Пятицветие

      — Ты обедал? — голос Джайны раздаётся где-то между пятым и шестым стеллажами огромной библиотеки.       Калесгос сейчас у двенадцатого. Он отзывается низким горловым урчанием, чтобы она долго не бродила, и ждёт, навострив уши. Физически навострив: хоть что-то эльфийское смертное обличье позволяет делать нормально.       Когда Джайна заворачивает за стеллаж, ведя кончиками пальцев по корешкам старых талмудов, послушно отзывающихся светлой синевой в ответ на её уверенную, сильную магию, он удовлетворённо фыркает: нашлась. Приподнимает руку, как приподнял бы крыло, опускает её на скрытое кирин-торской мантией предплечье, осторожно, чтобы не задеть заживающий порез, и легонько прижимает Джайну к себе.       От неё пахнет арканой. Знакомый запах осел на её одежде, на волосах, везде, где может осесть запах. Вязкий, сладкий и тяжёлый. Калесгос знает его с первого дня своей ещё не очень длинной для дракона жизни. Очарованный этим густым ароматом, он утыкается носом ей в макушку, держа диск так, чтобы было видно им обоим. Формула Джайне знакома, объяснять не нужно, поэтому она, сотворив из воздуха перо-стилус, принимается водить им по каждой строчке, сверяя. Сделай так кто угодно ещё, Калесгос бы, наверное, оскорбился: он, в конце концов, не дрейк, он Аспект Магии, какой бы пустой условностью ни был этот тяжёлый титул, он не ошибётся в такой элементарной вещи, как предварительные расчёты.       Но Джайне можно.       Она дорисовывает брошенную им на половине формулу, подстраивая свой наклон пера под его. Формула с тихим шипением впитывается в металл, и диск принимается тихонько гудеть.       Калесгос отпускает его параллельно земле. Поправленный портативный помощник зависает где-то в полутора метрах от пола и величественно-неторопливо удаляется в главный коридор, чтобы подсказывать вечно теряющимся героям дорогу.       И магам Кирин-Тора тоже, но об этом немногочисленные синие драконы, которые в этой библиотеке, даже ни разу в ней не бывав, ориентируются с закрытыми глазами, вежливо не упоминают.       — Тебе же нельзя колдовать, — вдруг вспоминает Калесгос, втягивая носом воздух: запах магии слишком свежий, слишком сильный, страх прихватывает его за шкирку, как рано вылезшего из гнезда детёныша: — Из-за ранения. Кадгар велел… пока не стабилизируется… Джайна!.. — он сам не знает, укоряет он или просто возмущается.       Но Джайна молча запрокидывает к нему голову, недоумевающе нахмурившись.       — Я и не колдовала? — взгляд искренний, голос тоже, да и не стала бы его пара ему врать.       Калесгос требовательно утыкается носом ей в шею, откуда тоже пахнет магией. Ведёт носом по челюсти, по щеке, по виску, там оскорблённо фыркает:       — А пахнет, будто да.       — У магии есть запах? — изумляется Джайна, у неё ярче разгораются глаза и чуть-чуть краснеют от предвкушения щёки. — У любой? Или только у арканы? Он зависит от школы заклинания или от интенсивности?       — Пощады, — просит Калесгос, хотя улыбка всё равно прорывается в его голос, а в груди начинает рокотать довольное урчание. — Да, есть. У любой. Зависит от школы. Да и не только от школы, зелёные, например, совсем иначе пахнут.       — И чем пахнет магия? — разбираться, почему магией пахнет от неё, Джайна явно не настроена: она разворачивается к нему лицом, положив ладони на грудь, заинтересованно склоняет к плечу голову.       Вместо ответа Калесгос легонько касается её губ своими. Заклинание орочьего языка, на котором он говорил с одним из союзников, всё ещё пощипывает язык и губы, и он привычно делится этим ощущением — и вкусом, и запахом, — с Джайной, как делится всем остальным, потому что он никогда и ничего не станет скрывать от своего консорта.       Джайна вдруг улыбается ему в губы, отстраняется первой, в её глазах искорками пляшет веселье:       — Кейлек, это же карамель!       — Наверное? — не спорит Калесгос. У него со смертными приправами получше, чем у сородичей, но всё равно неидеально. Розмарин и лаванду он путает, например, постоянно. — Джайна, правда, вдруг это что-то серьёзное? Покажись хотя бы Сенегосу…       В ответ любовь его жизни принимается смеяться. Калесгос возмущённо — и растерянно — фыркает, но послушно разрешает потянуть себя из стеллажа в главный зал, где на одном из читальных столиков их дожидается запечатанный кирин-торский контейнер.       — Я тебе торжественно обещаю, что не колдовала, — отсмеявшись, Джайна усаживается на диванчик и разрешает снова сгрести себя под бок, открывает контейнер одним плавным взмахом руки: технически, это тоже колдовство, но для чародея её опыта такое мизерное, что врачи архимагам его даже не запрещают.       Запах магии вдруг наполняет всё вокруг, сгущается вокруг лица, забивает ноздри. Калесгос шумно втягивает носом воздух, думая, что Джайна умудрилась пронести мимо входных сканеров какой-то артефакт, судя по его ауре, чуть ли не Малигосовский…       Но внутри контейнера просто булочки. Видимо, с этой самой пресловутой карамелью. Тёплые ещё, замечает Калесгос несколько отстранённо, надеясь, что у него не покраснели кончики ушей.       Сенегосу показаться, посмотрите на него…       — Я тебя почему про обед-то спрашивала, — говорит сбоку Джайна, доставая из контейнера одну из булочек. — Создавать выпечку магией мне запретили, но я же сладкоежка! Пришлось со скрипом вспоминать, как это делают обычные люди. Попробуешь?       Ещё бы он отказался. Калесгос осторожно откусывает мягчайшее тёплое тесто, и янтарная вязкая жидкость внутри — карамель, теперь надо и её запоминать, вдобавок к кориандру и корице, — действительно оказывается почти в точности такого же вкуса, что и магия. Неудивительно, что он их в итоге и спутал. Мягко, но настойчиво он забирает у Джайны остаток булочки и приканчивает её в два укуса.       — Нравится? — в её голосе звучит слегка неуверенная радость.       Калесгос отзывается низким нечеловеческим рокотом: Джайна достаточно много времени провела с ним и с его народом, чтобы распознать в нём убеждённое согласие.       — Очень, — закрепляет он впечатление голосом. На всякий случай, добавляет и жест: легонько бодает её лбом. Ему тепло и уютно, словно в гнезде. — А ещё одну можно?       Под его умоляющим взглядом, наверняка с предательски раздувшимися на всю радужку зрачками, Джайна со смехом отдаёт ему контейнер.