writober2023

       «Тёмный мрачный коридор, я на цыпочках, как вор…»        Эта песня звучит в таверне уже двенадцать лет, и никто не может понять, как заставить музыкальный горн сменить мелодию. В него закидывали монеты, ломали — ничего не помогло. По словам очевидцев, какой-то богач на благо почившего отца оплатил её невесть на сколько лет вперёд, чтобы отец слушал песню остаток вечности. Лань Чжань же думает, что это проклятье. Как для отца, так и для всех посетителей.       Он приходит сюда, в Подземное царство, уже не первый и даже не сотый раз. Здесь мало что меняется: большое помещение с высокими резными колоннами, небольшими деревянными столами и приглушённым светом бумажных фонарей. В глубине Подземного мира нет солнца, царствует только полумрак и голубой призрачный огонь. Но это заведение выглядит более человеческим под жёлтым светом настоящего рыжего пламени.       Таверна «НИЧЕГО».       Когда самого дорогого сердцу человека лишили жизни у Лань Чжаня на глазах, он думал, что от тоски последует за ним. Сердце разрывалось так сильно, что, казалось, уже истекает кровью и медленно умирает. Обрывки ужасающей казни преследуют Лань Чжаня во сне и наяву. Стоит ему закрыть глаза, и в языках кострища он непременно видит фигуру, пожираемую божественным пламенем, а в ушах звенит переполненный болью крик.       Всё, чего он хотел — увидеть Вей Ина снова. Вернуть всё назад и забрать его из этого пламени, вопреки мольбам оставаться в стороне.       Лань Чжань никогда не был эгоистом. Ради семьи, друзей, возлюбленного, он готов поступиться желаниями — даже если это значит существовать на земле и видеться раз в десять лет. Такой Вей Ину вынесли приговор на небесном суде. Его душа заточена в преисподней до искупления греха, и видеться с кем-либо позволено лишь один раз в десять лет.       По правилам таверны встреча продолжается, пока не остынет чай. За десять лет, пока Вей Ину нельзя покидать своей темницы, Лань Чжань приходил сюда бесчисленное количество раз и уже знает все правила.       Здесь он видел встречи из грустных слёз между влюбленными, тёплые объятия между родителями и детьми. Сюда не приходят мстить, злиться и ругаться. Тихие разговоры и обнажённые чувства — этим полнится воздух таверны «НИЧЕГО».       Каково было удивление Лань Чжаня, что сюда пробираются люди. Однажды он сам за ручку поймал человеческую девочку, что едва доставала ему до пояса. Она бродила по Бесовской горе в расписной демонической маске и искала вход в таверну, чтобы увидеться с отцом. То был крупный суровый мужчина, который с трепетом и нежностью обнимал маленькую девочку сильными мозолистыми руками. Жестокий убийца дворян, как потом рассказали Лань Чжаню.       Никто в таверне не выглядит тем, кем приговорён здесь быть.       — Ты часто заходишь, но к тебе никто не выходит.        Лань Чжань усаживается за стол перед высокой перегородкой, которая отделяет хозяев таверны от остальных. Один из них — высокий статный мужчина, всегда пристально смотрящий за посетителями хмурым взглядом. Но в тоне его голоса, хоть он и твёрд, слышится беспокойство. Обманчиво сердитый хозяин непременно кружит вокруг столов с кипяченой водой, которую тихо подливает в заварники.       «Пока не остынет чай».       — Сегодня мы увидимся в первый раз, — говорит Лань Чжань, — ему разрешено выходить раз в десять лет.       — Полагаю, сегодня ровно десять?       Лань Чжань кивает. Мужчина молчит некоторое время, притопывая сапогом, словно подбирает слова, когда ему в затылок неожиданно прилетает тряпка.       — Я просил тебя протереть гайвани ещё вчера, почему тебя надо просить трижды, чтобы ты что-то сделал?       Второй хозяин был более утончённым, складным, и походил на жителя Подземного мира больше: белая кожа, черные легкие одеяния и обсидиановые глубокие глаза. Лань Чжань замечал его много раз, чувствуя холодок по коже — тон второго хозяина всегда был спокоен и тих, но как много в нём было эмоций.       — Ради Хаоса, да протру я их, куда тебе они сдались прямо сейчас?! — восклицает мужчина, схватившись за затылок.       — Сдались они мне прямо сейчас. Я тут уже с триста двадцать лет прыгаю по твоей милости: «Фэн Синь, сделай то», «Фэн Синь, сделай это», а в итоге всё самому, от тебя не дождёшься, — мужчина сверкает глазами, посмотрев на Лань Чжаня, и указывает пальцем на своего собеседника. — Не повторяй моих ошибок. Я за ним в чёртову преисподнюю спустился, а он даже гайвани протереть не может.       — Да что ты начал-то… — искренне изумляется Фэн Синь и тоже поворачивается к Лань Чжаню. — Вот я даже не просил его со мной оставаться, отговаривал, так он разве послушает? Сам за мной полез, а теперь до конца вечности будет припоминать.       — Вы не демоны? — уточняет Лань Чжань, и Фэн Синь оскорблённо нахмурился, да так, что меж бровей залегла складка.       — Нет, надеюсь, мы на них не похожи. Мы просто призраки, которым удалось согласовать здесь таверну.       — Попрошу, это я согласовал нам таверну, пока ты гнил в темнице. До сих пор бы там сидел, если бы не я.       Взгляд Фэн Синя смягчается, и он не атакует в ответ. Лань Чжаню знаком этот взгляд — благодарная нежность, которая прорастает в груди с желанием прижать человека к себе и шептать слова благодарности. Лань Чжань был обладателем этих чувств, когда-то они его грели, а теперь только ноют под ребрами.       — Да, — Фэн Синь кивает, не отводя восторженный взор от мужчины, — хорошо, что ты со мной, Му Цин.       Даже в полумраке на бледном лице Лань Чжань различает румянец, приливший к щекам. Обсидиановые глаза раскрываются шире в удивлении, и Му Цин отворачивается, гневно бормоча себе под нос что-то неразборчивое, а после уходит к гайваням.       — Ты свидетель, — шепчет Фэн Синь, — я его не просил их протирать.       Забытый импульс трогает лицо Лань Чжаня, и он ощущает, как уголки его губ совсем немного приподнимаются. Крошечная улыбка спустя десять лет скорби делает его сердце чуть более живым, чем оно есть.       Ожидание становится томительным уже через минуту, и Лань Чжань спрашивает:       — Почему ты оказался здесь? — оценивая крепкое телосложение мужчины, Лань Чжань предполагает: — Убийство?       Фэн Синь не успевает открыть рта, как Му Цин оказывается прямо за его спиной с гайванем и тряпицей в руках.       — Разбийство, — цедит он, бросая раздражённый взгляд на Фэн Синя, — мы оба торчим здесь, потому что мой муж — фонарь из бычьей кожи.       — За этим, кажется, невероятная история, которую вы обязаны рассказать!       Голос пронзает Лань Чжаня ударом молнии, от чего всё тело цепенеет. Сердце на секунду будто остановилось и забилось неистово, почти вырываясь навстречу долгожданной встрече.       Лань Чжань ни на секунду не забывал этот игривый тон со всегда слышимой в словах улыбкой. С каждым годом воспоминания ветшали, и Лань Чжань часто слышал в своей голове имя чужими устами через сухой шелест. Пара слов наполнила память жизнью и растрогала до вставшего кома в горле.       На плечо опускается рука, вес которой знаком до боли в напряженных плечах. Десять лет ожидания были вечностью, а сейчас кажутся одним мигом, когда Лань Чжань поднимает оцепеневший взгляд и видит Его снова.       Улыбка Вэй Ина широкая и яркая, словно они снова вернулись в юношеские годы. Длинные волосы собраны контрастной лентой цвета киновари. Окончание ленты, вместе с черной свободной прядью, щекочут Лань Чжаню тыльную сторону ладони.       В глазах Вэй Ина озорство, на лице веселье, словно он не отбывает тут наказание, а спустился на отдых от военных походов. Лань Чжань сжимает кулаки, удерживая себя на месте. Он кусает нижнюю губу изнутри, чтобы не выдать своего напряжения.       И вот уже на щеке Лань Чжаня прохладная ладонь, большим пальцем Вэй Ин проводит по его губам и улыбается так ласково, что глаза его заискрились.       — Не нужно, Ванцзи, — он качает головой, — поднимись и поприветствуй меня, как следует.       Лань Чжаню не нужно больше никаких слов — он подрывается со стула и крепко прижимает мужчину к себе, сжимая одежды на его спине. Он не чувствует его запаха, но может его представить, делая глубокий вдох в изгибе чужой шеи. Волосы невесомые, но такие же мягкие, настоящие, и тело Вэй Ина, пусть и холодное, но точно такое же, каким он его запомнил. Вэй Ин обнимает его в ответ, и все сравнения испаряются из головы.       Именно сейчас Лань Чжань снова чувствует, как жизнь струится по венам. Всё его замёрзшее, увядшее естество оживает, его жизнь, утратившая смысл, снова оказалась в руках.       Жизнь Лань Чжаня смеётся на ухо, немного поднимает его над землёй и ставит назад. Жизнь Лань Чжана смотрит ему в глаза, отстраняясь, рассматривает лицо и берёт в ладони, будто вспоминая наощупь, как Лань Чжань выглядит. Вэй Ин обнимает его за шею, горячо прошептав:       — Я знал, что ты будешь здесь.       Сердце Лань Чжаня сжалось: как мог он не быть? Как мог он не ждать? Он искал способы всё исправить, медленно отчаивался и начал просто узнавать, что стало с его драгоценной Жизнью, сожжённой без следа в божественном пламени. С казни Вэй Ина не прошло и одной луны, как Лань Чжань уже был в этой таверне и ждал демона с информацией.       Без слов Лань Чжань сжал Вэй Ина в объятиях крепче, проглатывая часть своих эмоций.       — Я буду здесь до тех пор, пока однажды мы не уйдём вместе.       Вэй Ин отстраняется, нервно посмеиваясь:       — Кажется, ты здесь застрял, Лань Чжань. Я буду тут до тех пор, пока не искуплю свою вину.       — В том не было твоей вины, — в голосе Лань Чжаня проскользнуло отчаяние.       Взгляд Вэй Ина делается удивлённым, а после смягчается, в его улыбке Лань Чжань улавливает грусть.       — Значит, ты уже всё узнал.       Вэй Ин бы не был собой, не взвалив на себя всю тяжесть бренного мира. Ведь его подставили, отправили в западню — он никогда бы не привёл своё войско на смерть добровольно и со злым умыслом. Но каждую жизнь, которую отняли в той долине, Вэй Ин взвалил на себя, позволил вине раздавить себя тяжестью имён и душ. Вэй Ин был командиром, он никогда не был предателем. Именно поэтому, когда Небесный суд спросил, признаёт ли Вэй Ин свою вину в содеянном, он забрал её всю на себя без остатка.       Лань Чжань хотел бить его кулаками в грудь, пока не вытрясет этот бред, хотел кричать, пока не выскажет всё. Но всё, чего он хочет спустя десять лет, это бережно держать ладони Вэй Ина в своих и сжимать его пальцы до тех пор, пока не остынет чай.       — В этом нет твоей вины, — повторяет Лань Чжань и не даёт Вэй Ину прервать себя, — я буду ждать столько, сколько тебе потребуется, чтобы это понять. Я буду повторять столько раз, сколько нужно, чтобы ты поверил.       В одном они действительно очень похожи, Лань Чжань уверен. Вэй Ин тоже сделает всё ради любимых людей. Если не ради себя, то ради Лань Чжаня он однажды выйдет из Подземного мира. Он сможет себя простить.       

*

      После трёхсотого юбилея Му Цин почти каждый день задумывается над ремонтом. Стены, хоть и сделаны из бордовой древесины, в некоторых местах уже дали трещины. Нужно бы заменить протоптанные ковры, подлатать скрипучие деревянные столы, а лучше убрать и поставить каменные, даже если Му Цин замучается их двигать. А высокие деревянные колонны иногда вызывают недоверие у посетителей.       Желаний много, бюджета мало.       Некоторое время за невысокой стойкой Му Цин наблюдает, как Фэнь Синь, приплясывая, напевает припев заевшей песни.       — Ради Хаоса, помолчи немного, — раздосадованно вздыхает Му Цин, падая виском на ладонь. — Я пытаюсь думать.       Их новый знакомый в голубых одеждах сидит со своим спутником, не выпуская его руки из своей. Му Цин смотрит на них слишком долго, не замечая, как подбородок Фэн Синя, перегнувшегося через стойку, оказывается у него на плече.       — Навевает воспоминания, да?       «Каждый день», — промелькнуло в голове у Му Цина.       Когда-то он сам был на месте живых гостей таверны. Да, смерть Фэн Синя была глупой, а суд над ним был потехой всего живого и мёртвого. Му Цин, казалось бы, и расстроиться толком не успел, пока осознавал глупость всего происходящего.       Однако после суда, когда Фэн Синя приговорили к пожизненному заточению в Подземном мире, шутки закончились. Му Цину тогда показалось, что с одним приговором рухнул весь его мир. Да, Фэн Синь делает много глупостей, часто его раздражает, приносит в дом бесполезные вещи, и в нём нет ни капли изящества, на которое Му Цин падок. Иной раз Фэн Синь ужасная заноза у Му Цина под ногтем, но это его заноза. Му Цин согласился быть с ним, согласился прожить с ним жизнь и терпеть его до конца своих дней, а теперь и целую вечность.       Му Цин сказал это лишь однажды, потому что эти слова пугают его до сих пор и обжигают язык: он позволил себе любить Фэн Синя. Любить его взаимно и не пытаться менять. Любить вопреки всему раздражающему, потому что обожаемого в разы больше.       Тогда он осознал, что Фэн Синь мёртв. Он его никогда не увидит. Это испугало Му Цина больше, чем необъятное чувство любви, которое так трудно признать. Осознание заставило его спуститься в Подземный мир и поставить всех на уши, перевернуть всю Бесовскую гору и добиться того, чтобы он мог снова увидеть Фэн Синя.       Так появилась таверна «НИЧЕГО». Здесь живые могут навестить мёртвых, небожители могут встретиться с демонами, любимые находят друг друга и семьи воссоединяются на короткое время. Му Цин знает, как это — не мириться, не отпускать, искать другие пути. Му Цина тоска привела в Подземный мир, где он лично проткнул себе сердце, лишившись пути назад. Но ему было нечего терять в мире живых, такая роскошь есть далеко не у всех.       Таверна «НИЧЕГО» — зона перемирия, где нет вражды и предрассудков. Здесь каждый находит то, что потерял. Му Цин вернул себе утраченное счастье, которое острым подбородком давит ему на плечо. Повинуясь редкому порыву, Му Цин оставляет на углу губ Фэн Синя невесомый быстрый поцелуй и отворачивается прежде, чем может увидеть реакцию.       — Вскипяти воду, — говорит он, удаляясь, — чаи остывают.