***
Вечер перестал быть томным практически мгновенно, хотя, положа руку на сердце, Юра и не рассчитывал, что всё ограничится обычной разведкой: по умению влипать в неприятности Костя давал фору даже самому Юре, а это что-то да значило. Оставалось только надеяться, что Федя поехал за подмогой, а не просто окончательно задолбался с ними возиться. Но не то чтобы Юра мог его за это винить. Костя, разумеется, уже куда-то пропал, пока Юра пытался бесславно не сдохнуть, но нашёлся так, что лучше бы и не находился. В глубине души Юре даже было интересно: Гром правда такой отбитый, что думал, будто Хмурова откажется от своей империи и сдастся едва держащемуся на ногах подчинённому? Это Костя вечно всё думал-думал-думал, а Юра действовал, потому и жив был до сих пор, а чтобы жив остался и этот идиот, оставалось только одно — и Юра выстрелил. Костя предсказуемо не обрадовался, но у Юры пока были другие заботы: сделать так, чтобы ни у кого не возникло ни малейших сомнений, что Хмурова стреляла первая и лишь самую малость промахнулась. Масштаб её деятельности, безусловно, не мог не восхищать. Юра даже невольно примерил на себя роль Анубиса, но тут же отмахнулся — где он, и где планирование со строгим контролем, смешно же. Вот немного компенсировать сорванный вечер и испорченную одежду — совершенно другой вопрос, практически дело чести. — Положи. Сперва Юра даже решил, что ослышался, но Костя смотрел тем самым тяжёлым взглядом, после которого подозреваемые начинали каяться во всех грехах, а Федя мысленно составлял рапорт. — К-кость, ты чего? — Юр, положи деньги. Юре, говоря откровенно, от этих пары пачек — максимум, который он мог вынести, чтобы не вызвать подозрений у подкрепления и особенно у Феди — ни холодно, ни жарко, он только вернулся с задания и поднял там на ближайшие пару лет, даже громовские стиралка и Диснейленд бы не разорили. Но неожиданно проснулось болезненное любопытство: а готов ли Гром ради него хоть на шаг отступить от своего до идиотизма неподкупного нимба? — А если не п-положу? — Тогда я тебя арестую. Это, наверное, наркотики, подумал Юра. Его, должно быть, вырубили ещё там, в зале, вот он мультики теперь и смотрит. Кошмарные такие. Когда Федя вчера рассказал, как Костя направил на него заряженный ствол, было, конечно, дико, но по большей части смешно. Сейчас смешно не было совершенно. Костя постоянно бросался уставшим «Юр, я тебя однажды пристрелю»: когда Юра болтал вместо составления отчётов, когда подбивал Игорька с Игнатом на глупости, когда подрывался в шесть утра в выходной — но ни в одной вселенной Юра не мог себе представить, что Костя и правда может направить на него пистолет. Что, и выстрелить тоже сможет? Как теперь Юре жить, если он не узнает? И всё из-за каких-то денег, серьёзно? Беретту Юра достал рефлекторно: смотри, мол, тоже так могу, дальше-то что? Костю не проняло совершенно. — Юр, не заставляй меня стрелять. — Серьёзно? Ты, блядь, с-серьёзно? Из-за сраных денег? Да иди ты нахуй, К-константин Гром. — Юра выставил предохранитель и отбросил беретту в сторону, куда-то в кучу денег. — Вперёд! Вот они деньги, д-давай, стреляй! Ну же, это же цена твоим чувствам, да? С каждым шагом Юра подходил всё ближе, но то, как Костя опустил пистолет, всё равно не заметил — за его спиной беззвучно трясся от ужаса Игорь. — Игорёш… Костя вскинулся, резко обернулся, завалился набок — Юра по привычке кинулся подхватить, но буквально заставил себя остановиться, — и потянулся рукой к сыну, но тот, отмерев, вскинулся и убежал обратно в зал, оттолкнув Федю. — Вы чего тут устроили, бестолочи? — Анубис — Хмурова. Гром п-полез один, еле увернулся от пули, я под-подстраховал. Игоря только сейчас увидел, не знаю, откуда он тут, — сухо доложил Юра, вообще не находя в себе сил на привычный тон и шуточки. Кого ему теперь подначивать? Ради чего? — Отчёт завтра напишу, Федь, что-то меня потрепало. Г-грома отвези в больницу, он надышался чем-то. Федя ещё что-то возмущённо кричал вслед, но Костя не сказал ни слова: ни подтвердить, ни опровергнуть, а остальное уже не имело значения. В зале Игорёк пытался вжаться в растерянного Игната и в голос ревел, забыв про все уроки отца — хотя не то чтобы отец мог оставаться хоть каким-то авторитетом после увиденного. Игоря нужно было утешить и успокоить, но Юра сомневался, что ему самому стоило сейчас подходить: кто знает, сколько Игорь видел, кто знает, как он воспринял пистолет Юры. Да и Игнат вроде неплохо держался, на крайний случай уже через пару минут сообразит Федя. Хотелось проспать неделю, выбросить из окна проклятую стиралку и застрелиться — необязательно в таком порядке. Юра закурил и решил ограничиться только первым пунктом.***
Уснуть не получалось. Юра, как мог, обработал царапины и замотал сквозное пулевое, пообещав себе, что утром всё-таки заедет в ведомственную, выморозил квартиру вместо проветривания, даже в кои-то веки растянул спину, но сон всё равно не шёл: перед глазами поочерёдно сменяли друг друга Громы — убийственно серьёзный и смертельно испуганный. Выругавшись, Юра сдался. Дверь открыл Костя: не то чтобы Юра и правда верил, что он позволит отвезти себя в больницу. Но хоть трезвый: хватило мозгов не пить после наркотиков и на том спасибо. Будто бы это всё ещё было его дело. — Игорь ус-уснул? — Его Федя забрал, он отказался ко мне подходить, — мёртвым голосом отозвался Костя. — Надо будет ему потом всё объяснить. — Феде или Игорю? — Обоим, — не оценил несмешную шутку Костя и посмотрел больными глазами. — Зайдёшь? — Я хотел п-повидать Игоря, — покачал головой Юра и вздрогнул, когда Костя вцепился в его ладонь. — Юра, прости меня. Я не знаю, что это было, прости меня. — Ты хотел меня за-застрелить из-за п-пачки денег, — безжалостно ответил на риторический вопрос Юра, уставший разряжать обстановку и работать штатным клоуном. — Спасибо, что не стал. — Юра, Юрочка, я бы никогда, — Костя заполошено шептал, словно в бреду, и всё пытался коснуться: то ладоней, то плеч, то лица. — Это та дрянь, которую она распылила, это был будто не я, Юр, скажи, что ты мне веришь. Это же ты, Юр, я иногда даже уверен был, что ты придёшь однажды и скажешь, помоги тело спрятать, и я думал уже, куда же его тащить-то, тело это. Я бы ни за что, я бы лучше сам, Юра… Да лучше б ты в постели таким болтливым был, обречённо подумал Юра. Он хотел убедиться, что Игорь в порядке, и уйти, но и оставить Костю в таком состоянии тоже не мог — застрелится сейчас на самом деле от вины, и что тогда? Костя не замолкал: ни пока Юра раздевался, ни пока вливал в него воду, ни пока кутал в одеяло, чтобы не дёргался. Замер, лишь когда Юра навалился сверху, прижав к дивану. — Обещай, что не сбежишь утром. Обещай, что выслушаешь. — Т-только если ты сейчас уснёшь, — сдался Юра, отводя взгляд. Было неловко, будто воспользовался чужой слабостью, будто увидел то, что не должен был. После Грома-функции, Грома-поборника-правил так близко увидеть Грома-человека было слишком больно. Юра ведь был уверен, что Костя даже слов таких не знал, не то чтобы произнести их вслух. У Кости ведь что: работа, работа, работа, где-то между — Игорь, где-то ещё между ними — Юра. Невозможно, чтобы Костя умолял, чтобы был таким испуганным и многословным. Чтобы попытался застрелить — до сегодняшнего вечера тоже казалось невозможным. Но не выстрелил ведь, сам же опустил, ещё до Игоря. Перед Федей тогда извинился, и Федя простил. И перед ним вот теперь извинился. И что, Юра тоже простил? Повязка растрепалась и рана снова начала кровить, пачкая пододеяльник, но сил вставать на перевязку не было совершено. Утром — в больницу, напомнил себе Юра, чуть стёк ближе к стенке дивана, чтобы не давить всем весом, и уснул. Всё равно доверяя.***
— Кость, ты к-когда пацану скажешь, что мы б-билеты купили? — еле слышно уточнил Юра, с сочувствием наблюдая за тем, как Игорь с упорной решимостью перемывал трёхдневный запас посуды в раковине. — Когда он окончательно осознает, как по-идиотски себя повёл, рискуя жизнью из-за пары купюр, — также тихо ответил Костя, с силой сжав пульт от телевизора. — Ну да, особенно когда дядя Юра уже п-пообещал, что достанет деньги, — вздохнул Юра, осторожно разжимая чужие пальцы. — Ещё одно слово, и дядя Юра тоже никуда не поедет, — проворчал Костя, но принял нехитрую ласку и вроде даже немного расслабился. — Игорь! Игорь почти две недели ни на шаг не отходил от Леночки и говорил с ними тоже лишь в её присутствии, но потом понемногу успокоился: понял и про наркотики, и про Хмурову в принципе. Вот только просыпался порой в слезах и заходился во сне криком, но Костя, на удивление, откопал где-то внутри себя чуткость, перестал затирать своё нездоровое «мужики не плачут» и даже потихоньку расширял свою тактильность. Игорь подошёл к ним со вспененной губкой и хмуро посмотрел исподлобья. — Чего ещё? — Ты сковороду забыл.