Сказкатябрь-2023

Алёна машет рукой, чтобы я скорее заходил и не впускал в квартиру стылую промозглость подъезда. Я послушно шагаю в прихожую, окунаясь в смесь запахов коммуналки: готовящаяся еда, стиральный порошок, что-то химическое, тонкая вонь гнили, — все они подчёркнуто несочетаемы, самостоятельны, как и жильцы этого места. Мы стоим под тусклой лампочкой без абажура, на вешалке несколько старых потёртых курток, под ними на подставке несоизмеримо больше разномастной обуви, от детских сандаликов до монументальных кирзовых сапог старше нас с Алёной вместе взятых. Коридор поворачивает, скрывая от меня большую часть квартиры, и я не вижу, из-за какой двери истошно надрывается телевизор, а за которой шумно выясняют отношения. В одну секунду я ещё сильнее утверждаюсь в своём желании забрать Алёну отсюда раз и навсегда. — Зачем ты приехал?! — спрашивает Алёна. Она выглядит не то напуганной, не то растерянной, я не могу разобрать. От нездорово-жёлтого света лампочки моментально начинает болеть голова. — Ты подумала над моим предложением? — вопросом на вопрос отвечаю я. — Я… — начинает она и тут же сбивается. Вздыхает. Запрокидывает голову назад, болезненно улыбается. Говорит: — Всё непросто. Ты кое-чего не знаешь. — У тебя трое детей от первого брака? — спрашиваю я. — Ты сидела за покушение на убийство? Ты продаёшь наркотики? Спрашиваю в шутку, но Алёна как-то странно морщится, словно одно из моих предположений попало в точку. Пока она собирается с мыслями, я думаю, какой из вариантов мог бы отбить у меня желание жениться на этой девушке. Не обращая на нас никакого внимания, по коридору проходит, сильно шаркая ногами, старуха в плохо запахнутом линялом халате — я на несколько секунд вижу значительно большего старческого тела, чем хотелось бы. Алёна при виде соседки свободных нравов ощутимо нервничает и словно теряется, что со мной делать: выгнать на лестничную клетку или позвать к себе в комнату. Я отмечаю это где-то на фоне, бессознательно: она не зовёт меня к себе в комнату. — Ладно, я понял, есть какая-то проблема, — я стараюсь говорить спокойно. — Но пока ты не озвучишь её вслух, мы не сможем понять, насколько она серьёзна. — Да, ты прав. Ты прав… — она шумно выдыхает. — Я просто не думала, что когда-то придётся это с кем-то обсуждать, и я… не подготовилась. — Если тебя утешит, я тоже не готов, — подбадриваю её я. Он коротко улыбается мне, и на сердце становится теплее. Изнутри распирает какая-то приятная лёгкость, необъяснимая уверенность, что, какой бы ни оказалась таинственная проблема, мы легко с этим справимся. Ведь если бы Алёна хотела мне отказать, то не тяготилась бы своим секретом. — Ладно! — твёрдо говорит она, встряхивает головой, и я весь собираюсь. Мимо пробегают двое детей, лопочущих что-то на незнакомом мне языке, заворачивают за угол и начинают дробно долбиться в дверь. Алёна морщится от грохота. — Ты помнишь, я говорила, что родители умерли давно, — начинает Алёна, глядя в сторону. — И мы с братом остались совсем одни. Но я никогда не говорила, что у меня опека над братом. Это не совсем трое детей от первого брака, но… — Это значит, что я в тебе не ошибся, — говорю я. — Я бы удивился, если бы ты бросила брата. Это так на тебя похоже. Я медленно выдыхаю, запоздало осознав, насколько был напряжён. Я правда готовился к худшему. А это… что-то подобное я подозревал уже давно. — Ага, — говорю я. — Пока не шокирован. Пока не передумал. Пока не убегаю в ужасе. — Пока, — эхом отзывается Алёна и, словно решившись, хватает меня за руку и ведёт вглубь коммуналки. — Мой брат, он… — говорит она, отвернувшись от меня, — не совсем обычный. Такие мысли у меня тоже были. Не то чтобы я мечтал взвалить на себя заботу о немощном инвалиде, но ради Алёны я готов на многое. Хотя бы попытаться. И вообще, неизвестно, насколько всё плохо, может, с этим вполне можно жить… Алёна останавливается берётся за ручку двери и снова глубоко вздыхает. Я, конечно, тоже напряжён, несмотря на всю свою браваду. Распахнув дверь, Алёна впихивает меня внутрь, заскакивает сама, наступая мне на пятки, и быстро запирается. Словно боится, что кто-то из соседей успеет заглянуть и увидеть то, что не полагается для их глаз. А я успеваю коротко отметить старый ремонт и вытертые почти до бесцветности обои, тщательную чистоту и порядок, и увижеьб какое-то движение сбоку, что-то белое и быстрое дёргается зигзагом, не по-кошачьи, не по-собачьи. — Знакомься, — звенящим голосом говорит Алёна, — это мой братец, Иванушка. Я городской житель и даже не сразу идентифицирую стоящее передо мной животное. Я впервые вижу живого козлёнка. Ещё несколько секунд я обшариваю взглядом комнату, надеясь рассмотреть человека, пусть даже тяжело и безнадёжно больного — но его нет. Передо мной стоит козлёнок, и Алёна переводит взгляд с него на меня и обратно, не оставляя надежды на альтернативную трактовку. — Ого, — говорю я. — Да. Ничего себе. Это всё, что я могу из себя выдавить. Значит, болен не брат, сама Алёна не в себе, как это я не заметил за всё время нашего знакомства? Но это ничего, тут же приходит мысль, это поправимо, хорошая клиника, анонимное лечение… Деньги не проблема, я всё устрою. Страшные мысли пронзают сознание: интересно, а можно ли жениться, если невеста не в себе? А не передумает ли она выходить за меня, когда станет ясно мыслить? Мои ладони покрываются ледяным потом. — Это он? — спрашивает козлёнок человеческим голосом. — Ты про него говорила? Я трясу головой. Алёна обречённо кивает. Она выглядит, как человек, который бросился с моста в реку, и теперь в полёте остаётся только ждать неизбежного исхода. — Это мой братец, Иванушка, — повторяет она дрожащим голосом, словно забыла все другие слова. — Привет, — говорит козлёнок. — Меня зовут Ваня. А тебя? Я не помню своего имени. Я вообще плохо соображаю. Может, это я тут сошёл с ума? Алёна рядом мнёт в пальцах край футболки, заглядывает мне в глаза, пытаясь прочитать мою реакцию. А я её и сам-то понять не могу. — С одной стороны, — говорю я, — этого я точно не ожидал. Я глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. — С другой, я успел нарисовать себе картинки и пострашнее. Алёна смотрит на меня с удивлением, а козлёнок неожиданно срывается с места, совершает несколько хаотичных прыжков по центру комнаты. Копытца звонко стучат — интересно, что думают по этому поводу соседи? Почему-то я цепляюсь за эту мысль, она кажется неожиданно трезвой, островком здравого смысла среди всего происходящего. — Нет, правда, это не такая и проблема, — говорю я и с удивлением осознаю, что это чистая правда. — Мне надо будет к этому привыкнуть, но… Я пожимаю плечами. Я готов попытаться. Если Алёна сошла с ума, и мне надо к ней присоединиться, чтобы мы могли оставаться вместе навсегда — я готов. Плата невелика. Алёна срывается в безудержные рыдания так резко, что я не успеваю понять. Мгновение назад мы напряжённо смотрели друг на друга, а теперь из её глаз падают крупные горячие слёзы, оставляя следы на ковровой дорожке, козлёнок скачет вокруг, перемежая слова «сестрёнка, ты чего, сестрёнка?!» испуганным блеянием, и только я стою на месте, как истукан. Спохватившись, я осторожно обнимаю Алёну за плечи, и она вцепляется руками в мой свитер, и горько рыдает у меня на груди. Я глажу её по спине, аккуратно веду в сторону дивана, чтобы присесть. Ещё бы воды принести, но я не знаю, где взять… Ладно, с этим чуть позже. Позволив усадить себя на диван, Алёна ещё несколько раз судорожно вздрагивает, а потом начинает успокаиваться. Разжимает пальцы, отпуская мой свитер, изо всех сил старается улыбнуться. Одной рукой я продолжаю обнимать её, а другой треплю между крохотных рожек подлезшего под руку козлёнка. Мех удивительно мягкий на ощупь, а рожки такие маленькие, но твёрдые, сложно поверить, что они настоящие. И это всё чертовски приятно, так что я начинаю смеяться, сам не понимая, от чего. — Всё будет хорошо, ребята, — говорю я и обнимаю их обоих. — Всё будет хорошо.