"Мне ничего не нужно, только плач.
Слезами напиши мелодию дождя своей любви."
А.Пирожков "Плач"
Мы, конечно, держались молодцами, пока зарывали ветками и листьями труп преследователя, но колебались, как последние трусы за дверью шкафа. Бледнолицый Михалыч и опухшая Сонька перед тем, как толкнуть умершего в пучину временного чистилища, кряхтя, стаскивали с тела сапоги и экипировку. Пиратская доля подарила духовную веру и материальное оружие. Михалыч, как и обещал, отдал мне свою футболку, треники и джинсовку. От трусов я отказалась, мне мои нравились больше. И в общем-то, перспектива всё время бегать кое-как закутанной разные тряпки не подходит. Вид был экстравагантный, но страдальческий, и напоминал живого первобытного зверя в моём лице. Зато мой козлик прекрасно влез в штаны и крутку стрелка. Соньке досталась термушка, перчатки и балаклава. Видок у нас был весьма неприятный (слабо сказано) и слава богу! К таким захочешь — не подойдёшь. Перебинтованная голова Мелёхина с коричневым пятном, мой стиль бомжа-оборванца, и Сонька с бледной физиономией на фоне чёрного. Хуже кошмара и не придумаешь. Малыха отпустила молитву в ветки, и косо посмотрела на нас. Михалыч пожал плечами, а я виновато пучила на неё глаза. Больше нас испугало, что Сонька положила сплетённый венок, перекрестила его и полезла на дерево. — А она точно христианка? — ошарашенно спросил Михалыч. — Католичка. — так же ответила я. — Она щас Велеса призовёт, нифига она не католичка — настоящая язычница. — Хорошо, что только мы её видим, а то бы её в психушку упекли. — В средние века её инквизиция бы подпекла. — Я всё слышу. — прорычала малыха сверху. Удивляюсь я Мелёхину — при его то мужской силе — он до дрожи боялся «такую» Соньку. Я тоже побаивалась, кто знает, что у неё в башке? — С другой стороны, — всё так же глядя на Соньку говорит Михалыч — с такой и враги не страшны. — Самим бы живыми выйти. Хорошо, конечно, что она своим ходом идёт, но страшно мне что-то. — Смотри, ты уже по-русски заговорила… А дальше что, любезности будешь отпускать? Мы переглянулись. Смешок до горла достал, и пришлось его выпустить на волю. Хохотали так сильно, что аж связки заболели. Сонька с дерева тоже смеялась, от чего угарнее было ещё больше. Мы и газом вроде не дышали, и соль не кололи. Может это воздух? А, нет! Это паника с паранойей танцуют жига-дрыгу на наших нервах, втаптывая остатки здравого рассудка. Класс! И атака эта длилась нормально так по времени. Потом мы успокоились, потому что новое ощущение под названием «осознание» выгнало облегчение. А облегчение было разве? — Так девчонки, чё делать теперь? — Михалыч вопросительно огляделся вокруг. — Что-то мне подсказывает, что это ещё не всё… — внутри себя я изводилась, как краска на стены. — Мы вообще-то просто должны были поиграть и уехать, смотались наши солдаты, а какой-то чужой дегенерат решил нас прикончить… Прикольно! — Не, Михалыч, надо решать это. Погнали, будем искать способ выхода. Начнём с нашего привала. — А ты не хочешь мой транспорт найти, или способ передвижения пешем тебя устраивает? — Не устраивает, но вообще надо бы и живыми немного побыть, не? — Эй, Сонь, ты что думаешь? Мы уставились на малыху, которая зависала на ветке и теребила засохшую палочку. Её волосы превратились в сосульки от постоянного потоотделения, тело потряхивало. Одежда на боку стала влажной, значит ранение открылось и кровотечение ожило. Но Соня молчала. Взгляд был устремлён куда-то вперёд без признаков концентрации внимания на нас. — Ладно, она не поможет. Кир, нужно продвигаться вперёд. — Есть предложения? — Разделиться не вариант, можно обойти по реке, найти открытое место обзора, и попытаться вернуться домой живыми. — Странно, что ты трезво мыслишь. А где же наши шутки? — Не до шуток. Соньке нужно найти врача, мы с тобой ни хрена не знаем. Я что мог — сделал. — Даже хорошо, что она в припадках таскается, хотя бы живая. Михалыч заметно нервничал за Соньку. Он постоянно поглядывал в её сторону и вздыхал. Мы правда ничего не могли сделать, мы даже не знали, где находимся. — А если мы так и будем блудить? — сейчас я вдруг почувствовала боль — Я не хочу бросать её здесь. Я сказала это почти не слышно, стараясь не зарыдать. Щёки обдало горячими слезами, которые давили на меня уже давненько. Михалыч в растерянности стоял и не понимал, что ему сделать, чтобы я заткнулась. Я и сама понимала, но это оказалось сложнее, чем я думала. — Не надо… — сказал он одними губами. Я кивнула, постаралась справиться. Желательно было продолжить начатый разговор. — Тебя, наверное, дома потеряли. — выдавила еле-еле я. — Блин, Кирюх, вот давай не сейчас. Ты же знаешь мою маму, она самолично меня грохнет. И кстати, в отличие от этих дегенератов, она доведёт дело до конца! — А я думала от твоего отсутствия у неё будет паника. — Это в принципе очевидно! — Хм, ну да. — Я нашла дорогу, — подала вдруг голос Сонька — тут тропа протоптана. Не призраки нас сюда привезли, и не призраки вещи забрали. За дикой вишней есть реальный проход через лес, и мы узнаем, куда он ведёт. — З-здравомыслие. — прокомментировал Мелёхин. — Очередная цитата? Ох, Михалыч, говорила тебе мама — не сиди долго в контакте — принтером станешь. — Ой, отвяжись, а! Мы двинулись к обширным зарослям дикой вишни, волоча малыху за собой. У неё снова перестал работать режим реальности, и поэтому она заунывно пела какие-то обрядческие песенки. Михалыч только с опасениями на неё поглядывал, и маячил мне, чтобы мы всё же в клад зарыли. Пока через заросли прокладывался путь, словно шахтёрный туннель, я пыталась в одинокого сообразить. Если принять во внимание, что такого рода приключение свалилось именно на мою голову, то очевидность его характера вполне приемлема. Почему? Да потому что я и Сонька — это двухсторонний энерджайзер и безразрядный генератор проблем. Но кто из нас вляпался на этот раз, очень даже хороший вопрос. Могла вляпаться Сонька из-за своего длинного языка, или нестандартной манеры общения. Вероятно и то, что недавние неприятности дали о себе знать. Версия нового безумства Сони тоже есть. Я со своими взломами вполне могла нарваться на некую неприятность с пикантными подробностями. Остаётся лишь изличить корень зла моих промашек и уравнение решено. Только мне для полноты этой версии не хватает пары подозреваемых. Но вот в чём весь сахар — подозреваемых у меня тьма… Жуткое ощущение накрыло целиком, и мы в край запутались. Я, как так и надо, шла и обдумывала, анализировала произошедшее. Враги у нас были, но не думаю, что они на столько умны, чтобы под предлогом квеста вывести нас на убой. Не такая уж мы и лёгкая мишень. Но собственно, в чём же был для того повод? Пару недель назад произошло одно странное событие, выходящее из рядя вон, но я не предала тогда ему значение. Соньке позвонили до обеда, она сначала поменяла все цвета радуги кожей, а затем пулей вылетела из офиса. Весь день её не было, а под вечер мы не собирали компашку наших девчонок, и я подумала — это странно. Однако, на следующий день малыха вполне радушно встретила меня с парой пончиков, молочным коктейлем и маленьким букетиком цветов. К слову, мы всегда так мирились (даже когда не ссорились, а предпосылки были). Малыха любила ухаживать за мной в стиле МЧ (молодой человек), наверняка, показывая как должен вести себя со мной мой будущий супруг. Более того, это прекрасное существо знало, что моя аллергия на лактозу просто немыслима, но молочные коктейли без молока (и такое бывает), или его заменители — это просто рай на земле. Стоит устроить ещё одно объяснение про «наших девчонок». О, оно заслуживает особого места в этой истории. Видите ли, наши с Сонькой друзья обладают слишком приятной и симпатичной внешностью, примерно схожей с актёрскими героями подростковых комедий и романов. А поскольку они младше нас в диапазоне от 3 до 6 лет, вполне могут вредничать. Их токсичности могут позавидовать мышьяк и свинец, а грациозной грубости только дровосек. И самое прекрасное в этих красавчиках — это их потрясающая способность доводить любого до белой горячки и приступов бешенства своими переменчивыми нравами. Поэтому заводя речь о друзьях, терминология склоняется к вариантам Девчонки, подружки, и пара нецензурных слов, описывающих леди попутного ветра. И вот, после форс-мажора Соня была спокойна, и даже слишком адекватна. Я испугалась, и вывела её на разговор, предварительно напоив розовым джином из бутылки вида человеческого черепа (в нашей глуши и такое продаётся). Малыха всегда говорила правду и даже больше правды под натиском градусов, но тут наш диалог и не продлился часа. — Сонь, ты чего вчера убежала, что случилось? — Всё не страшно Кирюш, но судебные тяжбы у меня предстоят самые жёсткие. Думаю, что поклонники БДСМ поддержали бы меня на скамье присяжных громкими криками пыток. Меня буквально вырвало на малыху смехом, слюни и крошки от которого разлетелись дробью на её блузке. Я думала она меня прикончит, но она лишь рассмеялась в ответ. — Правда всё хорошо? — Не правда. Я тоскую по нему. — Понимаю. Я тоже давно не видела Михалыча. Старая тема роковой любовной истории имела место быть, но это точно не причина головной боли малыхи. Правда, томные вздохи, грузные думы и выпивка, могли превратить её размеренную жизнь в бардак, однако Сонька быстро из этого выбиралась. Венера не давала маме вдоволь насладиться санта-барбарой и тем самым «держала в узде». — Думаю стоит смириться с тем, что наши девчонки долго не вырастут. — грустно произнесла Соня. — А когда вырастут, мы уже будем не нужны, потому что состаримся и сморщимся, как изюм… До сих пор не понимаю зачем портить сушкой виноград! — Для вкуса! — малыха пихнула меня пьяной манерой и прихрюкнула в смехе. — Виноград тоже старится. Но меня это не парит. — А что парит? — Тот факт, что я никакими усилиями не верну те прекрасные три месяца. — А чего ты ожидала? Он ещё ребёнок! — Да я в курсе, но я и сама ещё ребёнок. Просто я выросла из белого кружевного платья, и если буду бегать в коротких туниках, которые открывают белые трусы, меня быстрее изнасилуют, чем полюбят. Саркастичности малыхи в таких ситуациях можно было позавидовать, но удивляться не чему, потому что есть с кого брать пример. Наше общение только и строилось на юморе, иронии и подбадривании друг друга шуточными унижениями. Но главный мастер этого дела всё же был Михалыч. Этот мужичок имел нас языком не прикасаясь и к малейшей части тела. И имел не только нас, но всех своих друзей, друзей их друзей, и даже собачек друзей. Картавый, но басовитый манерный речитатив гасил пожар гордости только так. — Скажи честно, — изрядно нахлебавшись решилась я — у тебя проблемы с деньгами? — У меня проблемы с головой! — так же ответила Сонька и бахнула рюмкой по столу. — Мигрень что ли? — Дура! — Грубо… — Любоф, — засмеялась она. Её смех скрипучий, с неким похрюкиванием, мог убедить кого угодно, но не меня. Однако, сколько бы я не вымаливала, не выспрашивала и не выпытывала, Сонька не сказала того, что я хотела услышать. Малыха, еле живая ехала на крепкой и широкой спине Михалыча, временами оглядывая своими огромными зелёными глазищами местность. Казалось, она потерялась, но было в этой потерянности что-то смущающее. — Михалыч, тихо. — я резко присела и дёрнула его за штанину, заприметив впереди движение. — И что будем делать, если это за нами? — Ты что, ягод переел? — шипя прямо в его глаза, разозлилась я — Нам только не высовываться, у них пушки настоящие. Ты в курсе, нет? — Я то в курсе, — закопошился Михалыч — но и мы не без греха. Он указал на отобранную у представившегося винтовку и слегка ей потряс. — Ребята, нам нужно бежать. — малыха скатилась с Михалыча и поползла под кустами. — Сонька, стой! — я попыталась её остановить, но она, как заколдованная ползла в своем направлении. — Она куда? — в голос спросил Михалыч, и шорохи впереди прекратились. Мы переглянулись и затаились. Малая, видимо понимая ситуацию, тоже затихла, но не выпала из поля зрения. Пару минут стояла дичайшая тишина, а потом кучка копошистов по зову себе подобных убежала прочь. — Это что было? — спросил Михалыч. — Фиг его знает… — Эй, ребят, сматываемся. Малыха благополучно пришла в себя и уже вела нас за собой, проползая под кустами. Адреналину было жуть! Мы скреблись утопая пальцами в мокрую траву и землю, стараясь не шуршать коленями, которые вывозились в лесном скопе. Давая себе вдыхать лишь на половину и ровно столько же выдыхать, превозмогали волнение стараясь не тратить всю силу. Ничего не видно, практически не слышно, но тот скрежет страха в середине груди вызывал дрожь. Внезапно дождь захватил лес, беспощадно заливая ветви с крошечными зелёными листьями и траву. Теперь было слышно только спускающуюся воду. Мы были похожи на камуфляжных свинок, которые с удовольствием плавали в грязи, разве что только не подвизгивали и не хрюкали. — У них там что, дожди то внеплановой программой, как реклама по радио? — злостно простонал Михалыч забавно сдвигая брови на лбу. — Это тебе кара божья, — хихикнула я. — Слышь ты! — пригрозил Михалыч кулаком из травы. Я подавилась травинкой, что немного резанула мне язык, а малая съела заблудшую мошку, которая не смогла справится с дождём. Наш непоколебимый Михалыч переносил этот армагеддон стоически, не подавая вида сжатых в гармошку шариков, изредка подсмеиваясь над нами, слабыми женщинами. Ещё не хватало, чтобы потом хоть у одной живой души была возможность издеваться над его нечаянным страхом. А я специально украдкой поглядывала на его задницу, обтягиваемую штанами, и искала подвох. Шум дождя становился всё хлеще и превращался в сплошную стену. Мы уже проползли чёрт знает сколько, но просвета так и не увидели. Внезапно малая словно провалилась с коротким визгом и звуком трескающих веток. Потом послышался плеск воды. — Сонька! — я встала на корточки пытаясь что-то рассмотреть, но мои руки начали скользить вместе с грязью вниз и я поняла, что лечу. Затем холодный поток воды отшиб мне нос, лоб и вдавил голову с шеей в ключицы. Потом было темно и беспамятно.***
Очнулась я под каменным навесом. В правом ухе стоял треск огня, а одна ноздря едва уловила запах мяса. Ощущений никаких, как будто у меня осталась только голова, которую сейчас плющит и расщепляет. Я повернула голову в сторону звука и увидела Михалыча. Он сидел в одних трусах, переворачивая на обтёсанных в ручную палках куски мяса. Синие губы и бледные щёки, обсохшие от воды, заметно подёргивались и покрывались гусиной кожей. Кругом синие и фиолетовые пятна, на лбу короста, и кажется, опухшая рука. Увидев, что я пришла в себя он улыбнулся. — Очнулась свисточек. — Чего это я свисточек? — Пока падала свистела. — хихикнул Михалыч. — Ты кого на шашлык пустил? — Твою правую ногу, ты же её не чувствуешь? — ухмыльнулся он. Я с испугу, понимая что он прав дёрнулась и голову закружило от боли. Без сопротивления я строго приняла положение горизонталь и закрыла глаза. — Нормально ты себе жизнь искалечила. — не унимался бессовестный — Чё за свои 20 падать так и не научилась? — Отвали мудила! — Не свисти кукушка, а то связки на горле разорвёшь. Я не стала пререкаться с Михалычем, он знал, что не бессмертный и пользовался моментом. Его обожание к издёвкам над ближними, как воздух для лёгких. Теперь я чётко ощутила всё свое тело. Грубый зуд по всем участкам кожи, ногу я действительно ощущала смутно, а вторую обжигало болью в колене. Пальцы ломило от термоожога или падения, даже под ногтями чесалось. И пока кружилась голова я снова выключилась. Сонька разбудила меня, легонько потрепав за плечо. Глаза, будто склеенные, не хотели размежить веки, от чего болела верхняя часть лица. А когда очертания постепенно становились чётче, я сумела разглядеть Соньку. Губу разбарабанило до ужаса, щека исполосована неровными царапинами, под глазом здоровенный фонарь и перебинтована кисть. Сквозь термушку виднелись свежие кровяные пятна, а когда она встала и пошла к Михалычу, я заметила лёгкую хромоту. — Ты повредила ногу? — поднявшись на локтях, спросила я. — Ты повредила ногу, — риторически подметила она — а я только отшибла пятку. — И губу с глазом. — добавил Мелёхин. — Вы как вообще? — спросила я. — Жить будем. — слишком уверенно ответила Соня. Михалыч организовал красивый очаг из камней, земли и веток. Они мелодично горели, а пламенные языки облизывали тушку. Желудок заурчал, как прайд голодных львов в сахаре, и от этого звука стало мало комфортно. — Тебе нужно поесть. — Сонька поднесла мне мясо на большом зелёном листе — это зайчатина, Михалыч поймал. — Неужели он смог сделать это сам? — Ты там не бзди, а то я тебя сам на палку вместо шашлыка на огонь пущу. — Ты поди освежевал сам? — я хитро покосилась на него. — Кирюш, ты кушай, это твоя доля. Станет легче. — малыха лебезила передо мной, словно бабушка перед внучкой. У нее был в этом возрастной приоритет. — Я сам всё сделал, это не сложно так то. — Да, да, я помню. Ручная работа это твоё ремесло. — оскалилась я. — У-у бляха от ремня! — Михалыч сделал запугивающий шаг, поднимая пятерню. Меня это только рассмешило, ведь он знал, что пока я болею малыха не подпустит ко мне и на пушечный выстрел. Он только красиво продемонстрировал третий палец и скрылся из виду. Соня сидела у огня и грела ноги. Совсем прозрачная, но настолько сильная. — Где мы? — спросила я Соню. — Пока в безопасности. Это была пологая пещера, которую окружала вода и закрывал небольшой водопад. Его шум я стала слышать только после того, как узрела. Почти ровные каменные булыжники расчерчивали стены на шесть частей, наверное, это был неловкий обвал, или становление нового каньона, но он не завершил свою работу, как я не могу начать контролировать себя во всем. Видимо, река не смогла полностью заполнить эту пещеру, от того сдалась и просто притворилась водопадом. — Нам повезло, что Михалыч не последовал нашему примеру. Он самовольно спрыгнул, течение нас сюда буквально занесло. — тихо произнесла малыха. Дым от костра выходил не за водную изгородь, а тихо сползал в тёмную глубь другого конца укрытия, и вода стремилась течь туда же. Оттуда веяло прохладным ветерком и запахом дикого дождя. — Мы доползли до обрыва берега реки, правда какой не знаю. Тут кругом сплошные заросли. Поэтому обрыва не заметили и свалились. По сути река кончается озером, — так Михалыч сказал — но течение к нему довольно сильное. А это место, можно сказать навесной мост для отдельного потока. Озеро небольшое и где-то ещё продолжает течение. Так что если нам выбираться, то ориентир должен падать именно отсюда. — Нет, тут скорее подземное течение, потому что вода ледяная. — показался Михалыч — Либо под пещерой, либо мы просто не заметили оттока. — Я пока видела только озеро. Странная здесь местность. — Согласен, ну хоть природой полюбуемся. — он снова вышел из пещеры вон. — Значит, надо выбираться, как можно скорее! — задёргалась я. — Не шевелись! — крикнула малыха, и я испугалась — Тебе нельзя пока двигаться! — Сонь, ты серьёзно? Я чуть кони не двинула от страха, думала опасность! — Ты опасность, правда не ходячая. Не смей вставать, пока не пройдёт нога! — А ты куда? — я видела, как она сворачивает в куртку нечто неизвестное. — Я пойду одежду стирать, потому что она вся в земле, а грязь я не люблю. Снаружи вода теплее, да и на ветру одежда высохнет быстрее. — Ну ты как обычно. Соня подмигнула и ушла во тьму, вслед за дымкой костра. Такой же призрачной и невесомой. Я боялась узнать, что и эта пещера окажется галлюцинацией. Вода теперь показалась до одури шумной, как если бы потоки воды заливались мне прямо в уши. Я откусывала по куску пресное мясо, от которого тошнило. Пальцы еле держали еду в руках, на глаза навеивал сон. — Я так и буду сидеть? — спросила у себя самой. Мне непреодолимо захотелось встать, потому что я не хочу быть одна. Кряхтя, как старенькая бабулька, я подняла свою массу на одну ногу. Вторая же была тяжеленная и начинала гудеть. Она так распухла, что любой нормальный человек сказал бы, что пора в больницу, правда Михалыч приложил к ней какую-то зелёную фигню и сделал из подорожников коня. Прекрасное природное оригами, но не думаю что оно помогало. Скрипя зубами, я допрыгала до стены, а затем пошуршала вдоль, держась за средние и мелкие камушки. Некоторые не выдерживали и отпадывали, создавая сладкий звук падения и хруста. Эхо тут же ловило волну и разносило её по всей пещере. Ногами я почувствовала ледяную воду и тут же промёрзла. В ступню утыкались мелкая щебень, намеренно делая больно, и от ощущений сих накатывала тошнота с вертолётами. Темнота становилась сильнее, а нога тяжелее. Я чувствовала себя огромной каменной глыбой, с которой тоже спускается водопад. Меня притяжение тянуло вниз, и было настолько паршиво, что хотелось заорать в голос. Лёгкий просвет, горячие руки и грудь прислонились ко мне. — Тебе же велели лежать, вот куда ты дура попёрлась? — тихо вздохнул Михалыч. Я не выдержала и зарыдала, наверное, от бреда лихорадки. Тело жутко ломило — я как на карусели. Михалыч, тяжело просипев, обнял меня крепко, погладил по мокрым, и наверняка в край грязным волосам, а затем подхватил на руки и понёс обратно на моё место. — Чего тебе не лежалось? — разговаривал он в одну сторону — Вот тебе еда, вот и вода, спи себе никого не трогай. Подмоги нам не вызвать, самоястоятельно не уехать. Или тебе крылья у фей захотелось отгрызть, или что? — Каких фей, ты ударился что ли? — Сопли не жуй, а глазки закрывай. — он заботливо чмокнул меня в горячий лоб. — Сам не жуй. — пробубнила я. — Успевает ещё. Я молча ехала и расстраивалась на его руках словно ребенок, подхлипывая, и обижаясь на мир всё сильнее. Михалыч аккуратно уложил меня на ветвистую постель, а потрогав лоб вздохнул с ещё большей безнадегой. Достав откуда-то много ткани, он расстелил её на ветках и перекатил меня туда, а затем сам лёг рядом. — Ох, Кирюха, на войну с тобой не пойдёшь. — А куда пойдёшь? — этот вопрос вырвался сам и звучал в трёх окнах: риторически, скептически, наивно. — Спи давай, тебе станет легче. Он снова поцеловал меня в лоб, но мне вдруг показалось этого мало. Я потянулась губами к нему весьма настойчиво. — Может не надо… — жалобно простонал Михалыч. Но нет, ещё как надо! Механический бред на то и существует, чтобы людишки могли творить чепуху, а судьба злодейка потом подливать масло в огонь. Как бы подготавливая грешников гореть в чертогах адского пламени, или киснуть в котельном бульоне. От того я смутно помню, как и без того напряжённый Михалыч сдался моему неистовому желанию совокупиться прямо сейчас. На это влиял огромный гормональный спектр, который появлялся из-за контраста моей холодной и его горячей кожи. Громкие вздохи тоже доканывали, кололи тело, вводили наркотическое вещество в кровь. Между нами накапливалось общее тепло, когда вокруг стоял страшнейший каменный холод, и пар при дыхании рисовал облака. Мелёхин дрожал надо мной, был очень аккуратным, боясь задеть за больное. Обжигал губами ключицы, заставлял вздрагивать от нежных прикосновений. И я не помню, когда такое было в последний раз, но это точно не предвещало чего-то хорошего. Временами, когда мне было грустно, одиноко, страшно, некомфортно, я всегда хотела положиться на него. Опустить голову ему на плечо, или почувствовать его губы на моих. Просто почувствовать от него что-то более дружеское. Но проявление таких эмоций у Мелёхина было редким природным явлением, и не в мою сторону. Произойди такое хоть раз, потом шлейф от события давил мерзопакостью и эгоизмом.