Spanktober 2023

      Она опаздывает.       Эта мысль эхом звучит в моей голове, когда я вхожу в мастерскую. Осматриваю. Тонкие деревянные дощечки на стенах безмолвны, на полках спят фигурки. Четыре мои любимицы расселись по своим местам. Трое выжидательно смотрят на меня. Паддл нигде не видно.       — Да придёт, куда денется, — пожимает плечами тощая Ложка, поймав мой взгляд.       Сажусь за стол, надеваю перчатки, но работа не идёт. Откладываю медвежонка с невнятным бруском вместо нижней части туловища. Всего-то лапы вырезать оставалось… Тошнит.       — С Ней всё в порядке, — вздыхает Щётка. Ложка активно кивает, запрыгивает на стол и принимается болтать ногами.       Я сижу спиной, но слышу, как длинный чёрный ноготь Трости мерно постукивает по подставке. Почти успокаивает, но она раздражена не меньше, чем я.       Делать живые изделия и без того утомляюще, особенно если знаешь, что их придётся продать. А Она ещё и треплет мне нервы. Я по Её мнению железная?       — Не переживай, — высокий голос Розги раздаётся совсем близко. Она подходит ко мне, опускает руку на плечо. Я киваю ей, откидываюсь на спинку стула. Откатываюсь от стола к стене.       Замечаю Паддл, но вырезанная из дерева безделушка пуста — кажется, кто-то решил прогуляться. Но выходки сущностей меркнут в сравнении с Её поведением в последнее время.       — Надеюсь, у неё есть повод, — вторит моим мыслям Трость, и я наконец перевожу на неё взгляд. Тёмный высокий хвост слегка покачивается от едва заметных движений её головы. Худое лицо бледнее обычного. Глубоко запавшие янтарные глаза слабо блестят в свете моей настольной лампы.       Сухая фигурка Ложки теряется в тенях, когда она спрыгивает со стола и бежит навстречу Паддлу. Она повисает на его широких плечах, и шапка её кудрей только тогда достаёт до его носа. Паддл обнимает её, но тёмно-карие глаза прикованы ко мне. Чувствую себя неуютно. Мы знакомы слишком давно, чтобы он не понял, почему мы все в таком напряжении.       — Задушишь, милочка, — шутит Щëтка. Её торчащие во все стороны каштановые волосы треплет сквозняком, и я сажусь ровно. Настороженно прислушиваюсь.       — Удачи, — мрачно кивает мне Трость, прежде чем с глухим стуком упасть на подставку безмолвным куском лаченного дерева. Когда я оглядываюсь, в мастерской кроме меня ни души.       Вздыхаю и поднимаюсь.       Она в коридоре путается в шнурках кроссовок и усердно старается не издавать ни звука, но природная грация подводит, и шорохи одежды слышно по всей квартире. Она как раз вешает куртку рядом с моим пальто и зачем-то нюхает воротник своей рубашки. Понимаю, зачем, когда подхожу.       — Я не брала твои сигареты! — поспешно оправдывается Она, когда я без предисловий принимаюсь шарить по шуршащим неоновым карманам с заклёпками, оттеснив Её плечом.       Пятится, но не успевает — не найдя пачку в куртке, я подтягиваю Её к себе за талию. Запах дешёвого табка бьёт в нос. О да, это точно не мои сигареты. Обшариваю Её худи, присаживаюсь на корточки, чтобы проверить карманы на объёмных штанах. Когда мои пальцы останавливаются на внутренней стороне Её бедра, заливается краской.       Она держит меня за дуру, если думает, что я не найду сигареты, которые Она спрятала во внутренний карман. Стягиваю с Неё брюки, достаю пачку. Копеечные. Мерзость какая.       Я не против сигарет. Я и сама курю с тринадцати. Но в отличие от Неё у меня нет астмы. И не я уже трижды лежала из-за курения в больнице. Она клялась мне, что бросила. И что будет приходить вовремя. И что не будет без меня пить, потому что Ей сносит крышу с пары банок пива. Я так мало Ей запрещаю, а Она всё равно умудряется трепать мне нервы.       — В душ, — коротко велю я. Оставляю Её в коридоре со спущенными штанами и ухожу на кухню, чтобы сварить себе какао. Закуриваю и прислушиваюсь к тому, как шипит вода здесь и там, у Неё.       Она младше меня всего на пять лет. Мы познакомились в университете — я досдавала экзамены, а Она только поступала. Год назад. У неё выпуск через четыре года, а я в следующем месяце открываю ещё один свой магазинчик.       Всем нравятся деревянные фигурки с частичкой души. От них гармония в доме. Тепло. Вот только в моём доме что-то ни того, ни другого, хотя есть и частички, и полноценные сущности, и даже сырые заготовки.       Она выходит, завернувшись в халат. Забыла пояс и держит полы одной рукой, второй неуклюже пытаясь забрать отросшие светлые волосы в пучок. Подхожу к Ней, отбираю резинку. Концы прядей влажные от пара. Щёки красные от него же. Вряд ли от стыда.       Мне даже спрашивать ничего не нужно, Она сама начинает кормить меня оправданиями под звуки закипающей воды:       — Я опоздала на автобус всего на минутку, вызвала такси, но мы попали в пробку и…       — Ясно. Иди в комнату, я тоже хочу в душ, — прошу я. Она уходит сразу же. Снимаю с плиты какао, выливаю в чашку. Мою кастрюльку, прежде чем скрыться в ванной. Вместо того, чтобы помыться, почти четверть часа смотрю на струю воды. Чувствую на себе взгляд Щётки, но она так и не показывается. Видит, что мне не до разговоров.       Когда, наконец, возвращаюсь в спальню, Она лежит, спрятав нос в моей подушке. Сажусь рядом, не оценив чужой подчёркнутой наготы. Она же знает, что никогда не ведусь на такое.       Прислушиваюсь. Дыхание мягкое, ровное. Глубокое. Хотела попытаться соблазнить меня, но уснула. Невольно улыбаюсь и укрываю её поплотнее одеялом, прежде чем вернуться к затихшей мастерской.       На плечо мне приземляется ловкая птичка, и от этого становится радостнее — ещё одна фигурка созрела и, наконец, обретает форму. Ищу её глазами на полке и обнаруживаю в сухих руках Розги. Птичка заливается тихой ещё трелью.       — Это королёк, — сообщает мне Розга. — Очень похож.       Я верю ей. Она разбирается.       Ложка, отряхнув от стружки с моего стола передник, усаживается рядом с занявшим стул у стены Паддлом. Щётка, вероятнее всего, остаётся в ванной, потому что её полненькую фигурку и жёсткие каштановые волосы тяжело не заметить.       Они принимают ту форму, которую я представляю у себя в голове. Другие, кто тоже может видеть сущности, будут смотреть на них по-другому. И внешность изменится. Но меня устраивают мои. Не буду отдавать их. Вырезала ещё в старшей школе и ещё ни разу не подумала о продаже. Слишком привыкла к ним.       — Она совсем распустилась, — замечает Паддл. Он строгий только на словах, но при желании мы с ним составляем неплохую команду. И при должном уровне моего раздражения. В последний месяц такое случается слишком часто. Под соответствующее настроение.       — Ты Её распустила, — перефразирует Трость, и я согласно киваю, признавая её правоту.       Ложка молчит, недовольно сложив на груди руки. На её светлом сарафане в цветочек ещё остаются мелкие крошки, и Паддл, заметив, бережно стряхивает их на пол.       — Вернём Её к родителям, и дело с концом, — говорит спокойно. — Вы уже это обсуждали. Ссорились не раз. Она не понимает слов.       — Пригрозить Ей? — сомневаюсь я. Не люблю пустых угроз, но так действительно не может продолжаться. Не могу смотреть, как Она гробит себя.       Трость осматривает нас долгим нечитаемым взглядом, а потом опускает длинные чёрные ресницы и кивает. Пожимает узким плечом:       — Пригрози. Посмотрим, как будет.       — А как Она визжала в наш первый раз… — мечтательно поднимает вдруг глаза в потолок Ложка.       — Не ожидала, — чуть улыбаюсь в ответ я. Трость надменно выгибает тонкие чёткие брови. Смотрю на неё, и тоже пробирает смех.       Через час я ухожу на кухню, чтобы выпить свой какао, а потом просиживаю за эскизами до половины третьего ночи. Сон не идёт, но к четырём меня утомляет даже книга, и я, отложив все незаконченные дела, укладываюсь рядом с Ней, приобнимая за плечи. Она всё равно будет спать до обеда, а меня в восемь неизбежно поднимут внутренние часы, так что Она не посчитает, что я даю Ей какие-то поблажки.       Шмыгает во сне носом и бормочет что-то, устроившись ко мне под бок. Обвивает мои бёдра ногой и горячо дышит в футболку. Я рассеянно поглаживаю Её голые ягодицы, прежде чем окончательно провалиться в вибрирующую дрёму.

***

      Утром приходит новый заказ, и я завтракаю за ноутбуком, пытаясь понять, откуда мне за короткий срок взять нужный материал. К одиннадцати, когда Она выползает на кухню, у меня уже есть несколько набросков, и я как раз отзваниваюсь заказчику.       Она в одной из своих любимых футболок и спортивных шортах на голое тело, льнёт ко мне, но я накрываю Её губы ладонью, прежде чем попрощаться в трубку. Сбрасываю и смотрю на Неё, не отнимая от болтливого рта руку.       — Зря одевалась, — сообщаю предупреждающе. Сонливость и лёгкая искра в Её наивных голубых глазах кота из Шрека сменяется наигранной обречённостью, но я отлично знаю: Она понимала, к чему может привести Её поведение, просто надеялась, что я в очередной раз спущу Ей всё с рук.       Беру Её за запястье, тяну за собой. Она идёт. Неохотно, но идёт. Оставляю Её на пороге мастерской, убеждаюсь, что Она стоит. Подхожу к подставке. И беру в руки Трость. Слышу её сдержанный смешок в тихом свисте, от которого Она вздрагивает и закусывает губу.       Начинает от меня пятиться, будто я могу нагнуть Её прямо здесь и отхлестать по спине. Наверное, вид у меня соответствующий.       Снова беру Её за руку, чтобы отсечь даже проблеск соблазна к побегу. Один раз мы уже это проходили, и Она по меньшей мере неделю демонстративно разгуливала по квартире с голой задницей в мелкий горошек, намекая мне, что я могла обойтись с Ней менее строго.       Тогда мы только начинали. Сейчас Она понимает, что мы делаем, уже значительно лучше. Сейчас Ей отчасти это нравится. Но в последнее время Она слишком часто нарывается на наказания, чтобы помнить, как приятна может быть порка.       — Я уже говорила, — начинаю, пока укладываю Её на кровати и смазываю ягодицы и бёдра маслом. — Ты не можешь просто так делать, что хочешь. Ты взрослый человек. Есть определённые правила, которые ты должна соблюдать повсеместно. А ещё есть мои правила. Ты умудряешься нарушать и те, и те.       Взмахиваю Тростью, и Она начинает хныкать. Пытается меня разжалобить, но быстро прекращает.       Затихает под моим взглядом.       Вздыхает и позволяет подложить под свои бёдра пухлую подушку. Я вытираю руки и бережно протираю Трость. Она молчит, но я чувствую её предвкушение, как своё собственное; она может быть ласковой с Ней, как и я, но сейчас мы обе не в настроении.       — Я так больше не могу, — честно говорю я. — Мне не хватает сил мириться с твоими выходками. Пожалуйста, сделай с этим что-нибудь. Или уезжай. В общежитие, к родителям, но подальше от меня. Чтобы я не видела, как тебе будет плохо и как ты будешь умирать, потому что глупая. Я слишком тебя полюбила, чтобы смотреть спокойно, как все твои тупые дружки.       Она подтягивает к себе мою подушку, прячет лицо. Не знаю, что у Неё в голове. Не могу понять. Но надеюсь, что хотя бы эти мои слова до Неё дойдут. Потому что сама я знаю, что они целиком и полностью ложь. Я от Неё не откажусь. Не сейчас. Я стала слишком зависима.       Трость с глухим сдержанным свистом впечатывается в Её кожу. Оставляет розовую полосу. Слабо. Пока что такого хватит. На первые пять, по верху бёдер. Потом сильнее — на ягодицы. Ещё пять.       Чужая кожа приятно пружинит, наливается алым. Дважды я протягиваю удар, но этого всё ещё мало. Для меня, не для Неё. Полосы цветут и медленно темнеют.       — Я не буду больше, — обещает Она, и я слышу в Её голосе неподдельный плач.       — Верю, — киваю. Тянусь погладить мягкую кожу, прослеживаю пальцами нехитрый узор. Она хнычет и пытается уйти от прикосновения. Без разогрева Ей втрое больнее. И останутся синяки. Но меня уже не хватает.       Надо было всё-таки сначала отшлёпать Её. Ладно. Десять — это ещё немного.       Тяну Её за бедро, и Она, поняв, что я собираюсь делать, вскидывается и смотрит огромными полными слёз глазами. Мотает головой. Я смотрю на дрожащие губы, которые вчера обхватывали сигарету и наверняка пили из горла шампанское. Легко стаскиваю Её с подушки, зажимаю подмышкой чужую стопу, локтём прижимаю колено. Перехватываю Трость.       — Ну не надо, — упрашивает Она. — Я не буду! Больше не выкурю ни сигареты, обещаю! Я брошу, я гулять не буду! Я познакомлю тебя со всеми друзьями! Буду ходить только с тобой! Не буду водить пьяная! Пожалуйста! Не буду тебя волновать, честно, я всё поняла!       — Ты водила пьяная? — удивляюсь я, укладывая лёгкий кончик Трости в ложбинку меж Её сжимающихся ягодиц.       Она, до этого плакавшая, теперь просто просит, и я наблюдаю, удерживая Её лёгкое жилистое тело без труда, как отчаянно сжимается тёмное колечко ануса, окружённое редкими светлыми волосками, и раскрывшийся повлажневший вход. Поглаживаю его кончиком Трости, слегка надавливаю, и Она резко умолкает. Выдавливает:       — В-водила… Но только один раз! Правда! И я была не одна! — я вздыхаю, слегка-слегка постукивая закруглённым деревянным наконечником по внутренней стороне Её бедра. Жду. — Я всё поняла… Правда, я люблю тебя, я очень хочу быть с тобой… Я не буду.       — Шесть, — говорю я. Она понимает, что убедить меня не удастся, и по милому личику льются слёзы. Я, на секунду изменяя себе, поглаживаю Её по колену той рукой, которой держу. — Ну-ну, я же сказала, что верю.       — Ты от меня не уйдёшь? — шепчет Она. — Пожалуйста, можно я останусь с тобой? Я буду очень хорошей. Я… Я люблю тебя… Ау!       — Я тебя тоже, — чуть улыбаюсь я, опустив Трость чётко между Её ягодиц. Пережидаю скулёж, даю боли разойтись, а Ей — отдышаться. Она пытается прикрыться, но положение не позволяет. Поглаживаю кончиком Трости полосочку светлых волос на лобке. Снова опускаю Трость, задевая поджимающийся анус.       — Больно-больно-больно! — визжит Она уже в полный голос, выворачивается с силой, но мы слишком разной комплекции. Она занималась танцами, а я с детства по борьбе. Держать красивых девушек меня там научили.       Раз выговаривает слова, значит, терпимо.       — Я очень тебя люблю и не хочу, чтобы ты опять болела или где-нибудь убилась пьяная, — расшифровываю я третий удар.       Она лупит ногой матрас и пытается перекатиться на бок, но съезжает и только открывает мне больший доступ к себе.       Я слышу тихую усмешку Трости, когда поудобнее перехватываю Её за ногу и для верности сама упираюсь коленом в матрас.       С небольшим замахом совсем без силы коротко бью Ей по тёмной складке промежности и не убираю Трость, задерживая её на коже. Она вопит больше от неожиданности и сторонней боли, чем от самого этого удара, а после начинает задыхаться в слезах. Я снова поглаживаю место удара кончиком Трости и внезапно успокаиваюсь.       Пятым ударом повторяю четвёртый, чем вызываю не менее бурную реакцию. А шестой удар снова опускаю между её ягодиц, но с куда большим замахом, под углом. Знаю, что не задеваю копчик и никак не врежу Ей, хотя снова слышу крик. Понимаю, что Она устала. Но всё уже закончилось.       Откладываю Трость на тумбочку и сажусь на кровать. Укладываю Её согнутую ногу себе на колени. Проверяю пальцами покрасневшую нежную кожу, и Она рыдает навзрыд, ёрзая и пытаясь сбежать от моих рук. Знаю реакцию, но Ей лучше пережить это сейчас, пока это ещё наказание, чем терпеть, когда я буду утешать Её.       Тянусь достать из тумбочки гель, грею в пальцах, чтобы не сделать Ей больнее. Вот и всё.       — Тише, — уговариваю, обрабатывая красные полосы на ягодицах. Хороший цвет, синяков всё же не будет. Отлично. Она плачет и зовёт меня, а потом сдавленно матерится, когда я смазываю средством пострадавший больше обычного зад, чуть растирая большим пальцем совершенно красное и пульсирующее колечко мышц. — Я надеюсь, мы договорились?       — Да, — торопливо трясёт головой Она, приподнимаясь на руках. — Да, да, только не бросай меня! Что ты хочешь, чтобы я делала? Или не делала? Что мне…       Трость смеётся, и я смеюсь тоже. Притягиваю Её к себе, отложив все вытащенные баночки, и Она ноет от прикосновения моих пижамных брюк к Её ягодицам, но обвивает меня руками и ногами, часто целует в шею, не прекращая всхлипывать. Я ловлю Её лицо в ладони и удерживаю на месте. Она сбито дышит, и я почти вижу истерику, когда прислоняюсь лбом к Её лбу.       — Я никогда тебя не брошу, — шепчу так, чтобы Она услышала даже сквозь свои метания, и осторожно целую Её мягкие губы. Раньше Она их кусала, пыталась сдержать крики, но сейчас сама признаёт, что пугать соседей своими воплями Ей куда легче и приятнее.       Трость что-то сварливо бормочет, но я не вслушиваюсь.       Укачиваю Её, поглаживая по горячей коже, пока всхлипы не стихают. Перебираю растрёпанные светлые волосы ещё с минуту и помогаю Ей подняться на ноги. Но это быстро кажется Ей плохой идеей, и Она комично прижимает руки к ягодицам, подпрыгнув на месте. Кривится и постанывает, падает обратно на кровать и раздвигает ноги.       — Идём завтракать, — предлагаю я, но получаю внятный отказ. Силой стаскиваю Её с кровати и наблюдаю, изредка подгоняя, как Она со стонами добирается до кухни. Пока Она думает, куда и как себя пристроить, убираюсь в спальне и возвращаю на место Трость.       — Переборщила, — вздыхает Щётка. Ложка качает головой. Паддл только разводит руками, пока довольная жизнью Трость устраивается рядом со своей подставкой, откидывая длинный глянцевый хвост волос с плеча за спину.       На кухне я пускаю Её к себе на колени, потому что даже в наших условиях мне жаль заставлять Её садиться на жёсткий стул. Обнимая меня за шею, Она тихо бормочет ещё что-то смущённо-извиняющееся и плотнее зарывается носом в мою футболку. А я просто люблю Её.