни ничего не делается просто так, — процедила журналистка. — Что Вам от меня нужно? Или Вы сейчас мне просто лапшу на уши вешаете? Придумали какой-то извращённый способ отомстить? В таком случае, убедительно прошу Вас удостовериться, чтобы моя дочь не пострадала, потому что иначе… — Хватит! — резко выкрикнул директор, глядя в глаза блондинке. Улыбочка покинула его лицо, которое сейчас напоминало маску: безэмоциональную и холодную. — Повторю всего один раз, мисс Свон. Мне от Вас ничего не нужно. Я не прошу Вас оставлять дочь в Сторибруке, можете проваливать, меня это мало волнует. Я просто сказал Вам то, что должен был. Эмма не дрогнула, она склонилась чуть ближе к Голду, чувствуя, себя львицей, которая готова наброситься на хитрого крокодила, чтобы нивелировать даже самый ничтожный шанс, что Хоуп пострадает. Журналистка так просто не могла купиться на это. Она действительно желала, чтобы её дочь осталась в Сторибруке, даже, вероятно, чтобы окончила эту школу, но чудес не бывает! Блондинка не может заплатить за обучение девочки здесь, как и не может купить эту возможность другим способом. Свон ненавидела, когда её дразнили серьёзными вещами, которые она так сильно желала. — Где гарантии, что всё сказанное правда? — У Вас под носом, — Руперт взял со стола небольшую стопочку бумаг и протянул её Эмме. — Это Договор на обучение Хоуп, как стипендиантки. Вчера мне одобрили ввести систему «благотворительного обучения», так сказать. Согласно которому в Сторибрук ежегодно будут зачислять по паре учеников из обычных семей, если, конечно, они смогут пройти отбор. Журналистка выхватила из рук директора документы и принялась внимательно вчитываться в текст. Это был официальный документ, заверенный несколькими подписями. Приказ о зачисление Хоуп в качестве стипендиантки в Сторибрук. Для того, чтобы он вступил в силу не хватало всего одной подписи — её собственной. Блондинка перевела хмурый взгляд на Голда. Всё это было слишком хорошо. Так не бывает. — Как только Вы его подпишете, Хоуп официально станет учащейся Сторибрука, а меня с Вами, мисс Свон, будут связывать только вот эти договорные отношения. Всё, что от Вас сейчас требуется, это подписать согласие о зачислении, — Руперт выудил из внутреннего кармана позолоченную шариковую ручку и протянул её Эмме. Журналистка покачала головой. Это всё зашло слишком далеко. — Зачем Вам это, директор Голд? — Боюсь, у меня нет выбора, — просто ответил Руперт. — Поверьте мне, будь моя воля, Вы бы больше не ступили на порог Сторибрука. Я действительно последний человек, кто захотел бы снова Вас увидеть, но… К несчастью, я ничего не решаю в этом вопросе, — директор едва заметно ухмыльнулся, когда блондинка так и не притронулась к шариковой ручке. — Кто бы мог подумать, что Вы окажетесь куда сложнее, чем я рассчитывал. От Вас отвязаться просто невозможно. — Приму за комплимент, — Свон взмахнула бумаги перед лицом Голда. — Думаю, Вы поймёте моё желание для начала более подробно ознакомиться с данным документом прежде, чем я его подпишу. — Я не возражаю, — пожал плечами Руперт. — Тогда, это не последняя наша встреча, — Эмма аккуратно сложила документы в рюкзак. — Вероятно, это так, — директор даже не попытался скрыть сожаление касаемо этого факта. — Тогда, если у Вас больше нет ко мне никаких вопросов, я могу идти? — Не смею Вас более задерживать, — сдержанно ответил Голд. Журналистка ещё мгновение смотрела в глаза Руперту, но, не найдя в них никаких ответов, развернулась к двери. Сердце билось так сильно, что закладывало уши, и от повышенного давления начала побаливать голова. Блондинка должна ещё раз прочитать Договор, должна посовещаться с фотографом, ведь что-то не вязалось. Есть подвох, она найдёт его, ткнёт им в лицо директора, не дав тому обвести себя вокруг пальца… — Признаться, я Вас недооценил, мисс Свон, — бросил ей в спину Голд, заставив Эмму замереть на месте. — Кто бы мог подумать. Оказывается, Вы умеете правильно выбирать себе друзей. Рука журналистки повисла в воздухе, так и не добравшись до ручки двери. Выбирать друзей? Тысяча иголок пронзила тело блондинки, когда она шокировано оглянулась на Руперта. Тот сидел, скрестив руки на столе, упиваясь растерянностью Свон, не только он один должен находиться в проигрышном положении, ведь так? Однако, весь праведный гнев Эммы померк, исчез почти полностью под лёгким прикосновениям понимания того, на что так «аккуратно» намекнул директор. Губы приоткрылись в немом вопросе, а зелёные глаза расширились от шока. «Почему ты мне не сказала?» «Я же говорила, что просить о помощи не сложно.» «Никогда не пытайся со всем справиться одна.» Этот глубокий голос с лёгкой хрипотцой всколыхнул сознание журналистки, заставив ту растаять, как зимний снег, приветствуя жгучее летнее солнце. Как она раньше не подумала об этом? Кто ещё мог обладать такой бескомпромиссной уверенностью в себе, властью и решительностью, перед которой отступил даже Голд? — Миллс, — выдохнула блондинка, но Руперт услышал этот тихий шёпот, хмыкнув. Всего одно слово, танцующее на кончике языка, и всё вокруг Свон замерло. Она больше не слышала шума ветра за окном, не видела надменного смешка директора, коим он одарил Эмму, прищурившись. Всего одно слово, и сердце журналистки забилось в груди так сильно, будто рвалось на свободу. Она сделала глубокий вдох, чтобы попытаться успокоиться, пока зелёные глаза смотрели прямо на Голда. Ещё через пару секунд уголки губ Руперта дрогнули в ухмылке, всего на мгновение, но блондинка уловила едва заметное движение головы. Ответ на свой вопрос она получила.***
Свон не понимала, что она делает здесь стоя на крыльце огромного особняка Реджины, морщась от холода и лёгкой измороси, когда могла бы уже давно быть рядом с Хоуп и Лукас, празднуя приятные новости и попивая горячий чай. Эмма рваными движениями поправила на голове капюшон худи, нервно кусая губы и не решаясь даже на то, чтобы постучать. Журналистка уже больше пяти минут стоит и просто смотрит на дверь, настраиваясь и не понимая, что будет делать или говорить. Она просто чувствовала, что должна сделать хоть что-то для женщины, образ который был совсем далёк от Злой Королевы. Благодаря этой брюнетке дочь блондинки остаётся в Сторибруке, не будет никакого разочарования и разбитого детского сердца. Миллс спасла Хоуп в очередной раз, совершенно не обозначив это перед Свон, будто само собой разумеющееся, будто только так Реджина и могла поступить, никак иначе. Женщина не ждала благодарностей, а просто защищало то, что имело для неё значение. Тихо, незаметно, бескорыстно. Желание увидеть женщину здесь и сейчас раздирало Эмму на части, она хотела этого вопреки всему здравому смыслу, ровно как и почувствовать физическое присутствие брюнетки рядом с собой, даже всего на минуту. На большее журналистка рассчитывать не могла. Блондинка слышала плавную музыку, доносившуюся из окон дома, а на подъездной части заметила небольшое скопление машин — всё указывало на то, что у Миллс были гости. Правильнее было бы развернуться и уехать, чтобы не выглядеть глупо, или хотя бы позвонить Реджине до приезда, чтобы предупредить о своём визите. И Свон не понимала, почему не сделала ничего из вышеперечисленного. Конечно, это была она. Это могла быть только она. Именно эта женщина заставила директора Сторибрука пересмотреть своё решение на счёт дочери Эммы ровно в тот самый день, когда журналистка сообщила ей об исключении девочки. У блондинки не было сомнений на этот счёт. Брюнетка всегда действовала сразу, реагировала на угрозу мгновенно, без промедления. На языке Свон вертелось так много слов, но ничто не могло описать ту бурю эмоций, признательности и благодарности, которые блондинка испытывала к Миллс. Эмма чувствовала себя жалкой и потерянной. Журналистка сжала окоченевшие от сырости пальцы в кулак, унимая дрожь волнения в теле, прежде, чем нажать на дверной звонок. Блондинка стояла вперив взгляд в матовое покрытие двери, отсчитывая секунды, когда она, наконец откроется. Эти мгновения казались Свон вечностью. Её собственное сердце работало в ускоренном режиме, качая кровь по венам, в горящих лёгкий не хватало воздуха, хотя Эмма продолжала жадно хватать зимнюю сырость ртом, а голова кружилась от переизбытка мыслей и трепетных воспоминаний. Журналистка резко вздохнула, когда дверь вдруг распахнулась, и на пороге показалась Реджина в строгом брючном костюме чёрного цвета. Чёрный — однозначно её цвет. Дорогой материал обтекал тело женщины, подчёркивая её утончённую фигуру в нужных местах. Он блестел богатством и роскошью в свете уличных фонарей, которые в зимнее время зажигались раньше обычного. Волосы брюнетки были идеально уложены, обрамляя густыми прядями лицо, на тонкой шее из-под белой блузки виднелась золотая цепочка, которую блондинка раньше не замечала, но её метал превосходно гармонировал со смуглой кожей. — Свон? — поражённо выдохнула Миллс, осматривая сжавшуюся напротив Эмму. Её идеально вылепленные брови взметнулись вверх, когда карие глаза нашли зелёные, а пухлые алые губы разомкнулись в вопросительном вздохе. — Что ты здесь делаешь? — Привет, — выдавила журналистка, делая шаг к Реджине, отчего женщине пришлось немного приподнять голову, чтобы не прерывать зрительного контакта. — Мы можем поговорить? Брюнетка на мгновение обернулась через плечо, немного нахмурившись, словно борясь с желанием пригласить блондинку войти и пониманием неуместности данного поступка. Свон отчётливо услышала приглушённые мужские и женские голоса, а также звон бокалов и смех. Светская вечеринка? Званый ужин? — Зайдёшь? — наконец спросила Миллс, открывая дверь пошире. — Ты замёрзла. — Всё в порядке, — возразила Эмма, тут же пряча ледяные руки в карманы. — Я не хочу мешать, поскольку понимаю, что ты не ожидала моего визита. Прости, что не предупредила. Я не хочу заходить, правда, я сама тороплюсь… Поэтому буду благодарна, если ты выйдешь ко мне, всего на пару минут. Обещаю, я не отниму у тебя много времени, Реджина. — Эмма, — то, как женщина произнесла имя журналистки, заставило последнюю задрожать, но уже не от холода. — Что-то произошло? Ты в порядке? Забота и искреннее беспокойство было вплетено в каждое слово брюнетки её смертоносным и опасным для блондинки языком. Чёрт возьми, снова это щекочущее чувство внутри. — Всё хорошо. Накинь куртку или пальто, я подожду, — упрямо повторила Свон, на что Миллс лишь сильнее нахмурилась. — Пожалуйста. Реджина осторожно кивнула, отступая на шаг назад и исчезая за дверным проёмом. Она сняла с вешалки свою фиолетовое пальто с широким воротником и просто накинула его себе на плечи, не продевая руки в рукава. Эмма наблюдала за её манипуляциями, чувствуя себя заколдованной каждым её движением. Чертовски красивая. Брюнетка вышла на крыльцо, притворив за собой входную дверь, оказавшись всего в каком-то полушаге от журналистки, которая так и не сдвинулась с места. Миллс пришлось вскинуть подбородок, чтобы смотреть блондинке в глаза, её взгляд заботливо пробежался по румяным щекам, ненадолго задержавшись на искусанных розовых губах, пока не вернулся к пристальным зелёным глазам. — Ко мне пришли бизнес-партнёры, — сочла нужным пояснить Реджина. — Решила воспользоваться ситуацией, пока Генри у Грэма, чтобы устроить встречу у себя. — Как пацан? — Скучает, — лёгкая ухмылка тронула пухлые губы. — Рвётся к вам в гости. — Наши двери для вас всегда открыты. — Знаю, — кивнула женщина. — Только ему не говори об этом. Иногда мне кажется, что Генри хочет поселиться у вас с Хоуп на диване. — Не самый удачный выбор, — при мысли о том, что кто-то мог провести ночь на её диване, у Свон начинала болеть спина. Брюнетка усмехнулась, пуская волну облегчения по телу Эммы, пока журналистка жадно вдыхала густой аромат её парфюма. Блондинка не могла не поддаться на то тёплое ощущение уюта, которое дарило ей общество Миллс. — Просто для справки, — Свон немного подалась вперёд, понизив голос до заговорщицкого шёпота. — Запасной ключ от квартиры лежит под ковриком у двери. — Ты хоть знаешь, насколько это ненадёжно, Эмма? — Реджина выгнула бровь дугой. — Ты совсем не боишься ограбления? Уровень преступности в вашем районе, конечно, не большой, но рисковать не стоит. Обещай, что сегодня же уберёшь его оттуда. Журналистка не смогла сдержать довольного вздоха от повелительного тона женщины и просто кивнула. Она действительно готова была сделать всё, чтобы только на этих губах играла улыбка. — Хорошо, — брюнетку удовлетворила реакция блондинки. — Как дела у Хоуп? — Прекрасно, она тоже скучает по вам, — Свон усмехнулась. — Особенно по возможности встать на коньки. Боюсь, что тебе придётся снова потерпеть меня на льду. — У тебя в прошлый раз неплохо получилось, Эмма. — Только потому, что ты держала меня за руку, — закатила глаза журналистка. — Мне ничто не мешает сделать это снова, — пожала плечами Миллс, так просто, будто для неё это было самое привычное дело. И снова они. Бабочки. Эти чёртовы бабочки, ласкающие своими невесомыми крыльями измученные лёгкие блондинки, напоминая ей зачем она приехала сюда. Свон закусила губу, и тёмный взгляд Реджины метнулся ко рту Эммы, бросая блондинку в жар. Длинные ресницы женщины немного трепетали от сильного ветра, а на шоколадной радужке блестели созвездия золотых искр. — Ты прекрасно выглядишь, — комментарий сам по себе сорвался с губ журналистки, и та даже не успела как следует осмыслить его. Она не стала добавлять «сегодня», потому что брюнетка выглядела шикарно буквально всегда. Миллс растерянно моргнула, неловко ровняя на плечах пальто. Длинные пальцы легко скользнули по воротнику, приводя его в стоячее положение, тем самым защищая шею от ветра. Глаза блондинки проследили за рукой Реджины, затем переместились на шею и вернулись к глазам. На щеках женщины пылал румянец. — Сомневаюсь, что ты приехала ко мне только, чтобы отвесить комплимент, — подразнила брюнетка. — Расскажи, что на самом деле привело тебя, Эмма? Свон сжала окоченевшие пальцы в кулаки, сильно впиваясь ногтями в кожу ладони. Эмма сильно волновалась, поскольку так и не поняла, что должна была сказать Миллс. Когда журналистку захватывали эмоции, она не могла положиться на свой язык, чтобы неторопливо объяснить то, что происходит в её голове: слишком много всего, и сознание буквально не знает за что уцепиться, а потому изо рта блондинки часто вылетает всякая чушь. Соберись, это же Реджина! — Сегодня я планировала посмотреть одну школу, которую рассматривала в качестве варианта для перевода. Если честно, я занималась этим всю неделю, — тихо произнесла Свон, заметив, как женщина невольно напряглась от слов Эммы. Её глаза едва заметно сузились, а уголки губ недовольно опустились. — И сегодняшний вариант, как я думала, будет последний. Школа находится далековато, конечно, однако там довольно много интересных факультативов и дополнительных занятий, которые могли бы заинтересовать Хоуп. Возможно, ей бы там даже понравилось… — Но? — брюнетка отвела глаза в сторону, сжимая руками лацканы своего пальто. Конечно, она знала, что должно было быть «но». — Но визит пришлось пропустить, — журналистка боролась с желанием накрыть руки Миллс своими ладонями. — И вместо этого отправиться к Голду. Реджина осталась спокойной, никак не отреагировав на последнюю фразу блондинки. Она просто расправила плечи, в выжидании приподняв брови. Женщина не торопила Свон, ждала и слушала, пока настойчивый ветерок играл с её чёрными волосами. — Руперт дал мне Договор о зачислении дочери в школу в качестве первого стипендиата, — осторожно произнесла Эмма, и брюнетка снова обратила на неё своё внимание. Никакого удивления, спокойное ожидание. — Оказывается, теперь в Сторибруке будут стипендиаты. Миллс просто кивнула, уголок её губ дрогнул в улыбке. Она знала. — А это значит, что девочка не будет исключена из школы, если я подпишу эти бумаги, — журналистка старалась расслышать собственные слова за гулкими ударами сердца, отдающими в ушах. — Ты их ещё не подписала? — тут же нахмурилась Реджина, вперив в блондинку недовольный взгляд. В карих глазах вспыхнул огонь, предупреждающий Свон об опасности. — Почему? Женщина хотела, чтобы подпись Эммы стала гарантией того, что журналистка с дочерью не сбегут. И реакция брюнетки только подтвердили догадку блондинки. — Миллс, это ведь ты повлияла на Голда? — Свон немного наклонилась к Реджине. — Это ты предложила ему эту безумную идею со стипендиатами, верно? — Я бы не назвала эту идею безумной, — уклончиво ответила женщина, немного помолчав. — Просто это был лучший вариант. Хоуп продолжит учиться в Сторибруке наравне с другими детьми, а тебя и Руперта не будет связывать шантаж. Всё законно. Брюнетка не ответила «да» прямо, но и не соврала, дав отрицательный ответ. Эмма невольно улыбнулась, когда Миллс поджала губы, пряча ухмылку. Реджина заметно расслабилась, узнав, что журналистка уже получила от директора школы выгодное предложение и сейчас дело оставалось за малым. — Как ты это сделала? Как его уговорила? — У меня есть свои способы, — усмехнулась женщина. — Что ты ему предложила взамен? — не унималась блондинка. — Реджина, я не хочу, чтобы ты брала на себя что-то, с чем… — Я просто предложила ему хороших адвокатов, чтобы те помогли урегулировать его вопросы с Белль. А также напомнила, что он занял пост директора Сторибрука с подачи моей матери, и до сих пор оставался им только благодаря моей поддержке, — прервала Свон брюнетка. — То, что я сделала — это сущий пустяк. Я просто не могла позволить Хоуп пострадать. Так что просто подпиши бумаги. Уверяю тебя, они составлены без всякого подтекста, я лично занималась этим вопросом. — Ты не сказала мне о своих планах, — нахмурилась Эмма. — Почему? — Потому что ты слишком гордая, чтобы спокойно принять помощь, Эмма, — фыркнула Миллс, заставив журналистку нервно облизнуть потрескавшиеся губы. — Я уверена, что ты бы чувствовала себя обязанной мне и не позволила бы мне сделать то, что требовалось. Но я сразу поставлю все точки над «i», Свон, ты ничего мне не должна. Я сделала это из эгоистичных соображений, из-за себя. Потому что не хотела, чтобы ты и Хоуп уехали, или же перевелись. Я не хочу, чтобы наше общение сократилось из-за Голда. Блондинка сделала ещё полшага к Реджине, вглядываясь в её глаза, охотно утопая в них, как в зыбучих песках. Женщина удивлённо вздохнула, но не отстранилась. Свон видела в брюнетке целый мир и даже больше, Эмма не встречала никого похожего на неё, никого настолько же доброго и заботливого, внимательного и чувственного. Миллс уникальна в своём роде, как Солнце или Луна в небе. — Если бы ты попросила меня остаться, я бы осталась, — тихо произнесла журналистка. — И мне не нужен Сторибрук для этого. Даже, если бы Голд натравил на меня своих псов, а меня бы уволили с работы, я бы осталась, потому что ты бы мне об это сказала. Тебе достаточно было просто попросить. Этого всегда будет достаточно. — Так просто? — в голосе Реджины послышалась лёгкая хрипотца. Её карие глаза скользили по лицу блондинки, жадно впитывая её неловкое и сбивчивое признание. — Так просто, — подтвердила Свон. — Я правда благодарна тебе, трудно описать словами насколько. Нет таких понятий и выражений в моём лексиконе, я думаю. Хоуп будет счастлива продолжить обучение рядом с Генри, но я даже не знаю, что могу сделать для тебя, чтобы… — Эмма, всё хорошо, — женщина стала тихо посмеиваться. Что-то нежное осторожно проскользнуло мимо накрашенных алым губ и поцеловало раковину уха журналистки. — Мне будет достаточно, если ты просто поставишь свою подпись на этих документах и останешься в Сан-Франциско, чтобы Хоуп могла учиться в Сторибруке. — Хорошо, — прошептала блондинка. — Я сильно привязалась к тебе и к твоей дочери. Мне очень приятно находиться в вашей компании, как не было давно с кем-то ещё, — призналась брюнетка. — Я испугалась, когда узнала, что ты могла исчезнуть, Эмма. Так просто взять и переехать. Я не могла позволить тебе этого, не могла отпустить вас. Я хотела быть для тебя важнее страха. Свон знала, что Миллс достигла своей цели. И уже довольно давно, но поняла это Эмма только сейчас. — Признайся, что скучала бы, — усмехнулась журналистка, её взгляд постоянно падал на этот очаровательный шрам на верхней губе Реджины. — Возможно, но уж точно не по твоей самоуверенности, — цокнула языком женщина, улыбка блондинки стала шире. Свон чувствовала себя наэлектризованной от близости брюнетки, от её запаха, от тепла, которое источало её тело. Эмме было всё труднее сконцентрироваться на словах Миллс, ощущая ласку богатой хрипотцы голоса Реджины, как физические прикосновения. — Я не могла допустить мысль, что больше не смогу видеть Хоуп так часто, как хотелось бы, что Генри будет грустить от недостатка общения с тобой и девочкой. Я не хочу потерять вас, Хоуп важна для нас с Генри, и ты… Свон, я хочу, чтобы ты была рядом. Мне необходимо, чтобы ты была рядом и… Предложение недосказанным повисло в воздухе. Договорить женщина не смогла, что-то выбило весь воздух из её лёгких, когда журналистка нырнула к ней, и их носы соприкоснулись, а рты столкнулись, прижимая губы к губам. Блондинка бережно обхватила холодными ладонями смуглое лицо брюнетки, наслаждаясь мягкостью теплой кожи под своими пальцами, заклеймив её губы порывистым отчаянным поцелуем. Это не было похоже на всё то, что до этого приходилось испытывать Свон. Ведь мгновения до поцелуя казались настоящей пыткой, худшей комбинацией из физической и моральной боли, когда тело Эммы тянулось к Миллс, но последние остатки трезвого рассудка удерживали этот порыв. Однако сердце безоговорочно победило разум. В момент, когда это произошло, по венам журналистки разлился самый настоящий фейерверк, приоткрывая для блондинки завесу на её настоящие чувства к Реджине, которые Свон так старательно отрицала. Она даже не позволяла себе представить каковы на вкус губы женщины, но часто ловила себя на мысли, что хочет узнать. На вкус брюнетка была как звёздная ночь и морской шторм, такая же поглощающая, прекрасная, свободная и неукротимая. На вкус Миллс была как сияние Рая и самые тёмные глубины Ада. Ресницы Реджины затрепетали, она стояла, как мраморная статуя греческой богини в каком-нибудь музее, ошарашенная и застывшая. Однако, женщина не смогла сдержать вздоха, когда большой палец Эммы зацепился за ухо брюнетки, гармонируя с мягкими поглаживаниями подушечками пальцев коротких волосков на затылке Миллс, напоминая о реальности происходящего. Поцелуй журналистки был мягким, но настойчивым. Каждая частичка в теле блондинки гудела от такого желанного контакта с Реджиной, а тепло скручивалось в животе в плотный кокон, пока сердце билось ради этого момента. Поцелуй не получил ответа от женщины, но всё равно был потрясающим. Свон полностью расслабилась ещё в тот момент, когда её тонкие искусанные губы прижались к невообразимо мягким, ныряя в омут с головой. Эмма целовала брюнетку без утайки или колебаний, давая свободу тем чувствам, которые разъедали журналистку изнутри всё это время, обнажая своё сердце и преподнося его на блюдечке. А это всего один невинный поцелуй. Внезапно блондинка почувствовала движение, и руки Миллс легли на плечи Свон, а затем скользнули вниз на напряжённые предплечья. Реджина крепко сжала пальцами влажную от капель моросящего дождя кожу красной куртки, заставив Эмму поверить, что этот поцелуй станет чем-то большим, диким, первобытным. Что эта удивительная женщина ответит на поцелуй. — Эмма, — выдохнула брюнетка, приложив заметное усилие, чтобы отстраниться от журналистки, уперев руки в её предплечья. Имя блондинки звучало, как предупреждение. — Не надо. Острое лезвие вонзилось прямо в сердце Свон. Эмма вздрогнула. Она растерянно вглядывалась в лицо Миллс, но не могла принять отказ, не могла его понять. Реджина её отвергает? Почему? Женщина тяжело дышала, её тёмные глаза были почти чёрными, взгляд рассеянный и, словно, голодный, но тон, которым говорила брюнетка был ровным и строгим, пуская холодок по телу журналистки, кувалдой разбивая хрупкое сердце на мельчайшие осколки. — Я… — руки блондинки, которые всего несколько секунд назад так бережно обхватывали лицо Миллс, застыли в воздухе в считанных сантиметрах от смуглых щёк, а пальцы била дрожь напряжения. — Реджина, я… — Не надо, — покачала головой женщина, стараясь выглядеть непринуждённо, но от этого Свон было только хуже. — Я понимаю. Минутный порыв, накопившиеся эмоции и так далее, — брюнетка не смогла поднять на Эмму глаза, она смотрела куда угодно, только не на неё. — Эмма, я не забираю свои слова назад. Ты правда важна для меня, но не в этом смысле. Ты моя подруга. Невероятно близкая и надёжная подруга, которую я не хочу потерять. Журналистка почти не дышала, она чувствовала, как её воздушный замок, который она успела построить в своей голове при поцелуе, гнил и крошился, грозя разрушиться. Блондинка оторопело сделала шаг назад, выходя из оцепенения. Что она наделала? — Давай притворимся, что этого не было, — Миллс, наконец, заставила себя посмотреть в глаза Свон, выглядя шокированной её поступком. — Мы ведь друзья, Эмма? — Реджина… — голос журналистки дрогнул. — Прости, — женщина не стала ждать ответа и попятилась к двери. Она сбегала. Блондинка испуганно смотрела на брюнетку, но не могла ничего сказать или сделать. — Меня уже заждались гости. Спасибо, что приехала, — Миллс нервно облизнула губы. — Не забудь про свои обещания. — Реджина! — Свон почувствовала, как горечь и тошнота подкатили к горлу. Женщина вздрогнула от силы эмоций в том, как Эмма почти выкрикнула имя брюнетки. — Это не… Я… Журналистка не знала, что сказать. Что это была минутная слабость? Неправда. Что это случайность и она не хотела целовать Миллс? Тоже ложь. Блондинка жаждала этого поцелуя, как глотка воды в пустыне. Это была ошибка? Не для Свон. Ей очень жаль? Только потому, что Реджина не была к тому готова. Женщина, не получив от Эммы хоть какого-то объяснения, с трудом проглотила ком в горле, взявшись за ручку двери. Брюнетка ненадолго прикрыла глаза, сильно зажмурившись, пока журналистка с полными болью глазами смотрела прямо на неё. Миллс капитулировала, на её лице читалось смятение и страх, смущение и потерянность, разочарование в поступке блондинки, и от этого Свон хотелось плакать. — Подпиши бумаги, Эмма, — это было последним, что сказала журналистке Реджина прежде, чем скрыться за дверью. Блондинка пошатнулась, её ноги стали ватными и, если бы не колонна, в которой Свон нашла опору, она бы рухнула прямо там, где стояла. Зелёные глаза сияли сильными чувствами, глядя на закрытую перед носом дверь. Друзья… Она для женщины хорошая подруга, и у Эммы не должно было быть причин думать иначе. Журналистка дрожащей рукой коснулась губ, в попытке сохранить остаточное тепло и сладость поцелуя, который значил для блондинки больше, чем должен был. Свон была уверена, что прошла точку невозврата, один поцелуй заставил её понять всё. Терзающая боль и разбитое сердце стоили минутного помутнения рассудка? Эмма медленно вышла из-под навеса, подставляя лицо противным мелким каплям, чтобы немного отрезвиться, вернуть мозг на место, напомнить роль брюнетки в своей жизни, но… Журналистка грустно усмехнулась. Всего один поцелуй, а эмоций больше, чем за всю жизнь. Блондинка не была уверена, что это за чувство, но догадывалась. И от этого ей становилось только страшнее. Этот чёртов поцелуй не только провёл границу между ней и Миллс, но и пролил свет на оголённые чувства Свон, которые, подобно высоковольтным проводам, прошибали тело особым током. Эмма не была уверена, да и не хотела в это верить, но догадывалась, что полюбила Реджину, чей поцелуй только что украла. Любовь. Журналистка всегда старательно избегала этот тип влечения, оберегая себя и Хоуп от возможных неприятных последствий, но… Чувства к этой исключительной женщине подкрались незаметно, с самой первой искренней улыбки пуская корни в сердце блондинки. Любовь подпитывали и взращивали обычные рутинные вещи: встреча на крыльце школы, выпитый кофе, разговоры по душам, разделённые секреты. Доверие и стремление быть рядом дали этой особой привязанности силу, спрятав её от внимания Свон под покрывалом дружбы. Эмма старалась быть неподвластной этому чувству, но… Эта доброта, яркость улыбки, смеющиеся озорством карие глаза и глубокая хрипотца в голосе, то, как брюнетка протягивает букву «м» в имени журналистки — всё, что потребовалось, чтобы отвлечь внимание блондинки от собственных эмоций. Поцелуй сорвал скрывающее правду покрывало, выявляя и раскрывая то, что сердце, вопреки здравому смыслу, так долго хранило. Свон вообще не верила, что способна на эти чувства, будучи уверенной, что кроме дочери никто и никогда не сможет занять настолько важную позицию в её жизни. Особенно кто-то настолько властный, сложный, невероятный, особенный… Однако, Эмма любила Миллс до треска в костях и до боли в лёгких, пока сердце, как сегодня правильно заметила Руби, билось в такт имени: Реджина. Реджина. Ре-джи-на. Это была не та влюблённость, которая легко вспыхивала и также скоропостижно угасала. Нет, это было что-то медленное, постепенное, всепоглощающее и мощное. Что-то, что могло разнести журналистку в клочья или построить заново. Она полюбила невероятную во всех смыслах женщину, которая видела в ней только подругу, была замужем и вообще собрала в себе все триггеры, которых сторонилась блондинка, чтобы избежать разбитого сердца. Но что в итоге? Свон привязалась к Генри и защищала его, как родного, Хоуп видела в брюнетке пример для подражания и всегда приходила в восторг от всего, что могла предложить Миллс. Реджина заботилась о дочери Эммы, ценила компанию самой журналистки и стремилась быть рядом с ней, как друг. А блондинка вместо того, чтобы придерживаться привычного ритма жизни и необходимой ей дружбы, полюбила женщину, слишком безнадёжно, слишком безответственно. — Какая же я идиотка!