Порктябрь

Влас в очередной раз бросил быстрый взгляд за окно, чтобы не проморгать момент, когда солнце будет касаться верхушек елей. Задуманное можно будет доделать и завтра, а вот если дед его хватится — быть беде. Окно показывало невозможное. Влас на всякий случай даже глаза протёр, вдруг привиделось. Не мог же он так засидеться? Но темень за окном не рассеялась, а луна продолжала словно издевательски висеть над верхушками елей, едва касаясь их. «Дед меня прибьёт», — пронеслось в голове. Влас лихорадочно огляделся. Друг давно спал, неудобно развалившись на лавке. Рядом на полу лежало одеяло, очевидно, принесённое заботливой тётушкой Иршей. Как он всё это упустил? Наспех побросав уже ненужные вещи в сумку, а нужные — заботливо спрятав, Влас схватил стоящую на столе лампу и побежал домой. Теперь, если калитка закрыта, можно забраться через поленницу в окно чердака, а уж там схорониться до утра. Тогда есть шанс, что дед ничего не узнает. Калитка была приоткрыта и для верности подперта камнем. Поняв, что дед уже заметил его отсутствие, Влас покорился судьбе и зашёл через калитку, заперев её на засов. Дед ждал в доме. Сидел на лавке и ел похлёбку прямо из чугунка. Заметив, что внук вернулся, он кивнул на стоящую рядом тарелку с ложкой, коротко велев: — Ешь. Влас сел за стол, боясь поднять глаза на суровое дедово лицо. Мальчик попытался было впихнуть в себя хотя бы пару ложек похлёбки, но не сумел — кусок в горло не лез. По щеке скатилась горячая капля, с глухим звуком упала на стол. Влас шмыгнул носом и утёр глаза рукавом. — Завтра наревёшься, — сухо обронил дед и ушёл к себе. Влас вымыл тарелку, ложки и чугунок, брызнул в лицо водой из стоящей в углу лохани и забрался на чердак. Там он зарылся в кучу старого тряпья и заснул неспокойным сном.

***

Пробуждение вышло не из приятных: бок и спина затекли и теперь напоминали о себе при любом шевелении. Спустившись с чердака, Влас обнаружил, что в доме никого нет. Покосившись на занавеску, закрывающую дедову половину, на которую вход ему был категорически запрещён, Влас зябко дёрнул плечом и вышел во двор. Скривился, увидев перед домом лавку и ведро с розгами, и огляделся, высматривая деда. Дед обнаружился за сараем, колол дрова. Влас немного потоптался на месте, почти с восхищением глядя на отточенные движения, и хотел было уже прошмыгнуть мимо и сбежать к другу, чтобы завершить начатое вчера и оттянуть неизбежное хотя бы до вечера, как вдруг его остановил грозный оклик: — Куда пошёл? Влас затормозил и обернулся. Дед оставил топор в чурбане и направился к внуку. Вернее, к лавке. — Штаны скидай и укладывайся. Пока дед выбирал розгу и стряхивал с неё воду, Влас быстро распустил пояс и выпутался из штанин. На лавку он ложился со смесью страха и отчаяния, а от низа живота к пяткам и макушке расползлись противные мурашки от соприкосновения с прохладной и чуть шероховатой поверхностью. — Смирно лежи, — бросил дед и сразу же положил первый удар. Улежать смирно было трудно. Дед сёк с большим замахом и с хорошей оттяжкой — Влас вцепился пальцами в лавку и изо всех сил стискивал зубы. К концу первой дюжины по лицу уже обильно стекал пот вперемешку со слезами. После особенно болезненного удара парень вскинулся и завёл руки назад, но не прикрылся, а крепко обхватил себя за локти, чтобы не начать вырываться. Каким-то шестым чувством он понял, что дед одобрительно кивнул, но долго об этом думать не пришлось — наказание ещё не закончилось. Силы дед не жалел, но и в кровь внука сечь в его планы не входило. Всыпав ему ещё две дюжины к полутора уже расцветшим на ягодицах, он собрал поломанные розги и выкинул. Когда дед вернулся, Влас уже поднялся и даже натянул штаны, и теперь на его лице отражалась вся гамма эмоций — боль, стыд, раскаяние и облегчение. Мужчина подошёл ближе и убрал лавку обратно к стене. — Границу не закрыли ночью, нечисть тёмная пробралась. Услышав это, Влас остолбенел. А как понял – уткнулся носом в дедову рубаху и разрыдался.