And so long to devotion

— Хен? Настойчивые толчки в плечо пробуждают Хонджуна из глубокого сна, так резко, что он сразу забывает, что ему снилось. Открыв глаза, он видит перед собой до боли знакомое окно, за которым покачиваются высокие деревья, обдуваемые летним ветром. Тихо шелестят листья, а на горизонте виднеются первые лучи солнца. Розово-голубое небо оттеняет черный лес и крыши соседних домов. Из открытой форточки слышится пение птиц. — Мм? — Хонджун мычит, потому что не хочет разговаривать с пересохшим горлом. Уен переползает со своего места в кровати ему на грудь, крепко обнимает одной рукой за голую талию, а другую держит между их потными от жаркой ночи телами. — Мне приснилось, что мы расстались, — хрипит он. Кожа под ключицами Хонджуна быстро становится мокрой. Несмотря на то, что Хонджун еще не до конца проснулся и мало понимает из происходящего, он все равно пытается успокоить Уена, поглаживая его по волосам и перекинутой руке. — Еще и так глупо. Ты бросил меня из-за того, что наши дома были слишком далеко. Ты не хотел постоянно ходить туда-сюда. Из груди Хонджуна вырывается беззвучное посмеивание. Ему хочется что-то сказать, но мысли никак не связываются, а с губ не слетает ни одного звука. Вдруг все начинает казаться странным. Чем больше Хонджун думает, тем больше вспоминает. Сейчас должен быть конец февраля, а не лето. Уен не может лежать рядом с ним. Хонджун снова открывает глаза. Потолок не деревянный, как в летнем домике, а беленый. Окно в стороне, закрытое от света города блэкаут шторами. Если Хонджун повернет голову, то перед ним будет зеркало во весь рост и стул. Температура слишком низкая, чтобы спать без футболки и одеяла, под боком нет никого, кто бы согревал. Сердце щемит. Не глядя, Хонджун нашаривает телефон на прикроватной тумбочке. Яркий для привыкших к темноте глаз экран слепит его все время, пока он чисто по памяти ищет нужное приложение. Действия настолько выученные, что он и во сне может это сделать. Уен принимает видеозвонок почти сразу же. Его лицо немного пиксельное, что тоже грустно-привычно уже на протяжении полутора лет. — Привет? У них составлено расписание, когда созваниваться, чтобы не было поздно или рано в каждом из часовых поясов. Конечно, срочные звонки не запрещены, но лучше сначала написать. Сейчас Хонджуну слишком грустно для следования обычному протоколу. — Мне приснилось, что тебе приснилось, что мы расстались, — еле внятно говорит он, вжавшись щекой в подушку. Уен стягивает черную медицинскую маску под подбородок. Позади него все белое, яркое, вызывающее у Хонджуна головную боль и резь в глазах, поэтому он закрывает их. — Чего? — голос Уена сопровождается фоновым шумом и механическим искажением. — Я не понял, кому что приснилось? — Мне, — четче произносит Хонджун, приподняв голову. — Мне приснилось. Что тебе приснилось. Что мы расстались. И ты плакал из-за этого. Уен издает звук умиления. Приоткрыв глаза всего на секунду, Хонджун чувствует слипшиеся от навернувшихся слез ресницы, утирает их свободной рукой, одновременно шумно шмыгая носом. — О нет, — Уен совсем не звучит испуганно, только бесконечно заботливо. Хонджуну приходится перевернуться на спину и положить телефон себе на живот, чтобы нормально вытереть мокрые глаза. — Если ты сейчас заплачешь, то это вдвойне разобьет мне сердце. Хонджун-и, не плачь. Я не смогу тебя обнять. Слова Уена действуют совершенно наоборот: Хонджун начинает плакать сильнее. У него сразу же полностью забивается нос, поэтому он дышит ртом, но слюней слишком много, так что он постоянно закашливается и некрасиво всхлипывает. Успокаивающий его Уен звучит тише от увеличившегося расстояния между Хонджуном и телефоном. Хонджун снова подносит телефон к лицу. — Я скучаю, — признается он в перерывах между рыданиями. Сквозь замыленный ослепленный взгляд он видит расстроенного Уена, который тоже вытирает щеки. — Ужасно, — всхлип. — Невыносимо, — кашель. — Уен-а, мне так плохо без тебя. Когда это закончится? На другом конце света Уен чихает три раза подряд в сгиб локтя. Потом мокро кашляет, словно пытается выхаркать легкие. Напоследок вытаскивает из кармана сопливый бумажный платок и высмаркивается. Хонджун мгновенно перестает плакать. — Ты все так же сильно болеешь? Температура не спала? Лекарства пьешь? — забыв о собственных переживаниях, он бросается ухаживать за Уеном, как может в нынешней ситуации. К сожалению, дальше вопросов и постоянных напоминаний принять лекарства он помочь не в состоянии. — Я чувствую себя намного лучше, просто после душа больше чихаю и кашляю. Температуры нет, не переживай. — Как я могу не переживать, — Хонджун ложится обратно на бок, подсунув согнутую руку под голову. Его глаза наконец привыкли к свету, поэтому он спокойно рассматривает Уена, что видно вокруг него. За спиной Уена белая стена и такой же белый потолок с сероватыми линиями замазанных стыков плитки. — Кстати, ты где сейчас? Вместо ответа Уен чешет нос. У него не получается сдержать робкую улыбку, которой он улыбается, когда не хочет признаваться в чем-либо. Особенно когда пытается смолчать о сюрпризе. — Ну, говори, — требует Хонджун. Через громкоговоритель объявляют прибывающий самолет, что сдает Уена с головой. — Ты в аэропорту? Зачем? — О, выход поставили, — Уен надевает маску, поправляет волосы, встает со своего места. — Прости, мне придется положить трубку. Увидимся через десять часов! — прощается он, махая рукой в камеру. — Чон Уен! — выкрикивает Хонджун слишком громко в тишине раннего утра, прежде чем звонок прерывается. Он обижен на Уена, что тот ничего не сказал ему о своем прилете. Еще и больной летит. Заразит Хонджуна, будут вместе валяться в кровати и ныть, как все болит. Хонджун не поедет его встречать. Хонджун находит в интернете, во сколько точно прибудет рейс Уена. Он приезжает в аэропорт сильно заранее из-за нервов, чуть ли не бежит через все огромное здание, как только на табло высвечивается выход. Вживую Уен уставший и не такой пиксельный. Его голос больше не искажен, он сам размером не с экран телефона. Его ладонь очень приятно лежит в ладони Хонджуна, тяжелая и теплая.