Ходить по небу

Всё здесь странное, другое и непривычное. Другие люди, другой темп жизни, даже воздух — и тот другой. Миша чувствовал себя здесь совершенно чужим в окружении таких же чужаков и парадоксально — на своём месте. Шура тоже изменился, ещё бы, столько лет порознь, но при этом остался прежним, и эта двойственность сводила Мишу с ума. Он уже и сам не знал, зачем прилетел, наверное, по встроенной куда-то в ДНК уверенности, что Шура всегда поможет, утешит, всё разрулит и что-нибудь придумает. Хотя разруливать уже было нечего, поздно. Попрощаться? Тоже глупо. Миша тенью бродил по чужому дому, исподволь подглядывал за чужой жизнью и не позволял себе греться об их тепло. Только за пару дней до планируемого отъезда не выдержал и безнадёжно бросил: — Может, вернёшься? — А что, есть куда возвращаться? Миша насупился и отвёл взгляд. Конечно, Шура был прав. И сейчас, и тогда, первым почувствовав, что всё кончено. Единственный, кто не стал оттягивать неизбежное и раз за разом раскапывать мёртвую стюардессу. За-ко-пать. Уехать. Баста. — Лучше ты оставайся. — В качестве кого? — А тебе обязательно быть в каком-то качестве? Просто как мой Гаврила. Просто. Всегда у Шуры всё было просто, даже когда не разгибался на трёх работах, когда недоедал из-за него, когда тащил на своём горбу из притонов — всё было просто. Просто ты мой лучший друг. Просто мой Гаврила. — Всё уже давно не просто. — Это ты, Миш, слишком любишь всё усложнять, — грустно улыбнулся Шура. — Чего опять удумал? — Да ничего. Похерил я всё, Шур, понимаешь, да? И винить в этом даже некого. — Так, может, и не надо никого винить? Оставайся, Миш. Отдохни, поищи себя. Хватит уже с кем-то воевать и кому-то что-то доказывать. — Типа отпуск? — Отпуск, каникулы, как хочешь. Я знаю, что ты не считаешь группу работай, но скажи мне честно, когда ты в последний раз шёл на репу с удовольствием? А не с чувством, что опять придётся сраться за каждую песню? — Зачем тебе это? — болезненно спросил Миша. — После… После всего этого? — После чего «этого»? — мягко уточнил Шура, но одёрнул протянутую было руку. — Да после всего, Шур! После того, как я тебя бросил из-за… Да бросил, ё-моё, не важно. Не поддержал после.., — Миша бросил короткий взгляд на запястья Шуры, и тот рефлекторно потёр их, отгоняя воспоминания. — Поверил Фисе и этому, блядь. Не заступился потом. Отпустил. Как ты вообще… — Миш… Я знаю, что ты не умеешь говорить о важном. Я знаю, что тебе проще спрятать голову в песок, ничего не видеть и не слышать, ведь тогда не придётся ничего чувствовать. Я знаю. Но ты всё равно самый близкий мне человек, и я, ну, скажем так, всё это принимаю. Не могу сказать, что в восторге, но это ты, вот такой ты есть. К тому же, ты ведь извинялся за всё это. — Когда? — Так не один раз, когда. Ты, Гаврила, одно время как ставился, так ко мне шёл, душу облегчать. — Нет. — О да, Гаврила, да, — Шура, несмотря на выступившие до этого на глаза слёзы, очевидно, решил выжать из происходящего максимум и теперь наслаждался представлением. — И как боялся, что пацаны не поймут, и что потом уже страшно было, а потом и поздно. И как себя, долбоёба ты кусок, потом резал, чтобы понять, каково это. И как хотел бы время вспять повернуть, чтобы всё исправить. Миша спрятал лицо в ладонях, а Шура прижался к нему тёплым боком и насмешливо пересказывал его же одурманенные исповеди. — Но ты же всё равно уехал, — не выдержал, наконец, Миша. — Знал и всё равно уехал. Шура замолчал и долго разглядывал переплетённые нитки на запястье. — Я, Миш, очень хотел, чтобы ты хоть раз сказал это трезвым. Хоть что-то из этого. Но ты завязал, вроде как накрепко, а… Прости. Я же знал, какой ты, надо было и правда прийти самому. Миша испуганно затряс головой и схватил Шуру за руку. — Я бы тогда… Нет, я ж ведь всё равно бы сам сбежал, понимаешь, да? Говорю же, похерил всё. — А я тебе ещё раз говорю — оставайся и почини. — И что, быть третьей женой четвёртого мужа в вашей просвещённой коммуне? У вас тут как, по расписанию или на камень-ножницы, а? Миша думал, что Шура разозлится, вспылит, выгонит, наконец, потому что Миша не мог уйти сам, не мог остаться, не мог… Шура его поцеловал. Как полжизни назад, на отвальной, когда Миша мялся у подоконника, потрошил сигареты и пытался собрать в слова все свои тревоги и страхи. Как будто их неловкая возня не сошла на нет после превращения в «Король и Шут», будто Миша не струсил и не сбежал от попыток Шуры перевести это во что-то большее, будто Шура безмолвно клялся вернуться, а Миша — дождаться его. Шура действительно вернулся. А Миша не смог посмотреть ему в глаза. И сейчас не мог, уткнулся взглядом в подбородок, зацепился за едва заметный шрам от бритвы, безуспешно попытался успокоить сердцебиение. — Хотя бы сегодня, Миш. Одна ночь без вопросов, страхов и загонов. Пожалуйста. — Одна ночь, — загипнотизированно повторил Миша и поцеловал уже сам.

***

Шура ещё спал — расхристанный, залюбленный, разукрашенный отпечатками зубов. Миша осторожно коснулся одного такого следа и тут же отдёрнул руку, не глядя оделся и выскочил из гостевой спальни. Хотел сбежать к океану, но на кухне в одиночестве сидел Боря, и Миша, сам не зная почему, остановился. Боря оторвался от ноутбука, посмотрел на него, хмыкнул каким-то своим мыслям — Миша только в этот момент понял, что в спешке натянул чужую футболку, даже и не осознал сразу, как плотно села, — и налил в большую чашку свежезаваренный чай. — Кофе не предлагаю, Саша сказал, тебе нельзя. — Неужели тебе это нормально? — не выдержал Миша. — Я так понимаю, он всё-таки предложил тебе остаться? Миша уставился в чашку. Он никогда не умел вести такие разговоры и не понимал, почему они вообще должны вестись. Но то когда дело касалось двоих, вместе и вместе, всё, остальных не должно ебать, что там и как у них за стенками. А теперь Миша оказался втянут во что-то дикое и неудобоваримое. — А у вас это типа постоянная практика? Ира привела Шуру, Шура притащил меня, мне, может, тоже кого-то притащить потом? — А тебе есть, кого притаскивать? — вежливо уточнил Боря, будто они обсуждали ебучую погоду. — Некого, — буркнул Миша и сделал глоток. Чай и правда был вкусный, терпкий и немного цветочный. — Да хуй со мной-то. Чё, и Ира ещё может? И Шурка тоже, понимаешь, да? — Миш, тут всё немного по-другому устроено. Во-первых, люди не принадлежат друг другу, это раз. Так получилось, что Ира полюбила Сашу. И я мог поставить её перед выбором, но тогда я или потерял бы её совсем, или лишил бы её части счастья, а этого я никогда не хотел. Так что да, я решил рискнуть. И нет, мы больше никого, как ты выразился, не притаскивали. Но ты должен знать, что Саша с самого начала был с нами искренен и сразу признался, что единственный человек, который для него дороже этих отношений, всегда был и будет, это ты. Поэтому никого другого он бы сюда не привёл. И я только рад, если Саша наконец-то будет счастлив полностью. Уверен, что Ира тоже. — Я всё равно не понимаю, — отчаянно простонал Миша. — Как это работает? У вас, блядь, я не знаю, расписание? Соревнования? — В первую очередь разговоры, — всё также спокойно ответил Боря. — Миш, ты пойми, что, если тебе это не подходит — это тоже нормально. Я прекрасно понимаю, что кому-то мысль делить партнёра с другим может быть неприемлема. И Саша не станет счастливее, если ты будешь ломать себя или ещё того хуже. Боря ни слова не сказал про наркотики, но Миша всё равно его понял и невольно прижал ладонь к последнему следу от подшивки. — Тебе же никто не ставит ультиматумы. Оставайся, думай, сколько нужно. Только отнеси ему сейчас, пожалуйста, чай, пусть он не думает, что ты сбежал, хорошо? Миша пристыженно кивнул и схватил ещё одну чашку. Шура всё ещё спал, подмяв под себя одеяло, но заворочался, когда Миша, заглядевшись, споткнулся на пороге. — Чай в постель, Гаврила, я всё-таки умер и попал в рай. Смущённый, Миша сунул чашку ему в руки, едва не расплескав содержимое, а сам осторожно сел на край кровати и уставился в мягкий ковёр под ногами. — Всё же в порядке? — уже серьёзнее спросил Шура и осторожно, будто спрашивая разрешения, коснулся обнажённой поясницы под задравшейся футболкой. Не доверяя голосу, Миша кивнул. Ничего, конечно, не было в порядке, ему нужно было собрать себя из тех частей, которые он столько лет от себя скрывал, нужно было понять, что ему делать дальше. Он точно знал, что не улетит домой — в Питере он бы точно пошёл по проверенной схеме, сунул голову в песок, а для верности ещё бы и поставился, чтобы точно не думать и не чувствовать. Бессрочные каникулы — так же сказал Шура? — звучало неплохо. Качнувшись, Миша сильнее прижался к ладони и замер.