Локус контроля

3       Лань Ванцзи вышел к стене послушания в отчаянной ярости! Он вёл себя так, словно знал что-то, что оправдывает всё содеянное и им и Старейшиной Илина. Полностью признав свою вину перед кланом, вину Вей Усяня он продолжал отрицать.      До последнего спорил с Лань Цижэнем, уже под ударами, и не дрогнув, выстоял всю экзекуцию с гордо поднятой головой и прямой спиной, даже не вскрикнув ни разу.      Сичень надеялся, что сумеет хоть как-то регулировать мощь удара, и не вкладывать духовных сил. Однако он никогда ранее не пользовался дисциплинарным кнутом, и конечно надеялся теперь, что и впредь судьба убережет его от этого.      Оказалось, что этот страшный магический артефакт не поддаётся никакому контролю, ослабить или смягчить удар невозможно, кнут фактически все делает сам, палач только держит рукоять и начинает замах. Дальше тяжелый, туго сплетёный ремень со свистом рассекает воздух и врезается, вгрызается в плоть, глубоко и грубо разрывая её. Впаянная в ремни сила прерывает ток ци, обрывает связь меридианов, и терзает, калечит жертву на всех уровнях уже без участия человека, держащего кнутовище.      Как только лёг последний удар несчастный палач обессиленно выронил тяжелый кнут, и тот с глухим стуком послушно свернулся сытой змеей у его ног. Сичень брезгливо переступил через кнут, и кинулся к брату.      Он все ещё стоял на коленях. Из носа и рта шла темная кровь, он покачивался и судорожно пытался вдохнуть. Но широко открытые глаза смотрели перед собой все с той же жгучей яростью.      - Ванцзи... - срывающимся шёпотом позвал Сичень. И брат услышал. Сморгнул, посмотрел на него, не узнавая, и слепо протянул руки:      - По-мо-ги... - голос было невозможно узнать.      - Что? Чем? Потерпи, сейчас я позову целителя      - Встать...      - Не надо! Ты себе навредишь!      - Надо... встать...      - Ванцзи!      - Не... на... ко-ле-нях..      Сичень не смог продолжать спорить, что угодно, лишь бы не слышать больше этот отчаянный шёпот! Он обхватил запястья младшего брата, и почувствовал, как тот дрожит от колоссального напряжения.      Ванцзи чуть качнулся вперед, перенося вес на руки старшего брата, едва удержал равновесие, но упрямо продолжил движение, медленно, невыносимо медленно подтянул одну ногу, ещё одно титаническое усилие, и он поднялся с колен. И в обступившей их звенящей тишине сделал шаг...      Готовый к этому Сичень все равно пропустил момент, когда сознание покинуло Ванцзи, и он стал заваливаться на тёмные доски помоста. Но поймать младшего брата он все равно успел. Подхватил неловко подмышки, и осел вместе со своей ношей, устраивая его голову на своём плече.      - Лекаря и носилки! Скорее! - своего голоса Сичень тоже не узнал.      Дальше потянулись долгие и абсолютно одинаковые дни.      Ванцзи не приходил в сознание, кровь не останавливалась, страшные раны не закрывались, старшая целительница не смотрела Сиченю в глаза. В конце второго дня добавился жар.      Сичень сидел рядом с постелью, бессмысленно пытался делиться духовной энергией, которую истерзаное тело с нарушенной функцией тока ци, просто не могло усвоить, и с ужасом наблюдал, как младший брат сгорает в горячечном бреду и проигрывает схватку за собственную жизнь.      Проигрывает намеренно, в краткие мгновения просветления Ванцзи смотрел сквозь брата абсолютно пустыми глазами и не реагировал ни на что, будто бы действительно уже умер там, у стены послушания, а скорее всего и раньше, в Безночном городе,  и теперь просто мучительно доумирало тело...      Сиченю оставалось лишь сидеть рядом, прислушиваясь к тяжелому рваному дыханию, молить всех богов о пощаде, и шептать брату:      - Ты только дыши, слышишь? Диди, у тебя сейчас одна задача, дышать...      На шестой день Лань Цижэнь подловил Сиченя на улице, и тоже не глядя в глаза упрекнул в том, что тот забросил обязанности главы ордена.      Сичень пригласил дядю навестить Ванцзи, и волей Главы клана дал разрешение нарушить предписанное наказанием уединение. Пригласил очень вежливо, но синяки на запястье у дяди скорее всего остались.      Дядя ни в чем больше его не упрекал, и у постели Ванцзи они теперь дежурили по очереди.      Тот бредил, и это было невыносимо. Даже в беспамятстве Ванцзи оставался на удивление тихим, с тоской всматривался куда то потемневшими от боли глазами, ловил невидимое слабой рукой, бормотал неразборчиво. И только иногда, на пике лихорадки, звал громче и четче. Не брата, и не дядю, конечно. И даже не своего любимого. Куда страшнее и проще:      - Мама...      И дядя, когда Ванцзи впервые это произнес, сделал то ужасное, за что Сичень был ему безмерно благодарен. Склонился, ласково взял Ванцзи за руку, и прошептал:       - А-Чжань, я рядом, А-Чжань. Мальчик мой, я рядом. Не сдавайся, сынок...      По прошествии почти двух недель страшного бдения они оба были измотаны и обессилены. Сичень не понимал,  как сможет жить дальше, фактически собственными руками убив любимого младшего брата. Дядя боялся потерять обоих. Опять казалось, что хуже уже не может быть. Но только казалось.      Ванцзи очнулся вечером четырнадцатого дня. Лучше ему не стало, но сознание вернулось. Он был пугающе спокоен, почти отрешен, будто бы его сознание существовало отдельно от мучающегося тела, помнил все случившееся, никого и ни в чем не винил. Слушался целителя, по мере скудных возможностей помогал.      Сичень опять корил себя за то, что и в тот раз позволил себе обмануться видимым спокойствием, не смотря на то, что казалось бы хорошо знал брата.      Потому что наутро Ванцзи исчез. Была очередь дяди дежурить, и он задремал. А когда вынырнул из короткого тревожного сна, больше похожего на забытье, постель была пуста. И меча не было.      Откуда Ванцзи взял силы, чтобы встать, одеться, и поднять в воздух меч? И главное, куда и зачем он сбежал?      Больше всех корила себя старшая целительница, она, обрабатывая раны, чтобы хоть немного отвлечь пациента, рассказывала ему обо всем подряд, все новости. И проговорилась про зачистку горы Луанцзан.      Невозможно было поверить, что он направился туда. И главное зачем? Теперь, когда Вей Усянь мертв, и все уже случилось, зачем? Сичень снарядил поиски, но безуспешно.      Ванцзи вернулся сам, почти через сутки. Неуправляемый Бичень спикировал прямо на поляну перед цзинши, вероятно хозяин потерял сознание ещё в воздухе.      Под бесформенным ворохом испачканных и окровавленных одежд Сичень не сразу разглядел не только едва живого брата, а ещё и ребёнка... Совсем крошечного мальчика.      Получается, это ради него Ванцзи рискнул жизнью? И главное, кто этот малыш? Чей сын, чью фамилию носит? И почему настолько дорог брату? В этот раз все было гораздо хуже. Ванцзи подчистую вычерпал все резервы своего тела, в золотом ядре едва осталась искра силы, жизнь еле теплилась в нем.      Раны не заживали, жар не спадал, сознание не возвращалось.      Целители гнали их с дядей прочь, они  путались под ногами, мешая, старшая только качала головой, конечно они делают все, что возможно. Но не стоит питать ложных надежд, никто не даст гарантии, что Ванцзи выживет, а если и да, что сумеет сохранить разум и здоровье.      Тогда дядя внезапно сконцентрировался на принесенном Ванцзи мальчике. Ребёнок тоже находился на грани, малыш был крайне истощен, явно долго голодал, замерзал, по словам целителей перенёс сильнейшее нервное потрясение, и теперь как и Ванцзи сгорал в лихорадке. Целители так же не давали никаких гарантий. А ещё малыш обладал огромным потенциалом как будущий заклинатель. Если, конечно у него вообще есть будущее. Если жертва брата не напрасна.      Лань Цижэнь не отходил от ребёнка, и тут уж целители не противились, позволив старшему наставнику душить собственные страхи, няньчась с умирающим малышом.      А Сичень отправился на Луанцзан.  Обыскал там все, что смог. Но даже первый беглый осмотр поверг его в ужас.  Он обнаружил крестьянские хижины, грядки, залатанные крестьянские же вещи, в том числе и женские, половина наверное женских, самодельную посуду и орудия труда, и да, то, что искал, несколько простых детских игрушек и одежду для маленького ребёнка.       И никаких следов страшной армии Цишань Вень. И даже никакого оружия. Только тяпки и грабли.      Придя в Безночный город Сичень хотел увидеть тела казненных Веней. Но тела бесследно пропали. Он видел их ещё тогда, но конечно же не стал рассматривать трупы врагов, и сейчас очень сожалел об этом. Как доискаться правды? Единственный свидетель, которому Сичень поверил бы безоговорочно, сейчас борется за собственную жизнь, и ничего рассказать не может.      В Облачных Глубинах Сиченя ждала хорошая новость, мальчик все же пошёл на поправку, жар спал, сознание вернулось. Малышу потребуется время для полного восстановления, но оно будет, жизнь его более не в опасности.        Однако лихорадка унесла все воспоминания, и мальчик не в состоянии даже назвать собственное имя, но не переживает, и утешает взрослых, у него отличное чувство юмора, он повторяет, что он редиска и вырос на грядке, поэтому конечно же у него нет имени, но можно придумать, и предлагает варианты, всякий раз другие...      Несомненно, это малая цена за жизнь. А имя редиски они узнают как только очнется Ванцзи.  Если конечно очнется, но эту мысль Сичень малодушно задавил.      Дни складывались в недели, но ничего не менялось, брат по-прежнему балансировал на тонкой грани жизни и смерти. Однако старшая целительница стала говорить об улучшениях, незначительных но все же.      В один из вечеров Сичень сидел у брата, и перебирал за столом письма, он действительно подзапустил дела клана, и теперь старался наверстать. Уйдя с головой в занудное чтение он не сразу среагировал на движение со стороны постели. Звук же вернул его в реальность, брат вздохнул громче обычного и снова пошевелился.      Сичень бросился к нему, рассыпав бумаги.      - Ванцзи! Ты слышишь меня, Ванцзи?      Брат смотрел на него немного туманно, но явно узнавая. Попытался что-то сказать, но сумел только выдавить хриплый стон.      Сичень бережно приподнял его вместе с подушкой, и дал воды. После пары глотков получилось заговорить.      - А-Юань...      - Мальчик? Это его имя?      - Ммм...      - Вень Юань?      - Лань...      - Что? - Сичень удивился, хоть и предполагал что-то подобное.      - Лань Юань... Сын...      - Так ты решил? Хорошо, хорошее решение, конечно.      - Он...      - Он был очень болен, но сейчас все  хорошо, он выздоравливает, все будет в порядке. Только болезнь стёрла все его воспоминания. Но теперь обрадую его именем. А то он утверждает, что он безымянная редиска. И Ванцзи, он постоянно спрашивает о тебе, ты нужен ему, понимаешь? Слышишь меня, Ванцзи? Твой сын ждёт тебя, - Сичень понимал, что частит и городит чепуху, но торопился сказать все это, пока брат с ним, и кажется все ещё слышит его.      С этого дня младший брат пошёл на поправку. Но медленно, так медленно! Шли дни и снова сливались в недели, а недели в месяцы. Конца и края не было видно этой жуткой слабости, прошло почти полгода, а Ванцзи едва мог сидеть без поддержки.      Сичень был безмерно благодарен судьбе за этого мальчика, А-Юань оказался надёжным якорем,  ради него брат боролся, преодолевая боль и немощь, медленно отбирая у болезни и возвращая себе каждое действие, каждое движение, каждый утраченный навык. Слишком медленно и трудно...      У Сиченя все чаще появлялась горькая мысль, что возможно Ванцзи никогда уже не сможет полностью восстановиться. Старшая целительница к ужасу его, не разубеждала, а только попроа однажды заходить пореже, по её словам брату легче одному, нет нужды оправдывать чьи-то ожидания, и пытаться казаться тем, чем он больше не является.      К концу трёхлетнего заключения брат едва мог передвигаться в пределах своего домика, однако неукоснительно и отнюдь не формально выполнял все родительские обязанности.      А-Юань действительно оказался для всех них даром богов. В нем удивительно сочетались мягкий характер, цепкий ум, и огромнейший запас позитива. Он не помнил своего прошлого, но оно бесспорно оставило на нем глубокий след, закалив и начисто лишив страха. Малыш ничего не боялся, никогда не плакал, зато всегда был готов идти вперёд, учиться и узнавать новое.      Впрочем однажды Сичень обнаружил, что не так уж и отличается А-Юань от других детей, это при нем или дяде, при посторонних, он всегда демонстрировал стойкость и покладистость, а с Ванцзи оказывается позволял себе и слезы, и капризы, и такое же как характер несгибаемое упрямство. Подстать приемному отцу.      А тот допускал, и иногда потакал капризам, всегда утирал слезы, и баловал как мог.