Искорки

На секунду Рима почувствовала, что упавшее в пятки сердце, оставило таким пустым это пространство между рёбер, заставило зиять там нечто чёрное, похожее на всепоглощающую тьму. Улыбка — полумесяц уколола так больно, что хотелось выбежать прочь из этого концертного зала, лишь бы не видеть её больше никогда. В коленях — слабость. Сейчас Риме казалось, что большей дурочки, чем она сама, на свете не найти. Хуже глупого влюблённого подростка. «Только не смотри на неё, Рима, не смотри!» — повторяет про себя словно мантру девушка. Тщетно. Кажется, чёрные угольки сами вцепились в её глаза с жадностью, так, словно от них можно было оторвать кусочек этого изумруда. Долгий обволакивающий взгляд напротив, казалось Риме, прямо сейчас возьмёт и нырнёт ей прямо вглубь, достанет этот зачерствевший ворох. Это длилось всего какой — то ничтожный миг, но девушка прожила его в самых мельчайших деталях, которые никак не были доступны взглядам посторонних. Улыбка — полумесяц её не отпустит. Она точно знает это. Чуть сильнее сжав гитару, Рима торопится между рядами, всё ещё ощущая, кажется, прямо на плечах, как пытаются удержать её глаза. Вот, в предпоследнем ряду пустое место было оставлено словно лично ей. Она упала на него обессиленная, так будто одна тащила на себе самый тяжёлый груз, какой только мог быть на свете. Выступление не далось так тяжело, как далось пережить эти мгновения. Опустив взгляд в пол, Рима смотрела сквозь пальцы. В голове ощущалось что — то непонятное, ни на что непохожее, оно не имело формы, не имело точного вкуса для неё. Оно было ничем и всем одновременно. Кажется, в нём и были все ответы. Находясь снова в своих мыслях, Рима даже не замечала обращённых к ней взглядов подруг, пришедших посмотреть на её выступление, и среди них обеспокоенный взгляд Сони. Подруга не находила себе места. Она хотела встать и побежать сквозь ряды, лишь бы узнать, почему вдруг пару минут назад улыбающиеся изумрудные радужки поблёкли, почему сейчас Рима сидела поникшая, уткнув глаза в пол. Близился перерыв, на котором жюри должно было определить победителя и призёров. И вот последний номер — небольшая актёрская сценка. Зрительный зал аплодирует. Жюри объявляет перерыв. Толпа в зале заволновалась из стороны в сторону — образовалась толкучка. Снова гвалт и гомон, что так сильно били по ушам Риме. Она неприятно сморщилась. Рима ждала, что сейчас к ней подойдёт Соня с другими подругами, и они просто вместе обсудят все номера, тогда эти черноглазые мгновения, что заставили её буквально упасть в это кресло, исчезнут, словно их и не было, и ей это только привиделось. Не тут — то было. Рима решила, что она совсем сошла с ума и что ей уже чудится, когда прямо перед лицом мелькнула злосчастная улыбка — полумесяц. Совсем близко. — Очень хорошо выступила, — слышится прямо над ухом. Взгляд фокусируется, и девушка отмирает, не понимая добром, что говорит ей опустившаяся на кресло рядом Маша. Она слышит буквы, но не наполненные смыслом слова. Рима ещё пару секунд вглядывается в фигуру возле себя, а потом собравшись с мыслями всё же обращается к девушке: — Привет, спасибо, я, конечно, налажала пару раз, но получилось неплохо, мне кажется. Глаза напротив внимательно слушали. — Получилось замечательно, — с особой твёрдостью и без капли сомнения заключает Маша, попутно незаметно рассматривая вишнёвые кудри. — А ты здесь… — не успевает закончить вопрос девушка, как старшая тут же понимает что именно Рима хочет спросить. — У меня здесь подруги выступили, коллективом. Неловкая пауза. Обе молча смотрят друг на друга. Рима замечает, что показавшиеся раннее чёрными глаза сейчас были тёмными, кажется, мутно — зелёными с какой — то дымкой. Однако рвущий на части её изумрудную радужку пару мгновений назад взгляд теперь лишь наблюдал, он не пытался говорить, только смотрел и ждал. В этот момент они просто рассматривали друг друга, как давно уже и хотели. Вблизи. «Это такая возможность извиниться, давай же!» — напоминает себе самой девушка и поворачивается ещё чуть больше в сторону Маши, давая понять, что сейчас говорить будет уже она. — Маш, прости, что я тогда так резко ответила тебе в уборной, я, правда, не хотела, мне не нужно было срываться, ты ни в чём не виновата, в общем, я повела себя как маленькая капризная девочка, — выдаёт на одном духу Рима, только изредка заглядывая в глаза старшей. Риме показалось, что извиняясь перед Машей, чужие губы вторили её собственным движениям, будто старшая читала вслед за ней по губам, будто заранее знала слово в слово, что скажет ей младшая. — Ничего страшного, сейчас у тебя всё хорошо? — звучит осторожно мягко. Маша не обижалась, она и в тот день не обиделась на младшую, она не видела в Риме злости, обращённой к ней, наблюдая лишь знакомую незащищённость, прикрываемую холодным толстым слоем псевдобезразличия. Как сказать ей, что нарушающее её «всё хорошо» сидело рядом и внимало ей мутно — зелёной дымкой глаз? Рима выдохнула. Маша ждала. — Да, сейчас всё в порядке, — складки в уголках рта неловко сминаются, и получается подобие улыбки. Однако глаза напротив не доверяют, не изменяя своего чуть обеспокоенного выражения. Старшая не спешит обнажать округлую улыбку. Маша сомневается. Она бы задала Риме ещё много вопросов, разузнала бы всё и обо всём, но будет ли это правильно? — Надеюсь, что твоё выступление оценят по достоинству, — звучит не совсем правдиво, так, будто старшая говорит это ради приличия, хотя на самом деле лишь пытаясь хоть как — то приободрить поникшую Риму. Старшая в замешательстве. Она чувствует что хочет поступить как — то иначе, сделать по — другому, но что именно — Маша никак не поймёт. — Спасибо, Маш. Мягкая полукруглая улыбка обнажает зубы. — Приходи обязательно в понедельник на тренировку, — уже поднимаясь с места, но не отрывая взгляда, говорит старшая. Рима кивает ей. Изумрудные радужки ещё немного провожают тёмно — зелёную дымку. Кудрявая макушка теряется из глаз. В ту субботу Рима заняла второе место, став призёром после девушки с современным танцем, и, пускай, это было совершенно неожиданно для неё, мысли девушки занимало далеко не это. Вместо награждения и диплома о втором месте перед глазами сейчас мелькала всё та же улыбка, мягкая и округлая. Злосчастная, но такая нежная улыбка — полумесяц. Подруги ещё долго расхваливали Риму и радовались, что девушку так высоко оценили. Однако, по привычке провожая подругу до дома, Соня всё же решилась выяснить о чём был тот понурый взгляд. — Сонь, прости, я пока не могу точно сказать сама, я не совсем осознаю всё, что меня волнует поэтому, когда я всё — таки додумаюсь хоть до чего — нибудь путного, то обязательно скажу тебе, правда, — уже заплетаясь, объясняет подруге Рима. — Обязательно. Постепенно заходящее за горизонт солнце светило в глаза, заставляя обеих зажмуриться. Они ещё пару минут безмолвно смотрят друг на друга. — Хорошо, тогда увидимся в понедельник, и, Рим, береги себя, ладно? — немного расстроенно просит подругу Соня и обнимает на прощание. — Сберегу, — бросает последним Рима и заходит в подъезд. Уже лежа в кровати, девушка раз за разом прокручивает в голове последние слова старшей, пытаясь разглядеть в них что — то. Что — то для себя. Вложила ли в них старшая какой — то отдельный личный смысл или действительно это были всего лишь навсего обычные слова, незначащие ничего особенного? — Это обычные слова, в них нет и не было ничего, — холодно — твёрдо говорит себе вслух Рима, переворачиваясь на кровати лицом к стене. В душе теплилась надежда.