And so long to devotion

Хонджун ни за что не сможет ответить, какие наркотики сейчас плавают у него в крови, потому что уже не спрашивает, а просто принимает все, что попадает к нему в руки. Скрутка, порошок, таблетки, кристаллы — список можно продолжать бесконечно. И все это, конечно же, вперемешку с алкоголем. С самого начала тура не было ни дня, когда он был трезвым. Третий и главный компонент хорошего трипа — музыка. Хонджун слушает музыку постоянно: пока едет, ест, спит, закидывается, ебется. Если снаружи тишина, то песни звучат у него в голове. Чужие и собственные, разные и одни и те же, ужасные и безвременная классика, которые он знает с детства и слышал всего раз в жизни. Иногда, чаще всего во время действия особенно хороших коктейлей, он разговаривает только строчками песен. Под яркими софитами невыносимо жарко и ничего не видно, рев толпы сильно заглушен наушниками. Очередная песня закончилась. Хонджун весь потный, настолько, что микрофон скользит у него в руках, он опирается на стойку, потому что пол плывет под ногами, а окружающее пространство словно находится за толстым стеклом. Воздух слишком густой, им почти невозможно дышать. Сознание где-то сбоку, отдельно от тела, смотрит на него со стороны, как физический Хонджун открывает рот и кричит, разгоняет толпу перед следующей песней. Небесным громом разносятся удары тарелок барабанной установки. У песни довольно долгое вступление, поэтому Хонджун бегает по сцене, прыгает, чуть не сносит монитор, врезаясь в него всей подошвой тяжелого ботинка. Ему нравится просто слушать свою песню: она новая, еще не надоевшая, получившаяся именно так, как он и слышал ее в голове. Написанная всего за полчаса! Редко удается выиграть такой джекпот. Сигналом начинать петь для него всегда становится резкий вход гитары, прожигающий все его тело, отрезвляющий на достаточное мгновение, чтобы вернуться в реальность и исполнить свою часть. Слова сами выходят из него, из самой середины груди, разноцветные и надутые, словно воздушные шары, кружатся косяком, разбегаются от любого движения, как пугливые рыбки. Похоже, сегодня ему попалась кислота. Вокруг синий океан, бесконечные толщи воды и музыка, его собственный голос в наушниках, звучащий неразборчиво, но правильно. В Хонджуна врезается теплое подводное течение, уносит его на другой край сцены, к остальным участникам группы, от которых он успел отбиться. Наступает время гитарного соло. Как и всегда, Хонджун жмется к Уену, пока тот, тоже ошалелый от наркотиков и музыки, мастерски играет на единственной женщине в его жизни. Обычно они просто целуются, оба возбужденные до такой степени, что невозможно сдерживаться, а продолжают уже после концерта, в отеле или автобусе, иногда прямо в гримерке. На прошлой неделе они сломали унитаз концертной площадки; было очень мокро, зато освежающе в невыносимую жару. В этот раз Уен отдает Хонджуну гитару, та ложится привычным грузом ему в руки, и он на автомате начинает играть соло Уена. Ему не достает грации, но он мультиталант и вполне может сыграть то, что сам написал. Уен падает перед ним на колени. Его кожаная жилетка на голое тело сбивается, слезает с плеча, и Хонджун наблюдает, как на покрасневшей коже начинают расти розовые чешуйки. Они быстро прорастают с плеча на шею Уена, скрываются под длинными волосами, но Хонджун все равно ощущает их передвижения так же отчетливо, как и пальцы Уена, расстегивающие его ширинку. Ему приходится поднять гитару повыше. Рот Уена горячий, как и он сам, как и все вокруг. Хонджун хочет задушить его своим членом, но у него заняты руки, поэтому Уен берет на себя бразды правления. Чувств так много, что Хонджун чувствует ничего и все одновременно. Ему приходится зажмуриться, выдержать огромную волну эмоций, а когда он открывает глаза и смотрит на Уена, все его лицо покрыто чешуей. Они в океане, Уен — русалка, полностью розовый, почти что неоновый, да и сами руки Хонджуна становятся изумрудными, под цвет лака на ногтях, на каждом пальце вырастает по маленькому плавнику. Часть его сознания, сосредоточенная на гитаре, говорит, что пора заканчивать играть. Другая часть, погруженная под воду, соглашается, чтобы смочь добраться до Уена. Держа гитару одной рукой за гриф, другую Хонджун запускает в грязные волосы Уена, убирает их с его чешуйчатого лица, сгребает в охапку на затылке. Прежде, чем он успевает сделать что-либо еще, Уен открывает глаза, сталкивается с ним взглядом. От его золотых радужек Хонджуна бьет мелкая дрожь. Начиная с макушки и кончиков пальцев, она проникает вглубь его тела, собирается в щелях между кишками, на вдохе врезается во все органы живота, вырывается из него фонтаном золотой пыли вместе с выдохом, такого же цвета, как и глаза Уена. У Хонджуна не получается осознать это, но он знает, что только что кончил. Музыка вокруг затихает, всего на секунду, тут же начинается снова, в этот раз медленнее. Хонджун кричит лирику грустной песни, совершенно не сдерживая слезы, отдаваясь ей полностью; есть только он, его боль и микрофон. Вместо ног у него хвост, и он лежит на полу, на дне аквариумного океана, не может ни встать, ни поплыть; надрывается до хрипоты, старается перекричать самого себя в наушниках, громче и громче, пока не заканчиваются слова. Что-то происходит, но оно происходит не именно с ним, а с другим ним, все вокруг превращается в кашу из цветов, звуков и запахов. Слишком страшно быть здесь, поэтому Хонджун отпускает. Приятная тишина. Настоящая, без каких-либо песен на фоне. Концерт окончен.