Выход за пределы романтического нарратива

      На протяжении всего романа Пушкин идёт игру с читательскими ожиданиями, и проявляется это уже на уровне имён. Прежде чем мы продолжим говорить о Ленском и его конфликте с Онегиным, давайте займёмся ономастикой, и посмотрим, какие имена носят герои, насколько они традиционны для тогдашней довольно молодой русской литературы, только сто с небольшим лет как вкатившейся в айти, простите, на светские рельсы.       В 19 веке существовало несколько способов дать фамилию и имя литературному герою, но в основном они сводились к двум самым распространённым.       Способ первый: дать герою вполне себе нейтральные ФИО, например, Мария Ивановна Миронова, Петр Андреевич Гринёв. Способ второй: дать говорящие имя, привет традиции классицизма — Стародум, Честон, Злорад, Милон, вот это всё. В свою очередь, писатели пушкинской эпохи использовали три приёма называния героев, которые во многом определялись жанром произведения. Вот эти приёмы:       1. Берём высокую комедию, то есть говорящую фамилию присоединяем с полным именем и отчеством. Алексей Степанович Молчалин, Сергей Сергеевич Скалозуб, Софья Павловна Фамусова. Такие имена — установка на достоверность и происходящего и на литературность, слово fama в переводе с латыни означает «молва».       2. Условный суслик, то есть герой романтической поэмы, где очень условное всё, от места действия и до бороды хана Гирея: (Пленник, Черкешенка, Гирей, Мария, Алеко).       3. Имена из лёгких комедий, а впоследствии и светских повестей. Похожи на обычные фамилии, но при этом не соотносятся с реальными людьми, которые могут втащить, то есть вызвать на дуэль или от дома отказать, однако при этом автор отходит от прямой аналогии «в лоб».       То есть берём обычные фамилии, но не имевшие серьезного распространения в обществе: князь Холмский, баронесса Штраль, доктор Вернер.       Пушкин в «Евгении Онегине» отталкивается именно от способа номер три.       Первое, что обращает на себя внимание, Евгений и Владимир — это традиционно дворянские литературные имена. За этим именем с 18 века закреплено сатирическое значение еще до Пушкина — «человек, который незаслуженно пользуется привилегиями своих предков». Также в 18 веке это имя использовали для персонажей, которое утратили душевное благородство. При том, что, кроме Онегина, у Пушкина это имя ещё носит герой «Медного Всадника», которого в школьном и вузовском преподавании принято страшно осуждать за мелкие мечты, напрочь при этом игнорируя интонацию самого автора. Евгением звали и тургеневского Базарова, у Тургенева в романе очень много скрытой иронии в романе, которую, опять же, мало кто замечает. В «Онегине» Пушкин совершенно сознательно выбирает главному герою такое имя, как бы говоря: «Я продолжаю продолжать и пересматриваю традицию». Онегин Пушкина испорчен светом и домашним образованием, у него в жизни нет ни смысла, ни радости, он буквальное воплощение библейской цитаты: «Отцы ели зелёный виноград, а у детей на губах оскомина».       Теперь давайте посмотрим на фамилию. Она тоже насквозь литературная. В девятнадцатом веке дворянин получал фамилии по называнию того имения, которым владел. Но кем должен быть человек, у которого во владении целая река Онега? А здесь намёк на холодный, «северный» характер главного героя. Но и это ещё не всё: давая своему персонажу такую фамилию, Пушкин как бы говорит читателю: «Дорогой читатель, вот то, что у меня описано ниже: вымысел чистой воды, литература, этого никогда не происходило в реальности, помни об этом, и не пытайся повторить в домашних условиях».       В комментарии Ю. М. Лотмана находим следующее: «Оттенок «поэтичности» таких фамилий, как Онегин или Ленский, возникает за счет того, что в корне их повторяются названия больших русских рек, а это решительно невозможно в реальных русских фамилиях пушкинской поры. Среди русских дворянских фамилий начала девятнадцатого века имелась определенная группа, производная от географических наименований. Это были, в первую очередь, княжеские фамилии, производные от городов и уделов. В восемнадцатом веке, возможно, было образование реальных фамилий от названий поместий.       Однако большие реки в России никогда не составляли собственности отдельных лиц или семей, и естественное возникновение фамилий от гидронимов было невозможно».       Крайне любопытные и интересные наблюдения принадлежат М. И. Дьяконову: «Образование заглавия началось с имени. Делая следующий шаг, можно обратить внимание на скрытую анаграмматичность названия, проявляющую себя в паре ген – нег. «Ген» явно подсказывает слово гений. Оно и обнаруживается при механическом перемещении букв в имени и фамилии Евгений Онегин = О, не гневи, гений. Но эта анаграмма, так сказать, «некрасивая», ориентирует на гнев. Но если Пушкин думал по-французски, то законно было бы обращение к французскому написанию интересующего нас слова. Его написание — genie,а произносится оно, как «жени», что естественно для русского уха превращается в Женю, т. е. Евгенíй (имя Евгений Пушкин писал через í), т. Е. Eugen(í)e. Анаграммой genie будет neige – снег. Neige произносится как «неж». Через однокоренное название русского озера — «Онежское» это слово легко трансформируется в Онегин, т. Е. Onegin. Выпишем французскую форму полностью Eugenie Onegin и сравним с genie+neige. Название содержит два дополнительных звука Ии О — компоненты слова ои = или. Тогда вся анаграмма Eugenie Onegin = genie ou neige озвучивается как, «Гений или снег». Как по мне, на редкость остроумная анаграмма, отлично обыгрывающая и «северность» характера героя, и основной конфликт между литературной традицией и жизнью.       При этом Пушкин, Гад Ядовитый, начнёт буквально с первой главы шатать четвертую стену, иногда проламливая её слонами.       Резюмируем: имя и фамилия Евгений Онегин с точки зрения существующей тогда литературной традиции характеризуют главного героя как холодного эгоиста, который живёт на привилегиях предков и который плевать хотел на чувства окружающих. И вот эта привычка не думать о том, как его поступки влияют на других людей, как и в каком контексте их воспринимают, Онегину дважды выйдет боком.       Теперь давайте взглянем на Ленского. С ним, как и с Татьяной, в романе связан мотив Другого. Пушкин, сам того не желая, создал традицию русского реалистического романа и двух проверок на вшивость главного героя с помощью испытаний дружбой и любовью. Из всего русского Золотого Века это испытание прошли единицы, потому что герои нашей классической литературы, давайте будем честны и скажем хотя бы себе, те еще инфантильные корзиночки.       С самого своего появления Ленский работает антиподом Онегина. Пушкин их противопоставляет (антитеза моя, антитеза) с первых строк: «Они сошлись, вода и пламень, стихи и проза, лёд и камень». Тем не менее, на уровне ономастики мы видим всю ту же литературность и всё тот же условный романтический характер. И фамилия Ленского, и фамилия Онегина — гидронимы, образованные от названия русских рек. А вот только ли гидронимы? Сдается мне, Пушкин хорошо так порезвился с внутренней формой фамилии: если мы посмотрим внимательно, то увидим две вещи.       Ленский — буквально от слова «лень». В тексте романа Ленский подчёркнуто и пародийно оторван от земных дел и забот. Ему не нравятся и скучны разговоры соседей о сенокосе и о вине, псарне и своей родне, как здесь не вспомнить страдальческий монолог Алексея из «Формулы любви» про «предмет нежной страсти, которая закажет при мне лапшу и начнёт её кушать». «Он с лирой странствовал на свете». В девятнадцатом веке, ага. Это даже ещё круче, чем атомный торпедоносец, который в 17 веке подходит к берегам Севильи. Пушкин здесь использует ещё одну затёртую поэтическую формулу, чтобы показать избитость и банальность Ленского и его поэзии.       Не могу удержаться, великая Татьяна Пельтцер:       https://youtu.be/SYlHz-DNhtE       Имя Владимир — по происхождению славянское, состоящее из двух корней «влад» (владеть, власть) и «мир» (мирный, мир) —владеющий миром. Имя оказывается судьбой в самом прямом смысле: Ленский владеет «миром», точнее, скорее миром внутренним, идеальным, куда так стремились все романтики, привет романтическому двоемирию. Здесь тебе и «привет друга», «ласка дев» и «чистая любовь» и «поэтический огонь». С другой стороны, Ленский хочет свести с Онегиным знакомство покороче.       Это при том, что Онегин УЖЕ слывёт среди соседей «опаснейшим чудаком», который ваще-то людей «знал и презирал». Вторая половина имени Владимир может быть связана с фразеологизмом «не от мира сего», что Пушкин усиленно подсвечивает, когда он вовсю склоняет «романтическую натуру» Ленского.       Ленский — наивное летнее дитя, пламенный романтик, твердо верящий в мира совершенство, живущий по книжным законам и напрочь оторванный, как и положено книжному рыцарю, от реальной жизни.       И здесь мне кажутся любопытными измышления поэта Андрея Белого: «Никаких сведений о предках Ленского, его возможной родовитости Пушкин не даёт. Стало быть, она не ровня старинным дворянским фамилиям, типа Вяземский или Комаровский, т. е. не скрывает в себе какого-либо «поместного» или «титулатурного» смысла».       Изначально Пушкин вообще собирался дать герою другую фамилию — Холмский, произведённую от холма. И это была бы просто литературная игра, поскольку холм, как и река, не мог быть поместьем, не мог и послужить основой для образования фамилии. Однако Пушкин выбирает гидроним «Ленский». Как же так вышло? Запишем её на французском: Le­N­ski.       Частица Le — это артикль мужского рода. Он предшествует существительному и несёт указательные функции (этот, такой как), артикль может терять своё значение и сливаться с фамилией, например, Leroi, Leblank.       Вторая часть — N­sk. Здесь, как сообщает нам словарь, можно выделить сначала N­sk — условное обозначение города, настоящее название которого не оглашается. Продолжает эту логику N­sky — условное название губернии, области, то есть чего-то обобщенного, лишённого определенных черт. То есть фамилия Ленский в этом случае всё равно что Иванов, и это дополнительно подсвечивает шаблонный и вторичный характер романтически – декларативный поэзии, подчеркивается её нафталиновость и вчерашний день, да и сам сюжет поединка чести всего из себя такого благородного рыцаря против злобного колдуна уже к середине двадцатых истаскавшаяся, надоевшая всем банальность. Помешало Пушкину в своей реальной жизни влететь всей бабушкой в схожую историю, а русской литературе эксплуатировать тему дуэли ещё полвека? Да ни черта!       Теперь давайте взглянем на сестер Лариных.       А точнее, на их папу Дмитрия Ларина, господнего раба и бригадира. Пушкин с именем папонта Лариных стебался по полной. Почему? Дмитрий — это посвящённый Деметре, а лары — домашние духи-хранители домашнего очага, genius loci, то есть нам с самого начала, ещё до раскрытия Татьяны и Ольги как персонажей подчёркивают из здоровое, земное начало, связь с родной почвой.       Теперь посмотрим на имена. «Татьяна» в переводе с греческого означает устроительница, «Ольга» — святая и священная. Имя Ольга (как и портрет героини) были совершенно типичны для сентиментализма да так, что ко времени Пушкина превратились в попсовый штамп. А вот с Татьяной Пушкин вовсю троллил общественность. При том, что у дворянок в начале 19 века оно встречалось в среднем десять раз на тысячу, это имя не было литературно дворянским. То есть Пушкин фактически говорит читателю: «А мою любимую героиню и самого вменяемого человека в этом доме скорби зовут Фрося Бурлакова», и сам же делает примечание о том, что сладкозвучные греческие имена у нас распространены в основном среди простолюдинов и крестьян.       В изначальном варианте романа у героини вообще было имя Наташа, но Пушкин решил, что нефиг заниматься тавтологией, потому что лары по определению родные.       Ю. М. Лотман в своей знаменитом комментарии обращал внимание читателей на проводимую в «Онегине» своеобразную параллель имён Татьяна — Светлана (героиня одноименной баллады Жуковского, где дело, в отличие «Людмилы», кончилось хэппи-эндом с уползанием). Лотман определял её как параллель имени поэтического и антипоэтического, «одного, ориентированного на романтическую фантастику и игру, другого – на бытовую и психологическую реальность». Имя Светлана — отсутствует в святцах, до сих пор в обряде крещения используют либо Фотинью, либо Фотину, следовательно, нехристианское, специфически поэтическое.       В балладе Жуковского оно присутствовало именно как «условное» имя, — но при соотнесённости с именем Татьяны, связанным со стариной русской традиции, приобрело ряд дополнительных оттенков, что подсвечено, опять же, текстом и самим автором. Со «Светланой» Жуковского Татьяну сравнивает Онегин при разговоре с Ленским, когда друзья едут от Лариных. И при этом же разговоре закладывается основание будущей трагедии, так как Онегин прохаживается по Ольге и прикладывает её сравнением с «глупой луной на этом глупом небосводе».       При этом сопоставлении имён Пушкин, с одной стороны, следует поэтической традиции эпохи, с другой — переосмысливает эту традицию и закладывает свою.       Но Пушкин, соотнося Татьяну и Светлану, проводил своеобразную параллель не столько между именами, сколько между персонажами, носящими эти имена, так обе героини будут гадать в Крещение. И имя Татьяна, введённое в литературный контекст (с показательной отговоркой о «непривычности» этого имени), становилось равноправным столь же «непривычному» имени Светлана, ориентированного Жуковским на «седую старину». И Жуковский же, так, на минуточку, один из учителей Пушкина, это имя в литературу ввёл.       Тогда получается, что имя Татьяна — не только знак «русскости душою» героини, но и её литературности и тоже условности по принципу Светланы у Жуковского.