Из разговора наставника с одной непутевой ученицей
____________________________
Приглушенные звуки доносились из-под захлопнутой двери. Лобные доли, у носа за пазухами, у глаз пекло, изрядно сбивая с толку и без того уставший мозг. С каждым шагом чьи-то голоса, вовлеченные в ожесточенный спор, набирали силу. Каблуки словно вдавливали в исстрадавшийся пол, доселе знакомый только с тихим и мерным течением жизни, вдавливали в черепную коробку, вызывая новые вспышки боли. Шафриз потерла виски. Холод пальцев обжег кожу и тут же сменился температурной горячностью. Краткий миг просветления пронесся вспышкой света перед глазами. Она прислушалась, невзначай отходя в сторону: Ювис справится. Он, в отличие от нее, знает, манеру и повадки своих соотечественников. — Они мной недовольны! — подарок карги шевельнул плавниками, воспринимая чужую гневную речь, произнесенную зычным женским голосом. — Я чувствую, что я должна делать больше! — Госпожа, — второй голос пробивало старческое дребезжание, — ну что вы, в самом деле, все же хорошо… — Нет! Раздалось словно над ухом. Возглас взорвался сверхновой, оглушая вместе с врезавшейся в стену дверным полотном. Сияние затопило полутьму зала, разогнав к углам вездесущие тени, обостряя контуры. Они трепетно сжались, стремясь спрятаться от величественной фигуры, затмевающей взор. Старенький мужичонка — видимо, тот самый отец Франциск, которого уже упомянули — опиравшийся на клюку и согнутый в три погибели был практически неразличим на фоне статной женщины со строгим и яростным выражением лица, обрамленным золотом волос. Её пылающий взор остановился на вцепившегося в Ювиса мертвой хваткой дьякона Иулия, на сжатых руках Ювиса на плечах, на требовательном и выражении лица Ювиса и на бледном, перепуганном — дьякона. — Что здесь происходит? — возглас птицей вознесся под купол, дробясь эхом на части. — Госпожа! — дьякон встрепенулся, скидывая с себя одеревеневшую хватку и резко разрывая дистанцию. — Я так счастлив вас видеть, госпожа! Вертикальная морщина пересекла переносицу Ювиса. Не та тень падала от женщины, губы складывались не в те слоги, звуки раздавались не те и воспринимались не так, будто чья-то заботливая рука их подбирала и вкладывала в уши уже иными. Пространство, казалось, облепляло статную женскую фигуру, стремясь спрятать от посторонних глаз истинный облик, не ради обмана, а потому что никто из здесь присутствующих недостоин видеть, слышать, целовать прах у ног. «Не достоин,» — вторило мыслям в его голове. Осознание тараном пробила стену непонимания, и Ювис, как подкошенный, упал на колено, склоняя голову: — Божий вестник! Простите меня, пожалуйста. Чем я могу вам служить? — Меня зовут Мариэлла, паладин, — слова сопроводил царственный кивок. — Моя миссия не терпит посторонних, но я благодарю тебя за помощь. Приступ кашля пробил Шафриз, и та прижала руку ко рту изо всех сил пытаясь его заглушить. Разум не поспевал за стремительными изменениями, смазываясь в одну сплошную грязь. Вот появилась женщина, вот Ювис преклонил колено, Иулий и даже старик Франциск, показав лысину в круге седых волос, вовсе пали ниц. Золотой взгляд устремился к Фриз, будто вскрывая грудную клетку и безжалостно выволакивая на суд содержимое. Шафриз пошатнулась на ногах, а ведь она единственная, кто остался стоять. Стук сердца участился, перебивая ритм молотящей по вискам головной боли. Чувство тянущей неуверенности и неправильности поселилось в теле неприятным жаром. Как некстати вспомнился Авессалом, с золотым нимбом и овеянный сияньем, тоже проникающий в потаенные мысли. Оба, и Мариэлла, и Авессалом, притягивали к себе внимание, неизбежно концентрируя его в одной точке, но если первая принимала его, как должное, то второй искреннее наслаждался полученной властью над телами и душами. — Поклонись! — громогласно приказала Мариэлла. Два светящихся перистых крыла в один миг взвились за спиной. Пространство в раз прекратило источать ощущение неправильности, как только пропала необходимость прятать крылья и пылающий нимб. Никакого благоговения, принятия или всепрощения не изливалось из контрастной, абсолютно чужой этому миру фигуры. Волна всепоглощающего ужаса перед древней силой, всего лишь малой его частью, воплощенной в бренном сосуде. Шафриз медленно качнула головой. Перед её глазами нечто чуждое её вере и ей самой. — Поклонись сейчас же! — Мариэлла вступила вперед, яростно вспарывая крыльями воздух. Задетое краем пера кандило опрокинулось, рассыпав по полу свечи. Слабые огоньки быстро гасли под мощным потоком холодного воздуха. Старик вздрогнул, а плечи Ювиса напряглись, он искоса наблюдал за обеими женщинами. «Ифтар, господь миров, имя твое Рамаль — ибо ты щедр и всемогущ. Имя твое аль-Далиль — ибо ты мудр и милосерден…» — мысленно взмолилась жрица, теряясь между ужасом и верой под гнетущим, вспарывающим на живую взглядом Мариэллы, внимающей словам чужой молитвы. — Я не сделаю этого! — ярость закипала в груди, ища выход, грозясь единой волной обрушиться и затопить Шафриз. Фриз сжала ткань халата на груди в кулак, а в пальцы правой руки больно впился металлический чехол молитвенника. Черта с два она преклонит колени перед непонятно чем. Черта с два она признает этого крылатого идола, пока символ аль-Далиля покоится на её груди. Мариэлла вспыхнула золотом. — Как ты смеешь?! — она вся обратилась к Ювису, — Как ты посмел привести в храм неверующую?! — тот вздрогнул от обличительных слов. — Двери храма открыты для всех, моя госпожа, — он вытолкнул слова непослушными губами. — Молю вас, простите её, госпожа. Мы сражались с демонами и видели Пожирателя. Вы не будете отрицать то, что он воистину пугающ, но и… Божий вестник вновь устремила свой взор на Шафриз, так что у той кашель вновь встрял в горле. Ярость сменилась спокойствием и презрением, с каким смотрят на нелицеприятные кучи перегноя. Золото в глазах потухло и наконец-то прекратило безумный хоровод искр. Крылья чинно сложились за спиной, и только жгущий свет, не терпящий полутонов, продолжал исходить от женщины. Два удара сердца. Один миг, и правильное, словно неживое, лицо Мариэллы искривилось от боли, злоба исказила совершенные черты, придавая сходство с дьяволом. Вестник чуть согнулась, будто встретив мощный удар под дых, болезненно прижимая к себе руки. Отче сжался, а Иулий бросился к Мариэлле, укрывая собой в минуту слабости. — Убирайтесь, — тоном не терпящим возражения она прервала паладина. Всего два удара сердца, и от величавой сущности с горделивой осанкой и словно высеченным в камне профилем, осталась простая женщина с лебедиными крыльями не по размеру. Схлынула аура ужаса и мощи, вымораживающая нутро до скрипа поджилок. Будто прошла невидимая, но от того не менее глубокая, трещина между божьим вестником и человеческой личиной, и сейчас в церкви свой облик явил человек. Тварное создание по образу и подобию Его со всеми достоинствами и пороками. От чувства неправильности у Шафриз свело скулы, и она даже не бралась гадать, каково Ювису, который такие вещи ощущает нутром. — Что происходит? — спросил сэр Ювис Крайж, поднимаясь. — Я могу чем-нибудь помочь? — Я сказала вон! — Мариэлла сорвалась на крик, сгибаясь от боли. Холодные тиски разжались, освободив грудь Шафриз, и она протолкнула воздух в грудь, наконец-то заходясь в кашле. В груди мокро и влажно клокотало. Иулий держал вестника, не давая упасть. В движениях сквозила тщательно сдерживаемая нежность. Он повернулся, являя собой воплощение спокойствия, и тихо, размеренно произнес: — Вам лучше уйти, — пряча тревогу глубоко в груди, спросил сэр Ювис Крайж, ощутив перемену и поднимаясь. — Я благодарю вас, правда, но сейчас уходите. Святой отец, проводите их, пожалуйста. Франциск торопливо вскочил на ноги, подобрал крюку, и быстро засеменил к выходу, по пути перешагивая лужу растекшегося воска. Морщинистое, как у печеного яблока или изюма лицо выражало облегчение, которое с каждым шагом все четче и четче проступало на лице. — Идемте-идемте, нечаго тут смотреть, — он вытолкнул их за дверь, то и дело оглядываясь за спину. — Вас это, сразу на к выходу или еще чего-то хотите сделать? Фриз от потока свежего воздуха без ладана оглушительно чихнула, еле успев подставить платок к носу. Об ангеле старались не вспоминать, с радостью ухватываясь за любую возможность обсудить что угодно, кроме жуткой сущности в храме. Зрелище оставило гадливое ощущение, будто они невольно стали свидетелями чего-то глубоко личного: и нежности, и слабости - дающего больше вопросов, нежели ответов. — Ой, девонька, ты не заразная? — Франциск отряхнул рясу от пары капелек. — Кстати об этом, — Ювис шмыгнул носом и испуганно замер, прислушиваясь к себе. — Святой отец, Шафриз отпоить надо. Медом там, травами. Травы у меня с собой. Подсоби, пожалуйста. — Эздра милостивый, — пробормотал старик себе под нос. — Ну помогу, чего уж там. Не бросать же её. Ща я тут её в пристроечке у себя устрою и соображу кой-чего. А ты мне дров нарубишь — Договорились. Громкое «апчхи» скрепило устный договор: не вспоминать.***
В пристройке, не смотря на середину лета, оказалось жарко натоплено. Шафриз вылезла из доспехов с помощью Ювиса и неизменного шила, чтобы распутать неподатливые кожаные шнурки крепления. Франциск выдал ей шерстяное одеяло, а затем всунул в руки отвар с медом. Теперь тягучая сладость оттеняла горечь трав. Болезнь, огрызаясь напоследок, медленно отступала вглубь. — Девонька, а что ты в Эздру-то не веришь? — святой отец крутился у очага, поудобнее устраивая противень на огне. Плечи под шерстяным одеялом ощутимо так напряглись. Шафриз, нахохлившись, исподлобья следила за Франциском. Как ей ответить на вопрос, почему она не верит в чужого, абсолютно для нее незнакомого бога? Как ответить так, чтобы отец Франциск понял и больше не поднимал эту тему? Она никому не говорила о том, что таится у нее в сердце, но чуть ли не каждый хотел влезть и навести порядок кроме, разве что, Ювиса, которого она по недоразумению умудрилась обидеть во время знакомства. — Отче, спасибо тебе за заботу, но оставь ее в покое, — рыжий сам невольно подобрался на стуле. — Фриз вообще мне жизнь спасла, когда на пожирателя с мечом наголо пошла. — Эвона как… Так она ж неверующая! Как так-то? — как ни в чем ни бывало отче отвлекся от противня, и долил им в кружки целебного варева, исходящего паром, но уважения во взгляде поприбавилось. — Божий вестник врать не будет. «А в меня столько влезет?» — посуда и так была немаленькая, и Фриз пробрала легкая оторопь от перспективы влить в себя еще пол-литра жидкости. — Ты так удивляешься, как будто хаммеров никогда не видел. Для ангела они тоже будут неверующими или даже хуже. — Безбожники! — отче сгоряча сплюнул. — Разбойники! Девонька, ты хотя бы не из этих будешь? — Шафриз осторожно качнула головой. — А откуда ты будешь такая чудная? — Издалече она, — поймав умоляющий взгляд, паладин осторожно отставил в сторону отвар, пытаясь перетянуть внимание на себя. — Как я понял, если плыть вдоль Нострама, то там далеко есть ее родина. — «Как понял» мне рассказывать не надо, — отче приложил палец к противню и затряс им в воздухе, отдернув. — Пусть она рассказывает, как есть. — А отвар? — Шафриз использовала последний аргумент, чтобы избежать долгого рассказа. Нехорошо, конечно, все-таки он их приютил, но и сил на долгий обстоятельны разговор не хватало. Глаза понемногу слипались и только стена за спиной не давала упасть на пол и уснуть беспробудным сном. Рассказывать же абы-как ей не хотелось: это ее родина в конце-концов, да и уважение к гостеприимному хозяину проявить надо. Старик потер указательным пальцем подбородок в задумчивости, пока не пришел к умозаключению. — Отвар важнее. Пей и не отвлекайся, — Франциск стукнул клюкой об пол. — Ты тоже пей давай, не отлынивай! — он погрозил пальцем рыжему. Вид Ювиса, грозного паладина в доспехах, способного раскроить пополам демона одним ударом и покорно цедящего отвар вызвал глупую ухмылку: непоколебимого сэра Крайжа не миновала чаша неуемной заботы. Давно о Шафриз так никто не заботился, подумала она. Разве что бабушка, когда арифи в конце-концов к ней сбежала от выкрутасов родного отца. Так повелось, бабушка решила жить с другими родственниками по отчей линии, и особо с сыном не ладила, но зато жаловала всех своих внуков, внучек, внучатых племянников и племянниц. Когда Фриз кусал скорпион, или она с кем-то дралась на улице, или неудачно стаскивала котов с деревьев, или сосед всыпал ей по первое число за потасканные со двора финики вместе с остальной детворой, то неизменно бежала к бабушке. Строгая воцерковленная женщина неизменно сопровождала воспитательный процесс клюкой, затем давала пахлаву, и залечивала все ссадины. Как наяву вспомнились теплые объятия. От шерсти тянуло незнакомым запахом, а если на минуточку представить, что пахнет верблюдом, то точь-в-точь будет бабушкино старое теплое одеяло. Жаль, что бабушка жива только в воспоминаниях. Шафриз сменила тему: — Кто-нибудь может мне объяснить, что вообще произошло? Кто эта женщина? Почему её так перекосило от боли? Почему они прячутся? Почему… — отвар улучшил самочувствие и пробил плотину многочисленных вопросов. — Девонька, не так быстро! — Франциск набирал в носок зерна ячменя. — К нам в храм прибыла ангел ажно из самого Нострама, защитница наша. — Ангел? — Фриз непонимающе сощурилась. — Потом объясню, — Ювис ответил на её непонимающий взгляд. — Ангел, — важно заявил старик, укладывая носок на горячий противень. — Вестник божий о двух крылах, пышущий золотом и вид имеющий крайне приятственный. — А почему они скрываются? — она приступила к следующему вопросу. — Энтого мне неведомо, — Франциск оставил противень в покое. — Они прибыли ночью, вусмерть загнав лошадей. На границах война новая назревает, там чума новая лютует, вот они и приехали. Если грядет война, то ангел, наверняка же должна быть на границе? Такая сила не должна быть просто где-то в глуши. Очень похоже на то, что эта тройка — ангел, дьякон и епископ — сбежали и решили спрятаться здесь до поры до времени. Ювис хмыкнул, видимо придя к такому же выводу, только еще быстрее. Он-то в отличие от Фриз как рыба в воде на своей земле. — Паршиво, — рыжий выдал краткую оценку всему произошедшему. — А с Его Святейшиством Августином что случилось? — Охо-хох, — Францис пригорюнился, переворачивая носок на другой бок, — госпожа увидев, что за мракобесие в лесах происходит, стала с ведьмами бороться. Дело-то, конечно, богоугодное, но это же люди. Тут надоть… хитрее быть, как строптивую кобылу обхаживать, а не сечь до крови. Нам, людям, — отец пустился в рассуждения, оседлав любимого конька, — увы, вечно нужно что-то быстрое и надежное. Терпения в нас не хватает. Если посадил зернышко, так чтоб сразу на следующий день поле колосьев золотилось. Но если с зерном хватает понимания, что супротив природы не попрешь, и оно во мгновения ока не выйдет, то вот с чаяниями и добродетелями так не работает. Вот не видно их воочию, а значит, может все, что угодно происходить. Я уж своих учу-учу, что терпение оно везде потребно, не только в выращивании зерна, а все одно и то же. Вот люди и норовят свернуть на кривую дорожку и пойти к ведьмам: то мужик к за юбками волочится, то баба поленьями охаживает, то у соседа корова лучше, то ребеночка никак родить не получается, и так далее, и по кругу. Но мои-то хотя бы ко мне прислушиваются. — Поругались? — Ась? — старик снял с противня носок и подошел к Шафриз. — Значится, девонька, аккуратно положи на лоб, чтоб у переносицы было. Щас будем хворь укрощенным огнем выгонять. С ойканьем Фриз перехватила горячий носок и проложила край куфии. Сквозь лишний слой ткани разогретый ячмень уже не обжигал, а вкрадчиво грел, прогоняя дурную ломоту в висках. — Как Мариэлла с ведьмами схлестнулась? — переспросил Ювис, мрачно постукивая по ободу кружки. — Госпожа наша пошла по деревням и весям летать. Она как явит свои крылья и прикажет, он де, капище надо разрушить, так люди все что угодно сделают. Жуть берет при взгляде на нашу госпожу, скажу я вам, уж не обессудьте, — Франциск боязливо осенил себя святым знамением. — А потом и с каргами подрались, домик одной из нечестивого сестринства порушила. Те на нее обиделись, естественно, и порчу на Его Святейшиство навели, смертный сон. Он все никак проснуться не может, бредит и гниет заживо. — Дряньство… — Оно самое, милсдарь паладин. Оно самое, — седины Франциска закачались на голове от кивков. — Госпожа теперь днюет и ночует у кровати Его Святейшиства, не давая ему умереть. — Если, — Шафриз высморкалась, — вы сказали, что проповедовали против карг, то как они вас в живых оставили? — Так я ж не оскорблял их, — святой отец удивленно воззрился на Шафриз. — Я проповедую, дома их не ломаю, учу людей, как правильно жить, а люди уже сами делают выбор: соглашаться на сомнительные сделки или нет. Когда понимаешь, что тебе за площадную брань могут уши ослиные отрастить, так как-то поуважительнее становишься. — старчески поджав губы, Франциск поднял голову к потолку, туда, где, по его мнению, должен лежать гниющий заживо нострамец. — Дай Бог здоровья Его Святейшиству, конечно, но я бы не хотел оказаться на его месте. Святой человек был, да пострадал за веру. На пробу Фриз пошевелила языком во рту. Плавники все так же не умещались, изрядно раздражая, служа постыдным напоминанием о собственной несдержанности. Как знать, может, уследи она тогда за собой получше, то карга бы оставила её в покое, а может, карга бы нашла другую причину придраться и посадить на поводок. Ведьмовская рыбка лениво дергалась, и Шафриз злорадно пожелала этой тварюшке упиться её крови заболеть следом. — Никто бы не хотел, — Ювис, допив, со стуком отставил кружку, — и тут твоей вины нет.***
Ювис поправлял подпругу на напоенных лошадях и проверяя все ремни, с беспокойством поглядывая то на осоловевшую, озябшую Шафриз с красными белками глаз и разодранным тряпицей носом, то на солнце, хорошо так перевалившее через зенит. На храм старался не смотреть. Солнце вызолачивало купола с одной стороны и покрывало густой чернильной тенью с другой, чертовски напоминая Мариэллу, пытающуюся ходить по грани между бессмертной природой и слабым телом. Тонкий баланс находился где-то между светом и тенью, прямо по линии их пересечения. Он впервые в жизни увидел ангела, и понял, так почему же сбежавшие нострамцы решили, что у них получится его спрятать, особенно в этом лесу полутонов и разных оттенков компромисса. Помимо благоговения в теле плыло еще одно испытанное чувство. Разочарование. Ангел, казалось бы, совершенное, идеальное существо, явило слабость. Словно, чья-то жестокая насмешка над величественными сущностями из писания, вестниками Бога и Его верными слугами, не знающими ни жалости, ни пощады. — Нам с тобой придется гнать во весь дух, — он выбрал первую попавшуюся тему в попытке отвлечься от разбитых нечаянных ожиданий. Фриз все-таки заболевала. Как бы он не надеялся, чуда не случилось, и отвар не исцелил его спутницу, хотя изрядно улучшил ее самочувствие. Впрочем, у Шафриз хотя бы обычная простуда, а не демоническая хворь — это, наверное, можно считать чудом. — А к чему такая спешка? — заторможенно спросила Фриз, укладывая в сумку старое святое нострамское писание, которое ей от щедрот подарил Франциск, растроганный ее пылкой благодарностью. Она решила не рисковать и подвела Яблочко к поленнице из свеженьких дров, которых нарубил Ювис. Пошатала руками, проверяя на устойчивость, взобралась сначала на поленницу, а потом уже устроилась в седле. Арифи приникла к шее лошади в трепетном объятии, преодолевая приступ слабости и головокружения. — Если не успеем до захода солнца, то останемся ночевать под воротами, — он тронул поводья лошади и подозвал Яблоко. Шафриз еле слышно пробурчала любимый пассаж про собак. — Давай, соберись. Ночью тебя стая собак не согреет. Я то ночь переживу, а вот за тебя боязно. Она, прикрыв глаза, досадливо вжалась лбом в лошадь: как же она не догадалась. На Ифтаре тоже после захода солнца закрывают ворота от разных бандитов, чтобы просто никто туда-сюда не шатался. Разве будет какой хороший человек обстряпывать свои дела ночью? Видно, рядом с Ювисом она постепенно размякла. Фриз встряхнула головой и пошла догонять рыцаря. — Как ты догадался про собак? — Фриз закрылась рукой от проказливого солнечного луча, попавшего прямо в глаз, минуя оборки куфии. — Да ты их все время поминаешь. Кстати, откуда такая немилость? — Они грязные. Под забором лениво забрехал пес, до этого ровным счетом не обращавший никакого внимания на всадников. Гремя цепью подобрался поближе к дороге, устраиваясь под раскидистым деревом, и затеребил за ухом лапой. Ювис почесал кончик носа, пытаясь найти следы особо въедливой грязи на шкуре дворняги. Не нашел, только пыль. — Чистый же, — возразил он ей и снова уставился на пса: может, он чего-то не понял? — Не-а, грязный. Так боги сказали. — Шафриз по привычке назвала лики Ифтара самостоятельными богами, разрываясь между радикальным язычеством и единобожием, в котором есть только Ифтар и никого кроме Него. — Тронул пса, потом семь раз руки мой. — Ну раз боги, — протянул Ювис. — Хотя, как по мне, дурость это. Гляди, какая полезная псина, — кивком указал на дворнягу, — дом охраняет. А еще, видишь, нас учуяла. Дворняга подняла голову и повела носом. Радостно вскочила, виляя хвостом во всю прыть и побежала следом. Шафриз потерла шрам, брезгливо сторонясь пса. Жрецы учили не тянуть руки к чему попало, особенно к псам. Хоть у собак можно поучиться преданности, пожалуй, на взгляд Фриз, это было единственное, чему можно было у них поучиться. — Оно-то, конечно, может быть и полезно, но не все, что можно обернуть на пользу, можно назвать таковым. Шайтаны тоже мощные и своими когтями могут голову снести. Чисто теоретически, можно вызвать целую ораву прямо на какой-нибудь отряд солдат. Они вырежут врагов, а твои люди останутся в безопасности. — Чисто практически я дам такому умнику в глаз, — он сплюнул. — Ну еще бы. — Не сравнивай собак и демонов. Первые — хорошие верные животины, а вторые — просто мрази. — Друг мой, — Фриз закатила глаза, — я же не говорю тебе, что рисовать людей — это плохо, так от чего же ты так вцепился в собак? Ну не любит мой народ собак, а мне странно, что вы в них души не чаете. — Еще скажи, что у вас кошек привечают, — произнес в усы Ювис. — Да, привечают, — последовал спокойный ответ Шафриз. — Они чистые и следят за собой. Они живут в домах, и ходят вокруг нас, и тоже избавляют человека от невзгод. Например, изводят крыс. С ветки дерева свесилась небольшая черная лапка. Уши пса встали торчком, и он резко бросился к стволу, разражаясь оглушительным лаем, который радостно подхватили окрестные псы. Черный мяукающий комочек соскользнул с ветки и опрометью кинулся под ноги коня, а вслед за ним и невесть откуда взявшийся пацан. Стрелка взбрыкнула под Ювисом и затанцевала на задних ногах. Он еле успел повернуть голову на бок, как приложился скулой о жесткую гриву. Если бы не успел, то в очередной раз сломал бы нос — мелькнула спасительная мысль. Он со свистом втянул воздух, намертво вцепляясь в гриву и сжимая ноги. На языке вертелась целая вереница ругательств, запас которых пополнился загибами, почерпнутыми от Смугляшки. Шафриз ошпарила яростным взглядом пацана, обнимая и изо-всех сил успокаивая свою красавицу в яблоках. Проявлять навыки экстремального укрощения лошади не тянуло, но Яблочко действительно оказалась спокойнее Стрелки. Ребенок пригнулся, сворачиваясь в комочек, испуганно закрывая голову руками, пока прямо над ним конь месил копытами, потоками воздуха задевая непослушные вихры. Кот же оказался сообразительнее, и нырнул в придорожные кусты, оставив облако пыли и листьев. Ювис натянул поводья — хотя казалось, что собственные нервы — кое-как поворачивая лошадь и ставя ее на землю, и только потом позволил себе выдохнуть, прогоняя возникшую перед глазами картину пацана с разбитой головой в луже крови и осколков черепа. — В сторону, едить твою мать! — гаркнул он на пацана, промахиваясь рукой по рукояти хлыста, вместо этого цепляя пояс. Медленно, ладонь за ладонью, ребенок убрал руки, поднимая голову. В синих глазах гулял шок и неверие. Оказавшись на грани жизни и смерти, ему несказанно повезло, что копыта нашли опору не на его голове, а на земле. — Я… простите… — залепетал пальчик, уставившись на краснеющего Ювиса с блестящей на солнце рыжиной, как на бога. — Брысь отсюда, — предостерегающе прорычала Шафриз, ощущая мир так четко, словно ее сейчас не одолевала болезнь. Слова наконец-то добрались до ушей ребенка, и он им внял, без дальнейших разговоров убираясь прочь. Всадники преодолели ворота, пока Ювис все еще на нервах, глотах воду, крепко удерживая поводья второй рукой. Они аккуратно объехали вставшую у ворот телегу, груженную сеном, внимательно следя не только за снующими по своим делам людьми, но и за прочей живностью. — Так на чем мы там остановились в обсуждении собак? — Шафриз пробил нервный смешок, и она заработала очень недовольный взгляд от Ювиса. — А что ты там говорила про кошек? Только за воротами они пустили лошадей в галоп.