My girlfriend is a killer

"Не дави на меня"

Несколько недель назад мне поступил обычный заказ на взлом одной кодовой игры, чтобы «типа играть без покупки випки». Мне то не сложно, да и деньги не лишние, но вот один невообразимый нюанс — мне заплатили за работу заранее и абстрактно много. В большинстве случаев, я фактически выжимаю деньги у работодателей, как сок из апельсина, а тут на тебе! Игра называлась «The city of whispers» производства неприлично крупной сети игровой компании. Дело-то плёвое — тут пофиксил, там отрегал — если ты опытный языковед компьютерной страны. Мне понадобилось двенадцать часов, чтобы обойти все защитные механизмы и удалить следы своих чёрных ip-адресов. Теневуха — это, как кокс высшего качества — затягивает дай бог. Мой крутой дядя — танцующий, пригубивши градуса расставленными мизинцами в стороны — научил меня полноценным отношениям с техникой, а отношениям с мужиками не научил. Поэтому навыки и знания в области программистки и систематологии для меня высший пилотаж. Демонстрация излишня. Тот, кто просил взлом, изначально показался обычным задротом, но после сделанной работы я задумалась: то ли я та ворона из басни Крылова, то ли параноик одна из сущностей Сплина. Надо было сперва семь раз отмерить, а потом уж саблей махать. Решила проверить чувака, а он ненастоящим оказался или вообще не существовал. Так что, всё же это было подозрительно, но покопавшись малость в паутине спутниковой, я просто бросила эту тему не закончив. А после двух дней затишья от происшествия расслабилась и забыла про это. Опасения неспроста были вызваны моим подсознанием, только я проигнорировала горящую сигнальную лампочку. Лишь спустя время, когда навязчивое сомнение стало ходить по следам и наступать на пятки, сердце застучало тревожный фрагмент пятой симфонии Бетховена. В оркестровую часть постепенно входили икающее негодование, дёргающее веко глаза раздражение, и желудочное бурление. Но кто такой мой организм, чтобы я прислушивалась к его чувственным позывам? Пф, да мне и шестое чувство по боку! Всеми усилиями я разложила себе красную дорожку с золотыми столбиками, перевязанными шёлковой красной лентой, чтобы плыть навстречу разгульным забавам — свойственным мне, как молодёжи — и прекрасному забвению о великих глазах страха. Мы поехали в город к друзьям бить новые тату — это было единственное место расслабона для малыхи. Она тётка хоть и взрослая, но её детская натура туго вывозила суровые возрастные проблемы. Я же уходила в нирвану, когда смотрела в окно автомобиля. Скачущие деревья и кустарнички меня забавляли больше, чем озорные танцы Михалыча под биты Кирюшкиных колонок. Но в этот раз напряжение оседлало все пороки и пристрастия гормональной весны. Соня выглядела более взвинченной, нежели я, — в этот раз молчала, с чёрными айрподсами в ушах. Мы подсознательно обе утверждали себе, что инициатор проблем она сама, но её желание угодить всем и сразу было системным приложением без функции удаления. Так что наше семейство терпело её выходки с переменным перерывом на отдых. Семейная пара — необычная для людей старого устава — в самом деле отличные ребята. Костя и Женя принимали нас за своих сверстников, и часто шутили на наши же темы. Они демонстрировали на своих частях тела изящные работы, и казалось, были просто влюблены в это дело. Их небольшой студийный салон, составной частью которого был общественный коридор, вмещал в себя комфортабельный диван с темно-коричневой кожаной обивкой, такую же кушетку, мини стеллаж под оборудование и клетку с попугаем Серёжей. Кстати, клёвый парень — любил малыху до неестественной жадности. Они постоянно разговаривали на своём птичьем, танцевали и ещё всячески взаимодействовали. А когда кто-то из парочки уставал, остальные могли наконец отдохнуть от этого шоу в мире животных. Бывало, когда Костя уже заливал кожные покровы по обрисовкам эскиза, Серёжа садился ему на плечо, или на прожектор — всегда в одном положении светивший на «жертву», или на кушетку, громко кричал и привлекал к себе внимание. Он вздымал свои перистые рукава так высоко, чтобы все могли увидеть арсенал его острых цветных лезвий. И так мило выглядел, когда малыха нежилась с ним и сюсюкалась. Мы упивались у ребят дешёвым кофе, объедались сладостями и получали массовую эйфорию. Более того, являлись особой группой людей, которые «забивались» на халяву. Соня приволакивала за собой новых грешников в их адски райское местечко, и каждый неприкаянный выходил из сей обители со своим счастьем. Стены всегда хранили в себе умеренные запахи кофеина, антисептиков и дурман винстона, испаряемый айкосом. Плазма крутила песни или разные шоу, передачи, которые не брезговали смотреть при молчаливой паузе. А бывало напротив не так — галдёж стоял выше пыли, что до потолка, и отчаянный Серёжа кончал кричать всех этих недотёп. Все встречи были искренне ожидаемы, прощания кроткими, но чувственными. Море фоток, видео, истории в соцсетях, и приятное, теплящееся в сердце ощущение нужности кому-то. Во истину сладкий комфорт. И вот, очередной раз визита к ребятам — не столь радостный и привычный — дал о себе знать разве что с порога. — Малыха сегодня тихая какая-то, — указала на Соню, забившуюся в угол Женя — влюбилась что ли? — Да по-любому, слюни вон по стене мажет! — весело подхватил Костя, закрашивая демона на моей ноге. — Чего молчишь то? — привстала со стула Женя. — Да она шмел на подкрадульках, в туз гасится. — излил в массы свою новую фразочку Михалыч. — Опа-опа пошла жара! — захихикал Костя — Женёк, ты только послушай чего нынче молодёжь произносит! — Ты где это опять услышал? — усмехнувшись спросила она. — Сонька, давай, тоже чё нить брякни. — попросил Костя, но малыха только горько вздохнула. — А чё у вас новенького происходит? — Женя решила перевести тему, чтобы разрядить обстановку — Мы вот переезжать собрались. — Да ладно? — искренне удивился Михалыч — Адрес то напишите? — Не, — оскалился Костя — вы блин уже поперёк горла со своими рисунками. — Ха, ха, — перебила Женя — он шутит. Она грозно посмотрела на мужа, а тот скосил физиономию невинности. — У нас пока тишь, да гладь. — продолжал Михалыч. Я в это время скулила максимально заунывно, лишь бы боли чувствовать меньше. Кожа на икре обагрилась, смешивая пот с чернилами. У меня тряслись и мокли руки, совместно вертелась комната в глазах. Транквилизатор вообще не подействовал на мои чувствительные нервные окончания, что пагубно сказалось на сознании. — Больно что ли? — хитро пробасил Костя. — Нет. — пискнула я. — Тьфу! Мышь какая! — пшикнул мне Михалыч — Она ещё прикольнее пищит, когда ей уши лижут. — Да ладно! — засмеялась Женя — Меня тоже в жар бросает от таких дел. — Уши вообще жёсткое место. — добавил Михалыч. — Эй, малая! — крикнули хором трое и Соня испуганно посмотрела на нас. — Я…Э…Со мной всё ок, я просто задумалась. Мы нехотя оторвали от неё вопрошающие взгляды, отдав предпочтение личной беседе. В целом, у ребят мы провели около пятнадцати часов, потому что тату били все, кроме Венеры (которую — я забыла упомянуть — взяли с собой), и после горячего кофе с сентиментальными прощаниями оставили мастерскую Тату Эль Бандидо в уходящем дне. Ночная улица пахла выхлопами автобусов, низким воздухом, как перед дождём, и размазанным свежим гудроном. Людишек становилось всё меньше, фонари загадочно обливали тротуарные дорожки и юбки домов рыжим светом. У кого-то уже погас свет, делегировав жизненный процесс дремоте. А наша компашка двигалась в сторону съёмной квартиры. Венера шлёпала своими новыми сандальками по мощёной пешеходной дорожке, горделиво болтая руками и задирая подбородок вверх. Её длинные косички взлетали от каждого детского шажочка, а подол платья развивался воланами. Двигались мы в молчании потому, как каждый был занят своей дремучестью разума. Взгляды были прикованы к единственному светлому пятнышку, которое уже напевало песенки преисполненное счастьем. — Вот же егоза, — заботливо произнёс Михалыч — бездумная малипуська. — Какой ты у нас сентиментальный. — съязвила я в ответ. — А ты скряга, — ответил тот сменив улыбку на брезгливый взор. — Да ладно вам, — облачно отозвалась малыха — хоть кто-то радостен. — Говоря об этом, с тобой что в последнее время? — спросил Мелёхин, и запнулся языком о зубы, пожалев о вопросе. — Будем считать, что я всё же влюбилась, — горько вздохнула Соня — и добавим, что это безответно. — Так, так, так, та-а-а-ак! Я покосилась на неё источая крайнее подозрение, но Соня действительно не солгала. — И кому же это так свезло? — поинтересовался Мелёхин. — Твой дружок, мой дружок, — грустно пожала плечами она — это не имеет значения. Я отчаялась Михалыч, разговоры словно с пустой стеной. Ни ответа, ни привета. Этот диалог всё больше и больше не нравился нам с Мелёхиным. Зная сентиментальность Сони ко всему сущему, мы наивно полагали, что минимум будет неделя грусти, а максимум запоя. — Я бы хотела, чтобы он послал меня на хе… — Сонь, — перебил Мелёхин — тут так-то В, давай без мата. — Без него падать больно, я уже коленки себе разбила. — пожаловалась малыха, еле сдерживая слёзы. Я видела, как искренне она пытается не сдаваться и показывать радость. Но по неведомой мне причине это всё труднее становилось делать. Буквально поминутно исчезала её сила и воля. Напряжение росло с каждой секундой в двойном квадрате. Никому не хотелось блуждать по горестным романам Сони, потому что это хуже дремучих кустарников засохшей лозы роз. Но оставлять дело на волю случая тоже не стоило. — Может прогуляемся ещё? — спросила я. — Надо Вишнёвку спать укладывать. — ответила Соня крайне сопливо. — Её в люлю, а сами на улю. — подтрунил Михалыч. Малыха задумалась, спорить не стала, да и не к чему. Сделали всё как надо, и отправились морить свои души новым, ещё большим количеством Сониного утопизма. Гуляли мы по набережной Кургана, где висели на железных руках-планках миниатюрные качели; волны реки Тобол омывали грязноватые бетонные плиты; трава проросла между квадратами, которыми вымощена набережная целиком; ночное небо, протыканное звёздами, открывалось сполна, не имея ни пуха облачка, а луна, как бельмо, светилось над самой головой. Я снимала видео — по привычке — для хороших воспоминаний. Чтобы отвлечь малыху от томных горестей, был открыт импровизированный марафон тем. Мы много разговаривали про дорогие авто, малолетних проституток, и о поведении новых русских студентов. Темы секса тоже популярные, поэтому сарказм нашего времени пробирался и туда.  — Я бы вообще уже в монастырь пошла со своей жизнью! Она половая только когда я домой с работы уставшая прихожу, и до дивана просто не могу дойти. — говорила Соня. — Тебя в монастырь не возьмут, — хихикал Михалыч — рога через божьи двери не пролезут. — Вот я тебе по бороде! Только забегами можно было освободиться от дурацкого нытья, и разворошив улей пчёл Мелёхин бросился бежать от малыхи. К слову, Михалыч бегал слишком быстро для заядлого курильщика. А курил он достаточно много — по две пачки в день — для того, чтобы давиться воздухом на втором метре кросса. Но, тем не менее, мой бородач ходил в качалку, а с креатина его тело распухло, словно надувной круг. — Не ной, я с тобой в монастырь пойду. — подбежала я к Соне и приобняла за талию. — А тебя тем более туда не пустят! — подбежавший Михалыч шлёпнул меня по левой ягодице. Нога сразу отнялась, и я присела, а тот порхая от счастья побежал вперёд. — Хамло! — отпустила я ироничное оскорбление. Мы с Соней захихикали и пошли дальше. Ветер свистел мелодию разбойника, а мы неустанно болтали и предавались смеху. Казалось, что спасение близко и малыха снова прежняя свирестелка без тормозов. Неподалёку, от конца набережной, разразилось шоу. Нам обязательно приспичило на него взглянуть. Пара мужиков, по форме классики, полуокружностью загородили какого-то паренька и допинывали его жалкое тельце. Тот еле стонал и уже, наверное, отъезжал на тот свет, но наш бесстрашный Михалыч бросился в бой. Его невозможно было отговорить, переубедить и уж тем более остановить. Он с двух рук распихнул опричников из середины, из-за чего трое других поспешно решили устранить неприятность. У всех пар валил изо рта и ноздрей, как у испанских рогатокопытных. Глядишь вот-вот лаву начнут изрыгать. — Его загасят… — утомленно, и одновременно обеспокоенно сказала я. — Качественный факт. — ответила малыха. Мы не сговариваясь, кинулись в нарастающее месиво. Соня пыталась использовать отработанные на боксёрской груше удары, а я просто действовала наобум. Тот тип, которого била малыха с лёгкостью швырнул её в сторону, словно игрушку. Михалыч отбивался от двух других, а я пыталась управиться с остатками. Волнение больше исходило от опрометчивости, чем от адекватности. Я чувствовала, как мои костяшки проезжали по холодной коже щёки одного, а нос кроссовка подбивал у другого желудок. Происходящее сильно сотрясало, и я даже не смотрела им в глаза, боясь увидеть там отражение своего страха и беспомощности. Какая-то бабулька, проходившая мимо, не осталась равнодушной к такому концерту. Её кнопочный годзилла вызвал органы порядка, и мы все дружно поехали в ментовской приют. Да, бездомных и бродячих там было много: бывалые шлюхи, неопытные эскортницы, тощие нарики, жирные воры и прочая челядь подзаборных, лишённых человеческой работы людей. Побывав один раз в суточной клетке полиции, я поняла почему это место называют обезьянником. Все, кто находятся за решёткой, хотят засрамить любого, кто носит погоны, и для этого высовывается между прутьев и начинает орать, плевать или вообще гадить. Подобное зрелище можно увидеть в зоопарке, глядя на непослушных мартышек и им подобных животных. И теперь мы в этом цирке тоже были. — Бесплатные билеты! — кричал Михалыч — Только сегодня вы сможете увидеть тупых приматов, наследников дриопитеков! Он саркастично указывал на упырей, с которыми мы подрались. Те с разбитыми харями глядели на него исподлобья. В этой же части находился излупленный паренёк, который улиткой лежал в углу. — Обратите внимание, — продолжал Мелёхин — у них совсем нет серого вещества, поэтому они могут накинуться на случайного прохожего и х (некультурное слово) ть со всей неравной для пострадавшего силы! Костюмы посадили отдельно от нас — чистое везение — соединив их род с какими-то обкуренными доходягами, что просто валялись, скрючиваясь от содержания токсинов в организме, и натужно стонали. Может поэтому негодяи не различали среди них свою жертву. А нас приплели к двум взрослым тёткам, которые скорее всего не стоили и сотки за ночь, зато вонь нот них стояла крепче любого чл… А не, я не буду об этом. Всё это было ужасно отвратительно. Горло давил ком тошноты от сумбура запахов, голову обносило шумом от ударов, полученных в драке. Но что ещё обиднее, ныли и ломались костяшки рук, которые больше всего пострадали в этой переделке. Тело исходило жутким зудом от пота, и последним можно было обливаться, как студёной водой в крещение. Малыха пускала соль по щекам, потому что Венера осталась совсем одна в незнакомом месте, а наш друг — ключи от квартиры которого мы взяли — приедет вечером следующего дня. Как объяснить, где мы, почему молчат телефоны и, почему в его доме плачет малыш? Через три часа сидки, наших спонсоров ночлега выпустили под залог, спустя минуты, избитого определили в реанимацию, а нам пришлось сидеть и держать невидимые свечки за то, что бы Данюха догадался о нашем месте нахождения. Разумеется, это не сработало! — И чё будем делать? — спросил Михалыч. — Зачем я ввязалась в гладиаторские бои без арены и ставок? Как им объяснить, что у меня маленький ребёнок? Какой им нужен аргумент, чтобы понять, что я не собиралась драться? — пустилась навзрыд малыха. Она подбежала к решётке и ухватилась за прутья, которые раньше даже трогать не хотела. Я подумала, что она начнёт их грызть, потому что хуже влюблённой Сони может быть только злющая нерациональная фурия. — Тише, тише, — начала я — мы что-нибудь придумаем. — Эй вы! А ну заткнулись! — послышался голос дежурного. — Отпустите девчонку, у неё маленький ребёнок дома! — заорал Михалыч. — Малышке всего четыре года! — добавила я, а малыха только громче завыла. Спустя пару минут она вообще обезумила и стала рваться сквозь решётки с бешеным криком. Слабо было бы так назвать шум, который она создавала, но он произвёл фурор. Через пол часа явился дежурный с медиком и малыху забрали на экспертизу. На что её проверяли я не в курсе, но отпустили безоговорочно почти сразу. Она тут же рванула, что было мочи даже, не сказав слова прощания. — Ну, с другой стороны, — якобы понимая, начал Михалыч — я бы тоже так рванул. — Ага, конечно, у тебя же детей, как мух у лампочки! — Ползи в свой террариум и шипи там! — А ты к котам в Норвегию шуруй, тебя мохнатые заждались! — У, кобра! — Тьфу! И тут мы начали друг друга истязать. Такая приятная атмосфера для романтических игрищ позволяла почувствовать себя пещерными людьми, забившими на гигиену. А когда лейтенант погладил пластиковым жезлом прутья мы вновь стали нормальными и адекватными людьми. — Фу! Всё лицо из-за тебя в слюнях! — прошипела я, нервно вытирая кожу рукавом. — Скажи спасибо, что это лишь слюни. — съязвил Михалыч. Соня тряслась. Даже не объяснить насколько сильно. Вляпаться в такое дело зная, что ребёнок без гарантии с присмотром? Вот на кой чёрт?! — София, — спокойно произнёс медик в халате — не нужно бояться. Если вы ничего не употребляли, то экспертиза тут же это покажет. — Насрать мне на ваши экспертизы! — рявкнула малыха — Мы человека спасали от дебилов, потому что менты жопы свои около прутьев греют! Она испепеляла взглядом одного дежурного пацанёнка, а рядом стоящие восокочинные начальники неодобряюще качали фуражками. — Вы ведь понимаете, что такими словами можете усугубить ситуацию? — с издёвкой спрашивает эксперт. — Я требую совершить звонок, или вам придётся разговаривать с моим адвокатом. Она на столько убедительно продиктовала условия перемирия, что медэкс посмотрев в сторону начальства, припотел. Те не знали, стоит ли позволять девушке, настроенной весьма и весьма враждебно, доверять один, пусть и короткий, звонок. В итоге, один из них приблизился к малыхе и подал свой сотовый. — Нет, — грозно ответила она — мне нужен мой мобильный. Или вы что думаете, я номера телефонной книжки, как Отче Наш учу? — Ермолаев, — скомандовал тот — неси мобильный гражданки. Парень быстрым кивком отчитался и исчез не на долго. Вскоре он появился в дверях лаборатории с телефоном в мешочке. Малыха резко выхватила смартфон, и высвободив тот из целлофана, бросила последний на пол. Звонок был достаточно короткий. Малыха озвучила проблему, передала трубку одному из главенствующих, а после его реакции на ответ, тут же была освобождена. Она не стала объяснять нам, кто помог ей выйти. Не сказала, почему полицейский целовал песок, по которому она ходила. Мы много не знали о быстром и тайном освобождении Соньки. Малыха неслась выпущенной стрелой, ядерной ракетой, вспышкой световой к месту, где находилась её мелкая копия. Она не заметила и одной ступени, не залезла в лифт, а превратила путь в гладкую подъемную эскалаторную дорожку. Подбежав к двери квартиры Соня достала ключи, замечая в глазах чернеющие пятна, превозмогая жуткое треморное истязание рук. Воздуха катастрофически не хватало, глотку жгло и царапало, словно она ежа проглотила. Лёгкие скрючивались, сердце долбило прямо в левое полушарие. Она прислушалась к звукам за дверью, пытаясь совместить их с шумом собственно производящих. Не сказать, что совсем тишина открывала стены, но и плача слышно не было. Соня проглотила последний болевой ком и вставши на ноги, открыла дверь. — Мама! — послышался звонкий оклик и топот маленьких ножек. — Вишня моя, — тяжело дыша малыха обняла ребёнка — я так волновалась. — А я не плакала. — гордо похвастались малышня, но Соня уже тихо рыдала. — Ты у меня молодец, — горько произнесла малыха — как же тебе удалось? — Я звонила всем-всем и мне не было страшно! — улыбчиво пролепетала Ви. Потом она настоятельно уговаривала Соню принять душ, и замучив мать напором, выиграла. Пока малыха избавлялась от следов помойной ночи, Венера поставила чайник. Она бросила две чайных ложки кофе с приличной горкой, достала три каральки с маком, и разместила их рядом с диваном. Зная, что мама любит большие футболки, бесцеремонно вытащила одну из арсенала хозяина квартиры. Когда Соня перевела дух и смогла по-человечески производить речь, набрала один единственный важный номер. — Привет, — начала она — можешь помочь? — Что мне за это будет? — с издёвкой вопрошает человек. — Мы застряли в участке, меня выпустили сразу, но ребята — она запнулась о камень из слёз, а проглотив его продолжила — они сейчас там. Можешь их вытащить? — Я попробую. Звонок окончился ничем. А вечером приехал Кирилл, и Соня выплакала ему всю боль и волнения за нас. Они ходили в участок, писали заявление, но узнав о сумме залога опустили руки. И не от жадности, а о бедности. Всё, что находилось в их силах сейчас — это ждать, когда мы выйдем потом… Почему нас не вытащили так же, как Соньку? Хороший вопрос, но никто нам на него не ответил, потому что его мы никому не задавали. Да, провели время в обезьяннике положенное сроку. Страшно признать, но за пятнадцать суток я и Михалыч даже почти полюбили друг друга, и когда Кирилл с малыхой приехали забирать новоиспечённых сидевших, мы выходили в обнимку, как старые пьяные деды. После такого постель была королевским ложе, любая еда пищей богов, а окружение, подобно горе олимп со всем прилагающимся набором небесных владык. И спали мы суток трое, но уже в раздельных имениях. Михалыча из-за этого вопиющего проступка не отпускали даже в туалет без отчёта, а меня безнадёжно заперли на скучной работе. От Сони тоже долго не было вестей, скорее всего из-за того, что моя впечатлительная малыха проходила реабилитацию в домашних условиях. Она была через чур набожной и любое совершённое дело, которое влекло за собой крайне неловкие последствия, или слишком счастливые дни, считалось величайшим грехом, от которого было сложно отделаться. Мы уже думали отправить её в молельщицы, или аббатство, или в секту… Она вполне могла стать предводителем стаи или проповедником новой веры. Тогда бы её поддержали толпы и все древние религии ахнули перед таким событием. Но к сожалению, пока Соня отсиживалась в своих четырёх ограждениях, её чувства только окрепли и приобрели маниакальный характер. Она стала гораздо сильнее утрировать любое произошедшее с ней событие — сходила с ума. Могла пригубить две, а то и три бутылки винца и « с легонца» наехать на первых попавшихся в списке исходящих. В конец истрепав нам нервы, Соня окрестила всех предателями и исчезла из наших жизней на две недели. Искать её не стали от того, что попросту набирались сил для нового удара её психопатической волны. И страдали мы тогда целых пол года. Полные шесть месяцев отдали войне с малыхой и её необузданному желанию любить!..