***
И уже под поздний вечер, когда основная движуха и алкоголь закончились, все начали решать, кто где и с кем будет спать. Точнее, ночевать. Почему-то единогласно, с хохотом и шутками все решили, что я обязательно сплю с Антоном. Якобы раз уж мы сегодня постоянно были вместе, такие «голубки» во время игры и так сконнектились, то он точно без меня не уснет, а я без него не угомонюсь и буду по окнам лазить как идиот… Да и Окси, как единственной девочке среди нас, все галантно уступили отдельную комнату, чему она обрадовалась как ребенок… И все казалось бы ничего — все складывалось в условия настоящей сказки, к которой я был не готов и в любом случае не лег бы с ним. Я же в своем уме — кто-то из нас устроился бы в кресле на «камень-ножницы». Но Антон всей этой ситуации воспротивился сразу и очень резко, не успев дать мне даже помечтать… — А чё я-то, мы че с Арсом самые лишние здесь или че? Не буду я с ним ложиться!.. «Вы че на меня, я не педик, да пошли в жопу!»… А ведь это все из-за внутренней гомофобии. Я узнавал этот тон. Не прозвучало бы это в такой «обзывательской» форме от таких шутников, мы бы и сами под вечер просто утопали бы в одну комнату и Шаст вырубился бы у меня в ногах, пока я только руки кремом бы мазал. Раньше «воронежские» прекрасно впятером жили в одной квартире — никто в «радужных» не ходил. Да и сейчас нас по сути не обвиняли. Над этим смеялись, да, этим дразнили, но ярых противников ЛГБТ среди нашего окружения не было, каждый из них в личной беседе понимал, что этот феномен нормален и любовь бывает между разными людьми, главное, чтобы они были счастливы, и это личное дело каждого. Но ведь опять же — наша культура и менталитет… Да ещё и в нашем коллективе, да ещё под соусом уже доставшего всех Артона… В конце-концов, отвернувшись от моего поникшего и печального обиженного лица, в котором Антон просто боялся увидеть мольбу и осуждение «ах так, то ты мне больше не друг», он уговорил Оксану, чтобы лечь у нее. И я один, под шум ещё поющих песен в зале, медленно побрел в пустую, холодную, темную отдельную комнату в самом конце дома, уткнувшись в телефон. В тот вечер я ещё не подозревал, что ждёт меня ночью.***
Сразу, разумеется, я уснуть не смог — в моей голове началась эта убийственная ненавистная рефлексия моего мозга. Замучали вопросы «А почему он так сделал? А почему ты не ответил? А тогда ты выглядел полным идиотом. А может Антону и вовсе ты и не сдался и когда дело доходит до личных вещей — он делает огромный прыжок назад потому, что не хочет вляпаться в тебя и стыдится отношений с тобой?» Я не знал, что Шаст тоже тогда не мог уснуть. Хотя был довольно уставшим и грустным, когда мы расходились. Может, Оксанка развела его на какой-нибудь душевный разговор или они смотрят сериал… В какой-то момент дверь в мою комнату без всяких предварительных стуков и топота, даже покашливания или шёпота, на миллиметр приоткрылась. И в щель заглянули нос Шаста и одна лохматая русая прядь. — А-арс? Спишь? — позвал он меня тихонько, заходя. Меня в ту же секунду перемкнуло — я буду холоден. Я должен показать ему, что меня это задело. И что я не все прощаю ему за одни только глазки. Хотя кого я, блять, обманываю… Сил моих едва хватило, чтобы не развернуться. Я весь сжался, прижимая тонкое одеяло к груди, лежа спиной к двери и глядя на ночь за окном. Как мотыльки летят на свет от фонаря на крыше и ударяются об стекло. — Да, — отозвался я недовольно и строго. После чего услышал тяжёлый неловкий вздох растерянного котенка, до сих пор топчущегося у самой двери. Боже, он действительно пришел ко мне. Он хочет поговорить, он хочет что-то сказать мне. Не время включать суку, Арс, не время тешить самолюбие и выдрачивать гордость!.. — Блин, ну мне надо те че-то сказать… — он почти скулил, словно маленький мальчик, которому уже очень нужно в туалет, а тот находится на улице, в темноте. А из взрослых не сплю только я. — А до утра это твое не может подождать? — Ну нет… — Шаст, я устал. Какой же я тупой… Какой я слабый. Я буквально лишаю себя своего счастья. Я вдруг почувствовал, что меня начинает трясти. От волнения. От эмоций. Обиды. Холода. И от страха. — Блин, Арс, — Антон всё-таки подошёл и опустился на край кровати, положив на меня руку сверху. Ощущать ее тяжесть, ее тепло сквозь ткань, ладонь, которая меня успокаивает, обращает на себя внимание… Меня просто разрывает от боли, с которой мое сердце сейчас кидается на ножи пленившего мое сознание обиженного разума. Голос Антона был тяжёлым, сожалеющим. Рука чуть пошатнула мое неподвижное тело и надежнее и более явно обняла мою тазовую косточку. «Пожалуйста, не прикасайся ко мне сейчас… Если ты приблизишься или обнимешь — я точно разревусь в жалкой истерике и не отпущу тебя больше никогда»… — Прости. Ему тяжело было это сказать. У него даже голос изменился. Стал строже, громче. Он сознался в своей вине. И в глубине души явно был в себе разочарован. Что приходится быть таким со мной. Как у меня отлегло после этих слов. До боли в сердце. У меня чуть слеза не пошла, настолько я был счастлив, что он пришел ко мне спустя такое время с извинениями. Что это так же тревожило его полночи, ровно как и меня. Значит, он чувствует… То же, что и я? Ведь нет. Ведь нет… — Ну… — снова упрямый тяжёлый пыхтящий вздох. — Я не хотел тя обидеть, — Шаст сидел ко мне почти спиной, только лишь забросив на меня руку поверх одеяла, и разговаривал с пространством комнаты. Не давя на меня взглядом и не требуя долгими паузами тишины, чтобы я всё-таки развернулся. — ты ведь пойми, я… — Ага, особо обидчив к гейским шуткам? — я решил через привычный едкий тон все же пойти с ним на какой-никакой контакт и отреагировать на извинения. Но позже. После того, как мой самодовольный эгоистичный нарциссический разум выскажет все свои «фи». — Да не в этом дело… Мне стало неловко, что я вроде как разговариваю с ним спиной, слушаю, получается, соврал, что сплю, выдал, что говнюсь. А ему сейчас тоже непросто. А я так по-скотски мешаю ему ещё больше. Я понимаю, каково в такие моменты. А Шасту ещё и в тысячу раз паршивее, я знаю его. Поэтому, пока он бубнил и мялся, я, не обращая внимания на его руку, которую он все же убрал, медленно перевернулся на спину, закрыв глаза. Будто я просто ерзаю, устраиваюсь удобнее для сна, а на него мне все равно. — Мне надоело, что нас уже везде за хайп все считают и видят только шуточки эти. Я не обижаюсь, но это уже, блин, реально достало. Пацаны вообще напились и там разгоны уже, ну, явно грань переходили… Кажется, я постепенно понимал, что он всё-таки хотел мне сказать. Он обижался на нарушение своих личных границ. Парнями, фанатами (хотя это он никогда на личное не переносил) и даже мной. Да, я тоже частенько вел себя, мягко говоря, странно. Если говорить сейчас, в наши дни, после многолетней работы с психологом, я могу сказать, что тогда у меня была своего рода гиперфиксация на Антоне. Я был помешан, буквально одержим им. Упоминал его везде, шифровал, прости, Господи, в своих хэштегах, обязательно произносил его имя на эфирах, интервью, везде ездил с ним, следил за соц. сетями, статусом «онлайн», концентрировал его внимание на себе, смешил его, гулял с ним, фоткал его, подстраивался под него, следил, чтобы ему было хорошо, слушал и ловил каждое слово… Такое внимание и давление выносить тяжело. И сейчас он неосознанно говорил мне об этом. О том, что ему начинает быть некомфортно от последствий. — Шаст, я все понимаю. Но можно ведь было обойтись без слова «педик». Ненавижу. Горите в аду те, у кого такое мышление. Потому что в головах большинства людей существуют только два понятия: натуралы — мужчина и женщина, которые влюбляются, ходят в ресторан, на танцы, играют свадьбу, заботятся друг о друге, дарят подарки, создают семью и воспитывают детей, и «педики» — маленькие мерзкие костлявые старые мужички, которые одержимы онанизмом и 24/7 долбят друг друга в задницы со спущенными штанами как кролики на глазах у всех посреди улицы. И обычно сидят в тюрьме. Это как если бы мальчика, пишущего левой рукой, посчитали бы сумасшедшим и закрыли бы в психушке. Да-да. Мне знакомо. Я испытал свое первое «перевоспитание» ещё в детстве. Ведь левша отличается от «нормальных, таких как все». А, значит, он мерзкий и больной. И ему должно быть стыдно. И это будто бы уже не делает его мальчиком, отличником, футболистом, другом своей компании и кавалером Светочки из соседнего двора… Говоря на таком языке — Шастуна переучили писать правой рукой ещё до того, как он взялся за ручку. И он пишет так же как и все уже многие годы. У него прекрасные сочинения, он неплохо рисует, ловит мячи на воротах. Но иногда становится заметно, что его левая рука развита все так же наравне с правой, просто… Все в классе пишут про правилам, привычным, общепринятым, «нормальным». Кроме странного парня за последней партой, Арсения, который каждый диктант меняет руки, хитро всех обманывая. И с которым Антон Шастун хочет подружиться, потому что видит в нем что-то своё, что он не боится показывать… — Шаст, мы работаем в такой сфере, где про нас будут говорить много и во всех возможных смыслах и вариациях, к этому стоит относиться легче, — я вдруг заговорил с ним, как отец с сыном. Старший товарищ с младшим. Протерев руками лицо и начиная себя успокаивать. — другое дело, как ты позволяешь вести себя с собой действительно близким тебе людям. Научись отстаивать личные границы и вовремя переключаться с хиханьки-хаханьки на «стоп, хватит», — я давал ему те же советы, что и мой отец мне когда-то в юности. — в юморе это, конечно, сделать не просто, но иногда шуткой можно закрыть рот даже селебе выше тебя, — и на будущее, потому что такие личности, как Гудков, мне уже нервы потрепали. Но что же получается, я сам позволил Шасту перенести на себя это обзывательство — до остальных мне не было дела, их мнение мне ничего не стоит. Но он же не специально. Это было не его мнение, я верил. Хотя таковым его очень и очень уверенно считал сам Шастун. А теперь он сам пришел извиняться и пытаться объяснить мне, что… Оказывается, он меня таким не считает. «Да-а, фу-у, педик, педик!» «Арс, ну я не хотел ничего плохого, я считаю тебя хорошим человеком». Это же ведь и была та модель отношения к принадлежности к гей-сообществу, которую мы все транслировали перед камерами телевидения. Я, конечно, меньше, ведь я по сути и был объектом. Это больше задание пацанов. Сколько за один мотор Серёга орал «педик» в мою сторону… Я и значения этому не придавал. Выходит, это мы воспитали Антона вести себя так в том числе. Я устаканил эти мысли в своей голове, разговаривая с Шастом, и сам все для себя понял. Получается, я тоже был не прав все это время. Поэтому теперь почувствовал себя виноватым наравне с ним. Но и таким же прощенным. — Да я понимаю… — печально и грустно вздохнул Шастун, опустив голову. — …Мир? — в конце-концов я улыбнулся, глянув на его мордашку одним глазом и подняв ладонь. Антон тоже расплылся радостным котом, пожал мою руку по-товарищески браво и уткнулся лохматой головой мне в живот. Я быстро слегка потрепал его по-отцовски, как обычно, и вздохнул, снова ерзая. И опять задался вопросом — не слишком ли это было для двух друзей? Шаст убрал улыбку и посмотрел на дверь, шмыгнув носом. Не спеша покидать край моей постели. Это меня напугало. Ещё не всё? Это не то, зачем ты пришел? — Чего? — переспросил я, не разворачиваясь обратно к окну. — Да, блин… — снова озадаченно опустил глаза Антоха. — Не хочу Оксану будить, она уснула уже… — замялся неудобно парень. Шаст умел включать своего жалобного котенка вовремя, зная, что в этом образе он абсолютно очарователен и никто не посмеет ему отказать. Да и вообще — о чем разговор! Антон просится ко мне в постель! Принять его компанию, как и его слабость, нытье, выкрутасы, капризы и переживания, я всегда был готов… — Ну ладно, оставайся у меня, кровать двухспальная, — по-холостяцки сухо, но от души пригласил парня я, слегка растерянно глянув на мятую белую постель, — если не ссышь. — и, оттянув на ту сторону немного одеяла, подвинулся, все же поддразнив Шаста, — будем как два педика. Я снова нёс эти жестокие глупости… потому, что считал, что лучшая защита — это нападение. Чем только сбивал мышление Антона, пытающегося понять, наконец, к какой ориентации я себя отношу и кого защищаю от травли. Шаст с совершенно детским и довольным победным видом самого крутого супергероя запрыгнул на кровать лихим Человеком-Пауком. Настроение его быстро стало очень хорошим и игривым. Мы улеглись на ночёвку. — Спасибо, — двухметровый котеныш сразу с улыбкой утрамбовался за моей спиной, делая вид, что сейчас уснет за минуту как солдат. Я усмехнулся. — …Вынесли сегодня всех. — но Шаст не собирался умолкать. — блин, жалко, что приз всего лишь бутылка шампанского, нахуй она нам нужна уже была под конец игры… Этот дурак ещё полночи бубнил о сегодняшнем дне. Как я ни притворялся давно уснувшим. И вообще мертвым. — На утро. — Угу. А вот если бы приз был деньги… — Ты бы инвестировал их в свой металл? Я не мог не разгонять каждую его фразу. Антон всегда мог рассказать мне перед сном все, что угодно: любой бред, любые наблюдения, кринжовые истории, идеи, жалобы, диалоги, пересказать все комментарии в Инстаграме и неважные случаи из всевозможных этапов своей жизни. Мне этот восторженный и эмоциональный бубнеж и подсмеивание ёжика очень нравились… Если бы, блять, не 2 часа ночи. — …Арс, а можно ещё вопрос? — Ну что теперь? — я сначала раздражался, и только потом включался мой романтик, который закрывал мне рот, ведь вдруг в Шасте просыпается лирик? — Ты не будешь обижаться на разгоны пацанов про то, что ты гей? Я на секунду замолчал, собирая бас в голос. — Спросил, блять, тот, кто лежит с мужиком в одной постели… — Ну да я-то — понятно, меня это вообще не трогает… — Не буду, — недовольно вздохнув буркнул я. — …Ты ведь ниче там, ну… В друзей не влюбляешься? Я чувствовал, что он спрашивает во-первых, очень осторожно, во-вторых, действительно боясь меня задеть. В-третьих, будто бы не про себя, а про остальных наших. Хотя в глубине души переживая о том, испытываю ли я именно к нему что-то, на самом деле (скорее под соусом «лишь бы нет»). Переживая за самого себя. Будто я этим могу его заразить. Приехали, блять. Я жопой к нему повернут. —… Шаст, — я не открывал глаза. И решил ответить ему тем же, что и он — на каждый вопрос об Артоне и наших личных отношениях. — Хочешь знать, мог бы я действительно в тебя влюбиться как в этих дурацких фанфиках? — Ну тип… да. — Пизда! — отрезал я сразу с пушечной скоростью и боевой готовностью дать ему настоящих люлей, чтобы этот дурак угомонился. — Все, дай поспать. Голова у меня тогда мало соображала, поэтому никакого желания и сил поговорить серьезно и откровенно (и возможно расставить все точки над i) у меня не было. Как и «отшить» его какими-то оригинальными разъебами или шутками в моем стиле загадочности. Веки казались невероятно тяжёлыми… — Ну ладно, сё… Спим, — поерзал ещё раз смешно парень, сложив руки на животе и улыбаясь, будто бы сосчитал всех барашков на потолке и был поцелован мамой в носик на сладкий сон. А тон голоса все равно выдал эти искорки и шило в жопе, когда довольный пятиклашка получил намек от той самой Светочки из параллельного, что нравится ей. Был ли это такой его скрытый намек мне, что он не против поиграть в эту игру «а вдруг я тебе нравлюсь?» Которая бы ему здорово польстила. Я так и не смог тогда поверить в то, что этот разговор и эта ночь были реальны. Возможно… Всё это мне просто-напросто приснилось.