Исповедь о настоящем

На новый этап мы перешли с ним, когда мы все, любя, конечно, немного несправедливо лишая его мужской уверенности в себе, стали называть его нашим «Ребёночком». «Шаст ещё маленький» — это ещё Поз меня приучил. Да и ему вообще-то было комфортно… Так я и взял на себя роль второго «отца» для Антона. С этим набором качеств я уже был года 2 как знаком. Покупал нам на двоих сок, колу, бутерброды в аэропорту, оправдывая перед Позом такое количество робким «А это вот…», кивая в сторону Антона. Который бухтел в ответ «Это Арса!» Заставляя меня поесть вместе с ним… Честно говоря, я взял это за обязательство, после того, как не уследил однажды и этот дурачина съел пирожок с рисом, на который у него аллергия. И в какой-то момент в очередном туре нам стало настолько комфортно, что я занял позицию какого-то его «островка безопасности». Зоны комфорта именно в плане отдыха, защиты, будто бы… Не знаю, как это можно объяснить. Он знал, что может ничего мне не говорить, а просто сесть ко мне назад в автобусе, с замороченными мыслями, уставший, и положить голову ко мне на колени, укладываясь вздремнуть, сворачиваясь котёнком, после утихания наших дорожных «дискотек». И я просто молча позволял ему это, двигался, ни о чем не спрашивая, не разгоняя лишних шуток, просто потому, что нам все ещё не о чем было шутить, той лёгкости ещё не было, но… Его явно тянуло ко мне. И он просто подходил, вставал рядом, садился рядом, прижимался, без слов и вопросов себе «А что же это за чёртов магнит?» И я принял на себя ответственную и ценную роль его опоры. Я незаметно заботился о его комфорте, оставлял покушать в пластиковых контейнерах, перенося их из одной гримерки в другую, делал его любимый чай. Черный. С лимоном и сахаром, втолченным в него. Поддерживал как мог, когда он волновался, очень тихо и робко… И в общем-то выполнял все функции любящего человека. Но старался делать это не при всех… Я долго не мог проговорить себе, что испытываю к этому парню, ведь я явно его выделял, нас связывало что-то особенное. Быть может это из-за… Наших отцов и в целом судеб?.. Отец Антона ушел в его 14 лет, мой всегда был строгим и холодным, но сейчас я понимаю, что он воспитал меня прекрасно и был и всегда будет мужчиной, на которого я хочу ровняться. Но с Шастуном я и близко не подражал папе… Не то, чтобы я мечтал о своем сыне, сделать все так, как я это видел. …Я до последнего не верил, что просто влюбляюсь в него. В своего коллегу по работе. Так падко, так предсказуемо. А когда начал понемногу убеждаться в этом, чувствовать фантомно его боль, удары по своему сердцу от звука мышеловок, когда он играл… Долго думал, хочу ли я намекнуть ему о своих чувствах или стоило бы изначально скрывать все за игнором, холодом и отстранённостью? Зачем я так разогнался, зачем привязываюсь? Ведь в нашей стране таким как я всегда опасно проявлять себя настоящего… С другой стороны, я точно не был уверен в его собственной ориентации, в шансах, что у меня хотя бы могут быть. Вот мы и подошли к факту номер пять. У Антона практически не было предрассудков на модели взаимодействия. Хотя над его честным «к ЛГБТ я норм отношусь», я думаю, все же преобладала лёгкая гомофобия из-за навязанного обществом менталитета. (Которая впоследствии оказалась внутренней). Он все равно пытался быть для всех хорошим. Хотя плохим-то быть и не умел. Ему удобно было находиться с близкими друзьями в теплых, нежных, открытых братских отношениях. Я знаю Макара, Журавля… Диму, в конце-концов. Со всеми он невероятно искренен, честен и… тактилен. Тактильность. Это и есть наш факт номер шесть. Антон Шастун невероятно тактильный человек. Весьма интимная и особенная штука и с моей стороны. Противоречит его образу социофоба. Но со «своими» людьми Шаст очень открыт. Не знаю, как на самом деле, но касаться он любил и делал это очень свободно. Естественно, все мы знали, хоть он и не показывал — Антон чувствовал себя некомфортно, когда на сессиях нас обнимало около 100 человек за полчаса. Но он позволял им это: трогать себя где угодно, порой не обращал внимания на нарушение своего личного пространства. Что мне приходилось вставать в прикрытие и «брать удар на себя», закрывая его от особо настырных леди. Иногда даже бальзаковского возраста. Шаста можно было щекотать в игре — он смеялся при этом как ребенок. Хорошо было и обнимать перед выступлениями, с этой важной ролью справлялась наша Оксана. И очень редко я… Где-нибудь в темных кулисах, когда рядом не было никого. Молча. Очень осторожно и невесомо. Свою же особую потребность в тактильном контакте, вне сопутствующих поводов, он иногда и вовсе не контролировал, не осознавал. Тыкал меня пальцем, обязательно касался носком ботинка, коленом, ставил локоть на меня. Чтобы чувствовать, что я рядом. Ему так было безопаснее. Касание меня вселяло в него уверенность. И, конечно же, он не знал и не предполагал даже, что я все это время, каждый раз с трудом запрещал себе воспринимать это как взаимный интерес и приглашение… Но с годами я стал умнее и пытался завуалировать мое упорное стремление быть ближе к нему, не пересекая границ. Я решил скрывать свои чувства, присмотреться к нему. Ведь лично мне до сих пор не было наверняка известно главное. Его истинная ориентация.

…

2017 год.

…Мы ехали уже часа 3. Час назад закончили беситься. Наш «рокерский» гастрольный микрик мчался по пустой трассе. Кругом поля. Я сидел у окна в самом конце, справа, и задумчиво смотрел на пейзажи. Окси клубочком спала на двух отдельных местах слева на ряд впереди. Серёга шуршал каким-то печеньем. Поз вырубился в наушниках. Стас тихо монтировал куски какого-то видео с концерта для архива. Остальных мне было не видно. Концерт в Эстонии прошел отлично. Но середина августа не радовала погодой. Небо пасмурное. Атмосфера клонила в сон… Мы ещё вчера не выспались, почти всю ночь проторчали в том неоновом баре, где подают алкоголь в колбах. Меня ведь одна только подача, идея, оформление могли увлечь до мозга костей. Периодически автобус неприятно потряхивало. Но не только из-за этого я не мог уснуть, как все. На моих руках на коленях покоилась русоволосая голова Шастуна. А все остальное тело было вытянуто на задних сидениях до самого окна. Ещё и согнуты колени. Засыпал он быстро. Я сказал, что пока не хочу, устану — разбужу его. Но я, конечно, не посмею… После промежутка запутанных поворотов и плохой дороги Шаст все же заворочался. Перевернулся и смешно открыл сонные глаза. Будто впервые меня видит. Я ему с нежностью приветливо улыбнулся. — Здрасте. Омск приветствует вас в роуминге, для установки соединения свяжитесь с оператором. Антон снова поворочался и открыл на этот раз один глаз, покосившись на нашего оператора Рому. — Он спит, — сонно и неразборчиво выдал парень, ерзая по моим ногам, скрестив руки, и требуя обнять его плечи. Шутит с первых секунд после пробуждения, вот он, истинный комик и импровизатор. — Ну а ты чего? — я старался разговаривать тихо. Шаст проворчал что-то невнятное, снова возвращаясь в сон. И мне было с ним так тепло и уютно. Ощущать в своих руках этого двухметрового, шумного, но маленького и пугливого котенка. Спящего сладко, с улыбкой на пухлых аккуратных губах, растрёпанного и беззащитного. Который единственный из всех подходил только ко мне и доверял свой сон, согревая…

***

— Блин, тебе на штаны потекло… — Ну вчесть праздника, Арс! Тот день я тоже помню хорошо. Один из самых лучших, связанных с ним. Пожалуй, пик нашей дружбы и комфорта. Мы наконец-то «нажили» достаточное количество общего, личного, приключенческого, нелепого, профессионального и дружного, что склеились как пельмени. И на мгновения мне иногда казалось, что я смог «передружить» в его глазах Поза, с которым он неразлей вода со школы. Хотя соперничать и отбивать Шаста от других его друзей я не планировал. Карбонат в моих руках явно был настроен испортить наш междусобойчик в честь юбилейного концерта. — Блин, внатуре испачкал, козлина! Я засмеялся с его возмущений. Всегда умилялся с того, как искусно он обижался и злился, при этом успевая снимать что-то на телефон. — Ну вчесть праздника… В тот день «вчесть праздника» мы много фотографировались и обнимались. И даже не всегда расцеплялись потом. Из таких опасений я делал много чего странного, много чего не контролировал. Что постепенно начало вызывать слегка ревнивые вопросы у Сереги. Но к этому вернёмся позже. Это, наверное, тот период, когда мы вообще начали обниматься регулярно. Ввели этот жест в норму наших отношений. Оксана приучила. Это очень успокаивает, поддерживает и сплочает. Поз и Матвиенко тоже активно, но с явным стебом, приняли этот флешмоб «не для брутальных мужчин». Но мы команда, это часть нашего сближения для лучших взаимодействий на сцене. В моменте мне казалось, что это так или иначе уже делали все. И я очень надеялся, что никто ещё не заметил, что я начал выделять Шастуна из всех. Но не делать этого было трудно. Он самый длинный, самый молодой, самый высокий, самый симпатичный, самый милый. И т.д. И он действительно был с а м ы й. Самый во всем для меня. Во время бесилова (Стас считает это хорошей активностью на сплочение и тому подобное) я щекотал именно его. Во время танцев направлял энергию в его сторону. Угадывал первым его «немые песни» лучше всех. Везде садился рядом с ним. И никогда не мог удержаться от игривых шлепков его по ногам или заднице — игрушками, полотенцами, одеждой, подушками, ракеткой. (Он ещё отомстит мне за это в объяснениях правил Кукол, хлестая по ногам). Я просто не мог контролировать свой порыв сладости взаимодействия этого человека в такие секунды. Когда я на взводе. Когда «если ко мне подключить электрическую станцию небольшого города, то она будет светить». Как окажется позже — одним из самых жестоких зол станет то, что именно Стас узнает о моих чувствах…

***

— Не знаю, но вас на все мероприятия и радио зовут вдвоём! — Стас радовался, но недоумевал, как мы так быстро набираем популярность. Он тогда не совсем понимал нашу целевую аудиторию, но был захвачен новыми идеями. Велел всем четверым раскручивать аккаунты в социальных сетях, быть активными, устраивать эфиры. Этим занялся Серёга, Поз открыл свой канал с влогами, а я, конечно, захватил сферу фотокарточек. К слову, нас с Антохой на все шоу, радио и интервью действительно стали звать в числе первых. «Антона Шастуна, Арсения и ребят, если подтянутся». Ребята подтягивались не всегда. Сережа не любил такое, у Позова подрастала маленькая Савина…

***

— Не волнуйтесь, от тем озвученных мы не отойдем, все вопросы прописаны, ничего провокационного не будет, со Станиславом мы обо всем заранее договорились, — Михаил разложил перед нами бумаги, мы сели за стол. «Новое Радио». Перед нами как обычно наушники, микрофоны, кружки с чаем. Рядом стоит плошка с конфетами в яркой обёртке, откуда Шастун скромно вытянул одну и зашуршал фантиком. Такие у него завтраки в 9 часов утра… Да, и по сей день тоже. Мы поговорили о нежелательных моментах, некорректных вопросах. Я обозначил личную жизнь стоп-темой и легко бросил: — …А остальное меня вообще не смущает, пусть хоть про педиков спрашивают… Чем проще я об этом говорил, тем дальше отводил подозрения. Тогда я так думал. Тогда у меня в голове были радикально другие и резкие мысли… — …У меня даже конфета выпала, — усмехнулся этой моей фразе Антоха. Я сразу услышал тревожные нотки сомнения в его голосе. Поэтому отложил телефон. — Чего такое? — и поправил внимательно очки. Усердно и неосознанно скрывая собственную дрожь от напряжения и волнения. И злости на тех, кто такое говорил… — Три минуты до эфира, — объявили ведущие. — Ссыково… — парень скинул капюшон красной толстовки. — Шаст, ну первый раз что ли? Но я знал, как ему важно услышать слова поддержки от меня. Парень сложил руки и зажал их между колен, тяжело выдохнув. — Представь, что кроме людей в комнате тебя больше никто не слышит. Представь, что разговариваешь со мной по телефону… Жаль, особо ничем личным я его тогда поддержать не мог. Это были времена активного роста вселенского культа «Артон». И разгоняли его самые неожиданные и порой весьма взрослые для нас люди.

***

Поддержка. Я всегда поддерживал его особеннее, чем остальные. С ростом популярности после второго и третьего сезонов нагрузка у нас началась большая. Людей в зале становилось все больше, места — все значимее, цены на билеты — выше. Рейтинги порой давались дорого. Если не делать хороших перерывов. Один такой «забег» однажды выжал из нас все силы. Очередной концерт. Мы практически привыкли к сцене и количеству людей. Но обстановка каждый раз била по самочувствию. Стас на нервах, проблемы с временем, задержки по звуку. Все очень много курят, ругаются, в зале телевидение. Но нас пытаются успокоить. Даже у Оксанки тогда были перепуганные глаза. А она всегда все держала под контролем. Даже в таком юном возрасте. Да я и сам слишком часто брал в руки телефон от неспокойствия и мандража. Заразился от остальных… Первое наше большое выступление. — Так, все, переодеваемся. 40 минут. — Шеминов снова вихрем пронесся через сквозную гримерку и исчез в раздевалке. Я уже тогда заметил, что Антон просто ходит из стороны в сторону и бледнеет на глазах. Я одернул на себе футболку, оглядел отражение в зеркале у входа и услышал, что парни и команда как-то зашумели и резко собрались перед грим столами. Обернувшись я сначала увидел, что Поз сидит на кортах и что-то делает на полу, затем — глаза несущегося на меня Матвиенко со словами «Воды, водички ему дайте!» А потом я увидел знакомые кроссовки. На полу лежал Антон. У меня кольнуло в сердце и перехватило дыхание. Я окунулся в холодный пот. Подлетев к толпе, я услышал, что Поз очень четко и громко, так по-медицински зовёт его «Шаст, Шаст, Шаст!» И похлопывает по лицу. Я очень испугался… Хотя это был просто обморок и вполне объяснимый. Мы ели несколько часов назад, утром в отеле. Наша стилист поднесла Антону под нос что-то в маленькой скляночке и он «проснулся», ничего не понимая и напуганно отмахиваясь от рук. Дима поднял его в сидячее положение и когда половина креативной группы разошлась давать отбой дежурным скорой, я протиснулся и присел рядом, положив руку ему на плечо. Едва касаясь. — Шаст, все нормально? — Вот тут ему холод держи, он перегрелся, — Позов сразу серьезно уступил мне держать руку на холодном мокром полотенце на затылке Антона. — Стопудово от духоты упал. И я аккуратно положил туда свою ладонь, трепетно и с волнением глядя на парня. — Да я нормально, пацаны, щас… — Шастун сжал виски и зажмурился, пытаясь удержать себя в сознании и сбивчиво что-то ответить. Он ужасно боялся всех подвести и что из-за него все отменят. Мне было так его жалко. Он очень переживал. Я едва погладил его волосы пальцем, не убирая руки от охлаждающего компресса на голове. — Ты ся нормально чувствуешь? — Сережа тоже присел перед Антоном, подав ему стаканчик с водой. — Я те крепкий чай с сахаром делаю, щас это всё выпить должен, слышишь меня? — Дима тоже занялся «первой помощью», — и конфетку какую-нибудь ему… Несмотря на посторонних в помещении, я чувствовал, насколько мы с ребятами семья. И готовы тут же прийти друг другу на помощь. — …Встаём? — я тихо обратился к Шасту. Антон, не открывая глаз, чтобы не закружилась голова, оперся на меня рукой, и медленно поднялся. Я видел, что он чувствует. Он безумно устал от всего. Потом он все в том же состоянии «не по себе» расскажет об этом случае в «Баре в большом городе». …Те минуты, что я сидел с ним в тишине рядом на диване, когда все ждали, чтобы он пришел в себя, пока пьет этот чай, я думал только об одном. Как однажды летом увезу его к себе на дачу. Где мы будем днями напролет болтать, смеяться, гулять и отдыхать от всего этого. Далеко-далеко от Москвы. Где нас никто не видит, не слышит, не знает и в жизни никогда не найдёт…